Солнечная (гет)

Она подала документы на предоставление пропуска в Лютый в понедельник. А потом, ожидая непонятно чего, безмолвно наблюдала за медленным течением дней. Лили Поттер решила затихнуть, не конфликтуя ни с кем, не пытаясь совершить следующий шаг — она просто ждала, как хищник перед добычей, одновременно страшась и ожидая того дня, когда она вступит в Лютый и откроет вновь лавку.

— Вы очень близки с семьей Селвинов? — спросила однажды Лили, придя к Асторату. Апрель совсем догорал, и со дня на день все ожидали май, один только Берк мрачнел и, безжизненно подавая ей руку, даже не пытался, как обычно, пуститься в свои воспоминания.

— Скорее, я хорошо знал Скорпиуса, а уже благодаря ему познакомился и с Мадлен.

Рука у Лили нервно дернулась, и это не укрылось от Берка. Повернувшись, он хмуро поглядел на нее и спросил:

— А ты? Ты тоже с ним близка?

— Нет, — живо ответила Лили, следя за каждым мускулом своего лица. Внутри что-то опять заныло, и от этих пристальных фиолетовых глаз было не убежать.

Все это время она пыталась забить внутри одну лишь мысль: Лили боялась лишь задуматься о причине столь яркой боли и почему у нее никогда не получалось сдерживаться подле него. Она страшилась прислушаться к внутреннему голосу, который едко нашептывал ей, что, на самом деле, идиотка Лили Поттер просто влюблена. Влюблена давно и безнадежно, а оттого, что чувства ее не взаимны, она и бесится.

Это не нравилось ей. Не нравилось ей и то, как много внимания уделял ей Малфой. Он приходил к отцу почти каждый день, и всякий раз после их встреч на кухни их появлялись свежие нарциссы, над которыми вечно хлопотала Пруденс.

— Откуда эти цветы? — однажды, не выдержав, спросила все же Лили у отца, сидевшего в гостиной после очередной встречи с Малфоем. Она всегда узнавала о них заранее и запиралась в комнате, не выходя и не встречая, делая вид, будто ей совершенно плевать.

Они были совершенно одни в гостиной: Джеймс решил все-таки встретиться с дядей Роном и поговорить насчет работы, а Пруденс и Альбус всегда уходили вечером гулять по Лондону. И в этой тишине она из раза в раз спускалась из своей комнаты, опасливо озираясь по сторонам, а потом садилась напротив отца и долго смотрела на него, иногда ловя его взгляд.

— Их принес Скорпиус, — спокойно ответил он, а потом, подняв голову, внимательно посмотрел на Лили, и в его взгляде был странный интерес. — Он всегда приносит их для тебя, но ты никогда не выходишь из своей комнаты.

Лили упрямо молчала, смотря на него в ответ, боясь выдать то волнение, которое поднялось в ее душе. И в этот момент она совершенно ненавидела себя за столь неоправданную и странную реакцию, какое ей, черт побери, было дело до всего этого?

— Он частенько говорит о тебе, — проговорил вдруг Гарри, и глаза его лукаво блеснули. Не сдержавшись, она фыркнула, едва сморщившись, ощущая что-то наподобие стыда. И что он только мог говорить о ней? — Скорпиус говорит, что ты очень умная. А еще… что ты очень красивая, Лили.

Тогда Лили вздрогнула, почувствовав мелкую дрожь в руках, и, не глядя на отца, резко поднялась с места, отправившись к себе в комнату. Уже сидя в ней, она вспоминала тот проклятый день, когда они стояли в полумраке Выручай-комнаты и когда он, глядя на нее в зеркало, сказал ей то же самое. Внутри — Лили плакала. Потому что какая-то грусть заволокла ее сознание, и она молилась, чтобы не дай Мерлин не встретиться с ним, чтобы не видеть этот пристальный взгляд, который всегда, даже в Хогвартсе, изучал ее.

Только вот у судьбы были другие планы. И уже на следующий день, забыв спросить отца о том, придет ли Малфой или нет, она сидела на первом этаж, когда раздался звонок в дверь.

На пороге стоял чертов Малфой с букетом прекраснейших нарциссов, и Лили, оробев, пристально посмотрела на него, так и оставшись стоять в самом проеме, не пропуская его внутрь дома.

— Добрый день, мисс Поттер. — Он протянул ей благоухающие цветы, и она, ошарашенная, взяла их бездумно, а уже потом, обратив на нарциссы взор, сжала сильнее нужного букет.

Потому что вдруг вспомнила цветы на могиле Мадлен, и ярость, привычная, такая родная и уничтожающая все не своем пути, заволакивала ее сознание. А потом, подойдя к мусорке, Лили повернулась к нему лицом и с самой очаровательной улыбкой на свете бросила букет прямо в ведро, громко хлопнув крышкой.

Моргнув, она опять вздрогнула, посмотрев на Астората, совершенно забыв, что все еще сидит у него. Он бездумно смотрел в яркое, солнечное небо, стиснув пальцами край одеяла, поджав почти синие губы, и в глазах его было нечеловеческое желание жить. И откуда только оно было в этом дряхлом, изможденном теле?

— Какой он, Скорпиус Малфой? — тихо спросила Лили, чувствуя, как дернулся Берк и как внимательно посмотрел на нее.

А потом, тяжело вздохнув, словно он понимал все ее мысли и чувства, Асторат бессмысленно проговорил:

— Принципиальный. Это единственно верное слово, которым можно его описать. Помню, еще ребенком приходил в лавку вместе с матерью и расспрашивал меня обо всем, что только видел и если что-то противоречиво его мировоззрению, яростно это отвергал. Я тогда смеялся, честное слово, не каждый раз видишь такую прыть среди отпрысков благородных.

