Солнечная (гет)

С самого утра Лили заперлась в своей комнате и не подпускала никого, хотя пару раз к ней стучались то Пруденс, то отец, но она, наложив чары на комнату, напряженно всматривалась в свое отражение в зеркале, пытаясь успокоить возрастающую тревогу. Письмо Фобоса лежало совсем рядом, и Лили, перечитав его как минимум раза три, беспристрастно оценивала свои перспективы.

А перспективы были отвратительными. Конечно, Берк был прав, и в Асторате было слишком много фамильной гордости, дабы потом, когда эмоции остынут, вернуть все на свои места. Да и в прошедшие два дня Лили особо не наведывалась к нему, так как все ее думы занимало предстоящее слушанье. Оттого и выходило, что ее положение настолько плачевно, что нужно было срочно что-то придумать. И она думала лишь обо одном: пока пергамент не сгорел, он действителен, а значит, нужно было прямо сегодня поймать в просторных судебных коридорах мистера Томаса и показать ему его, чтобы навсегда отвернуть Дина Томаса от Берков.

Но все ее думы обрывались лишь от одной мысли — что, если она не сможет найти мистера Томаса? Сощурив глаза, Лили беспристрастно провела расческой по своим волосам. Что ж. Тогда она убьет Астората. Оборвет его несчастную, полную страданий жизнь, за которую он так цеплялся. И сделает она это прямо завтра.

Расческа с громким стуком упала на стол, и Лили резко поднялась с кресла. До заседания оставалось совершенно мало времени, и один раз отец уже крикнул, что ей нужно было поторапливаться. Но она не хотела пойти туда с кем-то, право, Лили считала это полностью своей ношей, поэтому, наверное, и не реагировала на окружающие призывы. Это было ее шоу, и будет оно поистине фееричным. Уж она постарается.

Надев черное бархатное платье, Лили аккуратно разгладила складки на рукавах, а потом стащила с полки заготовленный летучий порох и бесшумно поднялась на чердак, в свою лабораторию, где у стены стоял небольшой камин. Порох загорелся изумрудным пламенем, когда она громко и четко произнесла:

— Сауз-стрит.

Все заволокла дымка, а потом она оказалась в огромном зале, в котором каждую секунду появлялись разные волшебники и стремительно шли куда-то вперед. Оглянувшись, Лили тяжело вздохнула, окинув мрачным взглядом большой, величественный зал с мраморными стенами и стеклянным потолком, а потом быстро пошла мимо волшебников, оглядываясь по сторонам.

Она искала нужную аудиторию, но здание было столь огромным, что даже спустя десять минут она все еще не смогла найти нужное помещение, и когда отчаянье почти взяло ее в свои силки, она вдруг заметила Бэкки Берк, которая стояла, облокотившись на мраморную колону, но, заметив Лили, тут же встрепенулась, подойдя к ней ближе. Надменная и глупая улыбка озарила ее губы, когда Бекки противно проговорила:

— Все такая же самонадеянная Лили Поттер. Посмотрим, как ты запоешь сегодня на слушанье.

Ее улыбка стала шире, когда Лили лишь захотелось рассмеяться прямо ей в лицо, но, сдержавшись, она лишь премило приподняла уголки губ, сверкнув глазами. Глупая-глупая Ребекка. Она думала, что это конец, когда это было всего лишь началом. Началом ее страданий.

Ее черные локоны взлетели при ходьбе, когда она уверенно завернула за колонну и пошла, наверное, в нужную Лили аудиторию. Только Поттер совершенно не спешила следовать за ней. Она чего-то ждала, и, как казалось, не зря, потому что буквально через минуту ей навстречу свернула Гермиона Уизли, дражайшая тетя, а ныне крупная политическая фигура. Ее волосы, уложенные в сложную прическу, слегка отдавали еле заметной сединой, а суженный взгляд карих глаз не предвещал ничего хорошего.

Лили скривилась. Видел Мерлин, тетю ей хотелось увидеть меньше всего.

— Что ж, здравствуй, Лили, — уверенно начала она, слегка пождав губы. — Была бы более тебе рада, встреться мы в Германии, а не в суде, понимаешь?

— И я вас тоже рада видеть, — в тон ответила Лили, отвесив ироничный реверанс. Однако Гермиона не оценила ее потугу и лишь немного раздраженно произнесла:

— Мерлин, ты совершенно не изменилась. Хотя, о чем я? Что Гарри, что вы, похоже, пытаетесь взять на пробу наше терпение…

— Печально, что вы быстро забыли о том, что мой отец был когда-то вашим лучшим другом и спасителем этого мира, — яростнее нужного прошептала Лили, скривив лицо. Как же ненавидела она этот извечно умный и важный тон — Гермиона как будто была непогрешимо уверена, что знала все на свете и поступала исключительно правильно, что становилось тошно.

— Как раз-таки поэтому я и пытаюсь объяснить ему, в какое заблуждение он пал и как его же дети причиняют непоправимый урон всему волшебному сообществу…

— Это чем же? Темной магией? — насмехаясь, проговорила Лили, и миссис Уизли едва заметно закатила глаза.

— Да, именно Темной магией. Но, может, сегодняшнее дело заставит тебя образумиться? Подумать только, приковать к себе мальчишку старинным заклятием, использовавшимся только в чистокровных семьях… о чем ты думала, Лили?

И глаза ее были наполнены такой уверенностью в собственной правоте, что Лили лишь присвистнула, обойдя ее, едва задев плечом, потому что понимала — если сейчас позволит себе дать волю эмоциям, то на самом слушанье уже не сможет сыграть нужную роль. Гермиона не стоила ее времени. Для Лили она всегда была всего лишь фанатичной, недальновидной гриффиндоркой, которая бросалась из крайности в крайность.

