Солнечная (гет)

Когда истерика слегка улеглась и Лили замерла, не пытаясь отстраниться от Малфоя, она почувствовала странную неловкость. Ей было так стыдно поднять глаза и посмотреть в его лицо, что ничего лучше, чем просто оставаться на месте, уткнувшись лбом ему в грудь, Лили не придумала. И сердце у нее билось так громко и так сильно, что, прикрыв глаза, она попыталась было унять его биение, но тщетно. Все, что и было внутри нее, — это странное осознание своих чувств и огромная усталость, от которой было уже не спастись.

В комнате было тихо: Скорпиус перестал что-то шептать, лишь продолжая аккуратно поглаживать ее по голове, и от этих мягких, едва осязаемых касаний, Лили млела, испытывая еще больший стыд. События последнего дня стрелой пролетели перед глазами, и в какой-то момент она почувствовала острый укол обиды и ярости — почему, черт побери, все закончилось именно так?

Отстранившись резко, Лили резко вскинула голову, не боясь ни опухших глаз, ни слишком жалкого вида. Ей совершенно не нравилось то ощущение благодарности, возникавшее в груди, не нравилось ей и то, что, по сути, она становилась его должницей. И чем больше Лили думала об этом, тем сильнее ей хотелось испытать злость, а может, даже и ненависть — что угодно, лишь бы не это тепло и спокойствие.

В какой-то момент ей надоело молчаливо смотреть ему в лицо, которое, несмотря на прошлое беспокойство, сейчас было безмятежным и сдержанным, поэтому, развернувшись, она хотела было сбежать из этой комнаты, наполненной волнующими событиями, но тут же, словно почувствовав, Малфой резко схватил ее за руку, вынуждая посмотреть на себя.

— Что ты собралась делать? — голосом, не терпящим возражений и оправданий, резко спросил он, нахмурившись. И держал он ее так крепко, что Лили даже не пыталась вырваться, ведь знала — не получится.

— Какое тебе дело? — немного осипшим голосом так же резко бросила она, стараясь заглушить собственное смущение. Почему-то именно сейчас Лили не могла смотреть ему в глаза, ведь чувствовала, как падает в пучину собственных нежных чувств, которые душили ее. И, черт побери, как же не нравилось ей собственно осознание, ведь этого не могло быть! Просто не могло!

— Лили, — немного хрипловатым голосом протянул он, из-за чего она опять вздрогнула и, испугавшись, попыталась было вырвать свою руку, однако тщетно. Скорпиус лишь приблизился к ней на шаг, словно не понимая, что чем меньше было между ними расстояние, тем большее желание охватывало Лили прямо сейчас сорваться в бездну своих чувств. — Не трогай ее больше. Мэри не получится просто так извести, но, — он приблизился еще ближе, из-за чего дыхание у Лили сбилось, и только природное самообладание не позволило ей проявить собственного волнения, — я расправлюсь с ней. Теперь просто так она жить в этом мире не сможет.

Лили совершенно не понимала Малфоя. Не понимала, что связывало его с Мэри, почему он, если презирал ее, помог Томас в Хогвартсе свергнуть Лили, почему сейчас стоял здесь с Поттер и обещал, по сути, отомстить за нее. «Почему?», — вертелся вопрос в голове, и чем больше Лили вспоминала Хогвартс, Мадлен, которая невольно промелькнула в сознании, тем сильнее ее одолевала беспомощность от собственной глупости и… любви. А вместе с беспомощностью в душе ее рождалась самая настоящая ярость.

Скрежетнув зубами, Лили подумала, что Малфой лжец. Что, ведя себя с ней так, словно Поттер действительно ему нравилась… на самом деле — это же была ложь! Он предал ее в Хогвартсе, любил всегда одну только Мадлен, ради которой пошел на многое, а сейчас оплакивал ее смерть, приходя к ней в склеп.

— Отпусти меня, — злобно протянула Лили, яростно сверкнув глазами, и, видя, как недоверчиво он смотрит в ответ, она резко тряхнула рукой, высвободившись наконец, а потом резко крутанулась, позорно сбегая.

Она шла, плутая по министерским коридорам, испытывая недюжинное отчаяние, чувствуя, как рушится вся ее жизнь. Подумать только… все это время она действительно была влюблена, как та же жалкая Элен, как ее недалекий брат. Это было так странно и так позорно, ведь Лили Поттер никогда и никого не любила. Не было в ее жизни этого сносящего голову чувства после смерти матери.

Что было такого в Малфое? Почему именно он? Бесцветный, высокомерный слизеринец… она помнила каждую их встречу в Хогвартсе, каждую минуту, проведенную в Выручай-комнате и все не могла понять: как? Как такое могло произойти? Он всегда смеялся над ней, всегда старался задеть, спровоцировать, совершенно не считаясь ни с ее чувствами, ни с ее мнением. И даже если порой он будто бы защищал Лили, оберегал ее своими советами, мстил за нее, разве было бы этого достаточно для того, чтобы Лили могла так по-глупому влюбиться? Да еще в кого!

Ей хотелось взвыть, остановиться, упереться спиной в холодную стену — что угодно, лишь бы перестать думать. Но она шла, плутая по коридорам, не стараясь выбраться — Лили пребывала в самом настоящем смятении. И оно грозилось выбить почву из-под ее ног.

Тяжело вздохнув, она, наконец, решила сфокусироваться на реальности и уже через десять минут оказалась в знакомом холле. Она боялась прямо сейчас случайно наткнуться на Скорпиуса, поэтому, не церемонясь, направилась прямиком к выходу, но тут, словно из-под земли, прямо перед ней выросла Роза Уизли с таким озабоченным лицом, что Лили бы фыркнула презрительно, если бы не была настолько ошарашена собственным осознанием.