Добрая улыбка прошлась по его губам, а меланхолия тенью пробежала по лицу — Асторат пускался в воспоминания и только тогда чувствовал себя счастливым.

— И все-таки педант он редкостный. Даже когда ему бы стоило молчать, всегда оглашает свою позицию… но только если спросят, конечно. Так Скорпиус просто слушает и молча делает выводы. Он ведь мне очень помог в свое время, — живо оттараторил Берк, даже слегка привстав с кровати. — Воровал из хогвартских теплиц редкие травы, которые к тому времени стали запрещать к продаже. И какими же они были красивыми! — тянул он, не понимая, что каждое его слово будто резало ее на куски. — Мадлен Селвин и Скорпиус Малфой. Четсное слово, никогда не понимал, почему они так и не обручились.

— Как? — спросила Лили, резко подняв глаза. — Они не были помолвлены?

— Нет, — простодушно и запальчиво кивнул он головой. — В том и дело: я даже спрашивал об этом у Астории, матери Скорпиуса, и она говорила, что он наотрез отказывался. Будто бы… будто…

Запнувшись, он резко замолчал, и Лили, от нетерпения сжав шарф в своих пальцах, немного подалась к нему корпусом, с интересом глядя в задумчивое лицо.

— Будто бы что?

Но он молчал, чтобы потом посмотреть на нее прямо, едва выговаривая слова, из-за чего ей пришлось прислушаться:

— Порой мне казалось, что что-то его так и гложет. Да и сигареты… он почти с двенадцати лет стал курить, но то был необычный табак, а специальный — для снятия болевых ощущений, которые просто невозможно вытерпеть самостоятельно, — переведя дыхание, Асторат на секунду сморщился, словно вспомнил что-то неприятное, а потом так живо продолжил: — Я не раз пытался выудить у него, зачем ему они, но он никогда и ничего не говорил. Впрочем, едва ли это теперь имеет смысл. Мадлен умерла, а сигареты ему сейчас не достать — только если контрабандой.

И он погрузился в молчание, меланхоличное и горестное, не понимая, что своими словами привносил в Лили волнение. Она думала и думала, пытаясь понять, что именно скрывал Малфой и почему он делал все то, что делал. Они были знакомы столько лет, но даже спустя годы она так и не смогла ни узнать Малфоя, ни понять его — иначе бы, наверное, смогла наконец осознать причину всех тех молчаливых взглядов, которыми он одаривал ее.

Дверь на первом этаже хлопнула, и они оба вздрогнули, вынырнув из своих мыслей. Лили не сомневалась, что это пришел Фобос, и почувствовала некоторое нетерпение — она ждала его почти час, сидя у Астората, потому что ей было необходимо поговорить с ним и сказать ему, что она открывает лавку. Все-таки Лили действительно хотелось сохранить видимость их дружбы, даже если такой никогда и не существовало.

Он зашел в комнату бодрым шагом, подошел к Асторату и, весело усмехнувшись, стал справляться о его делах. И лишь когда получил более-менее вразумительный ответ, перевел взгляд на саму Лили, и глаза его сузились. Между ними больше не было совершенно ничего: ни встреч, ни игр в покер, ни задушевных разговоров. И порой Поттер действительно не хватало этого, ведь именно благодаря их общению в те три года в Германии она смогла остаться на плаву.

— Ну? Виделся с отцом? — спросил Асторат, когда Фобос, замолчав, отошел к окну и просмотрел на простиравшийся за ним лес.

— Отец? — лениво протянул он, и его глаза грозно сверкнули. — Он в ярости, знаешь ли. Из-за того, что ты разбрасываешься фамильной собственностью, мы можем сильно пострадать.

— Кто это мы? — злобно фыркнул в ответ Асторат, и глаза его также по-злобному сверкнули. Было удивительно, насколько внук и дед были похожи друга на друга. — Это прокаженный сам поставил себя в невыгодное положение, а потом захотел спихнуть свою дочку. Какой мне резон заботиться о его чести?..

— Но тебе бы следовало позаботиться о моей! — круто развернувшись, повысил голос Фобос, а потом взгляд его упал на Лили, и маска гнева медленно сменилась безразличием. Ему явно не нравилось, что она становилась свидетельницей их ссоры, но Астората было уже не остановить.

— Прекрати распускать сопли. Ты Берк или нет? — с привычным старческим брюзжанием и ехидством заметил Асторат, плотнее стиснув на своих плечах клетчатый плед. — Ты молод, в тебе столько силы, что ты выберешься сам. Помни о том, что он отступник и давно отлучен от нашей семьи. Мы не должны помогать ему или хоть как-то способствовать его благополучию.

— О, так это была месть сыночку, да? — насмешливо фыркнул Фобос, и на губах его промелькнула издевательская, наполненная ядом и даже некоторой обидой улыбка. — Только вот покуда он жив и носит нашу фамилию, мы связаны. Понимаешь? Его промах — наш. Мы будем уничтожены вместе с ним, черт побери!

Фобос замолчал, тяжело вздохнув, и взгляд его опять проехался по Лили, прежде чем что-то наподобие презрения змейкой не проскользнуло в его глазах.

— Вижу, у тебя отличная компания. Не буду мешать вашим задушевным разговорам.

Что-то было в его голосе, что натолкнуло Лили на мысль, что Фобос просто ревновал. И это было даже забавно — спокойный и рассудительный Берк поддавался собственным эмоциям, будто забывая, что Лили для них совершенно никто. Или так казалось только ей?

Берк прошел мимо, хлопнув напоследок дверью, и Асторат, поджав губы, мрачно сузил глаза. Было видно, что подобная сцена устраивалась не впервые, иначе бы он точно начал бы ворчать, но вместо это лишь тень печали проскользила по морщинистому лицу. Его время подходило, и Лили могла поклясться, что вместо жажды жизни медленно проступала печать смерти. Он определенно скоро умрет.

