Вопреки судьбе (гет)

В пузатой чугунной печке с кованой решеткой плясало пламя, бросая теплую полосу света сквозь стеклянную дверцу на пол маленькой палатки. В стоящем на плите чайнике потихоньку начинала закипать вода, и через изогнутый его носик, прикрытый колпачком, с легким посвистыванием начал выходить воздух.

Ремус Люпин плотнее закутался в потрепанный походный плащ и придвинулся к печке. Покосившись на Руби, которая лежала рядом, накрытая плащом, и убедившись, что она спит, он достал из нагрудного кармана конверт. Белая бумага в полосе света приобрела легкий золотистый оттенок, и неясные зыбкие тени трепетно порхнули на конверт и руки Ремуса.

Прошло три дня с тех пор, как он и Руби трансгрессировали на окраину Каледонского леса. Дамблдор указал лишь примерное расположение этого темного артефакта, который был важен для Того-Кого-Нельзя-Называть, и теперь они продвигались дальше на север, в глубь леса, следуя по каким-то, одной Руби известным, приметам. Скитаясь всё это время по зимнему лесу, с сугробами, труднопроходимыми чащами и озлобленными из-за голода дикими гномами, они мало разговаривали друг с другом. В первый день, когда они остановились на привал около огромной сосны, Ремус попытался расспросить свою спутницу, не знает ли она что-нибудь об этом артефакте, который они ищут. Руби безразлично пожала плечами и ответила, что ей известно не больше его. Ремус ей не поверил, но расспрашивать дальше не стал. Хоть ему и не нравилась манера Дамблдора держать соратников в неведении относительно своих планов, он все равно был рад возможности сделать что-нибудь полезное для старика. Благодаря принятому Министерством закону, в результате которого был составлен реестр всех полукровок, ему стало практически невозможно найти работу. Никто в здравом уме не соглашался нанять оборотня, поэтому Люпин перебивался случайными заработками, с которыми помогал ему Дамблдор.

Налетевший порыв ветра захлопал краями палатки, и внутрь вместе с пригоршней снега ворвался холодный воздух. Ремус поднялся и, отодвинув край брезентовой ткани, выглянул наружу. В темноте ночного леса невозможно было различить даже силуэты стоящих рядом деревьев, лишь зыбкие отблески света, проникавшие через узкую щель палатки, выхватывали утоптанный перед ней снег, присыпанный сухими хвойными иголками. Прислушавшись немного к завываниям ветра и скрипу деревьев, Люпин нырнул обратно в тепло и, снова усевшись перед печкой, достал письмо Тонкс. Он догадывался о его содержимом и знал, что должен ответить, но все равно оттягивал момент прочтения. Сейчас Ремус еще мог вообразить, что счастье возможно и для него, хоть и понимал всю бесплодность этой надежды. Но стоит облечь чувства в слова и расставить все точки над «и», как магия надежды рассеется, оставив после себя горечь реальности, в которой оборотень вынужден до конца дней скитаться в одиночестве.

«Я не имею права ломать её жизнь, — с горечью думал Ремус, не сводя глаз с конверта. — Какое будущее её ждет рядом со мной? Нищета, гонения, непонимание со стороны близких. В конце концов она пожалеет, что связалась со мной и возненавидит».

— Ты уже третью ночь разглядываешь этот конверт. Почему бы просто не прочитать письмо?

Ремус вздрогнул и взглянул на Руби. Приподнявшись на локте, все еще прикрываясь плащом, она с интересом смотрела на него и по ее бледному лицу блуждали неясные тени.

— А ты не так крепко спишь, как я думал, — грустно улыбнулся Люпин.

