Изгои (джен)

Фотостудию к празднику готовили часть вторника и всю среду, и только Ойгену почти что не довелось принять участия в этой предпраздничной суете, потому что он почти всё это время провёл на встречах с клиентами, почуявшими конец месяца, осень, полнолуние и приближавшийся Хэллоуин. Так что, вернувшись в среду, он застал уже вполне удовлетворительный результат — и восхищённо присвистнул при виде клубящейся по углам паутины и парящих под потолком воронов и летучих мышей, и лежащего на подоконнике огромного чёрного кота, оказавшегося при ближайшем рассмотрении всего лишь силуэтом, вырезанным из картона. Да что окно — преобразились даже стены, на которые кто-то аккуратно приклеил рисунки. На лес — изображение избушки с пылающим костром и зловеще кружащимися над ней летучими мышами, море же украсила воронья стая, стремившаяся к мрачному замку, возникшему на одном из утёсов.

— Если бы мы продавали билеты, — сказал Ойген Джозефу, — мы могли бы прилично заработать. Фантастика! И мне ужасно стыдно, что вы всё это сделали одни.

— У нас тут целых два художника, — фыркнул тот. — Куда ещё и тебя?

— Два? — вот это был сюрприз: Ойген и не знал, что Рабастан тоже во всём этом участвовал. Нет, разумеется, тот был приглашён на вечеринку, и явно собирался там быть — но…

— Ну, вроде бы, это не тайна, — не очень уверенно кивнул Джозеф, и Ойген, видя его смущение, пообещал:

— Я тебя никому не выдам.

Привычно за полночь уходя со смены, Ойген снова поднялся наверх. Всё уже было готово — даже столы, привезенные ближе к вечеру, уже стояли на своих местах, и на них стопками располагалась одноразовая посуда, а под ними — впечатляющие объемы сидра, пива, а так же коробки сока, бутылки с водой, а ещё кола, и кажется, если он верно помнил последние письма, в кабинете должен стоять ящик виски, и одну из бутылок он заранее зарезервировал Уолшу.

Он обвёл взглядом студию — и улыбнулся. Праздник. Первый праздник, который он организовал здесь. Ну хорошо — не он. Не он один. Весь организационный комитет их тусовки хорошо потрудился. Не важно. Всё равно это был праздник — настоящий, даже с костюмами! И самый волшебный из всех. Кроме, может быть, Рождества. Хотя…

Ойген даже проснулся пораньше с утра без проблем — и ни противный мелкий дождь, ни слякоть не испортили ему настроения. Завтракать он не стал, и кофе, всё же слегка зевая, выпил уже в кафе — и, когда стоял у автомата с шоколадками, выбирая между крекерами и шотбредом, вдруг увидел выглядывающую из-за стойки девочку лет четырёх или пяти в джинсах и голубом свитере, очень внимательно за ним наблюдавшую. Её густые волосы, кудрявые и тёмные, были собраны в два хвостика, и она стояла и сосредоточенно жевала кончик одного из них, серьёзно глядя на Ойгена большими чёрными глазами.

— Привет! — он улыбнулся ей. Девочка перестала жевать, но взгляда не отвела. — Извини, это даже взрослым есть стоит не всем, — прокомментировал он содержимое автомата и огляделся, пытаясь угадать среди редких в такой ранний час посетителей того, с кем она пришла.

Девочка помотала головой и, попятившись, скрылась было за стойкой — и тут же с любопытством снова выглянула. Если бы Ойген точно знал, что ей можно шоколад или печенье, он бы непременно её угостил — но вдруг сладкое для неё под запретом? И потом, они же не в Италии, где угощать посторонних детей часть привычных традиций — ещё неизвестно, как вообще отреагируют на внимание от незнакомца её родители…

Девочка снова исчезла, и на сей в комнате отдыха — Ойген услышал звук её шагов и увидел, как приоткрылась дверь, и не успел окликнуть. Ладно, подумал он, за пару минут с ней там ничего не случится. Он выбрал крекеры — нет, всё-таки он не в состоянии был начинать утро со сладкого — и, забирая их из автомата и уже собираясь идти за девочкой, увидел, как дверь снова открылась, и в зал их комнаты отдыха вышла Амина со шваброй и ведром на колёсиках, а следом за ней шла та самая девочка и тащила средство для протирки стекла и ворох ярких розовых тряпок.

