Солнечная (гет)

— Сближение с магглами необходимо. В их мире происходит небывалых масштабов прогресс, появление… — Роза запнулась и нахмурилась, а потом, словно ее осенило, она громко воскликнула, слишком эмоционально, абсолютно не свойственно ей: — Интернет! Они могут общаться на огромных расстояниях с помощью маленькой штучки, когда мы вынуждены использовать камины или патронусы. Это… так неудобно?

— Почему? — холодно, с ленцой протянул Скорпиус, внимательно смотря на стоявшую в круге, образованном стульями, Розу. Из всех двенадцати мест были заняты десять, по большей части здесь присутствовали когтевранцы, с Гриффиндора сидели лишь Лили и Роза, с Хаффлпаффа, к ее удивлению, — мистер Фолкнер, а остальные — трое слизеринцев: Скорпиус Малфой, Мадлен Селвин и Кормак Нотт. Компания была крайне странная, и Лили отчаянно чувствовала себя не в своей тарелке, но, премило улыбаясь, она иногда бросала мимолетные взгляды на Скорпиуса и в какую-то секунду поняла одну вещь — Малфой действительно заинтересован в этом кружке. Но… почему?

— Ну же, Малфой, это же всего лишь маленькая, тонкая коробочка, ты можешь брать ее с собой куда угодно, а камин? Патронус тоже устаревает, в конце концов, даже не каждый может его вызвать. Мерлин, магглы — это удивительные создания! Они так далеко зашли…

— А не слишком ли далеко? — продолжал гнуть Малфой, с такой надменностью поглядывая на Розу, что та, фыркнув, скрестила руки на груди, и в этот момент она выглядела такой… дотошно правильной, умной, что Лили невольно скривилась, быстро отвернувшись.

— Вы на Слизерине всегда так реагируете, — слегка повысив голос, протянула Роза, повернувшись к нему всем корпусом, видимо, чтобы не чувствовать свою беспомощность, ведь Скорпиус выглядел таким уверенным и насмешливым, что это не могло не задевать. — Не даром единственная оппозиционная партия в Парламенте представлена чистокровками со Слизерина…

— Попрошу, еще и полукровками, — невинно захлопав глазками, протянула Мадлен, и Лили сузила глаза, глядя на нее. Она сидела на стуле ровно, закинув ногу на ногу, время от времени посылая Скорпиусу насмешливые взгляды. В такие моменты они безмолвно смотрели друг на друга, и лица у них принимали идентичные выражения. Неужели… они действительно были настолько близки и их связывали настоящие, искренние чувства?

— Какая разница, — тут же ощетинилась Роза, явно занервничав: об этом говорили ее бегающие глаза. — Факт остается фактом. Вы отсталые от жизни консерваторы, и ваши родители топят за идеи, которым давно пора умереть вместе с Волдемортом… но такое ощущение, что Слизерин никогда не изменится. Как были снобами, мечтающими о власти и влиянии, презирающие магглорожденных, так как они привносили в наш мир свою культуру, так и остались!

Раздались резкие хлопки в ладоши. С каждой секундой частота их увеличивалась, и Скорпиус, рассмеявшись громко, после очередных издевательских аплодисментов, сжал свои ладони и презрительно посмотрел на Розу.

— Мерлин всемогущий, не могу понять, у вас там, на Гриффиндоре, проблемы с воображением или словарным запасом? А то из раза в раз одно и то же. Уже даже не смешно, скорее, плакать хочется.

— Малфой! — воскликнула Роза, сузив глаза, но никто не смотрел на нее: все взгляды в комнате были обращены на Скорпиуса.