Злая улыбка все лезла на губы, когда до двери в нужную аудиторию оставалось совсем мало — мыслей в голове не было совсем, и Лили знала, что не было смысла ничего планировать. О, все, чем она была вооружена, — это своим обаянием и импровизацией, которая не раз страховала ее от прыжка в бездну.

Дверь скрипнула, и голоса, что шептались, смолкли, а люди, обернувшись, напряженно уставились на Лили. Для всех сидящих она была аморальной нарушительницей спокойствия степенного семейства, и плевать было, что это было лишь предсудебное слушанье, и ее вина не была толком доказана. Лили шла мимо рядов и чувствовала столько взглядов, что, казалось, конца и края не было всем хотевшим поглазеть на Лили Поттер.

Они хотели увидеть ее пораженной и сломленной, они хотели, чтобы лицо ее выражало покорность судьбе и раскаяние — но ничего из этого не было. Годы лицемерия и попыток стать милой, доброй, правильной гриффиндоркой канули лету, и теперь Лили Поттер не скрывала той ненависти, что переполняла ее нутро — все ее лицо так и дышало яростью и злобой.

— Мисс Поттер, попрошу, присядьте сюда, — жеманно, но услуживало, проговорил один из клерков судей, и Лили, не взглянув на него, уселась на стул, который стоял прямо напротив ряда с присяжными и обычными зеваками. А потом, лениво вскинув руку и подперев ею голову, она безразлично посмотрела на них, едва приподняв бровь.

В самом первом ряду, огражденном от остальных бархатной веревкой, сидели мистер Томас, Годрик и Мэри, так как они выступали потерпевшей стороной, когда как Лили, официально не являясь преступницей, должна была противостоять всему залу, чтобы убедить их в том, что судебное дело совершенно незачем и не на чем заводить. Безжалостным же идиотом был тот, кто придумал данную систему, — потому что сейчас Лили была совершенно одна, сидя в этом кресле и смотря на полные превосходства и предстоящей комедии глаза.

Хмыкнув, Лили резко вскинула голову, а потом заметила своего отца и Малфоя. Они сидели в правом ряду, который был прямо напротив Лили, и несмотря на то, что между ними было прилично метров, она могла разглядеть их выражения лиц: ее отец, внешне безучастный и даже безразличный, слегка нервно поправлял очки, словно опасаясь чего-то, и это так позабавило Лили, что она непременно бы расхохоталась. Только смеяться резко перехотелось, когда Поттер в упор посмотрела на Малфоя, который, выглядя не менее безучастным, с некоторым презрением смотрел в ответ, словно говоря, что ей если бы она только попросила его помощи, всего этого не было бы.

Злость невиданных масштабов накрыла Лили, одно только его презрение отчего-то и вызывало столь дикий эмоциональный всплеск, и ей, право, хотелось вскочить с места и с яростью стереть эту надменность с его лица. Да. Больше всего она ненавидела то, что Скорпиус Малфой объективно был сильнее и умнее ее, и Лили мечтала наконец-таки уделать его. Оставалось совершенно не долго. Совсем чуть-чуть.

За своими мыслями она не сразу поняла, что слушанье было начато, и молодой мужчина, видимо, поверенный семьи Томас, активно жестикулируя, декларировал сидевшим о тяжести поступка, совершенного Лили Поттер, то и дело скользя по ней самой быстрыми взглядами.

— Мисс Поттер была подвержена к отступничеству от ценностей нашего мира еще со школьных времен. Подумайте, ее выгнали из Хогвартса после шестого курса из-за некоего инцидента, связанного с темномагическим зельем. Пострадавшей семье это известно особенно хорошо, ведь Мэри, некогда близкая подруга Лили, была непосредственным свидетелем позорного побега мисс Поттер из школы. О, — тянул он, скалясь, чувствуя одобрительные улыбки Томасов, — мисс Поттер подавала такие надежды. И тот факт, что свою одаренность она решила применить в столь неподобающей сфере магии, удручает. И ведь мы не углубились в родственные связи мисс Поттер… ее старший брат был исключен из Хогвартса по той же причине. Очевидно, что не обошлось без дурного влияния на мисс Поттер, ведь ее брат был слизеринцем, и все же, не похоже, чтобы мисс Поттер раскаивалась. Не прошло и года, как она покинула Англию и переехала в Германию, которая, как мы знаем, активно пропагандирует Темную магию и обучает ею на государственной основе.

Липкие, осуждающие взгляды скользили по ней, но Лили не обращала ни на кого внимание. Она смотрела немигающим взором в упор на Малфоя, видя, как что-то едва сверкало в его серых глазах. От одного его взгляда она плавилась, ощущая новые потоки ненависти, и, сглотнув, она продолжала собственную муку, ведь оторвать глаза от его лица было сложнее всего.

— Таким образом, мы пришли к тому, что мистер Томас каким-то непонятным образом попал под влияние Лили Поттер, был околдован ею, а затем привязан заклинанием, которое запрещено на территории Англии почти шесть лет. Ее вина налицо, и магическое правосудие, бесспорно, должно рассмотреть это дело. Со всей серьезностью и справедливостью.

Мэри громко зааплодировала, и Лили, наконец оторвав свой взгляд, внимательно посмотрела в ее направление. О, какое превосходство было в этом лице, каким триумфом сверкали голубые глаза. Мэри Томас вся состояла из одного предвкушения расплаты Лили Поттер и была столь уморительна в собственной глупости, что Лили едва не усмехнулась. Мистер Томас, степенно выпрямившись, не показывал ни единой эмоции, как и его сын, Годрик, который с мрачной тенью на лице смотрел на опущенные руки.

