Изгои (джен)

В понедельник Ойген с самого утра занялся, наконец, счетами, до которых у него всю прошлую неделю из-за подготовки к свадьбе и текущих встреч просто не доходили руки, и честно посвятил весь день скучной работе, время от времени проверяя свой ящик, но писем, которые по-настоящему хотел видеть, не находил. Действительно, кто принимает подобные решения в понедельник, вздыхал про себя он, думая о своих заявках, и снова возвращался к счетам и своей бухгалтерии, понимая, что часть счетов, выставленных за прошлый месяц, всё еще не была оплачена. Тогда Ойген звонил клиентам и пытался, вопреки настроению, оставаться вежливым, насколько это было возможно, и хотя с кем-то ему приходилось говорить несколько жёстче, чем ему бы того хотелось, но, по крайней мере, это приносило свой результат. Иначе с некоторыми должниками было уже просто невозможно: cтоило ему начать «входить в положение», как некоторые клиенты сразу же пытались усесться ему на шею: вот хотя бы как дама из магазина с этой её экологичной химией. И больше всего Ойгена раздражала её неумелая ложь о том, что счёт, видимо, просто потерялся при пересылке. На что он чрезвычайно любезно пообещал немедленно выставить ей повторный и отправить уже курьером, чтобы Королевская Почта снова коварно между ними не встала и не поставила всех в неудобное положение. Этот разговор действительно его утомил и испортил ему настроение, как и то, что на фоне последних расходов их доходы не то чтобы как-то росли, и Ойгена это нервировало.

Единственное, о чём ему приятно было думать в этот не слишком радостный понедельник, оставались счастливые Марк и Энн, которые всё же решились и на целую неделю уехали в приятный маленький отель на берегу озера недалеко от Кентербери, заменив этим (как сказал Марк — «пока что») свадебное путешествие. Шедоу же остался на Мика, который отнёсся к своей новой миссией с удивительной для него ответственностью. Впрочем, как Ойген предполагал, дело было, скорее, в том, что в квартире Энн он смог бы побыть наедине с гитарою и собой всю неделю — иногда у больших семей всё-таки находились минусы.

Потратив свой выходной в кафе на то, чтобы разгрести большую часть бумажной текучки, на другой день Ойген активно вернулся к поискам так нужных ему финансов на развитие Зеркал. Новые знакомства, новые заявки… и новые отказы на уже поданные Ойген воспринимал уже спокойнее, и всё же каждый раз испытывал разочарование и горький привкус досады. Но стоило быть честным самим с собой: это были хоть какие-то внятные, в целом, ответы, а ведь многие адресаты упорно молчали, и это было хуже всего, потому что оставалось только гадать, то ли про него и его Зеркала забыли, то ли ещё размышляют над их судьбой и ещё есть надежда, то ли не сочли нужным вообще отвечать…

Однако Ойген не собирался позволить себе останавливаться: он продолжил посещать все возможные бизнес встречи, регистрировался и ходил по семинарам и круглым столам. Новых знакомств и встреч было довольно много — и некоторые из них происходили в довольно внезапных местах и имели неформальный характер. В субботу, сменой в которую он вновь вынужден был поменяться, Ойгена занесло в боулинг, и он даже сумел выбить не один страйк: всё-таки что-что, а глазомер у него всегда был отличный. Но толку это, кроме приятно проведённого вечера и пары лишних визиток, особого не принесло — визитками он мог бы уже топить камин, если бы тот был в их с Рабастаном квартире. Да, такие встречи казались ему многообещающими накануне — но эти надежды и обещания развеивались как табачный дым на парковке… Так… встретились и поболтали, обменялись последними новостями и даже сплетнями — Ойген знал, конечно, что подобные разговоры порой значили куда больше любых официальных встреч, но пока что ему не слишком везло ни с людьми, ни с делами.