— Мерлин, Лили! — затараторила она, в абсолютно не свойственной ей манере. — Скорпиус сказал, что ты непонятно куда ушла, и я была так зла на него! Как он мог тебя отпустить! — Она хотела была приблизиться, но Лили, словно опомнившись, резко скривилась, стараясь замаскировать внешнюю боль. Черт побери, как же не хотелось ей сейчас быть здесь!

— Я занята, Роза. Увидимся как-нибудь в другой раз.

Она не обернулась на оклик, не постаралась даже сделать вид, что ей действительно приятно участие Розы. Просто Лили была так сильно поглощена собственными чувствами, что совершенно не обращала внимания на реальность, автоматически идя по направлению к своему дому.

Мысли душили ее, раз за разом окуная в собственную боль, от которой не было покоя — она не понимала, почему все так обернулась, не понимала, как смогла столь долго не осознавать своих истинных чувств. И ее пугали, право, пугали будущее и Малфой, которого в жизни стало и без того много. Что теперь делать ей? Кому мстить? И был ли хоть какой-то смысл теперь в мести?

Она зашла в дом, не смотря никуда, только лишь думая, отчаянно рассуждая, а потом, остановившись, Лили подняла лицо и внимательно посмотрела на свое отражение в зеркале, которое висело в прихожей. Ее лицо было бледно и испугано, глаза — слегка припухшими, и в них было столько разнообразных чувств, что, резко прикрыв их, Лили отвернулась, не желая смотреть более.

Ей было тяжело находиться в собственном доме. И каждый шаг, каждый вздох вызывал одну только боль. Она чувствовала себя беспомощной и самой глупой на свете, и, не испытывая ненависти, Лили начинала бояться будущего. А самое главное — себя.

— Ну, как прошло? — Она резко остановилась, вскинула голову и увидела сидевшего за кухонным столом Альбуса, который лениво скользил по ней взглядом. — Судя по виду — не очень.

Она сглотнула, сжав руку в кулак, не зная, что можно было ответить. Такое состояние раздражало Лили — она чувствовала себя заведенным механизмом, который потерял ориентир, и сейчас, смотря в глаза брату, Лили не могла держать лицо. Маска, годами вклеенная в кожу, осыпалась на куски.

— Впрочем, Скорпиус предупреждал тебя заранее, — легкомысленно протянул наконец он, отвернувшись, словно не замечая, что Лили сейчас была не похожа сама на себя.

Его тон, его безразличие вызвали целый шквал ярости, такой сильной и такой беспощадной, что, сверкнув глазами, она так сильно скривилась, что у нее заболели мышцы лица.

— Да что такого в этом Малфое! — не своим голосом бросила она, вынуждая Альбуса резко посмотреть на нее. Лили душили обида, несправедливость, осознание собственных чувств, и она хотела сбежать от этого душевного коллапса. Но нет, все вокруг, словно сговорившись, только и делали, что говорили о Скорпиусе. Как же сильно ее раздражало это! — Почему всегда все только о нем и говорят? Откуда такое уважение к его персоне?

Лицо ее кривилось с каждой секундой все сильнее, и теперь она даже не замечала Альбуса. Напротив, с каждым словом перед ее глазами воочию прорисовывалось его лицо, полное неподдельного беспокойства, и чем сильнее она старалась вытравить его из своего сознания, тем упорнее, в мельчайших деталях начинала его представлять. Она была отравлена. Отравлена Скорпиусом Малфоем.

— Потому что он действительно достойный человек, — резко сказал Альбус, и она была вынуждена посмотреть на него в упор. В какую-то секунду Лили испытала странную усталость, словно каждый вдох давался ей по-особенному трудно, а надежды на облегчение больше не было. — Он помог мне отчислиться из Хогвартса, он сохранил мой секрет, поэтому я доверяю ему и уважаю его.

Воздуха вдруг стало панически не хватать, и Лили, распахнув широко глаза, невольно отступила на шаг назад, по-глупому таращась на брата. Но Альбус не замечал этого: не видел, как болезненно исказились черты ее лица, как удивление медленно перерастало в ярость, а потом в тупую боль.

— Что? Что ты сказал? — тихо переспросила она, сжав руку в кулак, нервно сглотнув. Лили не верила, черт побери, не верила, что брат мог так подставить ее, что Альбус самолично пустил свою жизнь в пропасть и заставил ее испытывать такие страдания весь шестой курс.

— Я попросил Скорпиуса прийти в мужской в туалет в назначенное время, чтобы потом, найдя меня в наркотическом опьянении, он сдал меня директору, — спокойно, без грамма стыда или сожаления ответил Альбус, слегка пожав плечами, и лицо его заволокла задумчивая дымка. — Благодаря ему меня отчислили, чему я бесконечно рад. Хогвартс — это тюрьма, а не второй дом. Там гибнут самые большие надежды.

Она молчала, прикусив до металлического привкуса во рту губу, и смотрела на брата, прожигая его взглядом. Лили было так больно, так тяжело, что, вздохнув рвано, она быстро-быстро задышала, во все глаза смотря на Альбуса.

Если бы не он, ничего бы не было — в ее жизни не появился бы Скорпиус с Непреложным обетом и она бы никогда не была поймана.

Если бы не он, никто бы никогда не заподозрил Лили в лицемерии и в пристрастии к Темной магии.

Если бы не он… если бы не вся ее семья, все бы было бы совершенно по-другому.

Ярость накрыла ее волной, и, подойдя к столу, Лили с такой ненавистью посмотрела на Альбуса, что тот невольно привстал с места, напряженно следя за каждым ее действием. Вдох. Она резким движением схватила стакан со стола и, круто развернувшись, со всей дурью запустила стакан в стену, мечтая хоть как-то вывалить ту ненависть, что кромсала ее. И в тот момент, когда стакан с громким звуком ударился об стенку с лестницы спустились ее отец и Джеймс, которые, болтая, не сразу заметили звон стекла и разъяренную Лили.

