Четыре стука (джен)

Улица перед ней была белая, как лист бумаги. Буквально: это и был лист бумаги или холст — Оксана точно не знала, — который пересекали черные линии-контуры. Художник так и не раскрасил свою картину, это предстояло сделать ей. Она прошла по тому, что казалось ей брусчаткой, к ближайшей вертикальной поверхности и пощупала ее. Это была стена, холодная и твердая, до ужаса настоящая, явно каменная. Приглядевшись, она заметила окно и какое-то растение на подоконнике.

«Это все реально», — подумалось ей, и плечо аж дернулось.

Странно было это осознавать. Она внутри картины. Как такое могло быть? Впрочем, это сон, здесь возможно все. У окна она заметила распятие. Коснулась его — оно было выпуклым. Снаружи? Странно…

— Да, — послышалось из темной глубины дома, — я привилегированный, — сказал с гордостью голос, и ее взгляду предстал первый человек на этом полотне. Он был, к счастью, цветной, в смысле, раскрашенный — как, Оксана не имела понятия. Явно итальянец, сухой пожилой мужчина, с горбатым большим носом, темными задорными глазами и темно-седыми усиками над тонкими губами. И он двигался, прикуривал сигарету. Он двигался! В горле Оксаны пересохло, плечо снова дернулось.

— Здравствуйте, — сипло поздоровалась она. Если он живой, он знает, что находится в картине? Или как ей объясняться? Может, он думает, что по-настоящему живет здесь, а не нарисован… почему он раскрашен? Слава богу, что он раскрашен, она бы не смогла общаться с кучей линий; она бы напортачила, нанося краску на человека; все пошло бы прахом, и картина художника получилась бы уродливой. Нельзя было так поступать, определенно нельзя. Надо стараться. Она двинула плечом, кивнула и сглотнула. Мужчина наконец прикурил.

— Добрый день, сеньорита! — лучезарно улыбнулся он. На его шее блеснула толстая золотая цепочка, почему-то напоминая о мафии. — Вы пришли нас докрашивать?

Такого вопроса Оксана не ожидала. Она кивнула.

— Как здорово! — восхитился незнакомец. — А то дорогой друг Антон так и не успел… Эх, как я боялся, что мы так и будем ходить по белому. Вам что-нибудь нужно, сеньорита? Обращайтесь, если что нужно! Я Гоги, а это мой дом, который всегда открыт вам!

«Странное имя для итальянца», — подумала Оксана. Гоги словно прочел ее мысли.

— Мои родители приехали из Осетии. Но да, я похожу на местных, потому так здорово и живу, — он снова улыбнулся, сверкнув золотым зубом. Слишком много золота для одного человека. Оксана снова подумала про мафию, но остановила себя. Грузины в мафии? Похоже на анекдот. Впрочем, ей какое дело. Она даже не знала, о чем картина, может, там стрельба и погони — художники сейчас рисовали совсем не то, что раньше. Впрочем, в искусстве Оксана не разбиралась. Ее заданием было закончить картину, и это главное. Она нервно сглотнула и огляделась. Среди четких линий не было видно и намека на краски. Как же ей тогда работать? Плохая затея, плохая, она всегда это знала!

— Что ищете? — спросил Гоги.

— Мне сказали, что художник оставил краску, — тихо ответила Оксана.

Гоги хлопнул себя по лбу.

— Конечно! Она же у меня в подвале. Сейчас принесу, уно моменто.

«Интересно, это он говорит по-русски, или я частично говорю по-итальянски? А почему частично? Странная эта картина...» — подумала Оксана.

Среди линий напротив нее мелькнуло яркое для этой белизны лицо. Видимо, все дома на этой улочке, а это явно было улочка, были обитаемы. Какие они, другие жильцы? Как они отреагируют? Нервничая, Оксана украдкой четыре раза постучала по стене. Стало легче. Оглядываясь, она решала, с чего бы ей начать. И как. Вообще она еще не видела инструмент. Чем ей рисовать? Точнее, докрашивать. Точнее… было бы легче просто получить картину на руки и доделать все, сидя в кресле, если честно. Вся эта катавасия со снами абсолютно не нужна для такой работы, как и полное погружение в картину. Внизу живота что-то кольнуло, и Оксана испугалась. Она тщательно перебирала воспоминания, убеждая себя, что она чистая и не описалась, когда ее отвлек шум металла о металл.