Поднявшись с места, Лили улыбнулась Асторату, слегка склонив голову, испытывая внутри какую-то странную горечь. Что, если она видит его в последний раз? Тоска резко кольнула в сердце, а потом также быстро исчезла — в конце концов не в стиле Лили было скучать по кому-либо долго.

— Что ж, пожалуй я пойду за ним. — Она медленно подошла к двери, а потом, остановившись, посмотрела через плечо и ничего не значащим голосом сказала: — А ведь знаете, я открываю лавку. Лавку Берков.

И, Лили могла поклясться, когда она развернулась, то заметила, как печаль на секунду уступила странному подобию восхищения с надеждой, словно лишь одна мысль о восстановлении былого величия и имени столь дорогой лавки, уничтожала все — и мысли о смерти, и злость на жизнь.

Запахнув подолы мантии, Лили стремительно вышла из дома, видя недалеко от себя немного сутулую фигуру Фобоса. И, не теряя времени, она быстро подбежала к нему, схватила за плечо и развернула к себе, взметнув голову вверх. Он был выше нее, из-за чего ей приходилось все время задирать голову, и раньше его всегда умиляло ее некоторое раздражение, проступавшее всякий раз, когда она была вынуждена смотреть на него снизу вверх. Только теперь в его лице было лютое безразличие.

— Нам нужно поговорить. Может, проводишь меня до дома?

Фобос лишь фыркнул, но не противился. И ей вправду хотелось верить, что не все потеряно, оттого начать разговор было тяжелее всего. Она знала, какова будет его реакция, и знала, что ничего хорошего ожидать ей не стоило.

Трава хрустела под подошвой сапога, когда они шли мимо леса, укутанные весенней тишиной. На улице было столь тепло, что она чувствовала себя совершенно некомфортно в своем черном пальто, но намеренно не меняла его. Другие цвета больше не нравились Лили Поттер, и она не могла спокойно наблюдать за пестротой и яркостью тонов — намного приятнее глазу были темные, глубокие цвета, которые, на самом деле, так не шли ее ярко-рыжим волосам.

— Хорошо, наверное, быть подстилкой Малфоя. Горы лавров и славы, да, Лили Поттер? — тихо спросил он, когда они вышли на оживленную улицу, и Лили, не сразу услышавшая его слова, резко повернула голову, недобро сверкнув глазами.

— О чем ты вообще говоришь? — холодно, но с нотками злости спросила она, прикусив нижнюю губу, испытывая внутри дикую ярость. Малфоя было слишком в ее жизни, и она, мечтавшая перестать думать и вспоминать о нем, вынуждена была каждый день слышать его имя.

Малфой. Скорпиус Малфой. Все его так любили, так уважали его: отец, даже Альбус, и тот относился к нему с дружелюбием. И это неимоверно раздражало Лили, потому что она совершенно не понимала — что в нем было такого, из-за чего люди так тянулись к нему? Неужели лишь долбаная, никому не сдавшаяся искренность?

— Хочешь сказать, что это не правда? Тогда почему совсем недавно он навестил меня и тактично намекнул, чтобы я держался подальше от тебя, а?

Волнение волной поднялось в душе, и Лили, следившая, чтобы ничто не дрогнуло в ее лице, лишь крепче нужного сжала ладонь в кулак. Она одновременно боялась и хотела спросить, что именно Скорпиус сказал ему, и, прикусив до болевых ощущений губу, она упрямо молчала, ускорив шаг. И когда до ее дома оставалось совершенно недолго, Фобос вдруг насмешливо бросил, заставляя ее остановиться:

— Ты ему не пара, Лили Поттер. Слишком уж мелкого полета пташка.

Ярость волной нахлынула на нее, и Лили, круто развернувшись, по-злобному улыбнулась, тяжело задышав. Она опять вспомнила идеальную Мадлен Селвин и то, как красиво они смотрелись, и ненависть набирала обороты, поглощая ее в свои недры. Лили не было. Была одна лишь ярость и было одно лишь желание задеть Фобоса как можно сильнее.

— Я открываю лавку, Берк, — злобно выплюнула она, криво усмехнувшись, видя, как самодовольство сходит с лица и как на смену ему приходит удивление. А уже потом оно резко перешло в такую же ярость, и между ними, казалось, наэлектризовался даже воздух.

— Что ты сказала? — холодно и угрожающе спросил он, надвигаясь на нее, и уже через минуту она оказалась впечатана прямо в стену, чувствуя через пальто холод, исходивший из нее.

Улыбка на ее губаха стала еще шире, ей просто до ужаса нравилось вызывать в нем гнев.

— Что слышал. Лавка будет открыта, и твой папочка очень сильно пострадает, а что это значит? — Лили расхохоталась ему в лицо, обнажая белые зубы. — Это значит, что пострадаешь и ты.

Его рука с размаха впечаталась в бетонную стену возле ее лица, но это не произвело на нее никакого эффекта. Лили смеялась ему прямо в лицо, совершенно не страшась, потому что она была озлобленной стервой без толики инстинкта самосохранения. И плевать ей было на свою судьбу.

— Если ты это сделаешь, я отомщу тебе, — прошипел он, нагнувшись к ней, и судя по его жесткому, необычайно злобному выражению лица, он точно не шутил. — Я сделаю все, чтобы ты спокойно не жила… тебя будут ждать такие проблемы, Поттер, что ты даже представить себе не можешь.

