Изгои (джен)

Увидев лежащего на коврике у входной двери Мальсибера, Мэри остановилась в некоторой растерянности, а потом неуверенно его окликнула. Он не отозвался, и когда она подошла и наклонилась, хмурясь, кажется, не зная, как себя вести, он открыл глаза и, поймав её руку, резко сел и притянул Мэри к себе. Секунда — и она оказалась сидящей на его коленях.

— Ты шутишь! — воскликнула она с притворным недовольством.

— Да, немного, — признал он. — Это плохо?

— Да ну тебя, — она слегка его ударила. — Дурацкая манера. Отпусти меня, — она поднялась, опираясь на подставленную им руку и позвала нетерпеливо: — Ну идём! Ты ведь хотел в гостиную.

Он легко поднялся, думая, что ничего уже не хочет… да и, впрочем, прежде не особенно хотел. Чего бы Ойген действительно желал — это понять, навсегда ли он утратил вместе со способностью ощущать партнёршу возможность флиртовать с взаимным удовольствием, или ему попросту не повезло с объектом. Мысль о том, что женщины такого типа прежде никогда не попадали в орбиту его внимания, давала ему некоторую надежду — так же, как и болтовня с девицами на новой работе. Да, конечно, что, что было между ними, даже флиртом нельзя было бы назвать, но всё же это лёгкое общение было более похоже на то, к чему он привык когда-то. С Мэри же он постоянно словно пробивался сквозь кисель — плотный, комковатый и холодный.

Но деваться было некуда: если бы он был один, или будь бы Рабастан здоров, Ойген даже и не начал бы подобное, но сейчас Мэри была их общим билетом в будущее, упускать который только потому, что они с ней так фатально не совпали в представлении о том, как следует ухаживать, было глупо.

— Я сейчас, — сказал он, направляясь в ванную, провожаемый внимательнейшим взглядом. Вымылся он дома, понимая, что просить о чём-нибудь подобном — учитывая, сколько стоила вода, к чему он до сих пор никак не мог привыкнуть — будет попросту невежливо, но не мог же он хотя бы рук не вымыть после лондонской подземки!

Когда он вернулся из ванной, Мэри в гостиной не было, и ему оставалось лишь ждать. В комнате, кажется, ничего не изменилось… хотя нет — кажется, у дивана прибавилось пакетов. Впрочем, он вполне мог перепутать, да и какая разница? Зато диван был полностью свободен — а пакеты… это даже кстати.

Мэри, наконец, вернулась — принаряженная, на сей раз в короткую юбку чёрного атласа и полупрозрачный топик с рукавами. Ткань имитировала узоры змеиной кожи, и Ойген вздрогнул. Пожалуй, после нескольких лет рядом с Лордом и его жуткой змеи он с трудом мог представить что-нибудь менее эротичное, и даже будь Мэри в чёрном халате с капюшоном а-ля дементор, эффект вышел бы куда слабей. Видневшейся же под топиком чёрный лифчик лишь добавлял этому наряду гротеска. И нервный смешок едва не сорвался с губ Ойгена, но Мэри не дала ему даже рта раскрыть:

— Ну теперь это уместно? Да?

— Конечно, — что он мог сказать ещё? А главное, зачем? Что это изменило бы? Люди не меняют свои вкусы только потому, что кто-то что-то им сказал. Разве что их в самом деле интересует мнение этого кого-то в данной сфере — но Мальсибер был вполне уверен в том, что это не тот случай.

Мэри подошла к нему и уселась на колени лицом к Ойгену — и, обняв его за шею, потянулась к его губам. Он подался вперёд — и…

Если бы от неё хотя бы не так резко пахло сигаретами, думал он, целуясь и стягивая с неё узкий, плотно сидящий топик. В остальном он просто представлял, что это их игра, и Мэри находится под оборотным зельем, а на самом деле выглядит совсем не так. Это просто шутка, розыгрыш — в конце концов, чего они только ни вытворяли на последнем курсе! Некоторые вещи он до сих пор вспоминать отказывался. В конце концов, она, по крайней мере, женщина!