И когда он поднял голову, словно почувствовав ее взгляд, она увидела в его лице решимость. Да. Ведь Годрик Томас всегда был гриффиндорцем… благородным, храбрым и абсолютно нерациональным. Будь Лили на его месте, она бы бросила его на растерзание общественности, даже не обернувшись.

Злая улыбка осветила ее лицо, и, убрав руку, Лили лениво произнесла, четко растягивая гласные:

— Сэр, вы изложили мою биографию, право, это довольно занимательно, и мне очень лестно, что вы потратили время на столь неблаговидную особу вроде меня. Однако я так и не услышала никаких доказательств. О каком заклинании вы вообще говорите?

— Как же? — презрительно фыркнул он, видимо, приняв ее открытую манипуляцию за глупость. — Заклинание, скрепляющее людей. Вы же сами обнажили руку, на которой была татуировка…

— Руку? — с небывалым удивлением проговорила Лили, театрально распахнув глаза. А потом она медленно перевела взгляд свой на Мэри, и, растягивая минуты, выплавляя их, стала оттягивать ткань платья верх, обнажая бледную, чистую кожу. — Не эту ли руку? Но как же… тут ничего нет!

А потом, дернув рукав на и на другой руке, с неподдельным удивлением бросила:

— Мерлин, и тут тоже!

Мэри подскочила с места моментально, а потом, схватив Годрика, оттянула его рукав. Но тщетно. Его рука тоже была чистой и бледной, никаких следов заклинания не осталось — магия рассеялась, должно быть, еще два дня назад.

Лили улыбнулась. Той беспощадно злобной улыбкой, которая так часто появлялась на ее губах. «Глупая-глупая Мэри, — с улыбкой думала она, беспрестанно взирая на покрасневшее от ярости лицо Томас, обращенное теперь к ней. О, Мэри мечтала задушить ее прямо на месте, вот насколько ненавидела она Лили. — Если бы во мне была хоть капля жалости, я бы тебя пожелала: печально, конечно, что мне хочется уничтожить твою жизнь полностью, разрушив ее до основания».

— Что же получается? — воскликнула Лили, обратившись к людям. Они шептались и явно выглядели пораженными, а свет софитов грозился ослепить Поттер. — Я была ложно обвинена, подвержена настоящей травле газет, которые, кстати говоря, принадлежат семье Томасов… насколько же это отвратительно, столько ненависти было вылито на меня совершенно без причины. — Улыбка на секунду померкла, уступая место лживой грусти и печали, вызывая у публики нужные эмоции. Право, Лили могла даже расплакаться прямо здесь, потому что ей было плевать на собственный образ, — все, чего желало ее наполненное яростью сердце страданий семьи Томасов. И она готова была играть до конца.

— Мистер Томас! — резко проговорила Лили, заставив его в упор посмотреть ей в лицо. Судя по его выражению, затея с газетами действительно принадлежала Мэри, и сейчас Дин Томас выглядел если не озадаченным, то крайне разочарованным. — Как же это называется… ах да! Покушение на деловую честь и достоинства волшебника. Надеюсь, вы опубликуете опровержение?

— Постараюсь, мисс, — слегка процедив, протянул он, — но не могу сказать, что в новом выпуске…

— Как интересно, — не унималась она, слегка склонив голову. — Раньше вы словоохотно писали статьи о моей семьей с удивительной поспешностью. Право, каким красноречием пестрили ваши заголовки еще три года назад, и четыре года… да и совсем недавно. Неужели вы растеряли всю свою удаль?

И Лили улыбнулась, право, улыбнулась самой дружелюбной, но при этом ядовитой улыбкой, демонстрируя такую безгрешность, что можно было лишь подивиться. А потом, встав с места, она медленно подошла к нему и, чеканя гласные, громко проговорила:

— Сэр, рекомендую вам сменить редактора. Все это время вы публиковали худшие мои колдографии… если возникнут с этим проблемы, напишите моему отцу, — улыбка стала шире, и она бросила быстрый взгляд на Гарри Поттер, который неотрывно смотрел на нее, и, Лили могла поклясться, в глазах его было если не восхищение, явное одобрение, — думаю, он сможет помочь вам. Непременно.

Замерев на месте, Лили выжидающе посмотрела на судебного клерка, который, судорожно сжимая бумажки в своей руке, удивленно переводил взгляд с мисс Поттер на Мэри Томас, и не в силах выдержать того напряжения, которое повисло в воздухе, он едва слышно пискнул:

— Есть ли… есть ли у обвиняющей стороны еще вопросы? Стоит ли передавать это дело в Визенгамот?

Не в состоянии что-либо ответить, Мэри лишь с громким хлопком села на место, яростно сверкнув глазами, и лишь Дин Томас, будучи единственным, кто смог сохранить спокойствие, холодно проговорил:

— Нет. Мы отзываем заявление.

Будь Лили не столь хороша в сдерживании эмоций, она бы расхохоталась прямо здесь, в этом зале. Но вместо этого, едва заметно приподняв уголок губ, Лили выпрямилась, пронзая Томасов взглядом. А потом, посмотрев на Мэри, она одними губами произнесла «идиотка» и поспешно обогнула ряд, покидая аудиторию, чтобы немного удивленные и ошарашенные зрители не накинулись на нее с избитыми и наскучившими вопросами. Нет. У Лили Поттер были еще дела, и она решительно свернула к колоннам, спрятавшись за одной из них, наблюдая, как толпа журналистов, вывалившись из аудиторию, суматошно стала искать ее.