— Поменьше слов, побольше дела, — склонив голову, милейше отозвалась она, еле сдерживаясь, чтобы опять не расхохотаться ему прямо в лицо, обнажая этим смехом собственную агонию. — А то я начинаю скучать… о, кажется, у тебя появилась объективная причина встретиться со своей сестричкой. У вас теперь появилась одинаковая цель…

— Эй, Лили! — Они круто развернулись на голос, и Лили, все еще улыбаясь злобно, почувствовала, как улыбка медленно сползает с уст. Потому что через дорогу от них стоял Альбус. И лицо его полыхало таким гневом, что она бы точно почувствовала дрожь, если бы не одно, но — рядом с ним стоял и Скорпиус Малфой. Который холодно и пристально смотрел на Берка в упор.

— Уходи, — онемевшими губами бросила Лили, видя, что брат двинулся в ее сторону, и ей, право, совершенно не хотелось, чтобы он хотя бы словцом обмолвился с Берком. — Уходи же!

Но Фобос и сам понимал, что встреча с ее братом будет не самой приятной, в особенности, когда он шел в сопровождении Малфоя, поэтому, бросив ей на прощание: «Ты еще заплатишь за это», он стремительно трансгрессировал, оставляя ее одну.

И едва она успела перевести дыхание, как тут же услышала разъяренный голос Альбуса прямо над ухом:

— И какого хера какой-то придурок зажимает тебя почти у нашего дома?!

Она резко повернулась, устремив на него холодный взгляд и деланно сладко проговорила:

— Не твоего ума, братишка.

И, обойдя его, она вскинула голову, встречаясь взглядом с Малфоем, а потом быстро пошла по направлению к дому, сжав спрятанную в кармане руку. Лили шла, чувствуя, как колотится ее сердце и как предательское волнение опять накрывает ее волной. Мысли перемешивались, оставляя что-то невразумительное, и она упорно старалась не думать о Скорпиусе и о том, почему и зачем он решил поговорить с Берком.

— Кто он? — не унимался Альбус, идя чуть поодаль, и Лили знала, что Скорпиус идет совсем рядом. — Я его никогда прежде не видел. Он из Англии?

Но Лили молчала, а потом, резко распахнув входную дверь, пулей ворвалась в гостиную, скинув пальто на диван. Совсем рядом на кухне чем-то упорно занималась Пруденс, отца нигде не было, и из-за это было вдвойне удивительно, что Скорпиус пришел к ним сейчас. Замок щелкнул, и уже через секунду в гостиной появился ее брат, который сощуренным взором поглядывал на Лили, и Малфой, из-за чего она непроизвольно скрежетнула зубами.

— В насколько серьезных отношениях вы состоите? — наконец спросил Альбус, и Лили испытала дикую ярость. Да почему, черт возьми, его так интересовала ее жизнь? И почему он спрашивал ее о таком в присутствии Малфоя, совершенно чужого им человека?

— Что происходит? — заинтересованно спросила Пруденс, выйдя из кухни, вытирая полотенцем свои руки. Она добродушно кивнула Малфою, на что тот ответил ленивым взмахом руки, облаченной в кожаную перчатку.

— Только попробуй еще раз открыть свой рот, — яростно бросила Лили, не по-доброму сверкнув глазами, вздернув указательный палец в его сторону. — Моя личная жизнь тебя не касается, Альбус.

И, бросив быстрый взгляд на Скорпиуса, она развернулась и направилась прямиком на кухню, чтобы отпить глоток воды, а потом с силой сжать стакан и безучастно посмотреть куда-то в пространство, совершенно не разбирая собственных мыслей и чувств.

Она слышала, как зашептались тихо Альбус и Пруденс, как зашуршал диван, а потом в гостиной воцарилось молчание. Тяжело вздохнув, она прикоснулась подушечками пальцев ко лбу, а затем, решив поесть, Лили выдвинула стул и устремила свой взгляд в гостиную, которую прекрасно видела через широкий дверной проем.

У Лили было так много проблем, что, кажется, впервые она почувствовала усталость. Мариус, ссора с Фобосом, Малфой и надоедливый брат вместе с родственничками — она с трудом сносила свою жизнь, наполненную неудачами и неурядицами, что в конец концов почувствовала упадок сил. Месть больше не грела и не призывала к действиям: больше всего ей хотелось забыться и навсегда покинуть эту страну. Но Лили знала, что не сможет, покуда не увидит на бледном лице гримасу отчаянья.

И Малфой, словно почувствовав, что она думает о нем, поднял голову и посмотрел на нее в упор ничего не означавшим взглядом, вынуждая ее крепче сжать кружку в руках, потому что какая-то сладостная нега прошлась по всему ее телу. Он смотрел так серьезно и между тем безмятежно, что Лили хотелось заскулить от той печали, что поднималась внутри нее — череда событий, Хогвартс, их посиделки в Выручай-комнате и Мадлен пролетали перед глазами. И тогда она вдруг понимала, что ничего у нее нет, кроме мести и ненависти, что она совершенно пустая, а потому, наверное, несгибаемая и неубиваемая.

Криво усмехнувшись, она резко опустила глаза, нервно сглотнув, облизывая нижнюю губу. Несмотря на то, как много сделал для нее Малфой после ее отчисления, она никогда не простит его. Не простит ему того, что он любил другую.

— Мерлин, Малфой, а почему сегодня без нарциссов? — весело спросила Пруденс, заставляя Лили слегка вздрогнуть.

— Я не планировал заходить… мы случайно встретились с Альбусом и разговорились.

Пруденс фыркнула и, Лили была уверена, обвила руку своего мужа, чтобы положить ему голову на плечо. Они были так счастливы и так влюблены, что порой Поттер тошнило только от одного взгляда, брошенного на них.

— А все-таки… почему нарциссы? Почему не розы, не тюльпаны или не какие-нибудь волшебные цветы?

