Изгои (джен)

Сердце Ойгена на миг остановилось, а потом забилось бешено, словно он уже бежал куда-то, и он, позабыв про кота, вмиг оказался рядом с недоумённо глядящей на испачканную руку Нарциссу-Хизер, и с ужасом уставился на некрасиво стекающую по её подбородку кровь.

«Эпиксей» — было первой и единственной мыслью Ойгена в тот момент, но понадобилось несколько гулких ударов сердца, чтобы сообразить, что никакого Эпиксей быть не может, как и любого другого заклятия — потому он маггл, сжимающий удочку для кота в руке, а магглы ведь не колдуют.

Но что тогда делать? Пока он сидел, как идиот, хлопая глазами, она снова стёрла кровь, и сама посмотрела на него, растерянно проговорив:

— Не понимаю… я даже не почувствовала ничего… Со школы не было такого — это всё переутомление…

Её голос будто что-то сдвинул в его сознании, и Ойген вдруг вспомнил:

— Нужно приложить что-то холодное к переносице — я возьму что-нибудь из морозилки. Вы сидите, — он вскочил и, добежав до кухни, без тени смущения открыл холодильник и, схватив первый же попавшийся пакет — как оказалось, с замороженной брусникой — заодно сорвал с крючка чистое кухонное полотенце и, на ходу заворачивая в него пакет, поспешил назад.

В гостиной Нарциссы не было, зато дверь в ванную была приоткрыта, и оттуда слышался шум воды. Заглянув туда, Ойген увидел её, сидящую на краю ванны. Она уже смыла кровь с рук и лица, и довольно ловко заткнула одну из ноздрей кусочком ваты. На ней уже не было свитера: он лежал в заткнутой пробкой раковине, куда сейчас сильной струёй лилась холодная вода.

Нарцисса посмотрела на него и успокаивающе:

— Я нормально себя чувствую, — возразила она немного гнусаво, и сама же улыбнулась этому. — Со мной это случалось в детстве… Давайте подождём. Вы не волнуйтесь так — это только страшно выглядит, а на деле тут от силы наберётся ложка крови.

— Вы говорили, такого прежде не случалось, — напряжённо сказал он. — Если хотите, вызовем такси и съездим в больницу.

— В детстве было, — повторила она. — Просто я уже забыла… Может быть, поднялось давление, — она взяла пакет завёрнутый в полотенце из его рук и приложила его к переносице, и он понял вдруг, что она дрожит. — Дайте мне пару минут. И… у меня есть тонометр… вы не могли бы помочь мне померить давление?

Тонометр? Он точно это слышал об этом приборе — ведь это наверняка прибор, если судить по названию — но сейчас никак не мог вспомнить, что именно он из себя представлял. Но, впрочем, какая разница?

— Конечно, — ему было страшно, но бояться здесь мог только кто-то один, и было бы крайне неловко, если бы это вдруг оказался он. — Давайте действительно подождём немного, пока остановится кровь. А потом я вас провожу в гостиную, — предложил он, когда она выключила воду. — Или, — он запнулся, боясь, что она неправильно его поймёт, — может быть, вас отнести?

— Ну что вы, — она только улыбнулась — и позволила ему взять её под локоть. — Я дойду… это лишь несколько капель крови. Ничего страшного.

— Я понимаю, — он тоже попытался улыбнуться, медленно и очень аккуратно ведя её по коридору.

Когда они добрались до гостиной, Ойген усадил её на диван и, присев рядом, взял из её подрагивающих рук пакет с брусникой и, поправив на нём полотенце, уже сам осторожно приложил к её переносице. И Нарцисса благодарно коснулась его руки. Некоторое время они так сидели, а потом она прошептала:

— Я не понимаю, что со мной происходит, — и взглянула на него так с такой тоскливой растерянностью в глазах, что он, забыв о всех приличиях, придвинулся к ней, и она прижалась к его плечу своим, не отпуская его руку. Белая, белее своего мокнущего теперь в раковине свитера, она выглядела так, словно собиралась упасть в обморок. — Я думала, что успокоилась… но… Это даже не страх… я не знаю, как лучше описать это странное и тяжёлое ощущение, словно всё вокруг не… Не знаю, как это выразить… Я так устала от этого напряжения… Теперь это… Я словно схожу с ума. Не смейтесь, мне даже на мгновение показалось, что за диваном могла затаиться змея. Я её даже словно бы наяву представила… Такую большую и отвратительную.

— Это потому что мы смотрели сейчас про саванну, — проговорил он так убедительно, как только смог. — Давайте-ка сперва выключим телевизор, — предложил он то, что могло бы дать её разуму приемлемый для него ответ. — И будем делать всё последовательно. Сначала вот остановим кровь… потом померим ваше давление — вы только научите меня, как.