Им всем не терпелось поговорить с ней, когда Лили, искренне ненавидя всех репортеров, с ненавистью смотрела на их переполненные жаждой наживы лица.

В какой-то момент, когда холл слегка опустел, а через минуту в нем снова уже появились люди, на этот раз обычные слушатели, Лили сильнее сжала колонну пальцами. Она видела, как отец вместе со Скорпиусом, тихо о чем-то переговариваясь, вышли и расслабленным шагом пошли прочь от шумной толпы. И выглядели они настолько дружелюбно, что Лили почувствовала странную горечь, и едва ли она могла понять почему — оттого, что ее отец так много уделял внимание ее врагу, или потому, что ее враг был настолько близок ее семье.

Тяжелый вздох сорвался с губ, и Лили, на секунду отвернувшись, легонько стукнула каблуков по мрамору, пытаясь избавить сознание от новой волны ярости. В конце концов, любые эмоции были мишенью для противника, и ей бы стоило взять себя в руки. Но только возвращаясь вновь и вновь к увиденной картине, она чувствовала, как ярость бьет ее наотмашь.

Веселый смех Мэри в момент вывел ее из некоего оцепенения, и Лили, обернувшись, увидела ее весело улыбающейся, но, видел Мерлин, улыбка эта была настолько картинно сладкой, что становилось понятно — она улыбается не по-настоящему. Разговаривая с журналистами, которым удалось ее поймать, она сверкала голубыми глазами и держала голову прямо, так, словно от нее хоть что-то еще зависело. И как же жалко было смотреть на это со стороны.

Когда из аудитории вышел Годрик, у которого на лице было ярко очерчено облегчение, Лили тихо усмехнулась. Из всех Томасов он был единственным, кто был рад ее победе, и это почему-то вызывало странно светлые чувства и эмоции — годы ненависти и непонятой влюбленности были теперь так далеко, что сейчас хотелось лишь рассмеяться, вспомнив их нелепые свидания и отношения. Да. Годы поставили все на свои места и многое теперь было совершенно неважным, ненужным. Означало ли это, что Лили Поттер оставит Годрика в покое и не придет за ним в случае, когда он мог бы ей помочь? Что ж, абсолютно нет.

Нервно отбивая ритм ногой, Лили по-прежнему ждала мистера Томаса, и больше всего она боялась, что упустила его из вида. В конце концов, людей на слушанье пришло действительно много, поэтому, прижимаясь к колонне, она лишь зорко наблюдала за каждым, пытаясь отыскать нужное лицо.

И вот, когда Лили наконец увидела его, она вышла из-за своего укрытия и громко, четко проговорила, приковывая к себе внимание всех:

— Мистер Томас, — он нехотя обернулся, и прежде чем Лили одарила бы его самым красноречивым взглядом, она сумела заметить, как слегка встревоженно обернулась Мэри и как непонимание медленно расползалось по ее лицу. Лили усмехнулась, а потом, подойдя еще ближе, спокойно проговорила: — Нам необходимо поговорить.

Она знала, что он не откажет — в зале было все еще слишком много журналистов и свидетелей недавнего провала семьи Томасов, а сам Дин слишком сильно заботился о своей репутации, чтобы позволить ей еще дальше упасть.

Не дожидаясь ответа, Лили резко развернулась и вновь вернулась к колонам, очаровательно улыбнувшись самой себе, а потом, без предисловия, Лили тихо произнесла:

— Вы не можете заключать помолвку с семьей Берк.

— Что? — явно удивленно протянул мистер Томас.

— Они скоро потеряют свою покровительство, сэр, поэтому вы не можете связываться с ними. В особенности, с мисс Ребеккой Берк.

Молчание, совершенно не устраивавшее Лили, повисло слишком внезапно. Бросив взгляд из-за плеча, она заметила, как напряженно задумался Дин и как что-то едва заметное то и дело мелькало в голубых глазах. Он думал. И было слишком очевидно, что он не верил ей.

— Все это очень странно, мисс Поттер, — наконец произнес он, пронзив Лили мрачным взглядом. — Вы срываете помолвку, устраиваете шок на слушанье, а теперь думаете, что я поверю вам? Вы в своем уме?

— Вы знаете, каким образом они получили протекцию? — остановившись, проговорила Лили, не улыбаясь, не щурясь, не веселясь. От одного его ответа зависело слишком многое, а именно, что ей придется сделать с Асторатом: убить старика или оставить в живых?

— Конечно, — с нажимом ответил он после минутного молчания. — Однако абсолютно уверен, что вы этого не знаете. Мисс, — увидев, что она готова что-либо сказать, он перебил ее, сощурив глаза. — Вы прекрасная актриса, в этом я уже убедился. Однако, поверьте, если я узнаю, что они не столь стабильны, то я брошу их, не раздумывая. Но для этого мне нужно их падение, понимаете?

Приподняв бровь, он внимательно посмотрел на Лили, и та, не сдержавшись, усмехнулась. Конечно. Ему было абсолютно плевать на Берков. Ему, как и многим, нужны были права на эту лавку.

Лили улыбнулась. А потом медленно произнесла, растягивая гласные:

— Вы сами выбрали их участь. Наслаждайтесь феерией, мистер Томас, ведь я не только прекрасная актриса, но и умелый игрок. С нетерпением жду опровержения в ваших газетах, сэр.

