Изгои (джен)

— Ваша спутница просила вас закрыть глаза, — администратор салона, сияя улыбкой, подошла к изучающему в кресле книгу по РНР Мальсиберу. С тех пор, как Мэри ушла к мастеру, она дважды приносила ему чай с маленьким печеньем. Ойген полагал, что эта красивая и ухоженная женщина была ровесницей Мэри, однако выглядела лет на десять, если не на все пятнадцать, младше. И была и вправду хороша — и он прекрасно видел, что понравился ей, и это было приятно, пусть он даже и не собирался… ничего. Потом… Когда они расстанутся, и он вновь будет свободен — вот тогда он сможет, наконец, просто развлечься. Но сейчас… Мэри и так всё время ожидала от него измены, и с его стороны будет возмутительно неблагодарно поступить с ней так.

И поэтому он просто улыбнулся красавице шатенке с волосами словно бы с рекламного плаката и закрыл глаза, и даже накрыл лицо ладонями.

— Ну смотри! — услышал он буквально вибрирующий от напряжения голос Мэри. — Как я тебе?

Он отлично знал и правильный ответ, и нужную реакцию, но когда открыл глаза, и вправду удивился и сказал совершенно искренне:

— Тебе изумительно идёт.

Он ни капли не солгал: её волосы обрезали довольно коротко, до подбородка, и покрасили в холодный коричневый с каким-то едва ощутимым фиолетово-сиреневым оттенком — и её лицо, обрамлённое этим мягким и прохладным цветом, стало вдруг моложе и едва ли не худее.

— Да? Здорово же? — она очень довольно завертелась, показываясь ему со всех сторон.

— Изумительно, — кивнул он и поднялся, пряча книгу. — Волшебно. Что это за краска? — спросил он уже у мастера.

— Вот такое волшебство, — довольно улыбнулась та, но Ойген и не думал отставать, прекрасно понимая, что такие вещи Мэри нужно знать — хотя бы чтобы после повторять. Цвет смоется, и, поскольку она вряд ли придёт сюда ещё раз в скором времени, ей придётся воспроизводить его в другом салоне. И пусть даже ей придётся взять более дешёвую краску, Мэри будет знать, по крайней мере, что ей нужно.

К счастью, мастер не считала нужным хранить тайну, так что очень скоро он получил салонную визитку вместе с её именем и названием краски. Мэри, правда, всё это не слишком-то интересовало: она буквально прилипла к зеркалу, разглядывая в нём себя и так, и эдак, и глядя на неё, Ойген улыбался. Ему нравился её восторг и нравилось видеть её такой довольной и даже чуть ли не счастливой — он так истосковался по счастливым и красивым людям!

— А пойдём меня переоденем? — возбуждённо предложила Мэри, едва они вышли.

— Я бы с радостью, — замялся он, — но у меня сейчас…

— Да я же не прошу, чтобы ты мне что-то покупал! — воскликнула она, смеясь, и легонько щёлкнула его по носу вытянутым пальцем. — Глупый, у меня есть деньги. Я хочу, чтобы ты помог мне выбрать! Ну, пойдём?

— Идём, конечно, — каждый раз, когда она с ним говорила так, и ласково трепала по щеке или била кончиками пальцев, как сейчас, по носу, он с усилием удерживался от того, чтобы резко не остановить её и не стукнуть по руке. Поначалу он пытался говорить ей, что ему это неприятно, но она только смеялась или обижалась, и никакого больше результата это не давало — и он махнул рукой и решил терпеть. «Не нравится — дверь там», напомнил он себе. И если он пока что не желает открывать её — пусть терпит.

«Переодеваться» они отправились в чарити-магазины, некоторые из которых Ойген знал и сам. Мэри, судя по всему, отлично разбиралась в них, точно зная, где и что искать — и всё равно они потратили на них часа четыре, если не все пять. Отчасти потому, что ему было непросто убедить её остановить свой выбор на обычных прямых джинсах — зато после этого дело пошло быстрее. Впрочем, это время пролетело быстро: Ойген всегда хорошо разбирался в моде и любил подбирать одежду, и, хотя сейчас его возможности были крайне ограничены, его всё равно охватил азарт. Тем более что Мэри, как ни странно, с ним почти не спорила.