— Неужели ты не знаешь миф про Нарцисса?

— Разве это не маггловские сказки? — немного презрительно протянула она, и Лили, не удержавшись, бросила быстрый взгляд на их компанию. Компанию слизеринцев, которые, похоже, общались еще в Хогвартсе. И мысль эта так поразила Лили, что она замерла — ведь, право, они все были знакомы так давно! — Странно, что ты их знаешь, Малфой.

— Вообще-то говорят, что маггловские боги были не кем иным, как волшебниками, которые обдурили их, — встрял вдруг Альбус, — слушать Бинса нужно было, Прю.

Он нагнулся, улыбнувшись ей, и в улыбке его не было ни ненависти, ни привычной агрессии. Рядом с ней он будто бы становился другим человеком, что часто вызывало в Лили какое-то тоскливое чувство: почему он не был таким с ней? С отцом и с Джеймсом? Лишь потому, что Пруденс демонстрировала то, как он был дорог ей?

Взмахнув головой, она зажмурилась, подумав, что ей совершенно не нужен был Альбус и что он, наверняка, прекрасно это осознавал.

— Это одна из версий, — непринужденно откликнулся Скорпиус, расслабленно откинувшись на спинку дивана, — однако в чистокровных семействах все же говорят о мифологии, Пруденс, поэтому странно, что твой отец не занимался твоим образованием. — Она скривилась, вызывая у Малфоя ленивую усмешку. — Есть много вариантов мифа о Нарциссе. Единственное, на чем сходятся все, — это то, что он был столь красив, сколь безобразен был его характер. Он был жесток и отвергал всех, и был за то проклят. Говорят, сама Афродита возненавидела его за его красоту, из-за чего нарекла, что стоит ему лишь раз увидеть свое отражение, как он умрет. Много лет он прожил, помня это пророчество, и никогда не смотрелся в зеркало, и не видел своего лица, зная лишь, что оно красиво настолько, что люди падают к его ногам. И вот однажды он пошел в лес, где встретился с нимфой Эхо, чью любовь он жестоко отверг, а потом, склонившись над источником воды, увидел вдруг свое отражение и умер от истощения, навеки оплакиваемый нимфой. На месте же его смерти вырос цветок, который и прозвали Нарциссом в честь юноши, который был столь красив, столь жесток и столь переоценивал себя, что забывал о своей единственной слабости.

Лили замерла, не пытаясь ни прикоснуться к еде, ни посмотреть на Малфоя, чувствуя, как каждая клеточка ее тела будто оторопела в ожидании. Сердце билось медленно, вяло, словно тоже что-то ожидало, и когда тишина, повисшая в комнате, становилась невыносимой, она не сдержалась, подняв голову. Взгляд ее медленно взметнулся в сторону гостиной и вновь наткнулся на знакомые серые глаза, и Лили вздрогнула, резко сглотнув.

Потому что в глазах этих, лукаво прищуренных, стояло дьявольское веселье, и, видел Мерлин, она падала всякий раз, стоило ему только посмотреть на нее так. Так, будто он знал ее всю от и до.

* * *

Она стояла в наполненном людьми помещении и ждала ключ от лавки, нервно отбивая ногой ритм. Первое мая сверкало перед глазами календарным листком, висевшим на стене, и она, злобно усмехаясь, надменно окидывала взглядом офисное помещение. Лили ждала. Вот сегодня она откроет лавку и месть Бекки Берк будет завершена. Чувство извращенного удовлетворения наполняло каждую клеточку ее тела, и в этот момент она смеялась над собственной рассеянностью, которой была окутана всю неделю.

Было до одури смешно вспоминать свою же реакцию на историю Малфоя, но еще более смешным была одна только мысль, что она была влюблена в него. От последнего хотелось засмеяться в голос, ведь теперь, когда разум ее был светел и ясен, Лили понимала, насколько глупа была эта мысль.

Она была переполнена предвкушением. Лавка принесет ей еще больше проблем, ведь ее закрытие было выгодно и Содружеству, и оппозиции, и она прекрасно знала, что, переступая дорогу им обоим, больше всего ждала реакции Малфоя. Он будет зол. Он будет в ярости. И тогда, возможно, Скорпиус решит отомстить ей. Впрочем, какое Лили было дело до того? Что еще он мог уничтожить в ее жизни?

«Если ему захочется отомстить мне, ему придется меня убить», — с кривой улыбкой думала Лили, принимая из рук служащего ключ от лавки.

А потом, трансгрессировав, она вновь оказалась на веселой, но опасливой Косой аллее. Солнце заполняло пространство ярким светом, но она, будучи во всем черном, испытывала от этого лишь дискомфорт, поэтому поспешила резко завернуть в сторону Лютого, чтобы уже через секунду стоять возле барьера.

Ключ вошел сквозь пространство, и, затаив дыхание, она вошла внутрь, ощущая, насколько тяжелее и холоднее здесь был воздух. Немногие рабочие, что сидели неподалеку от завода, с интересом посмотрели на нее, но Лили совершенно не обращала на них внимание — она лишь шла к лавке, испытывая чувство дежавю. Она знала, что скоро барьер падет, стоит ей только открыть лавку, как заклинание, наложенное с определенным условием, потеряет свою силу. Что будет потом, ее не интересовало, хотя странная мысль билась в ее сознании — она почему-то была уверена, что вновь увидит Гермиону.

Дверь в лавку скрипнула, и, взмахнув палочкой, она включила свет, видя, в каком запустении и в какой грязи стояли всевозможные темномагические предметы. Вокруг царил запах пыли и плесени, и, поморщившись, она шла дальше, проходя знакомые залы, и взгляд ее вдруг упал на котел. Тот самый, в котором она так недолго варила темные зелья. Почему-то Лили вдргу вспомнила, как однажды именно здесь встретила Скорпиуса Малфоя, который смотрел с такой болью в глазах, что теперь она понимала — то был день смерти Мадлен.