Развернувшись, Лили уверенно зашагала прочь, окунаясь в собственные мысли, с некоторым отчаянье раздумывая дальнейшие шаги. Теперь она ни за что не могла потерять владения лавкой, и смерть Астората решила бы слишком многое… но только как именно все провернуть? Даже будучи уставшим стариком, он все-таки была магически одаренным. И тогда в голову к ней пришла единственно верная мысль — она же зельевар. И он даже не заметит, как смерть навсегда заберет его в свои владения.

Открыв массивную дверь, Лили оказалась на улице, и сотни тысяч голосов ударили ей по ушам. Люди спешили, разговаривали и что-то механически делали. Им не было дела до Лили, стоявшей у самого входа, вдыхавшей полной грудью прохладный воздух улицы. Мысли плавились под давлением собственной слабости, и Лили, черт возьми, знала, что каждый ее будущий шаг будет бить по ней же самой, но желание увидеть отчаянье в лицах тех, кто когда-то опрокинул ее, было столь сильно, что ничего с собой она не могла поделать. Лили Поттер жаждала мести.

Сфокусировавшись, Лили вдруг замерла, потому что в самом конце лестницы, которая вела к входу, она увидела своего отца и Скорпиуса, которые, переговариваясь, то и дело смотрели вверх. «Они ждали меня», — пронеслось неловкое в мыслях, и Лили сощурилась, испытывая страшное сердцебиение. И, испугавшись вдруг, она резко крутанулась и тут же трансгрессировала прочь, боясь быть пойманной.

И сердце ее билось так отчаянно быстро, что грозилось вырваться из груди. Она боялась. Себя, обстоятельств, собственной жизни. Но больше всего — она боялась собственных чувств, потому что они вели ее прямиком в бездну.

И однажды уже завели. Так что будет сейчас? Кто станет ее концом на этот раз? Тряхнув головой, Лили с силой сжала руку в кулак. Теперь никто и никогда не сможет достучаться до ее сердца. Потому что его у нее больше не было. Теперь уже точно.

* * *

Дышать было так тяжело, словно она пробежала сотню миль, но на самом деле, избегая свою семью, Лили просто незаметно выскользнула из дома, чувствуя странную слабость. Триумф вчерашнего дня стирался из памяти — Лили никогда не запоминала моменты своей победы и своего счастья, поэтому едва ли она могла ощутить себя довольной. Нет. Она боялась, боялась, что за эти дни Асторат перепишет лавку на своего внука, ведь из-за всех судебных тяжб она почти не появлялась в его доме.

Стремительно огибая улицы, Лили упорно шла мимо людей, не обращая ни на кого внимания, напряженно думая. Уже в которых раз она ловила себя на мысли, что совершенно не хочет оставаться в доме своей семьи — Прю, хоть и осознав всю опасность, не перестала выводить ее из себя, а отец вместе с братьями никогда не были желанными людьми в ее жизни. Из всего выходило, что ей непременно нужно было уйти из дома, но ее лаборатория на чердаке, ее книги, фортепьяно… как можно было бы это забрать с собой?

Лили поморщилась от солнечного лучика, заскользившего по ее бледной коже, и, остановившись, оглянулась. Она уже прошла грязный Лондон и теперь стояла возле знакомого леса, чьи голые ветки покрывались почками, и, освещенные весенним солнцем, Лили видела, как оживает жизнь. Снега не было, не было и гололеда, осталась одна лишь грязь, а воздух был намного теплее. Да. Уже скоро должен был наступить май, а затем лето, которое было столь ненавистно Лили, что, не сдержавшись, она презрительно передернула плечом. Больше всего ей хотелось увидеть октябрь — желто-красный октябрь с опавшими листьями и серым, невзрачным небом. Какое ей было дело до оживления природы, когда сама Лили чувствовала себя ходячим трупом? Холодный ветер был ей намного ближе беззаботного ветерка, и он намного лучше контрастировал с внутренним состоянием Лили. Потому что внутри у нее был лютый холод.

Завернув на знакомую тропинку, она неспешно подошла к особняку Берков и, заметив свет в окне, сморщилась. Ей почему-то думалось, что Фобос непременно должен был быть уже тут, конечно, он вряд ли бы мог позволить себе потерять хотя бы минуту… и чего ради он так хватался за лавку? Неужели фамильная гордость могла быть столь значимой хоть для кого-то?

Склянка в кармане звякнула, и Лили, прохладно усмехнувшись, подперла ее рукой. Стоило лишь пару дней подливать это зелье, и Асторат умрет абсолютно безболезненно и никаких следов не получилось бы обнаружить в его крови. Рассудив, что это было лучшее средство в ее деле, Лили без особых проблем сварила его за вечер, а теперь все, что оставалось ей, отвлекать старика от мыслей о передачи наследства.

— Добрый день, мистер Берк, — улыбнувшись, проговорила Лили, зайдя вовнутрь. Конечно, как и ожидалось, у изголовья кровати уже сидел Фобос, который встретил ее холодным взглядом.

— О, Лили, — немного странным тоном протянул Асторат, щурясь, болезненно хватаясь за свою голову. Несмотря на то, что не видела она его чуть меньше пяти дней, он выглядел еще хуже, чем раньше, и это невольно заставило ее поморщиться.

Придвинув стул к его кровати, Лили, не глядя на Фобоса, начинала рассматривать его кровоподтеки на руках, рассуждая: отчего-то ей совершенно не хотелось торопить его смерть, и, осматривая глубокие синие впадины, она решалась. И, о Мерлин, ей до ужаса страшно было принять хоть какое-либо решение.

— Едва ли я мог представить в сови двадцать пять, что буду подыхать от темномагического проклятия, — брюзжа, жаловался он, явно радуясь, что обрел целых двух слушателей. — Еще пятьдесят лет назад все было так просто: чего я только ни продавал в своей лавке и никому и дела ни было, что делают неудачники с Лютого.

