Изгои (джен)

Эти несколько произнесённых Рабастаном слов словно бы открыли в Мальсибере второе дыхание. Мир опять казался ему солнечным и дружелюбным, и лето лишь поддерживало это ощущение. С Мэри Ойген помирился тем же утром, и не только потому, что это было правильно: он в самом деле не считал выброшенный ужин стоящей внимания проблемой. Однако же с таким подходом нужно было что-то делать.

Мэри он будить не стал, как не стал готовить завтрак — просто сел на кухне, сделав себе чай, и ждал, покуда она спустится. А когда она пришла, сказал, не поднимаясь ей навстречу:

— Доброе утро.

— Доброе! — она явно ему обрадовалась и спросила шутливо: — А где мой завтрак?

— Там же, где мой ужин, — спокойно отозвался он.

Мэри сникла и, подойдя к нему, остановилась в шаге, словно бы наткнувшись на его прямой и твёрдый взгляд.

— Я же извинилась, — проговорила она, наконец.

— Мы с тобой не договаривались о том, что ты можешь, разозлившись, выбрасывать мою еду, — жёстко сказал он. — И если в прошлый раз это был подарок, и ты просто испортила мне настроение, то в этот раз продукты были куплены. И приготовлены — а это время и моя часть домашней работы. Это примерно то же самое, как если бы я, разозлившись на тебя, разбил тарелки, а затем вытряхнул пылесос на ковёр в гостиной. Как ты отнеслась бы к этому?

— Мне надо собираться, — она обхватила себя руками. — Если ты не будешь делать завтрак, пусти, я бутерброды сделаю. И кофе.

— Неприятно, да? — спросил он мягко. — Когда тебя голодным оставляют? Мэри, мне не нравится, что ты распоряжаешься моими вещами. Мне не нравится приходить домой и обнаруживать, что приготовленная еда выброшена. Мне в принципе не нравится, что ты её выбрасываешь — у вас, у англичан, — он усмехнулся, — возможно, это принято, но в Ирландии так не делают. Мы ещё помним, что такое голод. Но главное, — он встал и подошёл к ней, — я не понимаю, что с тобой произошло. И где та женщина, что собирала мне еду с собой. И что отдала мне свои лекарства. Мэри, что произошло?

— А что я ещё могу сделать? — спросила она неожиданно тоскливо. — Я вижу, как они на тебя смотрят… и как ты улыбаешься им. И понимаю, что… а потом эти цветы — ни с чего совсем… и… мне хотелось сделать тебе больно. Так же больно, как ты мне. И как ещё?

— Это я могу понять, — сказал он мягко.

— Откуда мне знать было, что у тебя праздник? — она сжала задрожавшие губы.

— Ниоткуда, — согласился он. — Давай договоримся, что если ты так сделаешь ещё раз, я перестану готовить еду заранее. Будешь ужинать за полночь — ну, или как прежде, бери еду в кафе.

— Мы договорились, что готовишь ты, — прошептала Мэри.

— Но мы не договаривались, что ты будешь это выбрасывать. Мэри, есть много других способов выражать неудовольствие — например, словами. Тебе не в чем упрекнуть меня, — он положил ладони ей на плечи. — Нельзя наказывать другого за выдуманную вину, — он тихонько покачал головой. — Скажи, ты стала бы терпеть такое? Если бы я стал обвинять тебя в изменах?

— Тебе не за что, — она отвернулась и уставилась куда-то в угол, но не стала отстраняться.

— Тебе тоже, — он очень осторожно погладил её плечи. — Я ведь обещал уже. И потом, — добавил он веселее, — тебе же ведь наверняка доносят обо всём, что происходит.

Её губы невольно дрогнули, и она тут же покраснела. А потом уткнулась лбом ему в плечо и проговорила:

— Я никому не дам больше себя обманывать.

— Поверь, это не лучший способ, — он засмеялся. — Голод стимулирует воображение и убивает совесть. Поэтому, — он обнял её, и она тоже обхватила его подмышками, — сегодня всю еду готовишь ты. И рассказываешь новости о Саффи⁽¹⁾ — ты знаешь, я за неё болею, но что-то упустил совсем из вида.

— Я не умею, — буркнула она с заметным облегчение.

— А я научу, — он разорвал объятье и, продолжая улыбаться, открыл дверцу холодильника. — Впрочем, я точно помню, как ты кормила меня прекрасной яичницей. Начнём с неё. Напомню: берёшь яйца…

Пока она жарила яичницу и делала им бутерброды с сыром, они с Ойгеном перешучивались, а он вспоминал, как она неумело и нелепо замахнулась на него — и как долго потом тёрла своё запястье и как жаловалась. Так, слово в попытке избежать извинений попыталась превратиться в жертву. Наверное, это срабатывало с её мужем, или, может быть, с родителями. Это Ойген понимал, но что-то в их разговоре не давало ему покоя. Словно бы он что-то упустил, что-то важное, к чему он близко подошёл — а оно проскользнуло мимо.

