Огненноликая (гет)

Айрин

Я не знала, сколько часов или дней прошло с момента, когда меня заперли в этой комнате. Время тянулось невыносимо медленно и бесконечно долго. Сначала я пыталась заполнить его обследованием нового пространства. Но комната, куда меня поместили, была совсем небольшой и состояла из минимального количества предметов. Окон в ней не было, а каменные стены были сырыми и шершавыми. Тусклый свет висевшего на стене светильника освещал лишь одну ее часть, возле самой двери. У дальней стены в углу стояла узкая кровать, напротив, у противоположной стены — небольшой столик и стул. Типичная камера заключенного.

Мне пришло в голову, что до меня в этой камере, наверное, побывали и другие. Я пыталась представить этих несчастных, воображала, какая участь постигла их в этом жутком месте. Может, именно здесь держали Вольтури ту самую первую злосчастную ангелицу — мою предшественницу?

Мысли не давали покоя. Передо мной непрерывной чередой живых картин разворачивалась моя жизнь. Как ни странно, моя человеческая жизнь больше не вызывала боли, словно я наконец примирилась с ней и теперь она была лишь давним воспоминанием, историей, которая трогает, но больше не ранит. Но мысли о последних нескольких неделях жизни, самых счастливых и так внезапно оборвавшихся, теперь стали одной большой пульсирующей раной. Приняв решение сдаться, я шла на отчаянный шаг, продиктованный абсолютной и неотложной необходимостью. Но моя решимость умереть столкнулась с неожиданным препятствием. Я почему-то совсем не ожидала, что меня будут так долго держать в заточении. Зачем? Чтобы просто помучить? Ослабить? Ну конечно. Ослабить. В этом был резон. Подумав об этом, я сразу ощутила голод и слабость. Но зачем? Зачем им морить меня голодом? Чтобы легче было убить, не встретив с моей стороны сопротивления? Возможно. Но я не собиралась сопротивляться. Я готова была умереть, хотя и не знала, какая смерть меня ждет.

А может стоило сопротивляться? Этот неожиданный вопрос застал меня врасплох. Но через секунду перед глазами встали любимые лица родных, страшные картины того, что с ними произошло и еще могло произойти, и наконец, передо мной, как живое, предстало самое родное и любимое лицо на свете — лицо Эдварда, его золотые омуты глаз... больше не узнающие меня. Всепоглощающая боль снова накрыла меня, проникая в каждую клеточку, по капле выжимая из меня жизнь. Единственное, что отрезвляло, так это холодный воздух подземелья. Я стала судорожно вдыхать его, еще и еще раз, пока боль не отступила, холод словно заморозил те невыносимые воспоминания.

Могла ли я вернуть нашу разрушенную жизнь? Вряд ли. Но именно сейчас, когда силы постепенно, но неуклонно покидали меня, что-то мне подсказывало, что нужно жить.

Прошла, казалось, целая вечность. Я стала периодически впадать в состояние, очень похожее на кататоническое, часами неподвижно лежа на кровати с согнутыми руками и ногами и закрытыми глазами, теряя счет времени. Это заторможенное состояние затем сменялось лихорадочным возбуждением, и тогда я беспрерывно ходила взад и вперед по комнате, терзаемая неотступными злыми мыслями и клокоча гневом. Наконец время просто перестало для меня существовать, и в моем воспаленном мозгу пульсировала лишь тьма, всепоглощающая тьма темных мыслей и тупая боль.

Неожиданно помещение залил яркий, слепящий свет. Я попыталась разлепить глаза, но ослепительно белый свет резанул по чувствительным зрительным рецепторам, заставив вновь сомкнуть веки. Я зажмурилась, привыкая к новому освещению. Затем я услышала, как тихо щелкнула и медленно отворилась дверь, и на пороге появился высокий мужчина. Когда глаза привыкли к яркому свету, я узнала в нем дампира. Он сделал несколько шагов и оказался напротив меня. Дверь за ним плавно закрылась. Я резко поднялась и теперь сидела на кровати, поджав ноги и обхватив их руками, а дампир сверлил меня взглядом невозможно синих глаз.

— Почему бы вам сразу не расправиться со мной, зачем держать здесь целую вечность? — с вызовом бросила я ему в лицо. Мой собственный голос показался мне чужим и резким.