Меж тем, время шло, и Ойген с каждым новым пользователем Зеркал почти физически ощущал, как растёт нагрузка на сервер. Нужно было подумать о новых дисках, о более производительной системе бекапов, о которой Лукас ему говорил, о ещё одной виртуальной машине, собранной на другой версии Линукса, и хорошо бы завести сервер для разработки — и всё это они позволить себе никак не могли…

Наконец, в пятницу, открывая очередное письмо, Ойген сперва не поверил своим глазам — вместо отказа он получил самое настоящее приглашение! Бастет, их первое собеседование по проекту! Оно было назначено на понедельник, седьмое апреля, и это приглашение стало первой по-настоящему воодушевившей всех новостью, и Хэрриетт с блеском в глазах даже заметила:

— Семь, между прочим — самое магическое из чисел! И, значит, всё точно получится.

— Магическое? — улыбнулся ей Ойген, и она уверенно тряхнула в ответ головой:

— Да! И самое счастливое!

Не то чтобы Ойген воспринял её слова всерьёз, но… он ведь немного знал нумерологию и знал, что числа и в самом деле не так просты. И сам посмеялся над мелькнувшей у него мыслью — а может, каким-то чудом Хэрриет окажется вдруг права?

Посовещавшись, они все решили, что на встречу вместе с Ойгеном отправятся Саймон, который отлично знал техническую сторону проекта, и ещё Хэрриетт, прекрасно зарекомендовавшая себя ещё на прошедшей выставке и, в отличие от Марка и от Джозефа, не теряющаяся перед незнакомыми ей людьми. Энн же предпочла остаться на скамейке для запасных, потому что последнее время мучилась от отекших ног и изжоги.

Так что ровно в девять утра в понедельник Ойген, Саймон и Хэрриетт стояли у входа одного из роскошных новеньких бизнес-центров в Сити запрокинув головы и глядя на стремившиеся в небеса сверкающие зеркальные ряды окон.

— Вау, — выдохнула негромко Хэрриетт.

— Когда-нибудь, — шепнул Ойген ей, — мы тоже будем в таком работать.

Внутри всё тоже сияло — а когда они поднялись на лифте и вышли на двадцать каком-то там этаже, то замерли, глядя на захватывающий дух вид, открывающийся из окон. Будто весь Лондон лежал перед ними…

— Ну, даже если нам откажут, — сказал Саймон, — это просто первая встреча. Я своё первое собеседование когда-то тоже не прошёл.

— Как вдохновляюще, — улыбнулся Ойген. — Ты прав, конечно — и всё же я надеюсь на нашу удачу.

Они подошли к красивой стойке, милая серьёзная секретарь зарегистрировала их — и указала вправо, назвав номер офиса. 12-25.

Их путь лежал по пустому и широкому коридору. Почти в самом его конце они свернули в ответвление поменьше и оказались в недлинном коридорчике с рядами стульев вдоль стен, где их и попросили «подождать, пока их пригласят».

К их неприятному удивлению, в коридоре уже сидели или расхаживали по нему такие же вожделеющие презренных денег, как и они. Их было человек двадцать: волнующихся, горящих своими проектами, нервно вчитывающимися в какие-то записи, уткнувшиеся в ноутбуки, и, как внезапно отметил Ойген, все они были куда моложе, чем он — едва ли кому-то исполнилось даже тридцать, и он не мог не ощутить на себе странных слегка недоумевающих взглядов, хотя и постарался не придавать им какого-нибудь значения.

Ожидание в очереди грозило существенно затянуться. Ойген, Саймон и Хэрриетт, заняв последние из свободных стульев, стоявших рядом, тихо переговаривались, и Ойген продолжал ловить на себе эти взгляды, и даже на некоторые отвечал с вежливой прохладцей во взгляде — финансирование могли получить единицы, а значит, они были все конкурентами здесь.