— Присядь-ка Уизли, дай теперь мне сказать. — И он спокойно поднялся со стула, вышел вперед, поправив галстук на шее, и, проскользив взглядом по Лили, которая, приподняв бровь, холодно взирала на него, с насмешкой проговорил: — Власть, могущество? Не обманывайся, Уизли, нам это ни к чему: мы и так это имеем. Священные двадцать восемь имеют не только чистую кровь… будем откровенны, сейчас это вообще не имеет особой ценности. У нас есть кое-что больше — история. Тысяча страниц в книгах по истории создана нашими предками, мы и есть воплощение всей магической культуры. Связи, высшее общество, в которое никогда не попасть твоей матери, миссис Уизли, живо и после смерти Волдеморта. Оно будет всегда жить. Просто теперь его методы скорее теневые. Мы в ожидании, но если что-то пойдет не по-нашему, мы тут же уничтожим, раздавим как букашку того, кто посмеет сотрясать наш мир.

Сердце у Лили на секунду замерло, и в какой-то момент она с ужасом осознала, что так внимательно слушает Малфоя, что даже забыла, каково это — дышать. Его речь, размеренная, уверенная в купе с невозмутимым выражением лица и сверкавшими глазами производили странный эффект… он забирал все внимание, приковывал его к себе и игрался публикой, словно кукловод марионетками.

— Партия «Содружество» лишена перспектив. Просто взять и скопировать все от магглов? Что за чушь, — насмешливо продолжал он, то и дело кривя брови. Все его лицо выражало некоторую ленцу с помесью полного безразличия, и лишь блеск его глаз выдавал заинтересованность. — Ты права, магглы абсолютно точно продвинулись в своем развитии, но у них нет магии. И не будет никогда. Разве мы не можем с помощью магии создавать вещи намного лучше тех, что способны создать магглы? Нам нет никакого прока сближаться с существами, которые не принесут нам выгоды, — усмехнувшись, Скорпиус в упор посмотрел на Розу, которая под давлением его пристального взгляда слегка нервно дернулась, а когда глаза его блеснули особенно явственно, она сжала руку свою в кулак, что и заметила Поттер, внимательно наблюдая за их диалогом. — Это они получат ее с нас, это они, жалкие существа, развязывающие войны за куски земли, попытаются в итоге поработить нас. В попытках стать к ним ближе, мы потеряем свою идентичность. Отход от традиций в полной их замене на маггловские — невозможен, и дело тут не в снобском консерватизме, а в здравом смысле.

— Но «Содружество» не говорит об отходе от наших традиций! — эмоционально протараторила Роза, подскочив с места, а потом уселась обратно, будто обжегшись об его скользкий, холодный взгляд, устремленный прямо на нее.

— Уизли, ты не врубаешь, да? — с насмешкой протянул Скорпиус, абсолютно не страясь скрыть свое презрение. — При слиянии с магглами это неизбежно. Они многочисленная группа, от который вы тащитесь, бегая за всеми маггловскими изобретениями, словно за манной небесной. Такие, как вы, не ставившие историю и ценности нашего мира ни в грош, будете причиной, почему в итоге мы навсегда можем их потерять. Любой процесс слияния культур приводит к тому, что одна побеждает. Та, чьих носителей большинство; та, чье влияние сильней. И в этой войне мы с магглами не равны.

Уизли явно хотелось что-то сказать, но она молчала, то и дело открывая рот, но, когда раздался тихий едкий смешок Мадлен, которая, улыбнувшись Скорпиусу, откинулась на спинку стула, Роза тут же прикусила губу, мотнув головой. И Лили сидела, наблюдая за всем, испытывая странный интерес, будто от одних только речей Малфоя ее начинала волновать политика, вещь абсолютно неважная в ее жизни.

И она смотрела на него, сузив глаза, слегка склонив голову, думая о том, что Малфой слишком искренен для этого мира. Грубый, насмешливый, он — проигравший, не пытался стелиться перед победителями, не пытался подмять свое мировоззрение под общепринятое. Так почему бы не воспользоваться этим? Почему не уничтожить его правдой, гласившей, что Малфой — это отрепье неудачников, которых никогда не примет этот новый, дивный мир.