Чайник, стоящий на плите, громко засвистел. Поднявшись со своего места, Руби аккуратно сняла его, взявшись за ручку через полу плаща, и поставила рядом, прямо на пол. Люпин с интересом наблюдал, как она достает из рюкзака жестяную коробочку с какими-то травами и засыпает их в чайник, слегка помешивая ложечкой с длинной ручкой. Палатку сразу наполнили приятные запахи свежезаваренного чая, мяты и цитруса. Прекратив помешивать, Руби достала волшебную палочку и трансфигурировала два серебряных кубка, затем наполнила их чаем и протянула один кубок Ремусу. Поколебавшись, он взял его и сделал глоток. Приятное тепло разлилось по телу, расслабляя уставшие за день мышцы и наполняя их легкостью. Руби, держа свой кубок в ладонях, не сводила с его лица изучающего взгляда.

— Прости, что лезу не в свое дело, — сказала она, — но не заметить, что Тонкс влюблена в тебя, мог только слепой. Ну и, пожалуй, Сириус Блэк.

Ремус невесело усмехнулся, удивляясь про себя наблюдательности Руби.

— Да, я заметил.

— Тогда почему не прочтешь письмо? Мне показалось, что она тебе тоже небезразлична.

Ремус опустил взгляд в свой кубок и принялся крутить его, наблюдая, как кружатся на поверхности чаинки. Давно он ни с кем не откровенничал, наверное, со школы. Мародеры были единственными близкими друзьями, кто не испугался его волчьей натуры, а наоборот, поддерживали во всем и видели в нем прежде всего человека. Тогда он был счастлив, хоть и осторожным, робким счастьем. Но смерть Джеймса, предательство — как он теперь знал — Питера и заточение Сириуса разрушили все. Да, у Ремуса было много приятелей, к нему хорошо относились в Ордене, но по-настоящему близких друзей, с которыми он мог бы поговорить по душам, у него не было. Сириус, после смерти Джеймса и после Азкабана, погрузился в пучину собственных переживаний, и Ремус понимал, что той близости, как раньше, между ними уже не будет.

Он почти ничего не знал о Руби, но каким-то звериным чутьем ощущал в ней что-то близкое, родственное и сейчас, сидя рядом с ней в палатке, посреди огромного ночного леса, он понял, что хочет выговориться.

— Ты очень проницательна для своих лет, — устало вздохнул он. — Тонкс мне действительно небезразлична, и именно поэтому я должен ее оттолкнуть. Какое будущее у нее может быть с таким, как я? Оборотни — плохая компания для молодых девушек. Да и вообще для кого бы то ни было.

Руби подалась вперед. В изумрудно-зеленых ее глазах мелькнули понимание и горечь, которые не укрылись от Люпина.

— Дамблдор считает, что любовь — это великая сила, способная творить настоящие чудеса, — заговорила она, и ее голос взволнованно дрогнул. — Разве не глупо отказываться от такого дара?

Ремус помедлил, прежде чем ответить.

— Боюсь, что монстры вроде меня — исключение из общих правил. Я не могу подвергать жизнь другого человека опасности и взваливать на него тот ворох неприятностей и лишений, что тянется за мной.

Руби тяжело вздохнула и уставилась на огонь.

— Ты прав, — грустно сказала она. — Монстры недостойны любви.

В палатке повисла тишина, разбавляемая лишь потрескиванием поленьев и завыванием ветра. Люпин понимал, что принял правильное решение, но сердце его болезненно сжималось, отказываясь внимать доводам разума. Он посмотрел на письмо, которое все еще сжимал в руках.

Руби легко поднялась на ноги. Её лицо снова сделалось бесстрастным.

— Не буду тебе мешать, — сказала она и, прежде чем Ремус успел что-то ответить, выскользнула из палатки.

Вздохнув, он решительно разорвал конверт и принялся читать неровные, написанные стремительным почерком строчки:

Дорогой Ремус.

Я вижу, что ты стал избегать меня, поэтому единственной возможностью сказать тебе о своих чувствах я вижу в этом письме. Ремус, я люблю тебя, и мне плевать, что думают об этом другие. Я не могу думать ни о чем другом, все мои мысли только о тебе. Ты говорил, что у оборотней не может быть семьи, что они опасны даже для близких людей. А я считаю, ты не прав, любые трудности можно преодолеть, если любишь. Я знаю, что жизнь без тебя не будет прежней, но обещаю, если мои чувства к тебе не взаимны, я больше не заговорю о них.

