Изгои (джен)

Доктор Купер уютно молчал, давая Ойгену время подумать. Это было одной из тех вещей, что подкупила Ойгена, когда он только начал возить Рабастана к нему на приём. Умение доктора Купера ненавязчиво и внимательно слушать ещё тогда показалось Ойгену важным и драгоценным… Но сейчас…

Наконец, он отыскал ответ достаточно честный, но не выдающий той правды, которую не мог никому открыть.

— Вопросы, — проговорил Ойген негромко. — Я не смогу...

— Вы боитесь вопросов, — кивнул доктор Купер. — Но давайте вместе подумаем. Итак, мы с вами знаем друг друга не первый день, и я наблюдаю уже несколько лет вашего брата, так ведь?

Он умолк, и Ойген, помедлив, кивнул, признавая правдивость этого утверждения, и даже вопросительно посмотрел на доктора Купера, предлагая тому продолжать.

— Значит, мы с вами можем исключить тот факт, что вы боитесь, что я бы вас осудил, зная о вашем прошлом? Не так ли? Ойген, вы ещё в первый сеанс рассказали достаточно. И всё же мы здесь? — полувопросительно проговорил доктор Купер, и Ойген снова кивнул, потому что тот не соврал ни единым словом, и всё обстояло действительно так. — Задача любого врача не судить, но облегчить страдания пациента. Вам сейчас плохо, — голос доктора Купера звучал мягко, но сочувствия в нём было ровно столько, чтобы это не раздражало, — и не нужно быть дипломированным специалистом, чтобы это заметить. Но давайте на миг представим, что, в целом, в общих чертах, мне понятно, что именно вас терзает сейчас, и я бы не стал заставлять вас об этом со мной говорить.

— Асти, да? — поднял голову Ойген, снова вмиг сжавшись и приготовившись… сам не зная, к чему. Возмутиться?

— Ни в коем случае, — покачал головой доктор Купер. — В лице вашего брата многое потеряла Ми-6, — он произнёс это спокойно и твёрдо, и Ойген ему поверил.

Негромкий и ровный голос доктора Купера не позволил Ойгену вновь погрузиться в болото непрошеных мыслей, и он, снова немного расслабившись, ощутил внутреннюю усталость и вздохнул.

— Итак, Ойген, — доктор Купер едва заметно наклонил голову, — подумайте хорошенько, что ещё могло бы заставить вас отказаться от помощи? Не обязательно отвечать сейчас, просто подумайте, — попросил доктор он.

— Лечение — единственный вариант? — спросил Ойген потерянно.

— Наиболее эффективный, — кивнул доктор Купер. — Но только если вы сами этого захотите. — Ойген так расстроенно на него посмотрел, что доктор только вздохнул, очень сочувственно, и спросил: — Скажите, вам нравится гулять? Успокаивает ли вас это?

— Нет, — честно признался Ойген. — Асти это любит. А я нет.

— А плавать? — продолжал расспросы доктор Купер, и Ойгена буквально передёрнуло при воспоминании о том бассейне под чёрным монолитом тюрьмы.

— Я любил когда-то, — признался он. — Но сейчас… нет, наверное. Не знаю.

— Попробуйте, — предложил доктор Купер. — И, может быть, подумайте о верховой езде. Вы не боитесь лошадей?

— Нет, — Ойген даже почти улыбнулся. — Не боюсь.

— Ну вот и хорошо. Подумайте, — повторил доктор Купер. — А пока, попробуйте пока вот это, — он снова открыл свой саквояж, извлёк из него листок, написал пару строчек и протянул Ойгену. — Это снотворное. Лёгкое травяное снотворное, без рецепта. Если не подойдёт, то тогда нужно подбирать что-то серьёзнее. Но вариантов много. В любом случае, циркадный ритм нужно восстановить. Но решение остаётся за вами.

— Наверное, — ответил Ойген и, спохватившись, поправился, слушая, как на кухне чем-то нервно гремит Рабастан: — Да, разумеется. Спасибо.

— А теперь позвольте уделить время вашему брату, — доктор Купер поднялся с дивана.

Он скрылся на кухне, и Ойген откинулся на спинку дивана и закрыл глаза.

О чём они говорили там с Рабастаном, Ойген не знал, и слегка потерялся во времени, но, когда щёлкнула входная дверь, было уже темно.

Затем раздались шаги, и Рабастан вернулся в гостиную. И хотя он не сказал ни слова, Ойген вновь открыл глаза и наткнулся на его тревожный взгляд.