Они замерли, посмотрев на Лили, и, будучи не в состоянии выдержать тяжелого взгляда отца, она круто обернулась, посмотрев на слегка ошарашенного Альбуса, который скривил брови в немом вопросе.

— Ноги моей здесь больше не будет, — яростным шепотом проговорила она, смотря в упор на брата. — Как же я ненавижу этот дом и вас всех! Ты! — подойдя к нему ближе, Лили ткнула ему пальцем в грудь, наблюдая за совершенно опешившим Альбусом. — Ты хоть понимаешь, какой ты ублюдок? Эгоистичный, озлобленный, не думающих о близких чертов Альбус Северус Поттер, который своим инфантильным желанием сломал жизнь своей сестре!

На последней фразе ее голос слетел, и, развернувшись, она схватила с крючка свою шляпу, мечтая прямо сейчас исчезнуть из этого проклятого дома, но в этот момент ее за руку схватил Джеймс, останавливая, вызывая в ней целую лавину ярости.

— Ты чего? — удивленно спросил он, не давая ей вырваться. Через секунду к ним уже подошел Гарри, который внимательно посмотрел на свою дочь, и именно в этот момент она почувствовала, как заходила ходуном люстра, как воздух возле нее наэлектризовался — стихийная магия откинула и Джеймса, и ее отца прямо к стене, и, не дожидаясь, она круто развернулась, хлопнула громко дверью и быстро-быстро побежала, не разбирая дороги.

Каждый шаг давался ей с трудом, и в какой-то момент она остановилась, согнулась пополам, прижавшись к стене, испытывая целое ничего. Она не хотела ни плакать, ни выплескивать собственную ярость, от которой не осталось ничего — она просто стояла, смеясь в начале тихо, а потом, захохотав громко, Лили резко выпрямилась, смотря в голубое майское небо, проклиная все на свете.

И смех ее, безотрадный, глупый, такой отчаянный, долго еще эхом отдавался в коридоре, словно преследуя ее.

* * *

Ей было так тяжело оставаться одной в этой пыльной кладовой на втором этаже лавки, что Лили действительно начинала сожалеть о своем побеге. Однако только стоило ей вспомнить об Альбусе, о Скорпиусе и о всей ситуации в целом, как внутри нее просыпалась львиная ярость — ни за что теперь она не переступит порог отчего дома. Ничто и никогда не заставит ее вернуться обратно.

Первая ночь далась ей по-особенному тяжко. Кровать была жесткой, а матрас пришлось подлатать бытовыми заклинаниями. Сквозь маленькое окно лунный свет проникал в помещение, освещал корешки книг, и Лили, словно зачарованная, видела перед собой лишь отблески великих фамилий. Палочку, которую в тот же день она вернула себе обратно, Лили сжимала с особым отчаяньем — хотелось выстрелить в висок, но, лишь упорнее хватаясь за деревко, Лили не совершала ничего.

Ей по-настоящему хотелось умереть. Чтобы не просыпаться и не улыбаться, чтобы не искать причин для своего существования, чтобы не испытывать эту ноющую, тупую боль. Лили страдала, и поняла она это только сейчас, когда никаких дорог у нее не осталось, когда будущее стало еще более неопределенным, а ее судьба словно злым роком.

Глупая Лили Поттер, когда-то давно вознесенная обществом за свое лицемерное амплуа, сейчас пожинала плоды своих трудов и понимала, что причиной всех ее страданий была лишь череда ее глупых поступков.

Следующий день прошел словно в тумане, и однажды она четко услышала голос отца за дверью лавки — он что-то говорил ей, вероятно пытался вернуть домой, но Лили не вслушивалась в звуки его голоса. Она лишь бессмысленно смотрела перед собой, стараясь найти опору. Стараясь хоть как-то начать жить.

В какой-то момент Поттер подумала, что лучше всего будет навсегда уехать из Англии, однако это означало, что месть, которую она лелеяла столько лет, не будет завершена, что Мэри так и останется непобедимой королевой, которая всю жизнь будет считать себя лучше и умнее других. «Разве можно это просто так оставить?» — безразлично рассуждала она, все возвращаясь к тому дню, когда Мэри заперла ее в Министерстве с двумя уродами, которые могли сделать с ней что угодно.

Но только ненависти больше не было. И она решила: Англия для нее навеки чужая страна, здесь для нее ничего не было и не будет. Написав письмо дяде Чарли, Лили постепенно стала собирать вещи, упаковывая многочисленные предметы лавки в коробки, опечатывая залы. Получалось, что все, что она делала, было напрасно — каждый шаг ее был бессмысленен, и Лили Поттер всего лишь глупая идиотка, которая возомнила, что она действительно сильный человек.

Собирая вещи, Лили то и дело улыбалась, стараясь улыбкой выпотрошить всю свою боль — тщетно, руки тряслись, и то и дело ей приходилось прерывать свои потуги. Она обводила взглядом стеллажи, склянки, многочисленные темномагические артефакты и не могла поверить, что все закончилось так: Асторат мертв, с Фобосом она больше не общается, а с семьей ее навсегда все покончено. Право, от одной только этой мысли хотелось хохотать истерично, и когда новый приступ отчаяния вновь нахлынул на нее, она вдруг вспомнила о письме. Письме Астории Малфой, которое лежало в книге, которая так и находилось на первом этаже.

Ей было плевать, право, совершенно безразлично, что в нем было, потому что поезд в Германию должен был увезти ее уже завтра. И только чисто женское любопытство все же заставило ее спуститься, открыть аккуратно книгу и вновь взять в руки конверт, подписанный каллиграфическим почерком с завитушками.