Буду ждать твоего ответа.

С любовью, Тонкс.

Люпин несколько раз перечитал письмо, каждый раз с грустью останавливаясь на слове «люблю». Затем он аккуратно сложил листок и бережно убрал его в нагрудный карман. Поленья в печке догорали, и света становилось все меньше, серые тени ближе придвинулись к Ремусу, окружая его со всех сторон. Он уже собрался было подкинуть еще дров, но замер с протянутой рукой, пронзенный низким, протяжным звуком охотничьего горна. Звук повторился, став громче, и Ремус почувствовал, как внутри него поднимается горячая волна, как начинает закипать кровь в жилах, — он хорошо знал это ощущение, которое всегда возникало в полнолуния перед тем, как он превращался в жуткого зверя.

Прежде чем он успел понять, что происходит, в палатку ворвалась Руби. Вид у нее был сосредоточенный, зеленые глаза с расширенными зрачками испускали легкое свечение, от чего она выглядела немного жутко.

— Бежим! — скомандовала она и, схватив Ремуса за руку, потащила его из палатки.

Выбравшись наружу, Люпин пораженно замер: сугробы исчезли и сквозь ветви деревьев лился серебряный лунный свет, хорошо освещая обнаженную землю с редкой растительностью.

Руби тоже замерла, прислушиваясь к наступившей вдруг тишине.

— Что происходит? — шепотом спросил Ремус.

Где-то вдалеке раздался приглушенный расстоянием лай собак. Звук этот наполнялся силой, становясь все ближе и ближе. Руби негромко выругалась.

— Быстрее, бежим отсюда, пока они нас не нагнали, — потянула она Ремуса за руку.

Ветви деревьев кинулись в лицо, замелькали перед глазами, так что приходилось то и дело уворачиваться и внимательно смотреть под ноги. Ремус зацепил ногой выступающий корень и повалился бы на землю, если бы Руби не поддержала его. Она легко скользила между деревьев, перепрыгивая корни и овраги, словно огромная кошка. Собачий лай за спинами становился все ближе и ближе, и уже можно было различить низкое раскатистое рычание. Ремус вдруг почувствовал, как его наполняет охотничий азарт, сердце забилось в сладостном предвкушении добычи, а с губ его сорвался рык. Руби обернулась на бегу, кинув на него тревожный взгляд. Они успели пробежать не больше мили, как внезапно лес кончился и они оказались на узкой полосе пролеска, сразу за которой начинался крутой обрыв, уходящий куда-то в темноту.

Руби резко остановилась, напряженно вглядываясь вниз, но не смогла ничего разглядеть. Снова раздался низкий вой горна, только теперь он был значительно ближе и в нем слышались победные нотки. Рядом с ней на колени упал Ремус. Его тело сотрясала мелкая дрожь, из горла вырывалось хриплое поскуливание. Он прикрыл лицо руками, которые на глазах начали удлиняться и покрываться серой шерстью. Руби и сама почувствовала знакомую накатывающую волну ярости и жгучую, пульсирующую боль в голове. Она уперлась руками в колени, тяжело дыша и стараясь унять рвущуюся наружу силу. Послышался треск веток и близкое рычание, а за ним и торжествующий вой. Подняв голову, сквозь кровавую пелену, застилающую глаза, она увидела их — черные, чернее самой ночи, тела с гладкой, лоснящейся шерстью, огромные головы с острыми стоячими ушами; пасти были разинуты и с острых на вид как кинжалы клыков комьями падала розоватая пена, а вместо глаз кроваво-красные угли, прожигающие насквозь. Целая свора гончих псов, рыча и захлебываясь лаем, медленно выходила на освещенный луной пролесок, выстраиваясь в шеренгу прямо перед Руби и Люпином. Один из псов, угрожающе рыча прыгнул на Руби, намереваясь вцепиться ей в горло, но она среагировала мгновенно. Вскинув руку, она остановила пса в полете, а затем сделала движение пальцами, словно отметая пушинку, и страшный пес с диким воем отлетел назад, с силой ударившись в дерево. Желтые глаза Руби загорелись диким блеском, вертикальный зрачок сузился до тонкой ниточки, скользя по оскалившимся мордам псов. Те на мгновение нерешительно отступили, но, заслышав приближающийся топот копыт, бодро залаяли, замахали хвостами.