— Почему же вы неудачники? — немного горделиво протянул Фобос. — Вы владели такими знаниями и атрибутами, что вам бы не смог противостоять никто.

— Ну, вспомни Темного лорда, Фобос, — тут же откликнулся он, и Лили, оторвавшись от изучения кровоподтеков, внимательно поглядела на Астората. — Он многое знал, но уделал его всего лишь мальчишка, — и, кивнув головой в сторону Лили, он мрачно продолжал: — Я знал его еще юношей. Он работал в лавке моего отца, и был страше меня всего на семь лет. Красивый, респектабельный, тактичный юноша. Знал ли кто, глядя в его глаза, насколько далеко он зашел? Нет. Он умел очаровать так, что ты невольно проникался к нему расположением… а как он говорил! Как умело он подбирал слова, чтобы войти в доверие. Едва ли я знал еще одного такого волшебника.

Задумчиво склонив голову, Асторат сощурился, словно пытаясь что-то вспомнить, а потом приподняв руку, слегка хрипло проговорил:

— Хотя нет… я знаю еще одного юнца с таким же обаянием. О, он также говорил так — искренность, вот что было в них. Этим они и брали.

— И кто же это? — с неподдельным интересом спросила Фобос, слегка презрительно скрестив руки. Наверное, ему хотелось, чтобы дед назвал его имя, но и он, и Лили прекрасно понимали, что Асторат имел кого-то другого в виду.

— Скорпиус. Скорпиус Малфой. Вот кто умеет сказать так, что ты всегда поддаешься его обаянию.

Рука Лили, нервно дернувшись, с силой ударилась о железные прутья кровати, и, вскинув резко голову, она почувствовала странное волнение и вместе с тем интерес.

— Вы знакомы с ним? — тихо спросила Лили, тут же поймав на себе мрачный и холодный взгляд Фобоса, наверное, это был единственный раз, когда он наконец посмотрел на нее за весь вечер.

— Да, конечно, я его знаю, — качнув головой, с улыбкой проговорил он, также внимательно посмотрев на Лили. — Он всегда приходил в лавку и долго изучал тома по Темной магии. Он такой же, как Темный лорд. Способный, азартный и любопытный. Даже политика, пропагандируемая им, почти идентична с идеями Пожирателей, с одной лишь разницей — Скорпиус не помешанный. Ему не нужны реки крови и мировое господство, все, к чему он стремится, доказать этим ценникам и жалким бюрократам, что Темная магия ничуть не хуже Белой. И ее существование веками более, чем оправдано. Будем честны, — склонившись, он улыбнулся вдруг холодной улыбкой, — мы намного сильнее их. Мы знаем, как приворожить смерть и как заставить человека стенать от невыносимых страданий. Но вместе с этим мы также знаем, как облегчить боль и как помочь тем несчастным, что подвержены магическим проклятиям. Никогда Белой магии не быть столь сильной. Не потому ли нас всегда и называли неудачниками, маргиналами? Не потому ли наш переулок прятали между цветными кварталами Косой аллеи?

— Если вы столь сильны, — прошипела Лили, испытывая странный прилив ярости. Она так отчетливо вдруг представила Скорпиуса, занимавшегося в лавке, что у нее сводило челюсти — и как только она не видела его тем летом? — Почему же вы не идете в атаку и не возвращаете себе власть?

— Потому что тогда начнется война, — резко проговорил Фобос, и, не сдержавшись, она посмотрела на него в упор. Лицо его, худое и мрачное, стало будто еще мрачней. — Прольется очень много крови. Бессмысленные жертвы, разрушенная экономика, сломанные судьбы… мы не столь жестоки, Лили Поттер. Впрочем, почему ты говоришь «мы»? Ты одна из нас. Значит ты должна понимать, почему именно мы не высвобождаем весь наш потенциал. Ведь тогда нас опять заклеймят. Они будут обвинять во всем Темную магию, а не свое презрительное отношение к нам. А значит, пока есть иной путь борьбы, он будет использован. Если же он не оправдает себя… что ж, кому-то придется дорого пожалеть о своем предубеждении. Волшебники, заточенные в Лютом, рано или поздно дойдут до точки кипения.

Воцарилось молчание, и Лили, опустив голову, внимательно посмотрела на свои руки. Ей хотелось спросить, почему тогда Берк позволил переулку закрыться, почему он так яростно сражался за лавку, если не хотел ее воскрешать? Но говорить не хотелось. Вместо этого с отчаяньем всматриваясь в свои руки, Лили злобно усмехалась. Вот, почему партия Скорпиуса существовала. Содружество не хотело войны, оно хотело дать им хоть какую-то надежду. Глупый Малфой. Глупые его соратники. Неужели они не понимали, что их борьба призрачна? Им никогда не победить.

— Поэтому Скорпиус умнее Темного лорда, — вдруг задумчиво проговорил Асторат, и Лили, не сдержавшись, резко вскинула голову. — Темный лорд сразу начал с войны, и его идеалы медленно, но постепенно стали искажаться… ведь с какими здравыми мыслями он начинал, пока не влез в лужи крови и груды трупов. А Малфой… он на то и Малфой, что хитрее. Он начал с политики, прекрасно зная, что никто не станет его затыкать — кому бы это было выгодно? Глупцы. Никогда не стоит недооценивать Слизерин. Они получат свое, получат, даже если я не доживу до этого!