— Я в порядке, — не слишком убедительно заверил его Ойген. — Только… Асти, прости, я хочу пока побыть один. Я ничего с собой не сделаю и никуда не уйду, — заверил он его так искренне, как только мог. — Асти, правда. Мне просто нужно побыть наедине с собой.

— Здесь? — просто спросил Рабастан, присаживаясь с ним рядом.

— Да, если ты не против, — ответил Ойген, и стыд, о котором он почти что забыл, начал ощущаться острее: — Асти… а как ты сам? — добавил он виновато.

— Справлюсь, — ответил Рабастан. — Мы есть друг у друга. Мне этого хватит.

— Всё будет хорошо, — не слишком убедительно пообещал Ойген, и Рабастан кивнул:

— Будет. Я поднимусь к себе, — Рабастан так на Ойгена смотрел, что тот, вздохнув, заставил себя посмотреть ему в глаза и повторить:

— Асти, я, правда, ничего с собой не сделаю. Просто полежу.

— Скажи, — помедлив, спросил Рабастан, — ты бы согласился поработать с доктором Купером?

— Я не хочу, — честно ответил Ойген. — Но понимаю, что, наверное, нужно. Я… я привыкну к этой мысли. По крайней мере, постараюсь. И я обещаю постараться пообедать, — он сжал руку Рабастана, и тот, сжав его руку в ответ, встал с дивана и пошёл к лестнице.

Ойген завернулся в плед и закрыл глаза. Базиль, как ни странно, никуда не уходил, и снова послушно позволил прижать себя к животу и, вывернувшись на спину, подставил Ойгену собственный живот и замурлыкал.

Ойген лежал, гладил кота и думал: а если доктор Купер и в самом деле не спросит его про Марка? Ойген вполне допускал, что мог проговориться вчера о чём-то в бреду, и доктору этого вполне могло бы хватить, чтобы в общих чертах представить себе проблему. Северусу бы хватило. Наверное.

И если доктор Купер действительно не будет спрашивать его о таком, чего ему опасаться? Ведь Рабастан смог не нарушить ни магический контракт, ни Статут? Тогда, наверное, можно попробовать и лечение… хотя разве это будет честно? Разве Ойген заслужил эту помощь? И то, чтобы ему вообще стало лучше? Марк ведь даже этого не может сделать, думал Ойген. Марк не может даже пойти к врачу и честно поговорить с ним об этом — потому что, если он расскажет, как всё было на самом деле, в лучшем случае попадёт в сумасшедший дом… так какое право он, Ойген, имеет пытаться облегчить себе жизнь? Хотя если он решил всё-таки жить — то это же нужно как-нибудь делать… а он, кажется, не понимает сам, и просто уже не справляется…

Ойген задремал под шум начавшегося дождя и проснулся, когда в доме было темно и тихо. Ему было неуютно, холодно и странно тревожно, и он не сразу понял, что замёрз в одном халате под тонким пледом. Второй так и лежал на спинке дивана, и Ойген натянул его на себя, из какого-то мазохизма не желая подниматься наверх за свитером и штанами, или хотя бы просто носками. Он даже смутно подумал было о том, чтобы заглянуть в холодильник, но лишь плотнее закутался в пледы и, почувствовав, как растревоженный его шевеленьями кот улёгся, наконец, сверху, согрелся, ощущая, как беспокойный узел в груди постепенно начал развязываться. Он решил полежать так немного — и снова уснул, а проснулся вновь за полдень.

И пожалел, что так долго проспал. Отдохнувшим себя он вовсе не ощущал, к тому же голова казалась тяжёлой. Но ругать себя за это было поздно, и он, вспомнив своё обещание сегодня пообедать, заставил себя встать — и только тут понял, что уже второй день ходит в халате, и, решив, что должен, всё же одеться, поплёлся наверх.

Дверь, прежде закрывавшая вход в его комнату, всё так же укоризненно подпирала стену, и Ойген, заходя в комнату, лишь виновато вздохнул. Без кота ему было холодно и неуютно, длинный халат мало его спасал, и Ойген с горечью думал о Базиле. С ним было бы тепло, но зачем ему Ойген? Когда есть нагретый плед на диване, с которого его сейчас не согнать?

Даже мысленно это прозвучало настолько смешно, что Ойген нет, не улыбнулся, но, по крайней мере, смог выйти одетым из комнаты с нормальным выражением лица. Рабастан сидел на лестнице, но, кажется, не рисовал. Он вскинулся на появление Ойгена, и тот, присев с ним рядом, сжал его руку и сказал то единственное, что мог сейчас сказать:

— Прости.

— Ты обещал со мной пообедать, — просто ответит тот.