Улыбнувшись ласково, Лили бросила дружелюбным тоном, когда Скорпиус уже почти сел на место, вынуждая его замереть:

— Скорпиус… неужели ты не любишь магглов?

Это был не вопрос, нет. Это было то, что обычно называют «провокация», ведь в мире, где магглорожденных стали чуть ли не возносить в Абсолют, а любой негативный жест в их сторону являлся преступлением, крайне опасно было говорить о своей нелюбви к магглам. Что угодно. Только не это.

Лили поймала странный взгляд Мадлен, которая, убрав прядь черных волос, резко перестала насмехаться. Она лишь только внимательно смотрела на нее, и Лили чувствовала какое-то напряжение. Потому что в комнате, казалось, замерли буквально все.

Только вот Скорпиусу все было не по чем. Он лишь рассмеялся тихо, чтобы потом посмотреть ей прямо в глаза и заявить открыто, без страха и сомнения:

— Я презираю их. Волшебники всегда были и будут сильнее. Это факт, мисс Поттер. И его никто и никогда не изменит.

Больше острых тем не поднималось, ведь неловкость, возникшая в помещении следом за напряжением, заставила когтевранцев увлеченно заговорить о своих пожеланиях партии «Содружество», но Лили совсем не слушала их. Она лишь внимательно смотрела на Малфоя, который не отводил от нее своих равнодушных глаз, и чувствовала внутри стойкое, мерзко-противное раздражение. «Дура», — говорило сознание, и Лили могла согласиться, ведь сейчас она чувствовала себя далеко не победительницей. Напротив. Ее провокационный вопрос будто бы использовали против нее, и даже несмотря на те ужасные для общества вещи, которые говорил Малфой… никто не пытался его уничтожить. Будто бы его открытость и гласность давала ему какие-то очки.

Резко отвернувшись, Лили посмотрела в окно, пытаясь успокоить прыгавшее сердце, и думала лишь об одном: Малфой абсолютно нетипичный соперник. И играть с таким… о, не поэтому ли у нее так дрожат руки от предвкушения? Не потому ли ей хочется все больше и больше провоцировать его, раззадорить?

Какое-то странное чувство возникло внутри нее, и Лили, испугавшись, медленно повернула свою голову. Скорпиус сидел напротив, и он полушепотом говорил с Мадлен, то и дело заправляя все время падающую ей на щеку прядь. Он не улыбался, его лицо не искажалось от влюбленности, но чем больше Лили наблюдала за этой картиной, тем сильнее внутри нее просыпалась злоба и какое-то странное злорадство. Потому что, кажется, Мадлен Селвин действительно было его слабым местом.

Кажется, он попросту, абсолютно по-глупому в нее влюблен. Но любовь — это бомба замедленного действия, она рванет, когда не ждёшь. Осознает ли он это? Не боится того, что Лили просто уничтожит его за это чувство? И чем пристальнее она всматривалась в эту парочку, тем явнее ощущала — о, она хочет их стереть в пыль. Потому что Малфой не имел права на счастье.

— Спасибо, что пришла, Лили, — спокойно проговорила Роза, когда класс уже привели в подобающий вид, и все парты стояли ровно в три ряда. В помещении оставалась только она с Розой и Маделен со Скорпиусом, который, взмахивая палочкой, убирал следы их пребывания в классе.

Лили смотрела на него, прикусив губу, и не сразу отреагировала на Розу. Лишь только когда она коснулась ее руки, Поттер была вынуждена улыбнуться непринужденно и, похлопав ресницами, весело сказать:

— Это было так здорово! Мне очень понравилось…

— Не знала, что ты интересуешься политикой. — Рука Лили дернулась, когда она услышала размеренные, насмешливые интонации голоса. Это была Мадлен. И она, подойдя к Розе, внимательно глядела в лицо Поттер, и лицо ее кривилось от какого-то вопроса. — Мне казалось, семья Поттеров вообще отошла ото всех дел.