Сквозь ветви деревьев проступили силуэты четырех всадников. Один из них, что был впереди остальных, поднял руку, и в следующую секунду воздух наполнил низкий торжественный гул, от которого все внутри Руби вспыхнуло диким пламенем. Свора собак расступилась перед ней, а всадник, только что трубивший в горн, протянул руку, приглашая присоединиться.

Руби почувствовала, как за спиной разворачиваются крылья, и дикий, яростный кураж овладел ею. Она шагнула навстречу всадникам, и в этот момент огромная серая тень кинулась на нее. Она отступила, пытаясь увернуться, но оказалась слишком близко к обрыву. Огромный волк, скалясь, снова кинулся на Руби, и они вместе кубарем покатились по крутому склону. Луна, желтые глаза зверя, ветки, все замелькало перед ее глазами. Она катилась все быстрее, слыша разочарованный отдаляющийся вой собак, оставшихся далеко вверху. Вдруг Руби подбросило, она упала на землю, с силой ударившись головой о что-то твердое, и погрузилась во тьму.

Неясные звуки прорвались сквозь сон, отдаваясь болью в правом виске. Руби плотнее сжала зубы, чтобы не застонать, и открыла глаза. Первое, что она увидела, это бледное пятно света на потемневшем от времени потолке, с облупившейся, местами обвалившейся штукатуркой и глубокими трещинами. Она рывком села, от чего закружилась голова, и, чтобы не упасть, пришлось схватиться за резную спинку старого протертого дивана, на котором она лежала.

Руби огляделась. Сквозь высокие окна без стекол проникало бледное зимнее солнце, освещая заброшенный и полуразрушенный временем огромный зал, служивший когда-то, по всей видимости, гостиной. Рядом с диваном, на котором расположилась Руби, стояли еще два кресла. Ножки одного были отломаны, и оно валялось на спинке, а на другом, укрывшись плащом, спал Люпин. За его спиной возвышались две мраморные колоны, обвитые засохшими стеблями плюща. Еще дальше у стены расположился камин. Зеленая мраморная плитка с белыми прожилками, украшавшая его некогда, отвалилась, оставив в качестве напоминания лишь жалкие кусочки. Кованая решетка изгибалась змеей, а вместо огня в очаге поблескивал небольшой сугроб. Прямо перед камином, угрожающе щерясь сломанными ножками, расположилась груда дубовых брусков, бывших в прошлой жизни обеденным столом и стульями. Венчал эту кучу упавший со стены огромный чугунный канделябр, напоминающий выброшенного на берег осьминога.

Люпин завозился в своем кресле и открыл глаза. Увидев, что Руби пришла в себя, он взволнованно поднялся и сел рядом с ней, внимательно заглядывая в лицо.

— Как ты? — спросил он. — Проверь, не укусил ли я тебя.

Руби поморщилась.

— Ерунда. Я в порядке. Только голова болит.

Она приложила руку к виску и с удивлением обнаружила запекшуюся кровь.

— Ты ударилась о камень, когда упала, — ответил Люпин на её вопросительный взгляд. — Мы свалились с большой высоты, удивительно, как вообще остались целы.

Руби вспомнила свору гончих псов и всадников, преследовавших их, и нахмурилась.

— Удивительно, — заговорила она медленно, — что нам вообще удалось выжить. От Дикой Охоты мало кто может ускользнуть.

Люпин заметно побледнел.

— Значит, Дикая Охота. Это многое объясняет. Например, мое превращение, хотя сейчас еще не полнолуние… — Люпин виновато посмотрел на Руби, и когда заговорил вновь, в голосе его сквозила горечь. — Прости, я едва тебя не убил. Это была большая ошибка — посылать меня на это задание…

Он осекся, изумленно уставившись на Руби, а она повалилась обратно на диван, заливаясь серебристым смехом. Отсмеявшись, она обратилась к озадаченному Ремусу.