Злая улыбка опять повисла на ее лице, когда Лили стала наводить порядок, стирая вековую пыль, расставляя предметы по полкам, изучая хозяйственные книги. Она видела, как к окнам лавки подходили люди, заглядывали внутрь, но никто не решался войти. У них на лицах был если не восторг, то полное непонимание, и, отчаянные, они смотрели на Лили, словно на собственное спасение. Как жаль, что они не знали, что ей было совершенно плевать на них. Лили просто мечтала отомстить Малфою.

Когда первый этаж был более-менее приведен в порядок, она с сильно бьющимся сердцем поднялась на второй этаж, открыла скрипевшую дверь и оказалась в самой настоящей кладовой, где лишь у стены стояла одинокая кровать с порванным матрасом.

Длинные шкафы тянулись вдоль стены, между полок были вставлены закладки с заглавными буквами, и Лили, проведя рукой по пыльным полкам, всматривалась в корешки книг. Почти на каждой была высечена фамилия, и порой она встречала знакомые. Странный азарт нахлынул на нее, когда у буквы «Т» она обнаружила приписку «Томас». Рука ее непроизвольно потянулась к фолианту, однако не успела она взять книгу, как вдруг услышала грохот на первом этаже.

Встрепенувшись, Лили быстрым шагом вышла из комнаты и спустилась по лестнице, тотчас наткнувшись на двух авроров в черном, а чуть поодаль, озираясь по сторонам стояла Гермиона в сопровождении отца. Когда взгляд ее настиг наконец племянницы, миссис Уизли фыркнула и быстро подошла к ней, подняв брови, выражая крайнюю степень удивления и возмущения:

— Что это значит, Лили?

Авроры, стоявшие рядом, хотели было заключить Лили в волшебные наручники, но Гермиона, словно почувствовала это, резко подняла руку, призывая их оставаться на месте.

— Когда неделю назад мне сказали, что некто подал заявление на предоставление пропуска в Лютый для открытия собственности, я не поверила, ведь единственное официальное здание, находящиеся здесь, принадлежало Беркам. Ты понимаешь, что сейчас находишься на чужой собственности? Лили! — воскликнула она, схватив ее за руку. — Ты хоть понимаешь, сколько статей закона сейчас нарушаешь?

— Чужая собственность? — фыркнула Лили, резко скинув ее руку, а потом, подойдя к столу, она вынула доверительную записку и безразлично протянула ее Гермионе. — Но лавка моя.

Взгляд ее упал на отца, который, оторопело посмотрев записку, теперь хмуро глядел на дочь. И в глазах его было столько непонимания и даже какого-то разочарования, что будь она той шестнадцатилетней девочкой, точно бы испугалась. А сейчас уже было плевать.

— Колин, Флэб, вы можете уходить, — бесцветным голосом протянула Гермиона, сжимая пергамент в руках так, словно мечтала его порвать.

Утро, ставшее уже днем, проникало в лавку яркими майскими лучами, и Лили, чувствуя их скольжение по лицу, лишь морщилась, усмехаясь криво.

Они думали, что она раскаявшаяся преступница, искренне сожалевшая, что когда-то давно связалась с Темной магией. Но, на самом деле, Лили никогда не сожалела о своем пути, куда бы в итоге он ее не завел. Ведь Темная магия — это наркотик. Это единственный выход той ненависти и боли, что жила в ней, так стоило ли удивляться, что она все равно возвращалась к ней, забывая о собственной осторожности и последствиях?

— Я думала, ты исправилась, Лили, — упавшим голосом сказала наконец Гермиона, и Поттер заметила, как прикрыл на секунду глаза ее отец и как тяжело он вздохнул. — Но ты оказалась хуже даже Альбуса. Ты есть самое большое зло этой семьи, — с некоторым презрением тянула она, подняв свои глаза. — Ты никогда не исправишься…

— Да что вы понимаете, в конце-то концов? — не выдержала Лили, почувствовав странную горечь. — Как можете вы судить того, кого совершенно не знаете? Вы думаете я — зло, а кто вы? Что сделали вы с этим районом, с этими людьми? Кто вы такая, чтобы запрещать одну из частей магии? Кто дал вам право вершить судьбы черных магов? — ступив прямо, Лили подошла в упор к тете, видя, как сужаются ее глаза, как странное непонимание и даже возмущение проскальзывает в ее глазах. Гермиона не ожидала такого, оно и было понятно, но больше всего Лили боялась сейчас посмотреть на своего отца, чей взгляд чувствовала с каждой фразой.

— Вы думаете, что мы отбросы и что миру этому нужна реформация. Но он существовал столько тысячелетий до вас и существовал вполне неплохо, чтобы дожить до нашего века. А вы всего лишь одна из многих волшебников, подумавших, что одна магия хуже другой, что все вокруг хотят какой-то непонятной свободы и что нужно срочно все менять. Считая себя самой понимающей и самой освобожденной от стереотипов и якобы устаревших догм, вы лишь создали новые шаблоны, которые не выдерживают никакой критики и уж тем более времени.

Воздуха в легких панически стало не хватать, и Лили, замолчав, прикусила губу, чувствуя гулкое биение сердца. Слова, скапливаясь, хотели вырваться наружу, и она боялась, что прямо сейчас обнажит свою душу, столь оберегаемою ею и столь изувеченную годами лицемерия и непонимания.

— Ну, Лили, — пораженно зашептала Гермиона, а потом, обернувшись к Гарри, чтобы найти в нем поддержку, она быстро проговорила, дабы тотчас выйти из лавки: — Это уже… ты тоже сторонница Малфоя?