Ее улыбка выбила из-под ног почву, и Лили, сжав руку в кулак, улыбнулась сильнее, чувствуя, как ее непринужденное выражение лица просто идет по швам. «Дрянь!» — прокричало что-то внутри, но Лили молчала, улыбаясь скромно, боясь, что еще чуть-чуть, и она вцепится ей в волосы.

Потому что тему семьи поднимать не мог никто. Потому что лишь только при мысли об отце, у нее внутри просыпался чудовищный ураган.

— О Мадлен, — неловко протянула Роза, бросив цепкий взгляд на кузину. «Подавись своей жалостью, ничтожество». — Сердце Лили билось сильно-сильно, и она, пролепетав быстрое «пока», тут же вышла из помещения. Каждый шаг давался по-особенному трудно. Казалось, что пол просто уходит из-под ног, и она не чувствовала ни его, ни своих ног. Потому что там внутри, где, должно быть, и было сердце, у нее не было ничего, кроме адовой боли.

И дышать с такой ношей становилось вдвойне трудней. Так можно ли с такой травмой пытаться найти слабые места других?

«Тебя уничтожат, Лили Поттер».

И сейчас она была в этом отчего-то уверена.

* * *

С каждым секундой, проведенной возле Мэри и Элен, Лили чувствовала, как задыхается. Что-то внутри нее не давало покоя, какая-то тревожность просто уничтожала всю ее безмятежность, и попытки делать из себя непробиваемое дружелюбие проваливались тут же, стоило ей только попробовать нацепить улыбку на уста.

Она сидела в Большом зале и давилась овсяной кашей, думая, что ее тошнит просто от всего: перед глазами была мерзкая улыбочка Мадлен, равнодушно-высокомерный Малфой, и Лили хотелось взвыть. Потому что эти слизеринцы уничтожали с трудом выстроенное спокойствие внутри. Потому что они, казалось, знали что-то такое, о чем было даже ей невдомек.

— О, почта! — радостно воскликнула Элен, и Лили, бросив на нее раздраженный взгляд, прикрыла глаза.

Ей никто не посылал письма. Джеймс был занят своей карьерой в квиддиче, Альбус — прокрастинацией, а отец… его писем она видеть не хотела. Что-то внутри нее начинало взрываться от ненависти только при одном упоминании Гарри Поттера, и она ничего не могла поделать: Лили Поттер просто ненавидела своего отца.

Она вообще ненавидела всю свою семью. Бабушка была легкомысленной, неискренней, добродушной старой стервой, которая, на самом деле, делила внуков на любимых и не очень. Лили знала это отчетливо хорошо по Альбусу: мальчишка, попавший на Слизерин, они осуждали его, не говоря об этом открыто, но глаза… о, в них было написано все.

Хуже Молли, пожалуй, был лишь дед. Он, помешанный на магглах, казалось, просто сходил с ума, сидя в своем гараже, перебирая проводки и какие-то металлические штучки. И речи его, наполненные бессмысленным обожанием и поклонением, всегда вызывали у Лили лишь неприязнь, странное омерзение.

Вся ее семья, состоявшая из победителей и творцов нового мира, была глупой, невежественной кучкой уродов, которые, говоря о равенстве и справедливости, готовы были уничтожить любого, кто пойдет не по их шаблонам. Не поэтому ли Лили никогда не сближалась о своим многочисленными кузенами и кузинами? Если бросить взгляд вокруг, кругом будут одни только рыжие головы, и Лили ненавидела их. Настолько, что никогда не пыталась подружиться. И единственной, с кем она поддерживала хоть какое-то общение, была заумная Роза Уизли. Жалкая, заурядная, слишком примитивная. Она как будто и была создана для того, чтобы ее использовали.

— Лили, кажется, тебе пришло письмо, — тихо пролепетала ей на ухо Элен, а потом протянула запечатанное письмо.