— Тебе не за что извиняться, а вот мне стоит поблагодарить тебя за спасение. Если бы ты не напал на меня, мы бы так эффектно не сбежали от Дикой Охоты. Я бы поставила сто галеонов на то, что за тысячи лет еще никому не удавалось оставить этих всадников с носом.

— И все равно, — недоверчиво возразил Люпин, хотя на душе ему стало легче, — я ведь правда мог тебя убить или обратить в вервольфа.

Руби только фыркнула.

— Говорю же, ерунда. Ты бы не смог меня убить, это скорее я могла бы тебя прикончить. Кстати, — она решила сменить тему, — где это мы находимся?

Руби окинула взглядом комнату, словно впервые ее увидела. Люпин, все еще недоверчиво наблюдая за ней, ответил:

— Когда я вновь принял человеческий облик, то увидел, что мы оказались недалеко от заброшенного особняка. Ты лежала без сознания, в крови. Эти псы все еще завывали где-то вдалеке, и я решил, что нам можно будет укрыться тут. Я принес тебя сюда. Но, похоже, это было не лучшее решение.

— Почему?

— Видишь ли, когда я собрался просканировать дом на наличие темной магии или опасных существ, у меня ничего не вышло. Я испробовал много разных заклинаний, даже Люмос, но тут ничего не работает. Вообще ничего, — Люпин с тревогой посмотрел на Руби. — А когда я попытался выйти наружу, что-то просто не выпустило меня. Похоже, мы тут в ловушке.

Руби достала свою палочку и направила ее на лежавший около окна камень.

— Акцио камень!

Камень остался лежать на своем месте с самым невозмутимым видом.

— Хм, — Руби задумчиво провела пальцем по губам, — похоже, мы оказались там, где надо. Артефакт находится тут. И пока мы его не найдем, особняк нас не выпустит.

— И как мы будем без магии? Он ведь наверняка охраняется множеством темных проклятий.

Руби на минуту задумалась, прежде чем ответить.

— Нет, не думаю… В этом месте не работает любая магия, поэтому защита у артефакта должна быть иного рода.

Ремус нахмурился. Без возможности колдовать он чувствовал себя безоружным перед предстоящими опасностями. Руби, напротив, выглядела собранной. Она поднялась, деловито поправила ножны с мечом, что все еще были при ней. Подумав, достала заткнутый за голенище сапога нож и протянула его Ремусу.

— На всякий случай. И держись позади меня, если что.

Они принялись осматривать особняк. Большинство комнат на первом этаже пребывали в полуразрушенном состоянии. Некоторые двери даже не открывались, заваленные упавшими колоннами или обвалившимся потолком. Через одну из дыр в потолке Руби и Люпин увидели темную комнату, со множеством портретов на стенах, которые были покрыты таким слоем пыли, что нельзя было разобрать, что на них изображено. Хорошенько осмотрев первый этаж, они вышли в центральный холл. Широкая лестница, ведущая на второй этаж, с остатками золоченых, украшенных резными фигурами барсуков и дубовых веточек перил, была полностью разрушена, уцелели только две верхние ступеньки.

— Похоже, — заметил Ремус, — до второго этажа нам не добраться.

— Тогда пойдем на кухню, — деловито предложила Руби и, отвечая на удивленный взгляд Люпина, добавила: — В таких особняках должен быть подвал, где хранятся продукты и вино. Вход, как правило, ведет из кухни.

Руби, а вслед за ней и Ремус, направились в восточную часть особняка. Помещение, служившее кухней, уцелело больше всех остальных. Длинная комната с темными каменными закопченными стенами и таким же потолком словно разделялась на две части огромным столом, покрытым осколками разбитой посуды. По одну сторону от стола расположился большой очаг, пронзенный вертелом, на котором готовили еду, о по другую — два дубовых шкафа с отломанными дверцами, которые валялись тут же на полу, заросшие паутиной. После недолгих поисков Люпин обнаружил рядом с очагом едва приметную дверь. Он потянул за ручку, которую издалека с легкостью можно было принять за неровность кладки, и дверь со скрипом распахнулась. Стоило двери открыться, как висящие вдоль стены факелы загорелись зеленоватым огнем, освещая уходящие вниз каменные ступеньки.