Когда Мэри ушла, Ойген пошёл в ванну и довольно долго там стоял, внимательнейше изучая своё отражение и пытаясь вспомнить, в какой момент махнул рукой на ежедневное бритьё и отпустил бороду. Кажется, тогда он заболел — и как раз начал встречаться с Мэри. А ещё раньше он позволил себе забросить бритьё Рабастана — и с этим пора было что-то сделать. Нет, он не имел ничего против бороды, усов и вообще любой растительности на лице — но он лично ведь не собирался ничем таким обзаводиться. Это был шаг вниз — и, пожалуй, пора начинать движение в другую сторону. Обратную.

Только бритву купить нужно: старую при переезде Ойген выбросил. Или, может быть, вообще о ней не вспомнил.

И каким же наслаждением был для него сам процесс бритья! Само ощущение скольжения по коже лезвий — и та лёгкость, что осталась после этого. И гладкость кожи под рукой, и ощущение прохлады или солнечного жара — в тот день Ойген, кажется, ходил, бесконечно вертя головой и подставляя лицо то под ветер, то под лучи солнца. Он даже чувствовал себя иначе: сильней, моложе и уверенней в себе. И это помогало и в работе, в которая, казалось, воплощала принцип: «Чем больше я узнаю — тем меньше знаю». Стоило ему научиться создавать простейшие веб-страницы со схемой проезда, адресами и телефонами, как он начал приглядываться к чему-нибудь посложнее — для начала к тем, в которых было хотя бы несколько страниц и нормальное меню, которое не нужно копировать по всем страницам вручную.

Так Ойген открыл для себя скриптовые языки.

Его новые приятели ему очень помогали, хотя Ойген и старался обращаться к ним за прямой помощью пореже, в самых сложных случаях. Ему с радостью подсказывали — между ними, впрочем, это было в порядке вещей, и, хотя он пока не мог ответить тем же, он старался делать то, что было в его силах, и развлекал их, и старательно играл роль «души компании», что ему отлично удавалось. Тем более, что он был старше, и причём намного: никому из них не было ещё и тридцати, и жизненного опыта у него было побольше, пусть и довольно специфичного. Но главным достоинством Ойгена было умение услышать и понять — и понятно пересказать другим, ну и, конечно, гасить распри, причём последнее выходило у него почти само собой и никаких особенных усилий не требовало.

У них была большая пёстрая компания, куда кто-то постоянно то приходил, то уходил, но постепенно у него там появились хорошие приятели, такие, как, к примеру, Джозеф — высокий худой уже начинающий, несмотря на молодость, лысеть кудрявый пока блондин с длинным лицом. Он был из «технического отдела», обслуживающего сеть кафе Уолша, и поначалу Ойген не понимал, что Джозеф здесь делает. Потому что он умел и знал в разы больше, чем требовала его здешняя работа. Однако ответ оказался неожиданно прост: насколько Джозеф был хорош в работе, настолько же плох в общении. Как-то раз, когда он чинил что-то, а Ойген терпеливо ждал рядом, с откровенным восхищением наблюдая за его действиями, Джозефу позвонили — и буквально на третьей минуте разговора тот сперва начал ругаться, а потом и вообще отключился.

— Дебил косноязыкий, — пробормотал он в сердцах.

— Что стряслось? — сочувственно просил Ойген.

— Да потому что он сам не знает, чего хочет, — с досадой сказал Джозеф. — Он, видишь ли, имел в виду не то. А я как догадаться должен? Скажи мне? И нет сказать сразу — нет, надо дотянуть до сдачи и вспомнить, что «а вот ещё бы пару роликов вставить — но это же быстро?»

— Ну, не знающему человеку так может показаться, — примирительно заметил Ойген.

— А заранее показаться ему не могло? — возмутился Джозеф. — Я их что, ночью декодить должен? А заплатит мне кто? А он только морду удивлённую делает. Действительно, вам что, сложно? Не говоря уже про место на сервере...

— Ну ты объясни ему, — начал было Ойген, но Джозеф только отмахнулся:

— Да ну его в задницу. Пусть ищет другого, не буду я ещё что-то объяснять. Хочешь — забирай, — вдруг хмыкнул он. — Заработаешь.

— Даже не смешно, — засмеялся Ойген. — Где я — и где ролики. У меня софта подходящего нет.