С руганью вернулся Гоги, таща огромные ведра с краской. Оксане захотелось на него ругнуться, так как он отвлекал, но она не посмела — он же помогал ей. Она просто сосредоточилась сильнее. Так, она помылась перед сном, не ходила в туалет, и здесь только кольнуло, ничего сверх того; если бы что-то было, она почувствовала бы, оно иначе ощущается, ведь так? Грохот ее отвлекал, но Оксана стиснула зубы. Так? Дернула плечом, постучала четыре раза о стену. Так? Так. Выдохнув, Оксана резюмировала: она все еще чистая, не прошло и часа. Значит, можно рисовать. Гоги как раз закончил выносить последнюю партию краски. Оксана посмотрела на немного взмокшего грузина и спросила:

— А у вас сигарет и зажигалки не будет?

— Конечно, будет! — заверил Гоги и начал рыться в карманах. — Только курю я крепкие, хотите, куплю что полегче?

— Не хотелось бы вас напрягать, и у меня нет денег, — честно призналась Оксана.

Гоги улыбнулся.

— Для художника это простительно. Просто дайте мне время.

— Давайте я ваши попробую сначала, — настояла на своем Оксана. Гоги протянул ей пачку и зажигалку. Оксана жадно закурила. Сигареты были крепковаты, но ей было все равно. Глубокая затяжка, и дым побежал успокоительно по телу. Да, она наверняка все это придумала, самовнушение, но от сигарет становилось легче, неважно, почему. Оксана наконец решилась посмотреть туда, откуда она пришла. Белый плотный туман прерывал улочку. Гоги проследил за ее взглядом.

— Делит наш мир на «тут» и «там», — как-то просто сказал он.

— А как оно, «там»? — спросила Оксана.

Гоги пожал плечами.

— Мне все равно. Может, я и знал, но сейчас мне хватает того, что есть «тут». Художник нарисовал все для жизни. Магазины, кино, церковь… что еще нужно? Ко мне приезжают дети «оттуда», и судя по всему, там все так же. Так чего туда стремиться?

В конце улочки появилось цветное пятно.

— Ваши дети живут вне картины?

«О боже, что я несу?!»

— Они живут во Флоренции. Наш тихий городок не для них, — усмехнулся Гоги и помахал волосатой рукой пятну, которое стало походить на двух женщин. — Мария! Из церкви?

— Из церкви! — донесся жизнерадостный ответ. Фигура женщины приобрела очертания аккуратной старушки, сухой и темнокожей, с длинными седыми волнистыми волосами, развевающимися на ветру. Она была одета в легкий яркий сарафан и явно была довольна жизнью. Рядом шла девушка, на вид еще подросток, так же в платье и в соломенной шляпке. Вид у нее был немного потерянный.

— Моя Габриэлла сегодня исповедовалась, — пояснила Мария с какой-то гордостью. — Ее благословили.

— О, какая радость! — всплеснул руками Гоги. — Как ты, Габи? Чувствуешь себя лучше?

— Сняла груз с души, — кивнула Мария, — но она только начинает, еще не привыкла. Пойдем, дитя, приляжешь, сон все исправит.

На глазах Габриэллы мелькнули слезы, но она послушно пошла за Марией.

— Мария! К нам прислали художника! — в спину соседке крикнул Гоги.

Мария повернула голову.

— Да благословит вас бог закончить эту картину, сеньорита! — и зашла в дом напротив.

— У нее сегодня радость, не обращайте внимания, — извинился Гоги. — Молодежь сейчас редко загонишь в церковь, особенно на таинства, вот она и рада за внучку.

— Впервые такое вижу, — честно признала Оксана, чувствуя себя очень неловко. Такого преклонения перед богом она еще не видела. Она сама была верующей, православной, но уже очень давно не была в церкви — считала себя нечистой для этого. Она не знала, что ее больше шокировало: что люди на картине верят в бога, или что так много событий здесь было пропитано этой верой.

«Верят ли они в нашего бога или какого-то своего?»