Да, точно — Ойген вспомнил, как это доктор Купер измерял давление Рабастану. Похоже, это было не уж так сложно.

— Простите, — прошептала она, и он помотал головой:

— Поверьте, совершенно не за что. Вряд ли хоть кто-то решил бы, что вы пошли на это нарочно.

Она слабо улыбнулась:

— Нет. Но я совершенно испортила вам сегодняшний вечер.

— Ну что вы, — он очень, очень старался говорить как можно спокойней и легче. — Разве же так портят вечера? Испортить вечер — это вместо романтического свидания повести, к примеру, на дурацкий фильм, а потом сказать: «Кстати, меня у дверей кинотеатра встречает папа. Хочешь с ним познакомиться?». И демонически рассмеяться.

— Я не умею демонически смеяться, — она улыбнулась чуть-чуть ярче.

— Вот видите: вы даже не умеете смеяться демонически, — проговорил он с упрёком. — Где вам вечер портить? — он презрительно фыркнул и спросил: — Так где ваш тонометр?

— Я достану, — она хотела было встать, но он не дал, удержав её руку в своей:

— Вам лучше пока посидеть. Скажите, где он — я достану.

— В шкафу в спальне, — сдалась она на удивление легко. — За левой створкой средний ящик. Мягкий футляр из синей искусственной кожи — вы увидите, он сразу же в глаза бросается.

— Сейчас, — он встал и, войдя в маленькую спальню, где помещалась лишь кровать, высокий шкаф под самый потолок и маленький комод да тумбочка с одной стороны кровати, открыл шкаф и почти сразу же нашёл искомое. Забрал футляр — и вдруг увидел большее круглые глаза, мелькнувшие на верхней полки среди аккуратно, стопками сложенных вещей. — Жаль, что ты не настоящий Августус Руквуд, — прошептал он — и ушёл.

Вернувшись в гостиную, он положил футляр рядом с сидевшей в точно той же позе Нарциссой-Хизер, на чьих коленях уже устроился мистер Лайт, которого она гладила левой рукой. Она посмотрела на Ойгена пристально и нервно, а потом сказала тихо:

— Спасибо вам. Вашим родным очень повезло.

— Ещё бы, — отшутился он, разряжая напряжённость. — Вот только я не очень помню, как им пользоваться, — указал он на тонометр.

— Я объясню, — Нарцисса-Хизер открыла футляр и надела на руку широкую манжету, а потом, придвинувшись к столику, положила на него свою руку и просунула под рукав водолазки головку… как она это назвала? Фонендоскопа. Застёгивал на манжете липучку уже Ойген — и он же, снова присев рядом и подчиняясь указанием Нарциссы, сперва качал овальную резиновую грушу, а после аккуратно стравливал воздух, открутив блестящую головку… чего? Кажется, клапана? — и слушал во вставленном в уши… фонендоскопе её казавшийся оглушительным пульс. Тук… Тук… Он смотрел, как стрелка, чуть вздрагивая, ползла по кругу к нулю, и боялся пропустить тот момент, когда звук исчезнет.

— Сто пятьдесят на сто, — сказал он, вынимая фонендоскоп из ушей. — Или примерно так. Простите, я делаю это впервые.

— Высоковато, — сказала она. — Отсюда и кровь… но не так высоко, как бывало после травмы. Ничего, — она чуть улыбнулась бледными губами. — У меня лекарство есть…

— Я принесу, — Ойген буквально вскочил, но на сей раз Нарцисса возразила:

— Вы не найдёте. Может быть, вы меня проводите?

Он подал ей руку, а после подхватил под локоть, и они дошли до спальни. Потом Ойген усадил её — уже с лекарством — на кровать и принёс воды, и, когда она выпила таблетку, сказал:

— Вам нужно лечь. И отдохнуть.

— Пожалуй, — она обхватила себя руками, и он предложил:

— Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, вам будет неуютно засыпать сейчас одной. Давайте я посижу рядом с вами, пока вы не уснёте, а потом отправлюсь к дивану в гостиную? И двери можно оставить открытыми.

— Это было бы чудесно, — ответила она, глядя на него со смущающей признательностью. — Обычно я быстро засыпаю… спасибо вам. Я так вам благодарна за то, что вы сейчас со мной! Вы отвлекли меня, и я почти забыла свои страхи… с вами очень спокойно.

— Я рад, — он улыбнулся. — Значит, всё не зря — и это был прекрасный вечер. Намного интереснее, чем корпеть над сайтом с сантехникой.

— Вам ведь нужно было работать! — спохватилась она.

— Отнюдь, — быстро возразил он. — Это работа не очень срочная, я даже не рассчитываю закончить до Рождества. Когда вы позвонили, я раздумывал, сесть поработать или посмотреть по Дискавери про больших кошек. Или, возможно, про парочку свежих убийств в Мидсоммере.