«Мистер Берк. Полагаю, вы не до конца осознаете всю тяжесть ситуации, раз изволите шутить, видя, однако, в каком состоянии я нахожусь. Сигареты, которые я заказала у вас, должны быть у меня уже завтра, понимаете? Мне абсолютно плевать, как вы их достанете и что предпримите для этого, знайте лишь, что в случае невыполнения ваших обязательств, я буду вынуждена не только сменить поставщика, но и навсегда захлопнуть дверь перед вашей семьей. Помните о том, сэр, что ваш сын, Предатель крови, должен быть по гроб благодарен Драко за то, что он создал ему алиби в деле о смерти Миллисент Берк. Как думаете, насколько сложно будет восстановить подлинные обстоятельства того, хоть и давнего, но серьезного дела? Надеюсь, на вашу сговорчивость.

А. М.».

Лили замерла, бездумно пройдясь глазами по письму еще раз, а потом со вздохом отложила его обратно. Миссис Малфой, исходя из письма, была если не властной женщиной, то очень решительной, а сигареты… не говорила ли она о тех самых, которые курил Скорпиус?

Все это не иронично смешно: Скорпиус курил болеутоляющее, которое, вероятно, сейчас с трудом мог достать, Асторат всегда был марионеткой их семьи, а отец Фобоса большим должником Малфоев. Не потому ли, честное слово, ему так нужна была лавка? Чтобы не только получить протекцию, но и угодить к тому же другой стороне?

Но Лили больше не хотела об этом думать. Поэтому на следующий день она вновь, как когда-то давно, стояла на перроне и безразлично смотрела на собирающихся людей. О своем отъезде она сообщила только лишь Элен: отчасти потому, что была ей благодарна, а отчасти… потому что знала, что она непременно расскажет об этом Джеймсу. Ей было, право, абсолютно плевать на их реакцию, Лили лишь жаждала сбежать и, стоя перед поездом, не испытывала ничего: ни грусти, ни боли, ни даже ярости. Как будто все чувства покинули ее разом.

Звонкий гудок прибывающего поезда вывел ее из некоторый рассеянности, и сейчас, смотря на мелькавшие перед глазами вагоны, Лили думала лишь о собственной бесхребетности и слабости: как могла она так позорно бежать? Что же стало с той боевой семнадцатилетней Лили, которая никогда не опускала голову и всегда, всегда вставала с колен, будто назло всем сразу: людям, обществу, судьбе.

Смятение охватило ее душу сильнее, и, смотря на вагоны, она не двигалась с места, слыша гулко бьющееся сердце. Разве она могла просто так уйти? И словно в подтверждение своих слов, Лили, безразлично вскинув голову и оглянувшись, заметила вдруг, как среди толпы прямиком к ней навстречу шла Мэри Томас. Она была одна, и походка ее, уверенная, ровная, полная гордости и спеси, невольно приковывала взгляд.

Лили нахмурилась, а потом, словно вспомнив о собственной силе, деланно радушно усмехнулась, почувствовав вдруг слабый укол ярости. Потому что Мэри Томас смотрела на нее в упор и шла явно к ней.

— Какое зрелище? Дорого же оно стоит, — насмешливо бросила она, остановившись, поравнявшись с Поттер, и та подозрительно посмотрела по сторонам, словно пытаясь понять, неужели она была здесь одна. — По ироничному стечению обстоятельств мне тоже нужно было сегодня на вокзал… о, и представляешь, Лилс. — Лили вздрогнула, услышав такой сокращенный вариант из ее уст, и мрачно посмотрела на Томас. Хогвартские времена стрелой промелькнули перед глазами, вызывая горечь. — Я абсолютно случайно выпытала из Элен, что ты, оказывается, так позорно сбегаешь. Ну разве я могла пропустить такое!

Ее раскованная улыбка напоминала животный оскал, и вся Томас была такой напыщенно наигранной… совершенно не изменившейся со школьных времен. И эта мысль почему-то позабавила Лили. Потому что желание сбегать у нее пропало почти сразу, стоило только вновь увидеть блеск голубых глаз, столь ненавистных ею.

— У тебя настолько скучная жизнь, что ты все еще суешь свой нос в чужую? — насмешливо спросила Лили, презрительно поглядев на нее. Фальшивая. Жалкая. Неужели и она сама когда-то была такой? — Оставь свое остроумие, Томас, выходит плохо. Впрочем, как и твои планы — ведь ты знаешь, да? В Министерстве ни черта у тебя не получилось.

— А мне и не нужно было, — лениво и одновременно ласково, быстро отозвалась она, словно ожидая этого. — В конце концов, мы же друзья, Лили Поттер, — холодная улыбка змейкой пробежалась по устам, выражая одну ядовитую насмешку, — как я могла поступить так с тобой? О нет, я приготовила кое-что намного лучше. Ах, Лили-Лили. Жизнь тебя совершенно ничему не учит.

Вскинув руку, в которой между пальцев был зажат сложенный вдвое пергамент, Мэри очаровательно улыбнулась. А потом протянула листок Лили, и она, не раздумывая, тотчас схватила его, чувствуя некоторое оцепенение. Потому что в пергаменте в этом была опись всех предметов, лежавших в ее сундуке.

— Ты же понимаешь, что это? — деловито поинтересовалась Мэри, и Лили почувствовала странную дрожь в руках. Перед глазами резко потемнело, и она, переведя дыхание, попыталась было взять себя в руки. Тщетно. — Так что… сиди-ка ты дома, в Англии, Лили Поттер. Тебя будет ожидать суд.

— Что это? — тут же спросила Лили, резко вскинув голову, контролируя каждый мускул своего лица. Злоба, такая знакомая, но казавшаяся потерянной, привычно заволокла сознание, которое стремительно пыталось хоть что-то предпринять.

И Лили смотрела в искаженное диким торжеством лицо и чувствовала свое неминуемое падение.