— И подумать про врача, — Ойген устало кивнул. — Я… наверное, так нужно сделать. Не знаю, сколько я могу ещё «болеть». Позвонишь ему?

— Конечно, — в голосе Рабастана прозвучало такое облегчение, что Ойгену тоже стало чуть-чуть легче, пусть всего секунду. — И даже отвезу тебя.

— Я, правда, плохо понимаю, чем он мне поможет, — помолчав, сказал Ойген. — Нет таких таблеток, чтоб исправить то, что сделано. То, что сделал я, — он отвернулся и уставился куда-то в край ступеньки.

Окутывавший его вчера кокон из ваты сегодня куда-то делся, и вина вновь вонзила в него свои клыки.

— Но ты за это заплатил, — после долгой паузы проговорил Рабастан. — И дорого, Ойген. Мы заплатили.

— Чем? — горько спросил Ойген. — Магией? Изгнанием? Да разве это плата? — он повернулся и посмотрел на Рабастана. — Асти, я просто пришёл туда и убил их. Просто так — даже без какой-то особой необходимости. Даже Лорд не требовал этого от меня, нужно было просто найти одного аврора — но я… просто… просто я так решил. И всё. Ни почему. Ты знаешь, я вчера… или когда это было — шёл и пытался понять, зачем мы всё это делали. И я не понимаю. Я просто не понимаю зачем. Зачем мы это делали? Я пытаюсь себе сказать, что это цена, необходимость той глупой войны, глупой, Асти, — но ведь это были «просто какие-то магглы». Что, потренироваться? Попугать Министерство? — горько проговорил он. — Ну, серьёзно? — требовательно спросил он Рабастана. — Я могу понять нападения на семьи магглорожденных и полукровок. И это мерзко, и мне тошно это вспоминать — но это я хотя бы понимаю. Но потом, когда мы уже взяли власть? Зачем? Асти? Просто потому что привыкли уже?

— Я не знаю, — тяжело ответил Рабастан.

— Прости, — Ойген обхватил себя руками и снова отвернулся. — Всё это… я просто не могу не думать. Хотя, на самом деле, всё это уже не важно. Марку точно всё равно, была причина или нет. И я… я просто не знаю, как… теперь… давай обедать, — оборвал он сам себя, но Рабастан вместо того, чтобы подняться, или просто что-нибудь сказать, обнял его за плечи и привлёк к себе, и Ойген благодарно подчинился.

Они долго так сидели, и от этого молчаливого сочувствия Ойген вдруг почувствовал усталость — но не ту тяжёлую, к которой уже почти привык, а ту, за которой приходит нормальный, обычный сон. Наверное, нужно было проснуться и подняться, нельзя же спать третий день! Ойген всё оттягивал момент, когда нужно будет вынырнуть из этой полузабытой расслабляющей тяжести — и почти что свалился носом вниз, если бы его не удержала рука Рабастана.

— Извини, — Ойген повёл головой и потёр глаза. — Ты меня поймал, — констатировал он, и уже сказав, подумал, что это смешно. Или нет, не смешно… слова не желали нормально складываться, но эти должны были бы вызвать улыбку.

— Поймал, — серьёзно ответил Рабастан. — Ты же меня ловил всё это время. Моя очередь.

— Угу, — Ойген вздохнул. — Наверное, если бы не ты, я бы и не вернулся.

— Ну, один-один, — усмехнулся Рабастан.

— Неправда, — слабо запротестовал Ойген. — Не настолько!

— Видишь, какой я молодец, — с видимым самодовольством заявил Рабастан, и Ойген даже слегка улыбнулся. Ну, или, по крайней мере, сделал попытку.

— Ты молодец, — подтвердил он. — Да.

— Надо работать над собой, — глубокомысленно проговорил Рабастан. — Пожалуй, надо найти время и всё-таки починить твою дверь.

— Асти, — спросил вдруг озадаченно Ойген, — а чего ты просто не выбил замок?

— Веришь-нет, — ответил Рабастан, — её будто заколдовали — пришлось плечом вышибать. Видел бы, какой там синяк остался. Осень, влажно же. Мою тоже заклинивает иногда.

— Синяк? — повторил Ойген.

— Синяк, — подтвердил Рабастан, стягивая свитер и демонстрируя Ойгену на плече сине-фиолетовый синяк размером с ладонь. — Я сам только потом заметил, — он снова надел свитер.

— Надо же, — Ойген качнул головой и заставил себя подняться. — Идём обедать. И надо найти кота.

— Это не сложно, он в гостиной, устроил себе гнездо, — Рабастан тоже встал, и они пошли вниз. Потому что и вправду пришло время обедать — даже если не слишком-то и хотелось.