Она привычно дернула плечом. Это как попасть в другой мир. Это не настоящая Италия, хоть и очень похожа. Может, они молятся Художнику. Она кивнула и помотала головой. Да нет, бред. Судя по отношению Гоги, это не так. Но кому могут молиться люди из картины? Странно это вообще. Что они живут. И где эта церковь? Почему она ее не различает?

Оксана вгляделась вдаль. По правде, в хаосе линий она не различала ничего. Но это было логично, церковь в итальянском городишке. Маленький штрих, придающий колорит. Интересно, у них есть Папа?

Не за тем она сюда пришла, не за тем! Время быстро утекало. Снова кольнуло. Всего лишь кольнуло внизу живота. Это ничего не значило. Ей надо нарисовать хоть что-то, пока она еще чистая. Пока выделения ее кожи и органов не испортили ее. Оксана выкинула бычок в то, что походило на мусорку, и решительно направилась к ведрам с красками.

Все ведра были пронумерованы. Красок было всего двадцать две. Рядом стояли малярные принадлежности. Это было понятно. Но как именно красить? В какие цвета? Одного голубого тут было несколько оттенков. Что делать?

Гоги подошел и встал рядом.

— Художник просил передать, что оставил подсказки. С чего начнешь?

— Наверное, с неба, — задумчиво проговорила Оксана. Это ведь не сложно? Небо? Это просто кусок голубого. Должно быть не сложно. Не страшно напортачить. Правда?

— Сейчас принесу бинокль, — сказал он и скрылся в доме.

«А как я буду красить небо? Оно высоко, как реальное. Могу ли я до него дотронутся? Что, если нет? Что, если мне надо взлететь на воздушном шаре или что-то вроде того, и вообще, это возможно, раскрасить небо?!»

Плечо дернулось, Оксана четыре раза постучала по стене дома, затем сжала и разжала кулак. Кивнула. Сглотнула. Почему к ней приходят только самые глупые мысли?! Что делать-то? Она уже сказала. И Гоги этот, рядом крутится, помощник… может, он знает? Только бы он знал! Что ей делать, если он не знает? Во что она ввязалась?! Плечо дернулось, она сглотнула. Четыре раза постучала по стене. Паника не наступила, обошлось — вернулся Гоги.

— Как мне красить небо?! — выплеснула она вопрос. Гоги замер с биноклем в руках.

— Ну как… надо с крыши попробовать! — нашелся он и блеснул золотыми зубами. — Длинной кистью. А вообще я не знаю. Я ж просто пенсионер, всю жизнь в магазине проработал, да. Собственном! Но о вашем деле не знаю ничего. Ты справишься, не волнуйся! — он потрепал Оксану по плечу. Внизу кольнуло. Еле сдерживая раздражение от этого доброго жеста, не желая грубить ни в чем не повинному человеку, Оксана спросила:

— Как мне попасть на крышу? И зачем бинокль?

— В небо смотреть. Там подсказка, — как само собой разумеющееся ответил Гоги. — А на крышу выход есть, у меня там садик. Оттуда и попробуешь. А, сеньорита?

— Оксана. Меня зовут Оксана, — раздражение росло от того, что Гоги не замолкал. Но она сама спросила! А стоять и молчать, погружаясь в себя, было бы некрасиво. Если бы она знала, как все это будет сложно! Не согласилась бы? Хороший вопрос. Дернув плечом, Оксана взяла бинокль.

Небо было таким же белым и испещренным линиями, как и все вокруг. Оксана выделила места, где оно заканчивается и явно начинаются дома. Круга, означавшего солнце, она не увидела, впрочем, это она нарисовала бы круг, а настоящий художник? На небе были точки. Усилив приближение, она с изумлением увидела цифры. Цифры, видимо, номера красок! Приглядевшись повнимательнее, она различила четыре оттенка этого неба. Запомнив, она обратилась к Гоги.

— Мне нужны будут краски двадцать, девятнадцать, двадцать один и семь. Вы можете их доставить на крышу?

— Для такой красавицы все что угодно, — улыбнулся бывший продавец, беря два ведра. — Пойдем, проведу на крышу. Возьми только инструмент.