— Я тоже люблю наблюдать за инспектором Барнаби, — она улыбнулась. — И пытаться угадать, сколько в итоге окажется трупов. Вы уверены, что вам на диване будет удобно?

— Абсолютно, — заверил он. — Мне ничего не нужно, кроме тёплого одеяла и подушки.

— Я вам отдам своё, — пообещала она. — А себе заберу лёгкое и добавлю плед.

— Мне кажется, — очень серьёзно, и даже озабочено заметил он, — это несколько неприлично. Одеяло — вещь настолько интимная… оно ведь вас обнимает и всё такое… — она засмеялась, и Ойген, старательно сдерживая уже свой смех, закончил: — Давайте лучше мне ваше второе, лёгкое, и, да, пожалуй, плед. Соблюдём же приличия.

— В полном объёме? Вы чудо, — Нарцисса-Хизер, улыбаясь, на миг коснулась его запястья. — Хорошо, пусть будут плед и одеяло.

Пока она раздевалась, Ойген стоял, отвернувшись, но так и не вышел из спальни — потому что если у неё закружится голова и она упадёт, он из гостиной просто этого не услышит. Так что он предпочёл всё-таки слегка отойти от ещё минуту назад очерченных им границ, но всё же благопристойно и честно смотрел в окно на спящие дома и освещённую фонарями улицу. Здесь был совсем простой район, но очень спокойный и приличный, и в такое время улицы были пусти и тихи. Подошёл белый кот и, запрыгнув на подоконник, тоже уставился в окно, и довольно мурлыкнул, когда Ойген его погладил — и на секунду он вдруг ощутил себя будто дома. Не в доме Мэри, нет, а просто дома. Словно бы у себя…

Она окликнула его, когда уже легла — и Ойген обернулся и присел на край кровати.

— У вас замечательно, — сказал он.

Она уже лежала, завернувшись в одеяло, и, когда он сел рядом, выпростала руку и попросила:

— Можно взять вас за руку? Мне почему-то вновь тревожно… кажется, что стоит мне уснуть — и что-нибудь непременно случится. Нехорошее… и, главное, непоправимое.

— Вы просто устали, — мягко произнёс Ойген, беря её руку в свои, и глядя в её бледное лицо. Вату она уже убрала, и кое-где на краешках ноздрей виднелись крохотные пятнышки засохшей крови. — Так бывает. Сейчас самое тёмное время: в зимнее солнцестояние чего только ни примерещится. Но сегодня последняя самая длинная ночь в году — дальше день начнёт понемногу прибывать, и страхи спрячутся до следующего года. А там, может быть, и потеряются… год — это долго.

— Вы верите в астрологию? — спросила она слегка удивлённо.

— Немного, — улыбнулся он. — Но дело даже не в ней… без солнца тяжело, — Ойген тихо вздохнул. — Я по нему тоскую… и в такие длинные и тёмные ночи мне тоже снится всякое. Летом намного легче. Вы спите с ночником обычно?

— Нет, — она потянулась и выключила стоящую на тумбочке лампу с большим светлым абажуром. — Устраиваетесь удобнее, — предложила она, и Ойген, хотя и не увидел этого в резко наступившей темноте, подумал, что она закрыла глаз. — Вам холодно, наверное, — кажется, она тут же их открыла. — Вы принесите плед…

— Хотите, — предложил вдруг он, кажется, неожиданно даже для самого себя, — я лягу здесь? С краю. Жаль, нет меча — я положил бы между нами для вашего спокойствия, — он улыбнулся, и она, сжав его руку и приподнявшись на локте, сказала тихо-тихо:

— Да. Мне… мне в самом деле страшно. В темноте одной. Простите, Ойген. Я…

— Я потому и здесь, — он успокаивающе сжал её руку в ответ. — Иногда нужно, чтобы кто-то охранял твой сон. Позвольте мне взять это на себя сегодня. Я сейчас вернусь… а вы пока включите свет, — он улыбнулся.

Ойген так и не переоделся этой ночью — так было и приличней, и спокойнее. Обоим. Он лежал, завернувшись в плед, в не такой уж и глубокой, как выяснилось, когда его глаза к ней привыкли, темноте, и смотрел то на свою руку, в которой так и лежала тонкая рука Нарциссы, то на неё саму, и в конце концов позволил себе то, его не должен был бы, но… Когда она в очередной раз беспокойно заворочалась, Ойген к ней придвинулся и, подставив плечо, устроил её голову на нём. И замер, почти не дыша, и обнимая её, спящую, за плечи, и чувствуя себя хранителем чего-то хрупкого и невероятно ценного.