Ойген обнадёживал себя надеждой на уникальность Зеркал, и когда их пригласили в просторную переговорную, из чьих окон открывался умопомрачительный вид на город, лежащий у них под ногами, весьма приободрился, наблюдая за реакцией на своё выступление и презентацию людей за длинным столом. Их потенциальных инвесторов — серьёзных мужчин и женщин в костюмах. Некоторые из них были даже младше Ойгена, и, хотя все выглядели очень сдержано, он оценил их неброские, но дорогие часы, запонки и серьги.

Когда они втроём только вышли перед теми, кто должен был решить их судьбу, Ойген постарался обаять их, как умел и как привык делать. Взгляды, улыбки, уточнения и вопросы показались ему весьма доброжелательными — по крайней мере, по их глазам, тому как кто-нибудь крутил в руках ручку, отмечая что-то в блокноте, и поворачивался с тихим комментарием к своему соседу, было очевидно, что проект их заинтересовал.

До тех пор, пока не прозвучал простой и спокойный вопрос:

— А чем вы занимались раньше, мистер Мур? До того, как решили освоить интернет-бизнес?

И это был поворотный момент.

Ибо что он мог бы ответить?

И как они могли отреагировать на сообщение о почти двадцати годах, проведённых в тюрьме отнюдь не за отравление пожилого дядюшки? Наверное, он бы даже мог попробовать им соврать, если бы уже много раз не слышал на в кулуарных беседах, насколько тщательно инвесторы проверяют тех, в кого готовы вложиться...

А ещё он краем глаза увидел немой вопрос в глазах Хэрриетт и растерянность на её лице. Коротко излагая не слишком красивые вехи своей биографии, Ойген думал, что если ему перед кем-то и неудобно сейчас, в этой комнате, то лишь перед ней. Но если он полагал, что хуже уже быть не может — то ошибся, потому что следующий вопрос, адресованный, на сей раз Саймону, оказался ещё неудобней:

— Молодой человек, — поинтересовался примерный ровесник Ойгена с невыразительным бледным лицом, — а мы раньше не могли с вами где-нибудь увидеться? Лицо у вас… такое знакомое…

— Мне кажется, — добавил его почти настолько же невыразительный сосед — или, может быть, Ойгену просто не хотелось запоминать их лица? — это ведь вы связаны с той историей с АйЭлСи… — и Саймон молча ему кивнул.

Ну да, думал Ойген, слушая уже явно бессмысленные вопросы. Они тут неплохо все подготовились…

Ситуацию отчасти спасла солнечная улыбка Хэрриетт — и Ойген грустно похвалил себя за свою предусмотрительность, и за то, что вообще взял её на работу. И подумал, что нужно будет найти удобный момент всё ей объяснить, и надеяться, что получится стереть это растерянное выражение с её лица.… Так что простились с инвесторами они довольно мило и, конечно, со всей любезностью — но, когда их троица спустилась вниз, Саймон заметил:

— Видимо, эти денег нам не дадут…

Все трое, конечно же, посмеялись, но Ойгену было совсем не смешно и даже не весело — и он видел, что то же сейчас чувствовали сейчас и Саймон, и даже Хэрриетт. Потому что проблема, всплывшая так неприятно сегодня, грозила стать для них серьёзным препятствием, и решения Ойген пока не видел. Он злился, что его прошлое опять его догнало — и глушил в себе тяжёлые мысли о том, что так будет и впредь. И он никогда и ничего не сможет с этим поделать.

Да, и он, и Саймон, формально были вполне чисты перед законом.

Но в таких делах решают отнюдь не формальности… И если он хотя бы подобное с лихвой заслужил, то в отношении Саймона, безуспешно пытавшегося сохранить бодрый вид, это было чудовищно несправедливо. Он-то ведь не сделал ничего по-настоящему плохого! Скорее наоборот — и всё равно на нём маячило клеймо, от которого было не так просто избавиться.

Они все были расстроены, каждый по-своему, и Ойген никак не мог отделаться от неприятного и совершенно необоснованного ощущения, будто его обманули — и, стараясь успокоиться и сам, и утешить своих спутников, сказал:

— Ну что, Саймон, ты оказался прав. Но это была лишь первая встреча — зато теперь мы знаем, как примерно это всё выглядит, и чего ждать.