— Доброе утро, — улыбнулся Ойген. Она тоже поздоровалась, и он спросил: — Эта юная мисс, значит, ваша дочь?

— Она помешала, да? — Амина нахмурилась, и он заверил:

— Нет! Совсем нет. Мы просто поздоровались. Хотя мисс и не представилась, — он улыбнулся и спросил: — Или это тайна?

— Её Джана зовут, — сказала Амина, пока та, поставив ведро, пряталась за мать.

— Как красиво, — Ойген снова улыбнулся. — Вы позволите в честь знакомства и праздника угостить мисс Джану чем-нибудь из нашего автомата?

— Это лишнее, — покачала головой Амина, и добавила: — Спасибо большое.

— Вы не празднуете Хэллоуин? — кивнув, спросил Ойген.

— У них в школе праздновать, да, конечно, — к некоторому его удивлению, кивнула Амина. — Сегодня.

— Тогда я сейчас, — Ойген поглядел на зал, в котором сидело всего шесть человек, и, выскочив на улицу, буквально добежал до в хода в их офис. Взлетел по лестнице, вытер ноги о коврик, чтобы не тащить грязь, взял в фотостудии одну из приготовленных к вечеринке бумажных полумасок в виде закрывающих верхнюю часть лица летучей мыши и горсть леденцов в чёрно-оранжевых обёртках, и, вернувшись обратно в кафе, стряхнул влагу с волос и вопросительно показал всё это Амине. И та, чуть вздохнув, кивнула и спросила строго у Джаны:

— Что нужно сказать?

— Спасибо! — немного застенчиво проговорила та, буквально вцепившись в полумаску и прошептав: — Ух ты! А мне мама сшила чёрное платье, — сообщила она Ойгену. — И паутину!

— Ух ты, — повторил он вслед за нею, садясь на корточки. Английский у Джаны был чистым. — А теперь за маской тебя никто и не узнает.

— А мы про них читали, — с удовольствием сообщила ему Джана. — Про мышей. Они в джунглях живут. И пещерах. И висят вверх ногами! А ещё у них э-хо-ло-ка-ция! — проговорила она важно.

— Потому что ночью плохо видно? — спросил он, и Джана, подумав, кивнула.

Конфеты Джана засунула себе в карман, даже не попытавшись развернуть хотя бы одну, и когда Ойген, попрощавшись, пошёл за стойку, Амина с девочкой ушли убирать инвентарь в подсобку — и он так и не заметил, когда же они ушли. В студии убираться сегодня было не нужно, зато завтра Амине предстояло столкнуться со всем, что останется от вечеринки, и что они сами не успеют прибрать, но Ойген не задумывал так далеко, предвкушая куда более приятные вещи.

Сегодня — как и всегда — эфир у Ролин заканчивался ровно в восемь, так что после окончания смены Ойгену хватило времени прийти домой, принять душ и переодеться, и потом пешком дойти до дома Ролин. Ему пришлось немного подождать, пока подъехало такси — зато он смог красиво встретить Ролин, придержав дверь машины и подав ей руку, а потом подарив букет махровых ярко-оранжевых тюльпанов.

Они поднялись наверх и разошлись переодеваться по разным комнатам: Ойгена Ролин оставила в спальне, перед зеркалом в шкафу, а сама ушла в ванную комнату. А когда вышла оттуда, Ойген ахнул. Она была невероятно эффектна в длинном и плотно облегающем её тело чёрном платье с открытыми плечами, которые прикрывал ярко-алый шёлковый палантин. Шею Ролин украшало тяжёлое вычурное ожерелье в форме словно обнимающего её крыльями ворона с блестящими глазами и оперением, мистически отливавшим зелёным.