— Не прикидывайся идиоткой. Это — опись твоего сундука, который все еще находится под землей, да, но ты теперь не сможешь его найти, видишь ли, — она сделала шаг ближе, словно мечтая задавить, — я наложила на него специальное заклинание. До появление авроров, конечно же. Понимаешь, что тебе грозит?

Пергамент смялся под давлением ее пальцев, и Лили, сощурив глаза, безмолвно наблюдала за торжеством в голубых глазах, зная, что совершенно безоружна. У нее ничего не было. И никто теперь точно не придет к ней на помощь.

— Фобос Берк очень помог мне, да. — Вскинув руку, Мэри поправила челку, наслаждаясь тем, как холодное молчание сменялось яростью, которая проскользнула в лице Лили. — И знаешь, он очень хотел, чтобы ты узнала, кто приложил руку к твоему очередному падению.

— Чего ты хочешь? — злобно рыкнула Лили, кинув пергамент на землю, испытывая уже не страх, нет. Это было отвращение, смешанное с обидой и пониманием. Потому что, идя наперекор Фобосу, она знала, что он этого не спустит.

— А я много чего хочу. Например, чтобы о Поттерах больше не говорили или чтобы ты страдала весь остаток своей жизни, — улыбка слегка искривилась, обнажая злобу, и Лили лишь фыркнула, едва покачав головой. Потому что Мэри Томас была до ужаса жалкой. — Я даю тебе день: за это время ты должна закрыть лавку, вернуть право владения Фобосу, а затем заключить со мной обет — ты никогда не должна возвращаться в Англию. Ну, а самое главное… ты больше никогда не должна приближаться к Малфою.

Оторопело поглядев на Томас, Лили невольно отошла на шаг назад, хмуро наблюдая за той злобой, которая пролазила сквозь каждый миллиметр ее бледного лица. Столько яда плескалось в ее глазах, столько уродливого было в ее искаженном лице, что Поттер могла подумать, будто действительно каким-то чудным образом если не перешла ей дорогу, то хорошенько подпортила жизнь. И это было странно, право, потому что ровно до этого момента Мэри делала вид, что все как раз наоборот: это она уничтожает Лили. Уничтожала все это время.

— Ну, ты меня поняла. Два дня. Я приду в лавку, — круто развернувшись, Мэри так же уверенно зашагала к спуску перрона, а Лили, молчаливо провожая ее взглядом, наконец почувствовала то, чего так долго желала — неконтролируемую ярость.

Она провожала ее уверенный профиль глазами, полными дикой ярости, и, скрежетнув зубами, Лили тут же трансгрессировала, провожаемая лишь легким ветерком. Закинув вещи в лавку, Лили с ревом спихнула прямо на пол многочисленные коробки, которые стояли на столе, а потом, задышав тяжело, она с силой сжала выступ стола, стараясь не упасть.

Картинка идеального мира летела в тартарары, видел Мерлин, она хотела остановиться, начать другую жизнь в другой стране, но вместо этого судьба, словно ненавидя свою подопечную, заставила ее вновь вернуться в свой собственный ад.

Прикрыв глаза, Лили резко отцепилась от стола, слегка пошатываясь, а потом запустила руку в волосы, пытаясь выровнять дыхание. Вся ее жизнь была борьбой, и она знала, что в этом и есть ее сила: в нерушимой стойкости и желании вырваться из оков обстоятельств. Но теперь ей надоело бороться. Лили устала, устала до такого состояния, когда даже ненависть почти покинула ее, и если бы не Мэри, разве бы чувствовала она такую ярость? Разве бы не мечтала прямо сейчас все снести на своем пути?

Оставаться в лавке не было сил, и, вскинув голову, увидев витрину, на которой поблескивало «Берк», Лили скривилась. Потому что прямо сейчас желала увидеть Фобоса.

Не размышляя, она вышла на улицу, резко трансгрессировав. Перед глазами восстал зеленый лес, кроны деревьев которого уже окончательно приоделись в зеленый цвет. Лес был полон жизни, и он дышал. Смотря на него, Лили чувствовала себя пленницей своей жизни, и чувство горечи в какой-то момент пересилило ярость — ей хотелось упасть. Так же, как и тогда, в день ее отчисления из Хогвартса, когда, разревевшись возле леса, выдергивая траву из земли, она мечтала вновь вернуться и уделать всех. Принести им столько же боли, сколько вытерпела она за свой малый срок.

Отчаянная улыбка проскользила по губам, когда, круто развернувшись, она шла прямиком к дому, в котором больше не горел свет, в котором больше не были открытыми окна, а дорожка, ведущая к двери, больше не была аккуратно подметена. В этом доме не было жизни. Точно так же, как и в ней самой.

Лили стукнула в деревянную дверь, зная наперед, что там — никого. Но, не сдержавшись, она осыпала ударами дверь, била руками, ногами, выплескивая ярость, смешанную с болью, мечтая просто пустить Аваду себе в висок. Как можно было назвать это состояние? Слабостью? Угнетением? Лили не знала. А потом, ударив в последний раз, тут же трансгрессировала прямиком к могиле Астората, предчувствуя, что именно здесь и встретит Фобоса.

И когда она увидела его силуэт сквозь могильные камни, не было внутри нее ни злости, ни удивления, ничего. Там было лишь странное осознание — все, что получала она, она заслужила.

Словно почувствовав чье-то присутствие, Фобос медленно обернулся, внимательно посмотрев на нее, и Лили шла, преодолевая между ними расстояние, отсчитывая внутри себя секунды до неизбежного. Рокового и такого правильного, что ли.

— Теперь мы квиты, — спокойно сказал она, когда, поравнявшись с ним, смогла посмотреть в фиолетовые глаза. И они так напомнили ей Астората, что Лили почувствовала ком в горле. — Да. Теперь ты не имеешь право презирать меня или мстить мне, Фобос Берк. Хотя я всего лишь забрала у тебя лавку… а ты… ты забрал у меня и ее, и свободу, и будущее.