Какой инструмент выбрать, Оксана не знала, потому взяла все: длинную толстую кисть с нее ростом, такую же, но тоньше, и третью, маленькую, как обычные кисти. Она ей явно не пригодится, но на всякий случай.

Крыши домов были плоские. Оксана поднялась по внешней лестнице и оказалась в центре буйства линий. Теперь среди них она видела номера. Судя по всему, это был очень яркий и красивый садик. Гоги оглядывал его с гордостью. В центре всего этого под навесом стоял стол со стульями — их контуры выделялись четко. И еще какая-то тренога чуть подальше.

Гоги поставил краски на пол. Он вспотел еще сильнее, да и Оксана внезапно почувствовала, что ей жарко. Хорошо, что она была одета в домашнее легкое платьице. Но само наличие жары ее встревожило, а она и так была немного на взводе. Гоги сел на стул и закинул ногу на ногу.

— Никогда не видел, как работают художники, — поделился он. Оксану это расстроило вконец, и она довольно резко ответила:

— Одни, художники работают одни. Спасибо за помощь, дальше я попробую сама. Извините.

Гоги поднял руки.

— Все, понял, не мешаю. Я ценю искусство и понимаю, как это сложно. Удаляюсь.

Эта фраза еще больше опечалила Оксану. Искусство… то, что она делает, ни в коем случае не искусство. Это просто… мазня, мазня за деньги. Наконец оставшись одна, она села на стул, прямо, наваливаясь всем телом. Мокроты в трусах она не чувствовала, значит, ничего не было. Значит, она чистая. Жара укутала ее в свои объятия. Скоро она вспотеет. Но пока она может заняться делом. Она не на улице, не в магазине, не где-то. Она в картине. Тут не может быть грязно, это же холст, в конце-то концов! Населенный людьми, да, но холст! Плечо дернулось, она кивнула, сглотнула и постучала четыре раза по столу. Холст. Чистый холст. Стерильно. Даже пот здесь будет чище, чем в Москве.

Оксана глубоко задышала, пытаясь успокоиться и настроиться на созидательный лад. Пытаясь не думать. Наконец это получилось. Она оглядела свой инструмент. И как им работать? Она не была спортивной, долго она красить не сможет. Если это вообще реально. Кисти были достаточно тяжелые. Нет, с такими мыслями она никогда не начнет.

Встав, Оксана взяла самую большую кисть. Она нацелилась на большой кусок неба между линиями. Взяв бинокль, она увидела цифру семь. Ведро с таким номером было рядом. Отложив кисть, Оксана открыла его. Это была краска яркого голубого цвета. Оксана любила голубой цвет. Он ее успокаивал. С трудом она макнула кисть в краску и перевернула волосками вверх. Отдышавшись, Оксана взяла кисть поудобнее и ткнула наугад в небо. И кисть на что-то наткнулась, оставляя голубой след. Оксана завизжала от радости. Так просто! Она сможет!

Дело пошло веселее. Держать кисть всем телом было чертовски неудобно, но Оксана старалась об этом не думать. Она скользила кистью по холсту и оставляла в этом черно-белом мире цвет. И это было прекрасно. Иногда она вылезала за края означенного контура, но не пугалась — она закрасит нужным цветом потом. Интересно, каким? Как будет выглядеть небо, когда она закончит? Старалась не думать, как близко оно нависает над ней. Но крыша кончалась, а небо нет. И что делать дальше? Самое странное, что краска не стекала с небес, как должно было быть под силой гравитации, которая здесь была, а словно впитывалась в… Оксана не знала, во что. Закончив ту часть номера семь, до которой она могла дотянуться с крыши, она решила помыть кисточку и нанести другую краску, двадцатую. Пришлось спускаться вниз и просить у Гоги ведро просто воды. Он принес, был тише, чем в прошлые разы, и быстро ушел. Оксана с трудом промыла кисть руками, и затем начала новый номер. Линии выходили толстыми, но пока это было то, что и требовалось. Потом, подумала Оксана, надо будет менять кисти. Вон для того участка, например. Дыханье участилось, руки устали, и Оксана присела отдохнуть, как всегда, на самый краешек сиденья. Оно было твердым, и это было просто прекрасно. Кисть она держала перед собой, боясь испачкать что-либо. Она смотрела на небо, на свою работу. Получалось красиво. Но вдруг стало тревожно. Она окинула взглядом фронт работ, потом ведра с краской и почувствовала, что краски ей не хватит. Она накладывала ее слишком густо, боясь малейшего просвета. И что ей делать, когда краска закончится? Вряд ли Художник оставил еще. Вряд ли он рассчитывал на нее, такую странную помощницу. Но ей так хотелось, чтобы картина вышла идеальной! Это же… кто-то старался, рисовал, придумывал все это… Этот мир, разве его жители не достойны идеального окружения? Разве можно схалтурить там, где живут люди? Оксана дернула плечом и хмыкнула. Конечно, можно, это кругом, но здесь… это же искусство, оно достойно. Она должна постараться.