Никакого грима на Ролин, кроме кроваво-красной помады и густой чёрной подводки вокруг глаз, не было — но, когда она, оскалившись, приподняла верхнюю губу, Ойген увидел белоснежные вампирские клыки, острые, но аккуратные.

— Ох, — тихо выдохнул Ойген. — Тебе даже гипнотизировать специально никого не нужно — от тебя и так никто не отведёт глаз. И ты спокойно сможешь выбрать себе жертву по вкусу.

— Проверим, — улыбнулась Ролин и велела: — А теперь закрой глаза — я буду тебя гримировать.

Это заняло довольно много времени — а когда Ролин закончила, и подвела его к зеркалу, он даже вздрогнул, увидев в отражении, что кожа на его лице казалась мраморно-белой, какой не была даже после тюрьмы. Глаза, поведённые красным, казались ещё темнее, и Ойген улыбнулся своему отражению такими же яркими, как у Ролин, губами. Оставалось только вставить зубы — и… Жаль, что его сейчас не видит Изи, подумал Ойген, любуясь на их с Ролин отражение. Возможно, ей бы понравилось… а может быть, и нет. Раз она видела в нём вампира без всякого грима… И именно это её и пугало в нём.

В Лимбус Ойген с Ролин приехали к девяти, почти не опоздав к началу. Но он не хотел её торопить — а она не могла изменить график своей работы, и, в конце концов, это ведь была общая вечеринка, а не его личная, решил Ойген.

Зато он увидит сразу и всех.

Ещё поднимаясь по лестнице, он услышал характерные звуки — и на вопрос Ролин:

— О, вы пригласили группу? — честно ответил:

— Я отвалился от обсуждения, когда у нас в рассылке ломали копья, кого мы можем позволить себе пригласить, — признался Ойген. — Насколько я помню, обещался кто-то из местных ди-джеев, но есть у меня подозрение, что лишь им дело сегодня не ограничится...

Когда они миновав украшенный пауками и призраками коридор, вошли в фотостудию, то там уже собралось порядком народу, хотя многие всё ещё постепенно подтягивались.

Барабанную установку Ойген заметил сразу — она стояла в дальнем углу, там, где рабастаново море билось о край окна. Там же удобно расположилась вся остальная аппаратура: квадратные колонки стояли прямиком на полу и Ойген ощущал, как от них на особенно громких местах тихонько вибрирует пол, еще одни повыше располагались на стойках над ними. Там же стоял микшерный пульт, ноутбук и вертушка, за которым хозяйничал незнакомый Ойгену ди-джей в примерно таких же жёлтых очках, какие он видел в клубе. Музыка играла пока что фононом, никто пока что не танцевал, и среди толпы гостей Ойген быстро нашел глазами своих.

— Какая женщина-вамп! — голос Лукаса заставил Ойгена обернуться, и он, наконец, принял на себя роль хозяина вечера — и начал с того, что как полагается, представил Ролин… и с разглядывания костюмов. А поглядеть было, на что — начиная с наряда Рабастана, который явился ни много, ни мало в короне и в королевской мантии, явно намекая на Ричарда Второго. Мантия… Нет, Ойген не то чтобы завидовал — но насколько же органично Рабастан смотрелся в ней!

Впрочем, остальные от него не отставали. Толлет красовался в треуголке, которая вкупе с его привычным немного безумным стилем окончательно превратила его в самого что ни на есть пирата. Он отсалютовал Ойгену соком, и Ойген в очередной раз удивился, что за всё это время не видел, чтобы тот вообще пил что-то крепче. А сегодня Толлету в этом компанию составляла Энн.