Лили хотелось топнуть ногой и вскричать, что ей совершенно плевать на политику, что она лишь пытается донести мнение одной из сторон конфликта. Она хотела встряхнуть свою тетю, сказать ей, что она совершенно не умеет слушать других и что сама уже не замечает, какой абсурдный мир старается построить, избавив его якобы от всего зла. Но Гермионы уже больше не было в помещении, и злость Лили, обида из-за того, что ее совершенно не понимали, скапливалась внутри. Она подняла голову и внимательно посмотрела на отца, который, пораженно осматриваясь по сторонам, хмурил брови.

— Когда ты была маленькой, я возлагал на тебя самые большие надежды, — спокойно, но очень тихо проговорил он вдруг, и Лили почувствовала, как слезы подступили к глазам, как ярость, смешиваясь с болью, лишала ее остатка сил. — Но сейчас все, что я вижу, — это лишь твое стремительное падение, Лили. Ты понятия не имеешь, что сейчас сделала и что тебя может ожидать.

Посмотрев на нее разочарованным взглядом, он спокойно вышел из лавки, слегка похрамывая на левую ногу, и, когда дверь хлопнула, она всхлипнула, а потом с ужасом закрыла свои глаза, стараясь остановить поток слез. Оперевшись о стену, Лили пыталась воззвать к своему рассудку, но такая странная боль ломала ее, кривила внутренности, оставляя за собой пустоты.

Надев шляпу, Лили, резко хлопнув дверью, вышла на улицу, мечтая скрыться в лабиринтах домов, но, увидя журналистов, которые с неистовым удивлением щелкали колдоаппаратами, а потом, завидев ее, стремительно направились в ее сторону, Поттер резко трансгрессировала.

Она бессмысленно блуждала вдоль улиц Лондона, в который раз выйдя к мосту у реки Темзы, но ничто не успокаивало ее. Боль росла с каждой секундой, и ей хотелось затолкать ее так далеко и так глубоко, что лишь какая-то новая ярость сильнее и стремительнее поднималась внутри.

Впервые в жизни Лили Поттер обнажала свое истинное лицо и тотчас получила оплеуху. Впервые она говорила то, что думала, в лицо людям, не боясь ничего, и за это вновь и вновь получала лишь непонимание и презрение.

Что делала она не так? Почему каждый человек в ее жизни всегда неправильно толковал поступки Лили? Почему они не думали о том, что она совершает то, что совершает, лишь для того, чтобы заглушить боль, чтобы почувствовать счастье и хоть какое-то желание жить?

Больше всего на свете ей хотелось увидеть сейчас маму, такую понимающую, такую добрую и светлую. Лили помнила, как не любили ее многие, как часто она получала письма с угрозами, отравленные подарки и ядовитые цветы. За ее спиной шептались, что она меркантильная дрянь, обворожившая Гарри Поттера, и Лили никогда не понимала, как получалось у нее терпеть это все.

Тяжелый вздох сорвался с уст Лили, когда она завернула в знакомую улочку, которая разделяла ее от собственного дома. Но был ли это ее дом? Когда еще была жива мама, она могла считать Гриммо-12 своим пристанищем, но когда той не стало, он будто перестал быть для нее крепостью, за которой можно было спрятаться. Не было ни одного места, в котором она бы чувствовала себя защищенной, не было ничего близкого для нее. Лили Поттер пустая. И даже ее солнечной образ, и тот покинул ее.

Она шла, отстукивая каблуком по асфальту, и день был таким теплым, таким ярким, что ей хотелось уничтожить солнце, сравнять его с землей, чтобы вокруг был один мрак. Такой, как у нее внутри. И вновь, уже в которой раз, ярость поднималась волной, сметая на пути любой отголосок боли. У Лили Поттер не было ни чувств, ни сердца, одна лишь ненависть, и не потому ли она находила в себе силы вставать каждый раз, когда судьба, злобно смеясь, прикладывала ее лицом к своим ногам?

— Лили Поттер! — Она остановилась, услышав яростный вопль. И голос этот был ей знаком, в этих истеричных, плаксивых интонациях она слышала Ребекку Берк. Именно так еще в Хогвартсе она позвала ее в коридоре, обвиняя во всех своих неудачах. Не дурой ли была она, считая Лили виновницей всех ее проблем?

Вздохнув, Лили нацепила кривую улыбку и, развернувшись, посмотрела на нее с высоко поднятой головой. Бекки стояла, оперевшись руками о свои колени, и лицо ее, красное от слез, кривилось в боли и в жалости к себе. И тут она сделала то, чего Поттер совершенно не ожидала, она упала прямо на колени, и посмотрела на нее горестно, безотрадно, проговоря:

— Пожалуйста, закрой лавку, Лили. Я умоляю тебя, закрой ее! — голос ее сорвался, и, зарыдав, она прикрыла рукой губы, которые все время кривились в вопле и мелко дрожали. — Не надо быть такой жестокой!

Лили молчала, а потом, присев на корточки возле нее, она проговорила спокойно без радости и триумфа в голосе:

— Неужели ты забыла, Бекки? Я твой приговор.

Она разрыдалась явственнее, тяжело дыша, а потом, сверкнув глазами, скривила рот, словно мечтая задеть Лили Поттер. Какая жалость, что она и так была сломлена-сломлена, чтобы обращать внимание на слова такого ничтожества, как Берк.

— Все такая же, как и в Хогвартсе! Я была права, черт побери! Ты всех обвела вокруг пальца своим милым образом, — она расхохоталась, схватившись пальцами за блузку на груди, обнажая душу, об которую хотелось лишь вытереться. — Сука Лили Поттер, которая забрала у меня все: Годрика, хогвартскую популярность, лавку, счастливую семейную жизнь… ты все у меня забрала?!