Промежность дала понять, что ей хочется в туалет. Оксана испугалась. Нет, не сейчас, потом, она не может… Она не будет чистой, тут нет ее средств для мытья, тут нет всего, что ей надо, только не сейчас, нет, нет! После этого она будет грязной. Как грязной рисовать картину? Она будет недостойна, нет! Усилием она загнала это желание подальше, вглубь своего организма. Но время поджимало, она это ясно поняла. Надо продолжать.

Взяв кисть поудобнее, не обращая внимания на заболевшие руки, Оксана принялась за дело. Но теперь она нервничала. Внизу кололо, и она останавливалась, чтобы убедить себя, что не описалась. Она боялась этого как огня, непонятно откуда взявшийся страх много лет не давал ей покоя.

Наконец пришлось сменить кисть. Она промыла большую кисточку, поставила ее сохнуть у края крыши. Взяла ту, что была помельче, но тоже с длинной ручкой. Смочила, окунула в краску и тщательно нацелилась на более тонкую линию на небе. И… промахнулась, мазнув слишком широко и слишком вверх! Паника охватила Оксану. Она быстро поменяла цвет и начала закрашивать неудачу. Благо она помнила, каким номером. А что будет, если она не вспомнит? Нужно быть осторожной! Дрожащими руками она снова попыталась провести линию. В этот раз получилось, правда, слишком широко, шире отведенного Художником места, и она принялась исправлять это. Внутри разлилось раздражение, все мешало, особенно волосы; черт, она же специально их коротко постригла, куда они лезут сейчас?! Дернула плечом, кивнула, четыре раза постучала по карнизу дома. Надо было быть предельно осторожной, чтобы не закрасить эту тонкую линию вообще. Оксана злилась. Ну зачем такие трудности для неба?! Не мог нарисовать попроще?! Руки дрожали, и ей это не нравилось. Но она смогла, закончила. Опустив кисточку, она посмотрела на плоды своих трудов. Вроде выходило красиво. И незаметно, что она ошибалась.

— Какая красота! — послышалось снизу. Перегнувшись через парапет, Оксана увидела Марию. Старушка помахала рукой. — Как приятно увидеть кусок нашего прекрасного неба!

— Я рада, — улыбнулась Оксана, и от души отлегло. Появилась усталость. — Боюсь, на сегодня это все.

— Ничего, мы подождем, — крикнула Мария и пошла дальше по улице. На крыше появился Гоги.

— Уже закончили?

— С вашей крыши я больше никуда дотянуться не могу, — пожала плечами Оксана. Хотя это была отговорка. Гоги цыкнул языком.

— Что же делать, сеньорита… Вы придете завтра?

— Наверное, — Оксана не была уверена, что хочет сюда приходить когда-либо еще. Но обещанная награда мелькала на краю сознания, заставляя ее сомневаться.

— У моего племянника есть подъемник, — сказал Гоги. — Он пригонит его завтра, мы вас поднимем, и вы сможете продолжить. Как вам такое?

— Можно попробовать, — безразлично сказала Оксана. Она осмотрела место своей работы.

— Я уберу все, не волнуйтесь, — засуетился Гоги. Оксана благодарно улыбнулась.

— Спасибо.

Она еще раз взглянула на кусок синего неба. Оно не выглядело так, будто было нарисовано краской. Естественное, словно часть настоящего небосвода. Оксана сняла кольцо с руки и проснулась.