Вот только резкий запах сигарет рушил ему всю игру. Во-первых, он Мальсиберу не нравился, а во-вторых, забивал всё остальное, и прежде всего — свой собственный, женский запах Мэри. Может, он бы Ойгену и не понравился, но он сомневался, что тот мог быть хуже этой дряни. А ведь сигареты тоже существуют разные, и далеко не все из них так омерзительно воняют. Если они будут вместе жить, он должен попытаться убедить её хотя бы поменять их…

…Наверное, обрушивать на них коробки было всё-таки не самой блестящей идеей, подумал Ойген, когда обвал закончился. Он, конечно, постарался рассчитать, куда рухнет основной массив, и, как оказалось, сделал это вполне успешно — и всё же им с Мэри досталось. Когда всё затихло, Мэри, которую Ойген опрокинул на пол и прикрыл собой, прошептав «Боже мой!» — разрыдалась, а он начал осторожно выбраться, стараясь не слишком сильно опираться на неё.

— Там было что-то хрупкое? — сочувственно спросил он, наконец, освободившись — и чихнул. Обвал поднял в воздух столько пыли, что у Мальсибера чесались и глаза, и нос, и отчаянно хотелось вымыться немедленно. Но, наверное, придётся подождать до дома… в любом случае, сначала следовало успокоить Мэри, у которой, кажется, начиналась истерика. — Ну что ты, — ласково и утешающе проговорил он, гладя её по вздрагивающим плечам, по которым под его рукой грязными разводами размазывалась пыль. — Что ты так расстраиваешься? Это просто вещи… там было что-то важное и ценное?

Она никак не успокаивалась, и он, сдавшись, встал и, как был, голым пошёл в ванную, где позволил себе всё-таки воспользоваться душем — правда, очень-очень быстро. Так же быстро вытерся, взял сухое полотенце, пошёл на кухню, налил в чашку воды и вернулся в комнату, где застал прежнюю картину. Отыскав свои вещи под валяющимися рядом с диваном коробками и одевшись — потому что снова пачкаться в пыли он совершенно не желал, да и продолжения их… развлечений не планировал — Ойген присел рядом с лежащей на полу Мэри, с заметным трудом помог ей приподняться и, накинув ей на плечи полотенце, поднёс к губам чашку и велел:

— Пей.

У него слегка кружилась голова, и перед глазами стояла картинка совсем других магглов, точно так же лежащих в пыли у его ног. Вот только теперь у него в руках была не палочка, а чашка.

Наверное, он должен было бы что-то чувствовать к ней… жалость? Да, пожалуй — и, возможно, он даже ощущал что-то такое. Или же ему казалось так, потому что от стоящей внутри него тишины Ойгену было несколько не по себе.

Мэри послушалась, и выпила всю воду — и тут же закрыла лицо руками и глухо прошептала:

— Уходи, пожалуйста.

— Давай я помогу тебе прибрать здесь, — предложил он мягко. — В конце концов, я тоже виноват… мне жаль. Там было что-то ценное?

— Не знаю, — вдруг призналась Мэри. — Я не помню. Я не помню, что здесь. Я их так и не распаковала.

— Не распаковала? — переспросил он, пытаясь взглядом разыскать хоть что-то из её одежды. Безуспешно: коробки полностью погребли под собой диван, на котором та осталась.

— С тех пор, как переехала, — ответила она.

— А почему? — спросил он ласково.

— Не знаю. Не смогла, — она прерывисто вздохнула. — Я открываю их — и вижу, что там этого нет… и вон того… и я…

— Ты вспоминаешь мужа, — Ойген понимал, что должен ей сочувствовать, и он хотел бы этого, но внутри у него была лишь тишина.

— Он… он обокрал меня, — сказала она неожиданно решительно и зло. — Он просто обокрал меня, когда уехал. Я… у нас была квартира… у него. Я думала, она ему принадлежит… А он, как выяснилось… в общем, я уехала и развелась. И вот… я просто не могу.

— Тогда зачем ты их хранишь? — спросил он, помолчав.

— Да потому что там всё! — воскликнула она. — Всё, что у меня есть! Одежда, вещи… всё, понимаешь? От посуды до компьютера! Я не могу всё это снова покупать — это стоит… я даже не знаю, сколько!

— Но, — он не сразу сумел подобрать слова. — Но ведь ты всё равно не пользуешься ими… погоди. Но ты же во что-то одеваешься, на чём-то спишь?