Руби и Люпин переглянулись.

— Думаешь, артефакт там? — спросил он.

— Вероятно. Держись за мной и будь начеку.

Руби достала из ножен меч и, легко ступая, стала спускаться по лестнице. Когда они оказались внизу, дверь с громким хлопком закрылась за их спинами, отрезая путь назад.

Длинный узкий коридор, упирающийся в массивную железную дверь, был усеян скелетами мелких животных. На их выбеленных костях зловеще мерцал зеленоватый отблеск от факелов, вереницей тянущихся до конца коридора.

Руби аккуратно двинулась вперед, стараясь не шуметь, но Люпин то и дело наступал на какую-нибудь кость, которая под его ногой издавала сухой треск. Дойдя до двери, Руби остановилась. На черной, местами покрытой ржавчиной её поверхности был выгравирован огромный змей, хватающий себя за хвост, а в центре образованного им кольца расположился барсук.

— Мне кажется, я догадываюсь, что за монстр тут обитает, — сказала она, поворачиваясь к Люпину. — Я думаю, будет лучше, если ты подождешь меня здесь.

— Нет, — нахмурился Люпин, по-видимому, догадавшийся, о каком монстре подумала Руби. — Ты не можешь пойти одна, я за тебя отвечаю.

Руби задумалась. Конечно, ей было бы проще вырубить Ремуса рукоятью меча, потому что без магии он вряд ли чем-то может ей помочь, а скорее будет мешать, но фраза о том, что он за нее отвечает, заставила ее передумать. Это маленькое проявление заботы было настолько ново и непривычно, что Руби просто растерялась и, не зная, что сказать на это, молча кивнула Люпину.

Снова повернувшись к двери, Руби протянула свободную от меча руку и властно произнесла:

— Откройся!

Металлические створки послушно разъехались в стороны, открывая глазам огромный зал с четырьмя подпирающими потолок колоннами. Он освещался свисающими на цепях чашами, в которых горел изумрудный огонь, от которого комната словно была погружена в какую-то зеленоватую дымку. Хорошо освещенным оставался только центр комнаты, стены же смутно угадывались в полумраке.

Руби и Ремус сразу увидели возвышающийся в очерченном колоннами прямоугольнике пьедестал, на котором покоилась золотая, усыпанная драгоценными камнями чаша.

Руби огляделась. Комната выглядела пустой, но ощущения, что за ними кто-то наблюдает, не покидало ее с того момента, как открылась дверь. Люпин чувствовал то же самое. Он настороженно огляделся и, мягко ступая, стараясь не издавать ни звука, двинулся к чаше. Руби последовала за ним, напряженно прислушиваясь. Когда до чаши оставалась всего пара шагов, она почувствовала еле заметное колебания застоявшегося воздуха и едва успела толкнуть Ремуса в сторону. И вовремя. Над тем местом, где он только что стоял, метнулась голова гигантской змеи, бесплодно схватив пастью воздух. Не поймав добычи, змей, извиваясь, выполз из сумрака и, высоко подняв голову, расположился перед чашей, загородив путь. Руби, стоявшая перед ним, успела закрыть глаза прежде, чем два желтых глаза василиска уставятся на неё.

Глубоко вдохнув, Руби выставила вперед руку с мечом и, распаляя внутреннее пламя, превратилась в слух. Годы тренировок дали о себе знать. Она не видела змея, но безошибочно ощущала его. Осторожно обходя монстра по кругу, она стала приближаться. Змей, не сводя с Руби глаз, сжался подобно гигантской пружине и бросился на нее. Она отскочила в сторону, наотмашь ударив мечом, но тот лишь скользнул по твердым чешуйкам, оставляя едва заметную царапину. Зашипев, змей ударил Руби хвостом, от чего она повалилась на пол. Меч вылетел из рук и со звоном скользнул куда-то в сторону.