Лили скривилась, с явной неохотой выхватила его из ее рук, а потом медленно проскользила взглядом по этому бледному лицу напротив: ее план шел вполне успешно. Лили знала, что Фолкнер заинтересовался Элен — об это говорили его быстрые взгляды в коридорах и в Большом зале; постоянные их пересечения в Библиотеке, куда Лили ходила вместе с Спинетт каждую субботу. Наблюдая за их жалким флиртом, Лили понимала, что цель поражена. Однако знала об этом и Мэри, которая, презрительно кривя губы, как-то странно то и дело смотрела на Лили, и та боялась, что ей все известно. Потому что Мэри Томас была действительно профессиональной стервой. И такая вполне могла уничтожить Лили, а предупреждения Малфоя… резко махнув головой, Лили перевела взгляд на письмо, и замерла. Потому на нем было выведено мелким, неразборчивым почерком: «Гарри Поттер».

Резко вскочив, Лили сжала сильнее нужного конверт в руках и с улыбочкой на устах посмотрела на Мэри, которая подозрительно косилась на Лили:

— Ой, это от папы! Пойду немедленно почту его!

Томас передернула плечом, и Лили, не дожидаясь от нее никакой более-менее понятной реакции, резко схватила сумку и быстро пошла вдоль коридоров, ощущая, как ненависть заслоняет ей все.

Никто не знал, что Лили ненавидит своего отца. Все думали, что Поттеры — это идеальная семья, опираясь на них, можно было бы написать тысячу пособий о том, как нужно жить. Им завидовали, в них плевались, но никто не смел не уважать их. Почему? Поточу что Поттер — это вершина. Это то, что тебе дано с рождения, и никто бы и подумать не мог, что все это — иллюзия. И что все пошло наперекосяк тогда, когда Джиневру Поттер, жену национального героя, убили посередине дня.

Лили остановилась. Вздохнула тяжело, чувствуя, как легкие отдают свинцом, как к глазам подступают слезы, а потом, с ненавистью поглядев на конверт, рассмеялась тихо, отчаянно, совсем не боясь, что ее кто-то заметит.

Потому что ненависть убивала Лили Поттер. Притворяясь милой, хорошенькой девочкой, она пыталась уничтожить внутри себе самое главное — свою боль. И всякий раз, когда отец давал о себе знать, внутри нее просыпалась такая лавина ярости, которая сносила всякие маски.

Гарри Поттер делала ее уязвленной. Приходя иногда в школу, чтобы повидаться с ней… на самом деле же ему было плевать! Лили могла поклясться в этом: он искал в лице своей дочери ее черты, и это бесило. Доводило до ручки.

Впрочем, об их конфликте обществу не нужно было знать. Лили понимала, она никто без своего отца, та же Мэри бросит ее тут же, когда поймет, что не сможет с помощью нее подобраться к новой элите магического мира. Потому она так отчаянно клеила улыбку, потому делала вид, что исключение Альбуса совсем не влияло на нее. Потому что ее семья — ее слабость. И Лили мечтала откреститься от этой фамилии любым образом, хоть поспешно выйдя замуж, но в то же время осознавала, что просто не сможет. Ведь Поттер в этом изглоданном мире не просто фамилия. Это статус, дойти до которого вряд ли получится своими силами.

— Эй, Лили Поттер! — раздалось громкое, и Лили, резко вскинув голову, не забыв нацепить на свое лицо безобразную, добродушную улыбку, медленно развернулась, увидев перед собой разъяренную Ребекку Берк, которая, тяжело дыша, смотрела на нее с непередаваемой ненавистью: — Что ты за сволочь такая, распустила слухи, чтобы тебя пожалели, а меня затравили! Посмотри, что ты сделала?! — она ткнула пальцем в свое лицо, которое было покрыто мелкими царапинами. Только сейчас Лили заметила, что вся она была словно облита чем-то, и ее идеально уложенные волосы поблескивали от искусственной седины. — Что ты вообще творишь?!