— Да это несложно, не сложней, чем то, что ты ковыряешь на PHP, я тебе книжку дам, — пообещал Джозеф. — Работал с флешом? Этот их новый плеер, за ним будущее!

— Ты слишком хорошо обо мне думаешь, — пошутил Ойген. — Нет, конечно.

— Зря, — убеждённо ответил Джозеф. — Тогда не получится.

У его зазвонил мобильник, но он, едва глянув на номер, сбросил звонок, и Ойген, помолчав немного, осторожно спросил:

— Давай я поговорю с ним? Поспрашиваю, чего он хочет ещё.

— Да он сам не знает, — фыркнул Джозеф.

— Ну вот мы с ним это и выясним, — сказал Ойген, и Джозеф фыркнул:

— Что ты выяснишь? То, чего он не знает?

— Ну дай попробовать, — шутливо попросил Ойген, и Джозеф пожал плечами:

— Ну пробуй, если нечем заняться.

Потом набрал номер, буркнул в трубку: «Объясните всё моему коллеге», — и отдал её Мальсиберу.

Разговор тогда вышел долгий и непростой, но когда, попрощавшись, Ойген отдал трубку Джозефу, тот после окончания разговора поглядел на него привычно сумрачно и сказал:

— Может, мне тебя нанять? За небольшой процент. Будешь с ними разговаривать.

— Давай я лучше иногда буду тебе идиотские вопросы задавать, — предложил Мальсибер. — Нечасто.

— Ну давай, — тяжело вздохнул Джозеф. — Надумаешь учиться — приходи, посоветую чего, — пообещал он неожиданно — и вновь уткнулся в открытые компьютерные внутренности.

— Я и так учусь, — заметил Ойген, и в ответ услышал только фырканье.

Тем временем, сайт, сделанный дядюшке мисс Мэшем, неожиданно принёс Ойгену ещё пару заказчиков, которые, в свою очередь, привели к нему других, и довольно скоро у него не то чтобы не стало отбоя от клиентов, но о нём, что называется, узнали — и теперь его доход неспешно, но всё же начал увеличиваться.

Но главным оказалось далеко не только то, что за подобную работу платили больше — чем дальше, тем интереснее становилось ему самому. Это было чем-то сродни магии, словно творишь заклинания — и происходит ровно то, чего ты желал. Ойген даже поймал себя на том, что, обдумывая очередную задачу, держит в руке ручку, словно палочку, и слегка ей помахивает. И только сейчас сообразил, что привычка эта появилась у него не вдруг — напротив, он давно завёл обыкновение держать в правой руке шариковую ручку или карандаш, не выпуская их порой не только у клиентов, ещё в бытность курьером, но и в транспорте. Как палочку… Может, чётки завести? Впрочем, кажется, эта его манера никого не удивляла, а он сам её не замечал — но сейчас, когда он осознал, что делает, ему стало почти больно, однако Ойген впервые не стал запрещать себе об этом думать. Так тоже нельзя. Если прятаться, то прошлое он не отпустит — так и будет вздрагивать, увидев сутану священника или исторический костюм уличного актёра, почти неотличимые от покроя привычных мантий. Нет, если он желает это отпустить, он должен… должен… он не знал, на самом деле, что он может сделать. Но наверняка не прятаться.

Когда те задачи, что Ойген себе ставил, стали усложняться, мощности домашнего компьютера ему стало не хватать: если для кода его было достаточно, то с графическим редактором Ойген только вздыхал. Зато служебный был новее, софт там стоял посвежей, и к тому же лицензионный, да и интернет был куда шустрее, к тому же бесплатный. Иногда ему отчаянно не хотелось уходить домой — но, во-первых, Ойген был по-прежнему привязан к Рабастану, а во-вторых, у него был сменщик, который вовсе не был склонен терять свои часы — и деньги. И всё же его жизнь стремительно становилась лучше, и иногда Ойгену казалось, что он ощущает это физически.

1) Персонаж ситкома «Абсолютно невероятные», известного так же как «Ещё по одной» и «Красиво жить не запретишь». Главные героини сериала Эдина Монсун и Пэтси Стоун — две обеспеченные зрелые женщины, ведущий вольготный образ жизни, злоупотребляющие алкоголем, любящие выкурить косяк, а также примеряющие на себе всё необычные веяния моды. У Эдины есть юная дочь — Саффи, которая неодобрительно относится к поведению матери и пытается вытащить её из регулярных запоев и похождений, но все её попытки оказываются безрезультатными. При этом Саффи считает, что все беды в их семье происходят от Пэтси, которая к тому же её недолюбливает. Но Эдину и Пэтси, лучших подруг ещё со школьной скамьи, не так просто разлучить, и каждое их утро, как и прежде, начинается с опохмела.

Вернуться к тексту