— Лавку? — яростно воскликнул он, не удержавшись, и глаза его сверкнули огнем. — Ты издеваешься, Поттер? Лавка? Да плевать я на нее хотел!

Приблизившись к ней, Фобос нагнулся так, чтобы быть теперь на одном уровне, и Лили почувствовала, как участилось у нее дыхание и как истерика медленными, но верными шагами подступала к ней. В его лице теперь она видела столько эмоций, что почти опешила: никогда еще самоуверенный оскал не покидал его лица, обнажая настоящую, неподдельную боль.

— Неужели ты не понимаешь? — с отчаяньем пробормотал он, и лицо его опять исказилось в каком-то болевом припадке. — Ты забрала у меня внимание Астората, его предсмертные слова, его доверие, но самое главное — ты забрала у меня мое безразличие, а потом неплохо так вытерла об него ноги.

— Я никогда не давала тебе надежд! — не менее яростно воскликнула Лили, схватив его плечи и немного встряхнув. — Ничего и никогда!

— Поттер, ты тупая или просто не понимаешь своих и чужих чувств? — риторически спросил он, с легкостью смахнув ее руки. Глаза его опять сверкнули, вызывая странный приступ изувеченной ярости, злобы, от которой не было спасения — только смерть. — Мы были с тобой вместе в Германии. Каждый мой шаг, каждое мое действие ты принимала с одобрением, неужели ты не понимала, почему я это делал? Ты осеклась лишь в последний момент, и я, как идиот, пытался понять: почему? Что было не так? А потом я увидел Малфоя и все понял. Ты просто хотела забыться, но у тебя ни черта не вышло, так? — он расхохотался, и, озаряемый майским солнцем, волосы его отдавали глубокой синевой. — Мне чертовски приятно осознавать, что у вас никогда и ничего не выйдет. Да. Потому что ты такая же, как я — мы оба вынуждены нести груз разочарований, неоправданных надежд и собственного падения. Потому что наше место на самом дне.

Она оступилась, слегка покачнувшись, и Фобос, видя это, резко схватил ее за талию, вынуждая встать на ноги. И, будучи так близко к нему, Лили испытывала лишь сожаление и странную боль, ведь понимала, прекрасно понимала, что он был прав. Фиолетовые глаза были необычно серьезными и цепкими, и под их взглядом можно было бы спокойно задрожать. Ведь видели они насквозь.

Только вот у Лили ничего не было: ни того, что можно было скрывать, ни того, чего можно было опасаться.

— И все же я совершенно не злюсь на тебя, — тихо сказала она, устало поглядев на Берка, видя, как нахмурился он. — Мне просто очень жаль, что все совершенно… неправильно?

Она аккуратно отцепила его руки и печально посмотрела, чувствуя, что точно расплачется. И что ей совершенно не хочется больше стоять тут.

— Надеюсь, ты тоже не будешь долго злиться, Фобос.

Она трансгрессировала, до последнего смотря на него сквозь дым трансгрессии, видя, как на секунду сверкнули его глаза от ее же боли. Они все были сломанными, поверженными, падшими. Жившие в лицемерии, в постоянных масках, выворачивавшие свои души ради власти, славы, имени, они растеряли самое важное — то, ради чего бы стоило жить. И, стоя на краю бездны, лишь только тогда, они наконец могли это осознать.

Вечер наступил быстро, а после него пришло утро. Лили не знала, что ей делать — в душе она металась, понимая, что выхода у нее нет, что ей никогда не забрать у Мэри настоящий документ, в котором зафиксирована опись продуктов, и уж тем более ей никогда не взломать чары, которые Мэри наложила на сундук. Тщетно. И Лили понимала это прекрасно.

В ее распоряжении был целый день, чтобы решить для себя: что сделать — пойти на условие Мэри или погибнуть? Стать навеки оплеванной преступницей с весомым сроком, презираемой всей Англией, без права покинуть эту страну или нормально здесь зажить. Законы нового мира были жестоки по отношению к таким, как она, и Лили знала, стоит преступить их и быть пойманной — на жизни можно было бы ставить крест.

Склонив голову, она не заметила, как уснула, а когда проснулась, то поняла, что уже вновь начался вечер, который отделял ее от встречи с Мэри всего на несколько часов, и Лили не боялась, право, она просто мечтала, чтобы час расплаты наконец наступил.

Все было так предсказуемо: да, вступив на эту дорожку в далекие пятнадцать лет, Лили знала, что ее триумф не будет вечен. Однажды она оступится — все оступаются, но думала ли она о том, насколько больно, тяжело жить так, неминуемо ожидая собственную погибель?

Она медленно спустилась вниз, обвела печальным взглядом комнату, понимая, что у нее нет сил бороться. Лили не хочет спасения. Ей хочется лишь дойти до самого конца, а что будет потом?

«Что есть у тебя сейчас? За что можно было уцепиться?» — рассеянно подумала она, беспристрастно всматриваясь в склянки, котел, в ингредиенты, упакованные в коробки. Больше всего ей хотелось выпить яду, а потом, закрыв глаза, навсегда избавиться от этого едкого, ноющего чувства в груди. Лили мечтала о покое. Или о любви. Но последнее ей было совершенно не гарантировано, когда как первое… стоило лишь протянуть руку.

В какую-то секунду Лили услышала резкий стук в дверь, но отреагировала на него не сразу, лишь спустя добрых пять минут, когда стук стал совершенно нестерпимым. Она знала, кто там, и ей совершенно не хотелось открывать дверь.

Лили шла медленно, а потом, положив ладонь на ручку двери, резко надавила, распахнув ее. И, подняв резко голову, Лили услышала, как екнуло ее сердце, и ноги ее невольно отступились, потому что на пороге стояла не Мэри, нет. Это был Скорпиус Малфой, человек, которого она так жалела увидеть и одновременно страшилась этого.