Голос ее сорвался, и лицо ее в подтеках и царапинах, красное, такое жалкое, скривилось от боли и жалости к себе. Ребекка Берк выглядела как недобитая жертва саранчи, и не вызывала ничего, кроме надменного снисхождения. Внутренне усмехнувшись, Лили нацепила на себя грустную улыбку, и ее презрение выдавали лишь суженные глаза, которые пронзали Берк. Уничтожали.

«Давись от жалости к себе, идиотка, — думалось ей, когда она смотрела на эту хрупкую девчушку. — И помни о том дне, когда ты решила попробовать переплюнуть меня».

— Мы любим друг друга с Годриком, любили давно, — взвыла она, взмахнув рукой, приковывая к себе внимание толпы. Люди смотрели на нее неодобрительно, и Лили, содрогаясь внутренне от собственной радости, невозмутимо наблюдала за ее эмоциями. Это было неизбежно. Она пошла против Лили Поттер, милой девочки с Гриффиндора, которую любили учителя и одноклассники, которая помогала каждому, стелилась подо всех, чтобы в итоге общество встало на ее сторону. Чего хотела Бэкки? Пощады? Такого слова Лили не знала. — Даже когда вы были вместе, я любила его и знала, что он будет моим! Ты! Тебе никогда не было до него дела, перестань ломать комедию! Я знаю все — Годрик постоянно жаловался мне, что ты совершенно не уделяла ему внимания, вы даже так и не переспали! Ты просто использовала его репутацию, играла им, когда… когда я…

Тяжело дыша, Бекки выглядела такой ничтожной, что, будь Лили хоть на грамм жалостливой, она бы точно прониклась к ней симпатией. Или сочувствием. Но только Поттер было плевать. Лили мечтала окунуть ее с лицом в лужу той мерзости, причиной которой она и являлась.

— Эй, Бекки, — тихо прошептала она, понурив голову. Лили знала, чувствовала все эти взгляды на себе и понимала: нужно играть. Делать вид, будто ей действительно больно. Потому, наверное, она, склонив голову, прикрыла глаза, чувствуя, как внутри по-настоящему что-то ломается. Корчится от страданий. Может, в истории с Годриком все было не совсем так, как она думала? — Успокойся, я ничего не делала. Это не моих рук дело. К тому же, ты же знаешь, я не осуждаю вас за ваши отношения, мне просто больно было осозна…

— Да что ты говоришь, тварюга? — взвыв, Берк быстро преодолела расстояние между ними и болезненным взглядом посмотрела на нее в упор. — Ты специально рассказала всему Хогвартсу о нас. Ты, Лили Поттер, гребаная фальшивка, тебе место следом за братцем на помойке магического мира. Вы, Поттеры, вообще забываетесь в последнее время. Думаете, все позволено? — рассмеявшись, Берк, сверкнув глазами, бросила на нее такой взгляд, что Лили мысленно вздрогнула: — Твою мамашу убили так же убого и жалко, как последнюю шлюху в подворотне. Не боишься, что тебя ждет такая же судьба? Кажется, по уровню развратности вы схожи: твоя мать была ничтожной, меркантильной женщиной, ухватившейся за Поттера, как за мешок с золотом…

— Заткнись, — прошипела Лили, сжав руку в кулаке, чувствуя такую гремучую смесь, что боялась даже представить, на что она была способна: о, Лили могла убить ее прямо сейчас.

— …И ты не лучше своей меркантильной мамаши. Бегаешь за призванием и репутацией, а втихаря, наверняка, тоже сидишь на наркотиках, как твой братец. Ты же такая же, да? Ты такая же, как твой брат!

Ярость с такой силой накрыла Лили, что, не сдержавшись, она, взмахнув рукой, зарядила громкую пощечину, чувствуя, как горит рука и сердце и как внутри у нее сквозь сознание прожигается лишь одно только слово: «месть».

«Твоя мать — жалкая шлюха».