Усмехнувшись тихо, Лили фыркнула, а потом истеричный смех появился на ее устах. Лили смеялась, и смех ее отдавался в ушах звоном, потому что боль сносила все на своем пути, даже ее рациональность.

— А чем ты лучше меня? Что в тебе есть такого, из-за чего я бы могла отступить? — Вскочив на ноги, Лили сомкнула ладонь в кулак, ловя на себе яростные взгляды Берк. — Не надо винить во всем одну меня. Не надо говорить, что я здесь самая плохая! Я — всего лишь отражение вашего отношения ко мне. И я не делаю ничего из того, чего бы не сделали вы, окажись я в подобной ситуации. — От ярости у Лили так сильно участилось дыхание, что она даже испугалась, подумав, что вот-вот сама рухнет на колени. — Ты была первой, кто плюнул в меня, когда я упала, помни об этом и не задавай бессмысленных вопросов, дура.

Резко развернувшись, испытывая странный грудной спазм, она зашла в дом, наткнувшись взглядом на Джеймса, который, держа в руках газету, на которой на первой полосе была колдография лавки, с таким отчаянье взглянул на Лили, что ей захотелось подавиться. Не говоря ни слова, она резко спустилась в подвальное помещение, громко хлопнув дверью, и эхо пронеслось по всему дому, а потом настала тишина.

Лили знала — отец был дома, ведь его куртка висела прямо в коридоре, и она боялась подняться на второй этаж. Но и сидеть здесь, в темноте и терпком холоде, она тоже долго не могла. Не выдержав и часа, Лили, боязливо оглядевшись и убедившись, что первый этаж пуст, прошла на кухню, открыла бутылку огневиски и, налив полный стакан, стала пить по глоткам, не чувствуя, как жидкость дерет горло.

В голове не было ни единой мысли: не хотелось ни вспоминать, ни смаковать собственную победу, которая уже таковой и не казалась, напротив, Лили мечтала лишь забыться, хотя бы на этот вечер выкинуть все свои планы и думы о мести. В какой-то момент ей захотелось закурить, но сигарет под рукой не было, а тишина так сильно била по перепонкам, что ей становилось лишь хуже.

День умирал, гаснул на глазах, перерождаясь в закате, но, не включая свет, Лили лишь распивала огневиски, чувствуя такую нужную ей легкость. В какой-то момент, взмахнув палочкой, она включила музыку из магического грамофона, того самого, что после отчисления подарил ей Джеймс, и стала глупо раскачиваться в такт музыке. Ей было весело. И это было ложью. Потому что она чувствовала лишь боль, которую хотела заглушить.

Раскачиваясь сильнее, Лили кривила губы в злобной улыбке, стараясь уверить себя в том, что она счастлива. Поттер вспоминал побежденную Бекки, думала о своей мести Мэри, и приятная радость разливалась по всему ее телу от одной мысли, как сильно она испортила жизнь Скорпиусу Малфою. И в этот момент, раскачиваясь сильнее, она вдруг увидела, что кто-то стоит на лестнице, ведущей на второй этаж, и, остановившись, Лили гордо вскинула голову, чувствуя, насколько сильно алкоголь размягчил ее тело.

На лестнице стоял Скорпиус Малфой, который пристально наблюдал за ней, и Лили, не сдержавшись, улыбнулась широко, подняв стакан, будто бы пила в его честь. Потому что она отчетливо видела, как злость и ярость сверкали в его глазах, как руки его, спрятанные в карманы, явно сжались в кулаки.

Она отошла к кухонному столу, отложила стакан и, когда обернулась, почти уткнулась макушкой в плечо Малфоя. Вскинув гордо голову, она внимательно посмотрела в его глаза, улыбаясь сильнее на его злость, стараясь отразить на своем лице остатки той фальши, на которую была способна.

Не церемонясь, он схватил ее за талию и усадил на стол, приблизившись еще ближе, из-за чего дыхание у Лили сперло, и она подумала, что совершенно не дышит, когда он склонился ближе, едва касаясь носом ее шеи, вызывая целый табун мурашек.

— Одна ты мне ровня, — с какой-то горькой насмешкой проговорил он вдруг, и Лили, нервно сглотнув, хотела было запустить свою руку в его волосы, притягивая ближе к себе, но тут же опомнилась, опять вцепившись в края стола. — Одна только ты меня достойна.

Он посмотрел на нее прямо таким глубоким, проникновенным взглядом, из-за чего сердце ее сделало настоящий кульбит. Прикусив нижнюю губу, она мечтала, чтобы он коснулся ее, потому что, будучи так близко, он совершенно не преодолевал то немалое расстояние, оставшееся между ними. Малфой стоял, уперевшись руками в стол по разные стороны от ее ног, и Лили чувствовала, как тяжело ей становится дышать, как образовывается сладкая тяжесть внизу живота. Да. Глупая Лили Поттер совершенно точно мечтала послать ко всем чертям собственную месть, лишь бы просто вновь коснуться своими губами его, лишь бы вновь почувствовать какое-то изуродованное счастье внутри себя.

— Но неужели ты не понимаешь, — тихо говорил он, и голос его лишь усиливал ее наваждение, — что если я упаду, то ты падешь следом?

Резко выпрямившись, Скорпиус бросил последний глубокий взгляд, а потом круто развернулся и ушел, едва слышно закрыв за собой дверь.

И только тогда, когда его тяжело дыхание больше не сбивало ее, когда она больше не чувствовала его аромат, Лили наконец смогла сползти со стола и упрямо посмотреть перед собой.

Пытаясь заглушить так сильно рвавшиеся наружу чувства.