— Я думаю, — серьёзно ответил Саймон, — в следующий раз тебе лучше взять с собою Марка. Или даже Джозефа, пусть тебе даже придётся пихать его локтем в бок.

— Посмотрим, — Ойген пожал плечами. — В сущности, что это изменит? Они же всё равно заметят тебя. Не верю, что они тебя узнали просто в лицо — случайно.

— На самом деле, — серьёзно сказал Саймон, — я вовсе не уверен, что моё имя вообще нужно связывать с Зеркалами. По крайней мере, официально. Боюсь, моя репутация всё только портит.

— Как будто моя нет, — фыркнул Ойген. Он, конечно, понимал, что Саймон прав — и его это сердило. Потому что в данном случае было отвратительно несправедливо. — Твоя репутация, в крайнем случае, вишенка поверх моей. Декор, — он рассмеялся. — А я своё имя не готов прятать, — на этой фразе губы Ойгена едва заметно искривились в горьковатой улыбке. — Так что не будем даже начинать всё это, — он подмигнул Саймону и добавил серьёзно: — Хотя это не важно. Ты — часть Зеркал, и мы не будем прятать никого и никогда.

— И всё же это было бы разумно, — возразил Саймон. — Ты понимаешь, ты — это, всё же, прошлое. А я… в определённом смысле я врежу вам больше. Никто не станет…

— Саймон, — Ойген остановился и поглядел ему в глаза. — Ты — часть Зеркал. Ты их писал — я помню. И ты — в отличие от меня — не сделал ничего дурного, чего бы стоило стыдиться или прятать. Ты знаешь, я не самый лучший человек, но подлости я делать не готов. По крайней мере, — засмеялся он, сбивая пафос, — ради денег. Ладно ещё за идею.

Они рассмеялись уже вместе с Саймоном — и Ойген увидел застывший вопрос в глазах улыбающейся слегка напряженно Хэрриетт, который она, впрочем, не выпалила, как имела обыкновение.

— А, — сказал он, — ты же не знаешь, с кем связалась. Идёмте, посидим? — предложил он, подходя к киоску с прохладительными напитками и сладостями и покупая три бутылки простой минералки.

Они устроились на удобной скамейке, залитой тёплым мартовским солнцем, давно перевалившим за полдень — Сколько сейчас? Часа три? — и Ойген, протянув покрытые холодной влагой бутылки своим компаньонам, вздохнул:

— Понимаешь, — он посмотрел на Хэрриетт, — мы с братом в юности были теми ещё… — он чуть было не сказал почти по привычке «идиотами», но в последний момент заставил себя прозвучать честно: — Подонками. И сделали кое-что, за что всех этих лет в тюрьме будет всё равно недостаточно. Но некоторые вещи исправить уже нельзя.

Пересказывая вкратце маггловский вариант своей биографии, Ойген видел, как краснела и бледнела Хэрриетт, и как вздрагивали её длинные рыжие ресницы. И чем дальше — тем больше Ойген ловил себя на желании записать всё это как-нибудь — и повесить прикреплённым постом на свою страницу. Чтобы все, кто бы имел с ним дело, точно знали, кто он. И не разочаровывались в какой-нибудь неподходящий момент. Да, определённо, стоит об этом подумать, решил он — и, может, даже с кем-то обсудить и посоветоваться. И он даже знал, с кем…

Тем более, что домой он сейчас не хотел: Рабастан как раз был на курсах вождения, а возвращаться домой в пустую квартиру и оставаться наедине с собой и мыслями, что наверняка вновь полезут из шкафа, в котором он их запирал, было не слишком неприятно. А работать он, пожалуй, он сегодня тоже уже не сможет… да и захочет вряд ли.

Ойгену нужно было отвлечься — и он знал, что Ролин вот-вот должна освободиться. И что она будет рада его видеть… любого.