Она была в расшитом яркими птицами синем ципао, и держала веер в руках — и казалось, что Энн будто сошла с китайских открыток двадцатых годов. Джозеф же ничего особенного изобретать не стал и просто надел чёрную рубашку с оранжевыми глазастыми и зубастыми тыквами, а вот Саймон, видимо, решил развлечься от души, явившись в полосатой форме заключённого — и рассказал Ойгену, что его все пообещали спрятать, раз уж он сбежал. Костюм же Деборы, которую Ойген с радостью увидел здесь с ним в обнимку, он разгадал не сразу — потому что она пришла в жёлтом комбинезоне и такой же жёлтой футболке, но с зелёным воротом, и зелеными резинками на собранных в два забавных, почти как у Джаны, хвостика волосах. Что-то растительное Ойгену сразу пришло на ум, но, недолго промучившись, он просто сдался, и подошел к Саймону, когда она отошла ненадолго:

— Я просто голову всю сломал — что символизирует наряд Деборы? Растение? Я ведь правильно угадал.

— Очень тепло. Она же Кавендиш! — засмеялся Саймон — и пояснил, глядя на непонимающее лицо Ойгена: — Ну… банан же.

— Банан? — переспросил Ойген, чья фантазия решительно пасовала перед аналогией между бананами и старым английским родом.

— Сорт бананов такой, — не стал мучить его Саймон. — Самый популярный. Ты не знал?

— Нет, — покачал головой Ойген, начиная улыбаться, а потом и смеяться.

— Деб даже принесла бананы с собой, но их, кажется, уже съели, — сказал Саймон. — Но там точно остались яблоки, груши и виноград.

Есть Ойгену не хотелось, и он принёс им с Ролин по картонному стаканчику неплохого вина, однако сам пить его не спешил, едва успевая знакомить её с разными людьми и здороваться с ними сам. Ойген чувствовал себя подлинным хозяином вечера — хотя и усердно напоминал себе, что, на самом деле, это вовсе не так, и это просто вечеринка в помещении Лимбуса, и, если уж на то пошло, они все тут хозяева, считая Уолша. Однако же это восхитительно пьянящее ощущение никуда не девалось, и он позволил себе отчасти поддаться ему — и, наверное, только поэтому сразу же увидел пришедшего, кажется, позже всех Марка, который, войдя, скромно попытался тут же затеряться в толпе. Но Ойген ему этого не позволил — и, подойдя, представил их с Ролин друг другу и спросил, имея в виду полицейскую форму:

— Ты явился арестовывать Саймона?

— Просто проверю, на месте ли он, — улыбнулся Марк.

— Вам очень идёт, — тоже улыбнулась ему Ролин. — Мне кажется, из вас бы мог выйти отличный полицейский.

— Мой брат… был, — ответил Марк, и, хотя губы его по-прежнему улыбались, в глазах промелькнула грусть. Так вот, значит, откуда у него эта форма, подумал Ойген — или, может, это просто в память о нём, учитывая, что она казалась чересчур новой.

— Твой подопечный вон там, — выдал Саймона Ойген, и тот, картинно потерев руки, отправился к недавнему арестанту — а Ойген, отыскав в толпе Рабастана, представил, наконец-то, ему Ролин.

Секунду или две они друг друга изучали, улыбаясь, может, чуть дежурно, а затем она протянула ему руку, и он ответил любезным, но всё же достаточно формальным поцелуем, не коснувшись, конечно же, как и положено, кожи её руки, ведь перчаток на Ролин не было.

— Какая удивительная роспись на стенах, — сказала Ролин, которой Ойген уже успел рассказать про битву художников, и показать, насколько это было возможно при нынешней толпе, её результат. Рабастан скривился немного пренебрежительно — но, впрочем, кажется, её подобное пренебрежение не обманывало.

Они разговорились о граффити, и Ойген тихонько отошёл, оставив их одних и радуясь тому, что, кажется, они нашли общий язык. Он как раз собрался, наконец, допить вино, практически на толкнулся на сдвигавшую к стене провода… Фиону.

Та радостно на него оглянулась:

— Вот значит, на чьей вечеринке мы сегодня работаем, — она решительно его обняла, целуя весело в щеку. — Угостишь или напугаешь?