— Вижу, ты торопишься умереть, — ехидно заметил синеглазый.

— А разве есть причины жить? Не вижу смысла тянуть с этим.

Я съежилась под напором его сверкающего взгляда.

— Всегда есть хотя бы одна причина жить, — тихо и уже без насмешки проговорил он. — Надо лишь ее найти.

— Да ладно, — нервно рассмеялась я, чувствуя нарастающее во мне раздражение. Он словно играл со мной, как кот с мышью.

— Я Сал, — неожиданно сказал дампир. — А как звать тебя?

— Какая вам разница?

— И все же? — проявил настойчивость мужчина.

— Айрин.

— Приятно познакомиться, Айрин, хоть и при таких обстоятельствах, — отозвался он.

Его тон, неожиданно сменившийся и ставший теперь подчеркнуто любезным, выбивал из колеи.

— Уж простите, не могу сказать того же о вас.

Сал промолчал, лишь понимающе улыбнулся, а затем повернулся и подошел к столу. Только теперь я заметила, что у него в руке был небольшой чемоданчик стального цвета. Он положил его на стол и открыл кодовый замок. Когда крышка чемоданчика откинулась, я увидела внутри него пробирки и другие медицинские принадлежности. Ну, конечно, вот и ответ, меня не убили сразу, потому что я подопытная мышь.

— Что вы собираетесь делать? — спросила я.

— Ничего страшного, поверь, мне просто нужно немного твоей крови, — успокоил Сал.

— Зачем это?

— Скажем так, я ученый, и меня интересует все необычное, — ответил он, доставая нужные для забора крови принадлежности.

— Надо же, никогда бы не подумала, — съехидничала я.

Подойдя ко мне, он властным жестом взял мою руку и стал накладывать на нее жгут, при этом глядя на меня и улыбаясь с хитрым прищуром. Затем, вернувшись к столу и вынув из чемоданчика ланцет и пробирку, он снова подошел ко мне и, отведя мою руку, без колебаний сделал надрез у просвечивавшей из-под кожи голубой жилки, а затем ослабил жгут. Вязкая алая струйка стала медленно втекать в стеклянную пробирку. Это разбудило болезненные воспоминания о том последнем утре в доме Калленов, когда Карлайл брал у меня кровь, которая, увы, не смогла спасти родных.

— Сколько уже я здесь? — тихо спросила я.

— Три дня, — ответил Сал, сделав ланцетом очередной надрез, поскольку из-за регенерации, порез на моей руке быстро затягивался.

— Что теперь со мной будет? — устало спросила я.

— Тебя хотят видеть повелители, — ответил он и, предвосхищая мой вопрос, продолжил: — Они придут сюда. Надеюсь, ты будешь благоразумна и не станешь делать ничего необдуманного.

Закончив с этой процедурой, он поместил пробирку с моей кровью в чемоданчик, в затем вынул другую с зондом для взятия мазка.

— Открой рот, — сказал он тоном, в котором звучали повелительные нотки, и я послушно выполнила его приказание, испытывая при этом смесь стыда, унижения и досады.

Он поводил ватной палочкой по внутренней стороне моей щеки, а затем убрал ее в пробирку.

— Откуда ты родом? — вдруг спросил Сал.

— Я родилась в Англии.

— А твои родители?

— Мама была ирландкой, а папа — англичанином.

— Что с ними стало?

— Они погибли в автомобильной аварии, когда мне было девять.

— Сочувствую.

Его слова казались искренними. Я подняла на него глаза. К моему удивлению в его взгляде тоже светилось сочувствие. Никогда не испытывала таких противоречивых чувств к кому-либо. Этот дампир то казался холодным и равнодушным исполнителем злой воли Вольтури, кем он и был на самом деле, вызывая во мне раздражение и сильную неприязнь, то искренним и даже дружелюбным, и в моей душе помимо воли зарождались ростки симпатии к нему. А еще было странное чувство, что нас с ним что-то незримо связывает.

Защелкнув свой стальной чемоданчик, Сал направился к двери. Уже выходя, он обернулся и сказал:

— Айрин, будь добра, не зли повелителей. Не хотелось бы тебя убивать... пока.