Скорпиус, словно поняв ее удивление, уверенно зашел внутрь, слегка подталкивая Лили назад, и та, все еще не до конца осознавшая реальность, подчинилась ему, наблюдая за тем, как быстрым движением он закрывает дверь. Они стояли в почти кромешной тьме, лишь тусклый свет фонарей проскальзывал через мутное стекло, и тишина, висевшая в комнате, дробила ее сердце, умерщвляло его. Потому что смотреть на Малфоя сейчас было совершенно невозможно.

— Зачем ты здесь? — резко спросила Лили, вцепившись руками в выступ стола, а потом странная, непонятная догадка мелькнула в ее голове. — О, неужели ты общаешься с Мэри и теперь все знаешь?

— Мэри? — раздраженно спросил он, приблизившись на шаг, и Лили, предвидя это, резко отцепилась от стола и уверенно зашла в другой зал, стараясь держать с ним дистанцию. — О, нет. С мисс Томас я не поддерживаю никаких контактов… в отличие от мистера Берка. Нашего общего хорошего знакомого.

Резко вскинув голову и посмотрев на него, Лили старалась прочесть его эмоции. Но тщетно. В комнате было слишком темно, а света фонаря едва ли хватало, чтобы можно было разглядеть его лицо. И, когда он переступил порог зала, луч едва заскользил по его лицу, обнажая сталь его глаз — такой же прекрасный, наполненный безмятежностью и между тем строгостью взгляд. Лили больше всего любила его глаза: серые, светлые-светлые, напоминавшее море, и, право, тонуть она в нем готова была добровольно.

— Уходи, — сипло пробормотала Лили, и как ни старалась она, отвести от него взгляда уже не могла. — Уходи!

Но Малфой молчал, а потом, запустив руку в карман, вытащил из него сверток, до боли напоминавший тот, что показала ей Мэри. Лили отступила. А потом с ужасом посмотрела на него, подумав, что… неужели все повторяется в точности так, как и тогда, в Хогвартсе? Неужели он опять работал в паре с Мэри?

— Это оригинал. И заклинание я снял. — Лили нервно сглотнула, неверяще поглядев на Скорпиуса, стиснув руку в кулак. Сердце ее, глупое, билось так сильно, словно мечтая выпрыгнуть из груди. — Я отдам тебе эту бумажку. Но только взамен…

— И чего же ты хочешь? — резко спросила Лили, чувствуя укол странной ярости — разные мысли метались в ее голове, и она совершенно, абсолютно точно не понимала Скорпиуса. Что он, черт побери, творил сейчас?

— Поговори со мной, Лили. Выслушай меня наконец.

Он быстро преодолел расстояние между ними и замер в двух шагах, словно чего-то опасаясь. Не на шутку взволнованная, Лили резко отвернулась от него, пряча свое лицо, в котором было слишком много чувств — право, у нее совершенно не было никаких сил скрывать их.

— Я не предавал тебя, — сказал он, и, не сдержавшись, Лили слегка повернула голову в его сторону, внимательно поглядев, — я никогда и никому не рассказывал про тебя и Мариус. Уже тем более Мадлен. — Его лицо исказилось словно от какой-то боли, и Лили почти задохнулась, вспомнив этот готический склеп и его вечную посетительницу. — Она сама все узнала, мы были слишком неосторожными. Как я узнал уже потом, после твоего отчисления, она однажды увидела нас вместе — в тот день, когда мы пошли в лес за корнями деревьев. А потом стала внимательно наблюдать, узнав, что мы ходим в Выручай-комнату. Она не знала, что именно мы готовим, но, связавшись с Мэри, смогла сопоставить факты.

— Ты лжешь! Ты варил Мариус для Мадлен! — яростно воскликнула Лили, повернувшись к нему всем корпусом. — Ты ввязался во все это ради нее…

— Да! — не менее яростно ответил он, подступив на шаг, — именно! Я искал его для нее. Но она не знала, что обратился я к тебе. Долгое время Мадлен считала, что я заказал его Берку. И лишь потом, когда Мэри в твое отсутствие стала копаться среди твоих вещей, ей все стало понятно. Ведь, как я и говорил, ты даже не старалась скрыть за собой следы, — переведя дыхание, Скорпиус на секунду прикрыл глаза, а потом спокойно начал: — Под твоей кроватью, среди кучи учебников, Мэри Томас нашла том из Запретной секции. Тот самый том, в котором был рецепт приготовления Мариуса.

Он тяжело задышал, оборвав свою речь, и Лили чувствовала его же волнение, его эмоции, его смятение. Она чувствовала, словно какие-то цепи разом свалились с ее рук, словно тяжелая ноша обвалилась с плеч, давая ей свободу. Годы ненависти, желания отомстить, уничтожить Малфоя пролетали перед глазами, и в них не было ни одного счастливого дня, ни одной счастливой минуты.

— Я никогда не предавал тебя, — повторил он, вновь сделав еще один шаг, и Лили, испугавшись, едва заметно дернулась, — даже обет наш я разрушил. Все эти годы ты могла спокойно говорить то, что связывало нас, то, о чем мы разговаривали. Потому что в день, когда тебя исключили, я снял его.

— Скорпиус… — невольно проговорила она, чувствуя, как мелко колотится ее сердце, как легким словно не хватает воздуха. Больше всего на свете ей хотелось сорваться прямо с места и подойти к нему, ближе, чтобы окончательно стереть все это ненужное расстояние. — Но почему ты не сказал мне об этом раньше? Почему ты молчал?