Покупки они отнесли домой, и в кино Мэри пошла, уже переодевшись. Фильм она, к счастью, выбрала заранее — и, наблюдая на экране, как мать и дочь из мошенниц-сердцеедок превращаются в двух очаровательно влюблённых женщин, Мальсибер никак не мог отделаться от мысли, что таких случайностей просто быть не может. С другой стороны, он прекрасно знал, что бывает и не такое — и потом, что им ещё было смотреть? Ну не «Бессмертные души» же. И не «Живым или мёртвым». И даже не «Фауст: любовь проклятого» — хотя вот можно было бы сходить, к примеру, на «Амели». Или на «Кошек против собак». Но из всего многообразия Мэри выбрала именно «Сердцеедок», и теперь Ойген гадал, чей это намёк — её или судьбы. И, честно говоря, не знал, кого бы предпочёл.

— Тебе понравилось? — спросила Мэри, когда они вышли. Она крепко держала его под руку — так сильно, что та уже начинала ныть, но он готов был потерпеть, по крайней мере, в этот день.

— Забавное и милое кино, — ответил он.

— А кто из них тебе больше понравился? — спросила Мэри, глядя на своё отражение в стеклянной витрине. — Дочка или мать?

— Они хороши в команде, — отшутился он. — Куда теперь? Обедать?

— Да-а! — протянула Мэри — и вдруг, остановившись, обвила его шею руками и поцеловала в губы. Он ответил, и они минуту или даже больше целовались, стоя прямо посреди тротуара. — Ты же любишь меня? — прошептала она горячо и быстро, отрываясь от его губ и покрывая поцелуями лицо. — Любишь? Ну скажи!

— Ты самая удивительная и невероятная женщина, что со мной случалась, — честно сказал он, улыбаясь ей и отвечая на поцелуи, и она, смеясь, так счастливо спросила:

— Почему? — что почти его смутила.

— Потому что прежде я не встречал никогда кого-нибудь, подобного тебе. Ты удивительна, — он закрыл ей рот поцелуем, а потом сказал: — А сейчас идём обедать. У тебя есть пожелания?

— Удиви меня! — потребовала Мэри, и он предупредил шутливо:

— Удивлю. Но потом не жалуйся!

Он давно уже присмотрел один приятный итальянский ресторанчик не очень далеко отсюда — всего-то несколько станций на подземке. Они наткнулись на него, гуляя, с Рабастаном, и Ойген сразу обратил внимание и на меню, и на общий облик зала, хорошо видимый через большие окна. Позже они проходили мимо ещё несколько раз, и Ойген всерьёз обдумывал поход сюда — не с Мэри, правда. Но раз уж всё так вышло, он решил, что они с Рабастаном ещё побывают там, а сегодня вечером Ойген познакомит Мэри с итальянской кухней.

Как ни странно, спорить она с ним не стала, и в подземку пошла безропотно — правда, за проезд платить пришлось ему, потому что Мэри ей почти не пользовалась, и проездного билета не имела. А зачем? Обе её работы были совсем рядом с домом, а ещё куда-то выбиралась она редко.

— Почему сюда? — спросила Мэри, когда молоденькая официантка усадила их за столик. — Что это за место?

— Я могу, конечно, ошибаться, — сказал Ойген, — но мне кажется, здесь вкусно кормят.

— Ты тут был?

— Нет, — он улыбнулся. — Но послушай, на каком языке здесь говорят — и посетители, и официанты.

— На каком? — она завертела головой и резюмировала: — Не на английском.

— Обычно это верный признак, что кухня хороша… или, как минимум, аутентична. Ты позволишь заказать тебе? — спросил он, открывая меню, которое знал уже почти что наизусть. Мэри заинтересованно кивнула, и Ойген, поймав взгляд официантки кивнул ей — а когда та подошла, заговорил по-итальянски.