— Ну да, — она кивнула. — Но у меня вещей совсем немного… там комнаты пустые наверху. У меня даже кровати нет — один матрас. Просто на полу… но знаешь, я даже привыкла…

— В принципе, это удобно, — не стал спорить он. — Но я не понимаю… впрочем… Раз оно всё равно обрушилось, давай хотя бы поглядим, что там? По крайней мере, эти вещи будут у тебя теперь ассоциироваться с обвалом, а не с бывшим мужем, — пошутил он — и Мэри… рассмеялась:

— Наверное. Давай посмотрим, правда… Я только… я сейчас халат надену.

Она встала, завернувшись в слишком короткое для этого полотенце, что её, похоже, ни капли не смущало — и он, провожая её взглядом, думал, что она даже в юности красивой не была, и ему пришлось себе напомнить, что ей нет ещё и тридцати.

…В коробках оказались тряпки: одежда и постельное бельё, а ещё мягкие игрушки, при виде которых Мэри быстро помотала головой и прижала к глазам тёмные от пыли пальцы:

— Не могу их видеть! Не могу. Он дарил мне их… на каждый праздник… здесь все пять лет…

— Так избавься… — начал было Ойген, но она воскликнула:

— Я не могу! — она вцепилась в борт коробки, наверху в которой лежал большой розовый заяц. — Ты… ты не понимаешь. Не могу! Это… это память! О нас с ним… о нём… и…

— Ты встречаешься со мной, — перебил он.

Мэри осеклась и, вздрогнув, уставилась на Ойгена. Она смотрела… кажется, испуганно, но он не был в этом уверен: она слишком волновалась, чтобы выражение лица можно было однозначно трактовать.

— Встречаюсь? — полувопросительно повторила она.

— Мне казалось, да. Я ошибаюсь? — спросил он.

— Н-нет, — медленно проговорила Мэри, глядя на него во все глаза.

— Мне неприятно знать, что ты хранишь его подарки. И что они тебе так дороги, — сказал он. Не потому, что ему на самом деле было до этого дело — но ведь нужно было как-то сдвинуть эту ситуацию.

— Ты хочешь, чтобы я их… выбросила? — её голос дрогнул.

— Их можно для начала запечатать и убрать подальше, — предложил он. — Так, чтобы они не попадались на глаза. У тебя есть скотч?

— Нет, — она даже помотала головой для убедительности.

— Тогда просто сложи всё в коробки, и я их отнесу наверх, — решил он — и она послушалась.

За два последующих часа они успели разобрать едва ли не половину гостиной. Каждую коробку Мальсибер относил наверх, в ту комнату, что служила Мэри спальней, и которая была на удивление пуста. Здесь не было ничего, кроме матраса посредине, горки вещей рядом с ним, большого встроенного шкафа и тянущегося вдоль едва ли не половины стены комода. Мальсибер носил коробки, а Мэри вешала в шкаф и раскладывала в комод вещи — и когда Ойген сказал, что ему уже пора, она расстроенно спросила:

— Как, уже?

— Почти, — он глянул на свою Нокию. — Давай, я принесу тебе сюда оставшиеся коробки? Или ты уже ложишься?

— Нет, — она азартно помотала головой. — Принеси, пожалуйста! А завтра ты зайдёшь ко мне? После смены?

— Да, могу на пару часов, — кивнул он. — Но тебе придётся покормить меня, — добавил он шутливо. — Я буду голоден после работы.

— Я покормлю! — пообещала Мэри — и он отправился таскать коробки.

Домой Ойген почти летел: он сам не ожидал подобного эффекта от своей затеи. Он рассчитывал на то, что, может, сможет убедить её хотя бы по чуть-чуть начать уборку — но раз она вдруг так загорелась, это следовало поддержать. Что ж, значит, он в ближайшие недели половину вечеров будет изображать из себя грузчика. За ужин. Впрочем, говорят, совместная работа сплачивает…

Даже если с переездом ничего не выйдет, вдруг подумал Ойген, по крайней мере, он сможет записать себе в актив один по-настоящему хороший поступок. Эта мысль его развеселила, и ему едва ли не впервые с момента выхода из Азкабана захотелось просто пробежаться. Пусть даже завтра его тело объяснит ему, что возить посылки не тяжелей дюжины фунтов и таскать по лестнице коробки — не одно и тоже.