— А чем бы ты жила тогда все эти годы? — иронично усмехнувшись, незамедлительно спросил он и в ту же секунду подошел ближе. — Тебе так важно было место в обществе, общественное признание, репутация. Когда у тебя забрали это, ты отчаянно нуждалась в чем-то, чем бы эту пустоту можно было заменить. Месть Мэри? — он насмешливо оскалился, задумчиво проведя рукой по волосам. — Сошла бы почти сразу, как только ты бы уехала из Хогвартса. А на Мадлен ты бы даже злиться не смогла, ведь вас с ней ничего не связывало. Но вот ненависть ко мне, — он опять усмехнулся, схватив кончик ее рыжих волос своей рукой, облаченной в кожаную перчатку. А потом, переведя взгляд на замершую Лили, спокойно сказал: — Она бы жила очень долго. Ведь выходило бы так, что я действительно предал тебя, совершил то, чего ты никак не ожидала.

Склонив голову, Лили почувствовала странное волнение и одновременно смущение. Она слишком отчетливо ощущала тепло, исходившее от его тела, и какая-то странная радость поднималась в душе. Лили хотелось рассмеяться. Улыбнуться. Но не так, как раньше, ей хотелось рассмеяться искренне, с тем чувством, что распускалось внутри нее.

Когда она наконец подняла голову и неуверенно посмотрела ему в глаза, Лили почти улыбнулась, правда. Только потом, опомнившись, тут же прикусила нижнюю губу, плавясь под его открытым и ясным взглядом.

— Как ты смог сделать все это? — резко спросила Лили, помрачнев, стоило ей только вспомнить о Мэри. — Как ты забрал этот листок, нашел сундук?

— Мэри глупа, — серьезно сказал Скорпиус, слегка качнув головой. — Но она-то считает глупцами всех, кроме себя. Такую, как она, легко заставить подчиниться… не то, что ты, — с легкой улыбкой протянул Скорпиус, и Лили резко опустила глаза. — Но она опасна, Лили, потому что у нее ни принципов, ни границ — она может сделать все, что угодно.

— Как раз скоро Томас должна прийти сюда…

— Вот именно, — подхватил он, утвердительно качнув головой, а потом, выпрямившись, мимолетно посмотрел в окно. — Я должен сейчас сходить за сундуком, стоит переправить его в нужное время. Скорее всего, Мэри придет еще не скоро, поэтому… просто посиди здесь и не делай ничего. Прошу тебя, просто сиди, а если она придет раньше, чем я, не реагируй на любую ее провокацию. Помни, что я обязательно вернусь.

Резко замолчав, Скорпиус внимательно и очень серьезно посмотрел на нее, словно пытаясь по одному только выражению ее лица понять, готова ли она просто сидеть и бездействовать. И лишь потом, когда Лили едва заметно кивнула головой, неловко обняв себя рукой, он едва заметно вздохнув и запустил свою руку в карман.

— Твой отец очень тяжело переживает твое отсутствие, — спокойно пробормотал он, что-то пытаясь вытащить из своего кармана, и Лили, замерев, почувствовала некоторое оцепенение. — Я был вчера у тебя, и…

Осекшись, Скорпиус резко выпрямил спину и вдруг вытащил длинный, продолговатый футляр. Тот самый, в котором лежал его подарок ей. Право, все это почти было иронично, потому что до боли напоминало тот самый день.

— Лили, надень ее, — проговорил он, положил футляр на стол рядом с ней. — Это необычный браслет, понимаешь?

Но она молчала, пораженно поглядывая то на Скорпиуса, то на браслет, не зная, что и думать, и, опять испытав липкое смущение, смешанное со страхом, лишь сильнее вцепилась пальцами в свой локоть. Лили боялась. Боялась того, что все это лишь ее больная иллюзия.

Молчание тянулось хрупкой нитью, и, когда он сделал первый шаг, Лили нервно дернулась, боясь и одновременно ожидая того, что он мог сейчас сделать.

Скорпиус медленно подошел к ней и убрал рукой непослушную прядь за плечо, вызывая у нее целый табун мурашек. И когда Лили, подняв взор, посмотрела в его глаза, которые были столь близко, она почувствовала… счастье? Или это было радостью? А может... волнение? Странные, такие незнакомые чувства захватили ее, и она с содроганием ждала, что вот сейчас он точно ее поцелует. Но вместо этого, усмехнувшись, Скорпиус резко отстранился и стремительным шагом вышел из комнаты.

Когда дверь хлопнула, Лили с волнением облокотилась о стол, схватившись рукой за грудь. Быстрая улыбка пробежала по ее устам, и она почувствовала необыкновенную, сумасшедшую радость. А потом, рассмеявшись в голос, Лили даже удивилась, ведь смех ее не был ни отчаянным, ни полным боли, нет, это был самый легкий, счастливой смех на свете.

Дернувшись, она в ту же секунду подошла к столу, открыла футляр, подмечая изумрудный блеск змеиных глаз, и, немедля, надела браслет на свою руку. С некоторым внутренним содроганием она поглядела на серебряную, узорчатую кожу змейки, и в которой раз попыталась для себя понять, что Скорпиус... Скорпиус Малфой никогда не предавал ее. Все эти годы она жила напрасной местью к человеку, которого никогда по-настоящему не хотела уничтожить.

И в этот момент она вдруг подумала, что теперь у нее столько внутренней силы, что Мэри Томас непременно придется поплатиться. За все. Начиная с Хогвартса.

Улыбнувшись, Лили задумчиво посмотрела на свои ноги, а потом какое-то странное предчувствие охватило ее. Казалось, что кто-то словно наблюдает за ней, и она вдруг подумала, что забыла закрыть дверь после ухода Скорпиуса.

Когда, подняв голову, она уже собиралась провернуть свою нехитрую манипуляцию, Лили замерла. Потому что у двери в вечернем полумраке стояла Мэри, и что-то было в ее лице такого… злого? Пугающего? Что Лили замерла, смотря на нее во все глаза.

Ведь чувство неизбежности роковых событий смело каждую крупицу ее и без того маленького счастья.