— Нет! — крикнув громко, Лили тут же дернула Берк за подбородок, заставляя смотреть на себя. Ненависть вышибала последние мысли о собственном имидже и выстроенном образе, и она совершенно не боялась того, что прямо сейчас ее маска трескается, крошится на кусочки, обнажая ее настоящее лицо, которое искажалось от лютой злобы. — Ты что говоришь, идиотка?

— А что, не правда? Ну, давай же! Примени ко мне Непростительное! Ведь ты такая же испорченная, как и твой брат. Спорю, ты знаешь даже больше, чем он!

«Твою мать убили посреди дня».

Вздох. Лили тяжело задышала, широко распахнув глаза, видя, с каким сумасшедшим весельем смотрела на нее Берк, не мигая.

«Ты такая же, как твой брат».

Выдох. Легкие сжались, когда хватка ее стала лишь сильней. И сквозь бурю эмоций, явственнее всего была ненависть, которая поглощала ее в свои недра, выворачивала наизнанку.

«Ты, мать его, чернокнижница. Лили Поттер. Солнечная гриффиндорка с несолнечными мыслями. Ты их ненавидишь, так убей!».

Лили резко схватила палочку, не думая ни о последствиях, ни о собственной безопасности, а потом, почувствовав вдруг холодный, проницательный взгляд Скорпиуса Малфоя, который она не могла ни спутать ни с чем, Поттер замерла. Нервным движением повернув голову, Лили внимательно посмотрела в его бледное лицо, чувствуя страх и некоторый ужас. Палочка была в руке, секунда — и она точно убьет Берк, но только эти серые глаза… они смотрели так насмешливо и надменно, словно говоря ей: «Ты тупая дура, Лили Поттер. Что ты делаешь, в конце-то концов?»

Лили стояла и смотрела в его глаза, чувствуя, как земля просто уходит из-под ног, потому что боль, огромных размеров боль, вырывалась наружу, травила ее внутренности. Лили Поттер была отравлена. Она думала о своей матери и видела вокруг лужи крови, ощущала, как вьется внутри нее что-то, уничтожающее, заставляющее ее смотреть в зеркало и искать в нем черты своей матери.

Лили ненавидела своего отца. Ненавидела свою семью. Ненавидела одноклассников, школу. Но больше всего — свою жизнь, потому что у нее не было ничего. Она — никто. Лицемерка. Фальшивка. Святая Поттер. Солнечная. Кто ты есть?

— Берк! — Лили вздрогнула, когда услышала его голос. Годрик Томас, стремительно подходя к ним, резко встряхнул Бекки, которая, давясь слезами, с какой-то мольбой посмотрела на него. Но Годрик молчал, сжав с силой ее ладонь, прожигал ее своим взглядом, словно пытаясь образумить, а потом, приподняв голову, посмотрел на Лили в упор.

Что-то внутри никак не могло успокоиться. Она только смотрела в эти знакомые глаза, чувствуя, что еще чуть-чуть и какие-то запретные чувства вырвутся из нее, выплеснутся наружу. Потому что глядя на него, Лили не думала о том, что использовала его. Она лишь понимала, что, кажется, все это время он действительно ее интересовал.

Резко махнув головой, Лили развернулась, стремительно покидая коридоры, не обращая внимания ни на кого. Слишком много озарений, слишком много боли. Она физически не могла больше стоять напротив этих лицемерных жалостливых улыбок и осознавать, что сама себя водила за нос. Пытаясь выдать Годрика как объекта выгоды, Лили завралась так сильно, что не заметила, как действительно привязалась к нему. Не потому ли ее так бесило, что он бросил ее? Изменил с этим ничтожеством, Бекки?

Тряхнув головой, Лили стремительно шла мимо говорливых портретов, думая лишь о том, как ненавистно ей все то, что она видит перед собой. И как в попытках скрыть свои чувства, она лишь упала на самое дно. Может, Скорпиус был прав? Может, лицемерие — это не сила?