И, поправив подушку, он аккуратно улегся, зарывшись в одеяло, находясь явно мыслями где-то не здесь. Всматриваясь в его резкие черты, Лили опять испытала странный прилив ярости, а потом звеньк бутылки вывел ее из транса, вынуждая резко подняться с места и спуститься на кухню. Она знала, что нужно было делать. Но мысли ее разлетелись так стремительно и так явно, что, облокотившись о стол, она прикрыла на секунду глаза.

Лили не могла игнорировать политику. Во всяком случае теперь, когда и ее отец ввязался в нее. Однако больше всего она думала о том, как именно можно было подорвать Скорпиуса, как заставить его отступиться. Вряд ли у Лили могли найтись столь мощные рычаги давления, чтобы заставить действовать Малфоя необдуманно, однако… если объединиться с мистером Томасом? У него ведь могла быть такая власть.

Только вот одна лишь мысль об объединении с этими уродами заставила Лили злобно поморщиться. Потому что именно это семейка и должна была пасть, она мечтала об их падении, но это было возможно лишь при содействии Малфоя.

— Довольно забавно, что ты столь близка с будущим Темным лордом, — иронично протянул Фобос, и, развернувшись, она злобно сверкнула глазами, глядя на него. — Тогда я не признал его, каюсь… впрочем, это ведь всегда был он, не так ли? Это из-за него ты никогда не подпускала меня.

— Что? Вы называете Малфоя будущим Темным лордом? — с презрением бросила Лили, сжав сильнее нужного столешницу, старательно игнорируя его последний вопрос. Мерлин. Мерлин. Мерлин. И с кем только связался ее отец?

— О, не будь столь наивной, а кто он по-твоему? Просто мальчишка, изучающий Темную магию и увлекающийся политикой? — усмехнувшись громко, Фобос подошел к ней ближе, спрятав руки в кармане. Его поза была расслабленной и только в глазах можно было прочесть то ли боль, то ли разочарование. — Так не бывает, Лили Поттер. С нами, слизеринцами и потомками древних родов, так не бывает. Рано или поздно политика погубит его, она убивает намного более точно и стремительно, чем можно было предположить. И даже если он не выиграет на этих псевдо-выборах, которые совершенно ничего не решают, он все равно падет. Не боишься?

Издевательская улыбка проскользнула по его губам, когда как глаза еще более отчетливо сверкнули странной злостью. Фиолетовая бездна прожигала насквозь, оставляя после себя ожоги, но, фыркнув, Лили уверенно вскинула голову.

— Что ж, надеюсь, упадет он не без моей помощи. Не хотелось бы лишать себя такого удовольствия, Фобос.

Передернув бровью, Берк лишь мрачно усмехнулся, сощурив глаза. И этим жестом он так напоминал своего деда, что Лили, опомнившись, резко сконцентрировалась мыслями на реальности — она должна была решиться.

— Почему ты позволил лавке прикрыться? Твой отец что-то пообещал тебе?

— Нет, мне ничего не нужно от этого прокаженного, — спокойно проговорил Фобос, но Лили, хмыкнув недоверчиво, лишь покачала головой. — Правда. Совершенно ничего. Просто мне выгодно, чтобы у него была протекция… понимаешь? Мы одной фамилии, как ни крути, и любая его победа — моя тоже. Особенно это удачно, когда эти прихвостни и моралисты решили заняться борделями и кабаками. Разве я бы хотел лишиться своего бизнеса, а?

— Но ты же владеешь маггловскими…

— О нет, Лили, — улыбка его стала вновь издевательской. — Я много чем владею. Именно поэтому не стоит стоять на моем пути… впрочем, уже сегодня, кажется, Асторат наконец прозрел и решил отдать то, что принадлежит мне по закону. Расслабься, Поттер, — заметив, как напряглась Лили, весело бросил Фобос. — Тебе нечего ему предложить, понимаешь? Спасенья от проклятия нет.

Махнув рукой на прощание, он круто развернулся и уверенным шагом направился к двери, оставляя Лили наедине со своими мыслями, которые, скапливаясь, танцевали дикий танец.

Как все могло измениться за три года? Каким именно образом Малфой приобрел такую славу и столь большое уважение? Что, в конец-то концов, в нем было такого, что все шли за ним? С отчаяньем крутанувшись, Лили резко вылила содержимое склянки в стакан, а потом схватила его, всматриваясь в свое отражение в бокале.

Еще три года назад… с кем связалась она тогда? С просто Скорпиусом Малфоем или человеком, который изначально шел по своему особенному пути? Кто он? Умелый игрок, манипулятор или ее личный кошмар, перевернувший жизнь с ног на голову?

«Его сломает политика».

И это было так. Лили ощущала это почти физически, потому что любая власть — это ответственность, так смог бы он справиться с ней? Он, презиравший людей, смотревший на всех сверху вниз, игравшийся жизнями, словно игрушками?

«Он действительно Темный волшебник, — думала Лили, поднимаясь по ступенька, держа стакан перед собой крепко-крепко. — Он может стать следующим злом этого мира».

— Что у тебя с Фобосом, дорогая? — резко спросила Асторат, и Лили от неожиданности качнула рукой, слегка расплескав жидкость.

Сердце билось очень быстро, и мысли ее были совершенно не здесь.

— О чем вы? — не своим голосом спросила она, и улыбка не лезла к ней на губы, потому что улыбаться не хотелось совершенно.

— Он влюблен в тебя, как последний мальчишка, неужели это неочевидно? — ворчливо поинтересовался он, с некоторой злобой посмотрев на нее. — Ты, конечно, полукровка, но при этом ты — Поттер. Если бы вы объединились, мне бы не пришлось так переживать из-за этой лавки.

— Этому не бывать, сэр, — уверенно проговорила Лили, резко сконцентрировавшись. — Мы никогда не объединимся. И лавка ваша ему совершенно не нужна. Он не откроет ее вновь, понимаете?