— Надо было, вероятно, рассказать всё это раньше, — устало улыбнулся он Хэрриетт. — Пожалуй, мне следует извиниться.

— Мистер Мур, передо мной вам не за что извиняться, — ответила она серьёзно, и даже покачала головой. — Как вы и сказали, вы не можете изменить прошлое. И я... не слишком многое понимаю в таких вещах, но мне кажется... сейчас у вас всё не так, и вы не такой, как о себе говорите.

— Не так, — Ойген кивнул. — И я хотел бы всё изменить — но, — он развёл руками, — ты права. Тут ничего не изменишь.

Хэрриетт просто протянула ему руку, и он пожал её, а потом они и обнялись — и Ойген подумал, что ему пока что удивительно везёт с людьми. И что так было, кажется, всегда — а он столько лет не ценил…

Саймон и Хэрриет собирались вернуться в офис, и Ойген, проводив их до метро, позвонил Ролин и поехал к ней, надеясь отвлечься и хотя бы на один вечер забыть о том, что сегодняшний матч они проиграли. И о том, что этот проигрыш мог оказаться знаковым для Зеркал.

Рассказывать о нём Ролин оказалось неприятнее, чем он думал — возможно, потому что проигрывать он не привык, не смотря на все проигрыши своей жизни, но делиться ими было куда сложней.

— Давай честно, — сказала Ролин, обнимая Ойгена — они сидели у неё на кухне, и от плиты вкусно пахло жареным мясом и специями — и он уткнулся лицом в её плечо и, глубоко вздохнув, так замер, чувствуя, как её пальцы скользят по его волосам, — это просто первая встреча, и через ряд отказов проходят все — но ведь ты же сам всё это знаешь, не так ли? — он кивнул и прижал её к себе сильнее. — Мне правда жаль, — он ощутил, как её губы касаются его виска, такие мягкие и тёплые. — И знаешь… у меня есть предложение, — её голос зазвучал игриво. — Даже… разговор.

— Ох, — он поднял голову и поглядел в лицо Ролин. — Ты меня пугаешь.

— И напрасно, — она так широко заулыбалась, что он сам невольно улыбнулся. — Скажи мне, — она коснулась пальцами его щеки, — когда у тебя в этом году отпуск?

— Отпуск? — переспросил Ойген почти недоумённо.

— Ну да, отпуск, — Ролин кивнула. — Ну, знаешь, такое время, когда ты не работаешь — а тебе всё равно платят. Отличная штука! Так когда?

— Я… я даже не знаю, — Ойген действительно растерялся. Вот о чём, о чём, а об отпуске он даже и не думал. Уж точно не сейчас. Да и…

— Я поняла по твоим рассказам, — продолжала Ролин, — что ты его очень давно не брал. Так?

— Так, — Ойген слегка нахмурился. — Ролин…

— И вот мне кажется, — она качнула головой и улыбнулась, — что сейчас — самое время это сделать. Хотя бы одну неделю. Я бы хотела куда-нибудь с тобой поехать… Я и ты. Например, на побережье. Ты же так любишь море?

— Я… люблю, да, — Ойген совсем смешался. — Но я не могу… я не могу сейчас уехать, — он покачал головой. — Я ведь говорил тебе — мы…

— Ойген, ведь это не завтра, — возразила Ролин. — Мне хотелось провести мой отпуск, который я тоже не так часто вижу, с тобой… только вдвоём. Пускай не сейчас — может быть, после Пасхи. А есть еще май и июнь. Есть время выбрать и забронировать отель… — Ойген закрыл глаза, и она, кажется поняла, как он напрягся. — Прости. Ты не хочешь, да? — спросила она, и её глаза приобрели едва заметную отстранённость, а улыбка стала чуть более профессиональной, как она делала, когда закрывалась от каких-то тяжелых вещей, — и Ойген с тоской понял, что понятия не имеет, как ей отказать.

Не мог же он сказать, что навсегда, по сути, заточён в Лондоне, и они никогда не смогут увидеть настоящее, живое море вдвоём?