— Лили. — Ее резко схватили за руку и развернули к себе. В голове пролетела мимолетная мысль, что она бы очень обрадовалась, ели бы это был Малфой, но нет. Перед ней стоял Годрик Томас с каким-то странным выражением лица. Словно ему было неловко и больно одновременно. — Не слушай эту тупую суку, она такой бред несет.

— С этой тупой сукой ты мне изменял, — злобно прошипела Лили, забыв о всех своим масках. Внутри была так больно, что… впору было взреветь и сломаться. Но она же сильная, да? Она же выстоит.

— Лили… — протянул он удивленно, слегка сузив глаза, а потом, приблизившись ближе, он сильнее сжал ее руку в своей, и как бы Лили ни пыталась вырываться, ничего не выходило. Он как будто сковал ее в цепи. — Ты… я тебе нравлюсь, действительно нравлюсь?

— Пошел ты к черту! — яростно прошипела Лили, и в тот же момент он, нагнувшись, резко поцеловал ее, оттянув нижнюю губу, слегка покусывая ее. Его поцелуй был яростный и слишком эмоциональный, из-за него не хватало воздуха и весь мир будто переворачивался с ног на голову, но какие бы сильные эмоции ни теплились в ее душе, она не могла ему позволить зайти так далеко.

Резко оттолкнув его от себя, Лили, воспользовавшись его замешательством, вырвала наконец свою руку, и, попятившись назад, резко, с горечью и ядом прошипела, чувствуя какую-то дикую смесь любви со всепоглощающей ненавистью:

— Ты что творишь?!

— Мы можем начать все сначала, — быстро заговорил он, и глаза его лихорадочно бегали с предмета на предмет. Он весь — набор лицемерия и убогости, жалкий, ничтожный Томас. Он хотел быть с ней, потому что за все это время она не позволила ему продвинуться дальше поцелуев? Потому что для него она — это вершина, на которую так не получилось взобраться?

— Ты, похоже, не понял, Томас, — холодно процедила Лили, чувствуя, как еще секунда, и она точно взорвется и выскажет ему то, о чем будет жалеть. Потому что любая искренность в этом мире стоит слишком дорого. Рано или поздно за нее придется платить. — Я ненавижу тебя. Всем своим сердцем. Ты прекрасная партия для этого ничтожества, Ребекки Берк. Вы потрясающая пара! Так катись к ней. И никогда, — слышишь? — никогда не смей больше подходить ко мне и уж тем более целовать. Мне противно.

Идя вперед, Лили думала лишь об одном: она хочет их всех уничтожить. Взять и просто-напросто разорвать на кусочки. Потому что ненависть, снося границы, тормошила между тем и внутреннюю боль. Ребекка Берк, Годрик Томас, Мэри Томас, Скорпиус Малфой, Мадлен Селвин. Она их всех уничтожит, растопчет, сотрет в пыль. Никто больше не посмеет лезть к ней в душу, никто не посмеет заставлять ее чувствовать всю ту боль, из раза в раз напоминая тот день.

«Мама!».

Сердце рухнуло, когда Лили стояла в гостиной Гриффиндора и внимательно смотрела на огонь, а потом вдруг осознала, что в руках у нее по-прежнему письмо. От отца. Безразличного ко всему, убитого отца. Как же она ненавидела его за слабость! За то, что он так и не мог стать поддержкой своим детям!

Взревев громко, Лили разорвала письмо в клочья, а потом, сверкнув яростно глазами, кинула клочки бумаги в камин, с каким-то незыблемым наслаждением наблюдая за тем, как они тлеют в огне, как постепенно превращаются в пепел.

Только спокойствия внутри больше не было. Была лишь огромная, размерами с космос, рана, от которой ни покоя, ни наслаждения — одна только боль. Так не потому ли она стала той, кто есть сейчас? Не вина ли обстоятельств в том, что она стала такой лживой, в чем-то убогой, п-у-с-т-о-й?

Лили не знала.

И что-то подсказывало, что ответы на эти вопросы совсем не понравятся ей.