— А ты? Ты бы открыла? — с насмешкой проговорил он, и Лили запнулась. Потому что, видел Мерлин, она совершенно об этом не думала.

Что бы она сделала с лавкой? Скорее всего, так бы и оставила закрытой, потому что ей не нужны были лишние проблемы и слухи. Но… если таким образом можно было оставить лавку себе, то она бы непременно пошла на этот шаг.

Сжав стакан сильнее, она всматривалась в свое отражение, думая о том, что ей, черт побери, не хотелось его травить. Можно было бы найти другой выход, не так ли?

— Я могу спасти вашу жизнь, — резко проговорила Лили, блефуя. Но глаза ее, уверенно сверкнув, посмотрели на него в упор. — Только, пожалуйста, не забирайте у меня лавку.

— Мне не нужно спасение, — нервно проговорил он, облизнув губы. — Я смертен, и я умру. Но… Лили, я могу оставить тебе эту лавку, право, Фобос слишком самонадеян и не азартен… он не вернет фамильный бизнес… а вот ты, да, ты другое дело. Но только мне нужно кое-что.

— Что же? — вскинув голову, уверенно спросила она, зная, что ответ вряд ли понравится ей.

— Мариус. Мне нужен Мариус.

Стакан из рук выпал, расплескивая жидкость по полу, и Лили, слушая, как обивает он деревянные доски, прежде чем окончательно приземлиться, нервно сглотнула, посмотрев на него. Сердце у нее билось слишком учащенно, и все это настолько напоминало весну три года назад, что она опять ощутила эту сильную волну боли, смешанной с ненавистью. Лили как будто вновь перенеслась в библиотеку, в тот самый момент, когда Скорпиус, усмехаясь, предлагал ей сделку.

И вся ее жизнь вдруг представилась такой насмешкой, что Лили стало совершенно горько. А потом злоба вновь заволокла сознание, оставляя лишь одно слово — «уничтожить».

— Откуда?.. — жестко спросила Лили, сморщившись, часто задышав.

— Мне рассказал о нем Скорпиус, — быстро проговорил он, заставляя Лили на секунду прикрыть глаза. — Он пришел ко мне в лавку в феврале, сбежав из Хогсмида… кажется, это был его седьмой курс. Ему нужен был Мариус для его знакомой, одной очаровательной леди, с чьей семьей я был знаком… он нужен был для Мадлен Селвин. Но у меня не было этого зелья, вернее, ему не понравился его эффект. И тогда уже летом того года, когда я встретил его вновь, он рассказал мне про тебя, Лили Поттер, увидев тебя однажды здесь. Он сказал, что ты опытная чернокнижница и что ты умеешь варить такой Мариус, который в сто раз превосходит свой оригинал. Это он настоял, чтобы я взял тебя, — и, запнувшись, он вдруг тяжело вздохнув, и на глаза его навернулись слезы. — Бедная, бедная Мадлен. Кто бы мог подумать, что она умрет так рано?

— Что? О чем вы говорите? — со сбившемся дыханием воскликнула Лили, резко подскочив с места. Голова кружилась, и было так тяжело стоять на ногах, что она резко облокотилась рукой о стенку.

— Она умерла тем же летом, в июле. Скорпиус искал этот Мариус, чтобы облегчить ее страдания. Но тщетно… как она была красива в похоронном саванне, ты бы только видела ее фарфоровые лицо и черные, словно ночь, волосы.

Задыхаясь, не разбирая дороги, Лили шла вдоль знакомых улиц, спотыкаясь об камни и ударяясь плечом о людей, идущих рядом. Казалось, кто-то бдуто бы огрел ее хорошенько по голове, иначе почему она чувствовала так, словно падает? Почему она чувствовал себя столь плохо?

Отперев дверь дома, Лили зашла внутрь, и, по инерции обернувшись, она увидела своего отца, восседавшего за гостиным столом, а рядом с ним сидел Фрэнк Лонгботтом. И, когда взгляд ее заскользил дальше, она увидела его. Скорпиуса Малфоя.

«Он искал Мариус для знакомой… для Мадлен Селвин», — звенел в ушах голос Астората. Лили стояла у входа смотря на Скорпиуса в упор, видя, что он и сам не отрывает от нее взгляда. И черт побери, до чего огромных размеров была пустота внутри нее.

— Лили, Томас напечатал опровержение, — с нотками радости проговорил Гарри, и Лили, на автомате подойдя к нему, бессмысленно взяла газету в руки, проскользнув по ней быстрым взглядом, не видя при этом ничего.

«Это он настоял, чтобы я взял тебя сюда… он сказал, что ты опытная чернокнижница».

— Отвратительное фото, — безэмоционально сказала она, резко бросив газету обратно на стол, опять посмотрев на Скорпиуса, испытывая львиную злость.

«Мадлен умерла тем же летом, в июле».

Глаза у Малфоя были безмятежной бездной, и в них, казалось, можно было утонуть.

Так кем же он был все это время? Игроком, манипулятором, циником, влюбленным до одури в свою девушку? Кто он такой? И знала ли Лили его хоть сколько-нибудь?

Скорпиус усмехнулся. И улыбка у него была спокойной, уверенной… такой же, как и три года. Скорпиус Малфой всегда был опасным человек, так почему же она чувствовала себя рядом с ним столь защищенной?

Прикрыв глаза, Лили усмехнулась.

Потому что что тогда, что сейчас, она была полностью им очарована. И от чувств своих было так трудно сбежать, что хотелось скорее вздернуться, чем продолжать жить.