Руби быстро откатилась вбок, уходя от очередной атаки василиска, и быстро вскочила на ноги.

— Отвлеки его, — крикнул Люпин. — Я достану твой меч.

Руби почувствовала, как огромная змея повернулась в сторону Ремуса. Не думая, она достала из-за голенища сапога еще один нож и метнула его в монстра. С противным хлюпающим звуком нож вонзился в змея, окончательно распаляя его. Яростно сверкнув глазами, он снова повернулся к Руби и кинулся на нее. Уворачиваясь и отпрыгивая, Руби отступала до тех пор, пока не уперлась спиной в одну из колонн. Воспользовавшись моментом, змей стремительно обвился вокруг так, что Руби не смогла бы вырваться и, зависнув перед ней, покачивая головой, приготовился к атаке.

— Лови!

Голос Люпина раздался совсем близко, и Руби, не раздумывая, протянула руку, хватая на лету меч. В следующую секунду василиск бросился на нее, широко распахнув пасть, но вместо нежной плоти со всего маху напоролся на острое лезвие.

Раздалось оглушительное шипение, и Руби почувствовала, как ослабевает хватка, а в следующую секунду раздался глухой удар.

Осторожно открыв глаза, она увидела мертвого змея с торчащим из пасти мечом и Ремуса, с бледным лицом уставившегося на поверженного монстра.

— Неплохая работа, напарник, — тяжело дыша после стальной хватки змея, сказала Руби.

Люпин, посмотрев на нее, слабо улыбнулся в ответ.

— Давай заберем чашу и уйдем отсюда, — предложил он.

Руби вытащила свой меч из пасти василиска и вместе с Люпином подошла к чаше. Возвышаясь на каменном постаменте, та призывно поблескивала в зеленоватом свете. Ремус протянул руку, намереваясь взять ее.

— Подожди! — вдруг воскликнула Руби.

Ремус остановился и удивленно посмотрел на нее.

— Разве мы пришли не за этим?

— Да, — медленно заговорила Руби, — но мне не нравится эта чаша. Она словно хочет, чтобы ее взяли. Это неспроста.

— И что ты предлагаешь?

— Вот что.

Руби размахнулась и опустила окровавленный меч прямо на сверкающую драгоценными камнями чашу. Раздался оглушительный, отчаянный крик, от которого завибрировал пол. Пламя в светильниках взметнулось столбом и снова опало, после чего наступила звенящая тишина.

Люпин осторожно взял две половины расколотой чаши и убрал их в карман мантии.

— Я думаю, теперь мы сможем уйти, — сказала Руби, убирая меч в ножны.

По усеянному скелетами коридору они выбрались обратно на кухню.

Руби оказалась права, и особняк позволил им выйти на освещенную бледным зимним солнцем площадку перед главным входом.

Но стоило им переступить порог, как перед ними бесшумно возникли три фигуры в черных плащах с накинутыми на голову капюшонами. Увидев их, Руби застыла, зрачки ее изумрудно-зеленых глаз удивленно расширились.

— Не может быть, — шепнула она.

Следующие события произошли одновременно. Одна из фигур подняла взведенный арбалет, направив его на Руби, и нажала на курок. Ремус, при появлении неизвестных доставший незаметно волшебную палочку, схватил Руби за руку и трансгрессировал вместе с ней.

Мир перед глазами Руби смазался, сжался в одну точку и снова собрался, только теперь перед ее взором предстали не три фигуры в плащах, а неказистый с закопченными окнами и черной дверью дом номер двенадцать на площади Гриммо.

— Успел, — облегченно выдохнул Люпин, поворачиваясь к ней.

Руби хотела что-то сказать, но тут ее сердце пропустило удар и встревоженное лицо Люпина поплыло перед глазами. Она опустила взгляд и увидела торчащую из правой ноги стрелу с серебряным оперением. Все поплыло, Руби почувствовала, что падает, и, прежде чем отключиться, успела увидеть полный тревоги взгляд черных глаз.