— Ты говоришь на… что это такое? Французский? — изумлённо спросила Мэри, едва официантка отошла.

— Итальянский. Как и ресторан. Говорю, — кажется, он бы не смог перестать сейчас улыбаться даже если бы ему за это угрожало наказание. Как же он, оказывается, соскучился по всему итальянскому — по языку, кухне, людям… и как больно было знать, что он никогда больше не ступит на эту солнечную землю!

Впрочем, сейчас он себе об этом думать запретил. Что толку портить удовольствие от вечера?

Мэри болтала о фильме и почему-то о своих подругах, Ойген слушал, улыбаясь и кивая, и задавая в нужных местах вопросы — а когда принесли кувшин Апероль шпритца, Мэри озадаченно умолкла, а затем спросила неуверенно:

— Это же не фанта?

— Нет, конечно, — улыбнулся он, пока официантка наполняла их бокалы. — Это коктейль с просекко, аперолем, минералкой и апельсином. Совсем лёгкий.

— Итальянский? — Мэри придвинула к себе бокал и недоверчиво принюхалась. — А мы будем пить шампанское?

— Я не уверен, что оно здесь есть, — качнул он головой. — Мы будем пить Асти спуманте — если ты захочешь. Это то же самое, но итальянское, — тут же пояснил он, предвосхитив её вопрос — и подумал, что в жизни не подумал бы, что произнесёт когда-то что-нибудь подобное. Но не вдаваться же во все те тонкости, что отличают одно от другого! — Какую сладость ты предпочитаешь?

— Я не люблю, когда вино кислое, — сказала она, теперь разглядывая бокал со шпритцем на свет. — Это твоё… асти бывает сладким?

— Оно бывает всяким, — что ж, она его не удивила. Сам он сладкое вино не слишком жаловал — но, в конце концов, он так давно не пил вообще ничего подобного, что сейчас это не было важным.

Шпритц Мэри ожидаемо понравился — так же, как и ужин в целом, хотя поначалу вителло тоннато — холодная телятина с соусом из тунца — вызвала у неё некоторые опасения. А вот оссобуко ей понравился сразу и без всякого сомнения — хотя, на взгляд Ойгена, соус получился пресноват. Впрочем, это же Британия — здесь к специям относятся иначе… или же он просто придирается. Он до того соскучился по тому миру, где жили так же щедро, как и ели, что, возможно, часть его вообще нафантазировал себе.

Когда они неторопливо доедали тирамису, Мэри, выпившая большую часть вина, промурлыкала, гладя руку Ойгена:

— Всё было очень-очень вкусно! Давай придём сюда ещё!

— Придём, — согласился он. — Я рад, что тебе понравилось.

— Я не хочу обратно возвращаться на подземке, — капризно протянула Мэри. — Давай возьмём такси?

— Возьмём, — что ж, он и это ожидал. И, в принципе, один раз мог себе позволить. И правда, глупо портить такой вечер…

Мэри заулыбалась и опять защебетала что-то, не требующего особого ответа, а Ойген сидел, смотрел на её раскрасневшееся мягкое лицо, на растрепавшиеся волосы, на широкую счастливую улыбку — и ловил себя на странном грустном ощущении. Не на стыде, нет — хотя, наверное, он должен был бы испытывать именно его. Но ему было просто грустно, и чувство это было не тяжёлым, а пронзительно-щемящим, чем-то напоминающем ему то, что он испытывал, вспоминая школу, например. Или ту же Италию… Эта женщина заслуживала, безусловно, чтобы рядом с ней был тот, кто её как минимум оценит — но она сама всё портила себе своими превентивными обидами и каким-то тотальным неумением услышать собеседника. Если бы он мог, он научил бы её делать это — но он даже не представлял, с какой бы стороны за это взяться. И, главное, что делать с её насторожённостью, из-за которой она постоянно нападала первой.

А ещё он понимал, что окончание их связи — которую он даже не мог назвать романом — только усугубит все проблемы Мэри. И как избежать этого, он не представлял.