Дорога домой (гет)

Нермин проснулась от телефонного будильника, исполнявшего какой-то бодрый рэпчик. Она не шевелилась — ждала, что Неджет выключит свою пиликалку, но тот не подавал никаких признаков жизни, кроме тихого и скромного храпа. Нермин разлепила глаза, с которых так и не смыла макияж, поморщилась и огляделась. По стенам прыгали солнечные пятна, а часы, висевшие над диваном, показывали восемь тридцать. Если Неджет собирался все же пойти на работу после считай что бессонной ночи, у него как раз осталось время, чтобы почистить зубы и хлебнуть кофе. Нермин нащупала телефон, выключила будильник, повернулась к Неджету и решила, что не станет его будить, а сперва приведет себя в порядок, чтоб он ненароком не остался заикой, увидев ее с остатками былой роскоши на лице. Она аккуратно полезла с дивана, стараясь не задевать спящего, но маневр оказался неудачным: когда она уже почти перебралась на противоположный край, Неджет проснулся и подскочил так, будто получил пинка под ребра. Нермин неловко скатилась с него и застыла, прикованная к месту непонимающим взглядом.

— Эй, ты чего так вскакиваешь? Напугала тебя? Или сон приснился какой?

Неджет потряс головой и испуганно спросил, сколько времени.

— Есть еще время у тебя. Полдевятого сейчас. Я хотела тебя будить, но подумала, сперва сама встану.

Неджет наконец отмер и растерянно-виновато улыбнулся.

— Тьфу, блин. Прости. Я сперва не въехал, где я вообще и что ты тут делаешь, а потом подумал, что опять опоздаю, и тогда мне точно копец.

Нермин припомнила свои недавние размышления и протянула с издевательской улыбкой, мстя и ему, и самой себе:

— Даже представлять не хочу, что ты там себе вообразил.

— Да ну тебя, — фыркнул Неджет. — Просто отвык не один просыпаться, вот и испугался. Ты это, иди давай. Не то чтобы я тебя подгонял…

Нермин тут же удрала. Настроение у нее было прекрасное. Хотя уставшее тело сигнализировало, что готово подохнуть от голода и недосыпа, ей было на это плевать. Так она чувствовала себя еще более радостной, веселой и легкой — на контрасте, а где-то в глубине души не могла не признать, что делает все это почти специально. То есть, конечно, так получается, просто вот такое стечение обстоятельств, но… Но ей нравилось замечать, как с каждым днем кожа сильнее обтягивает кости, а глаза все ярче полыхают нездоровым блеском с бледной физиономии. Головокружение с тошнотой, конечно, мало радовали, но так было даже интереснее. Постоянное ощущение, как будто слегка недоперепила, хорошо отвлекало от всяких там насущных проблем, а уж если сердце колотится так, будто сегодня какой-то праздник, то становится почти идеально.

Торопливо закончив умывание, Нермин освободила ванную и принялась наводить свои порядки в кухне. Она все приметила, каждую деталь, подумала обо всем сразу и все расставила заново. Вот на кой хрен тут, у плиты, доски? Любая дура знает, что от жара они испортятся, погнутся или рассохнутся. Нет, нет, нет. Она поставит… поставила бы их кучкой ближе к раковине. Так и мыть удобнее. Посуда, конечно, красивая, но можно было бы обновить, купить люминарковские черные и белые тарелки, те, которые вроде как не бьются. Вот бы сюда что-то такое… Нермин строила планы, мысленно стирая чужие порядки и привычки с чужой же кухни, а сама машинально ставила чайник, насыпала кофе в кружки, нарезала сыр с колбасой, доставала яйца для омлета — параллельно успевая пересчитать магнитики на дверце холодильника с искренней, пряной и черной, как перец, завистью. Ей самой было смешно и стыдно, но она ничего не могла с собой поделать. Хотелось быть здесь, остаться здесь, втиснуться в жизнь, в воздух, в стены, в каждый угол этой слишком хорошей для нее квартиры. Хотелось… Жить хотелось, и чтоб в тепле, счастливо и спокойно. Должна же в мире быть справедливость, разве нет?

За двадцать минут, что Неджет торчал в ванной, а потом рылся в шкафах в зале и прихожей, собирая сумку на работу, Нермин успела приготовить вполне себе приличный дежурный завтрак и построить воздушный замок размером со среднестатистический небоскреб. Асель никогда больше не напишет, не позвонит, не придет и вообще уедет в другой город. То есть страну. В Россию, например, или лучше в Белоруссию — это дальше. В Калининград. Нермин толком не знала, где это, но зато знала, что это очень далеко, и туда за последние годы переехали несколько семей знакомых. Неджет погрустит и забудет, пригласит пожить у себя, потому что у нее же дома совсем плохо, и все это знают, а ему с ней лучше и веселее, он сам сказал. Потом он предложит сделать ремонт в той комнате. Нермин даже согласна была оставить старую мебель, забрать ее себе, как боевой трофей, а вот обои она твердо решила переклеить. Голубые или серебристые, шелкографию, и чтоб подороже. Чтоб как евроремонт. Утром она сама будет готовить Неджету завтрак, а по выходным он ей, и после работы обязательно будет заходить в магазин, чтобы купить что-нибудь домой. И звонить будет — да, точно. Без нее ничего не купит, всегда позвонит и спросит, какое молоко брать, какой хлеб — городской или заводской, и надо ли еще что-нибудь. Отец всегда звонил и спрашивал, хотя мать каждый раз отвечала одно и то же. Потом они с Неджетом будут садиться вместе за стол, ужинать, болтать. Потом посмотрят телевизор и, может, даже немного поссорятся, потому что Неджету захочется смотреть хоккей, а ей сериал, но никто не будет дуться слишком долго. И в город они будут ездить каждые выходные, покупать продукты себе и родителям Неджета. К своим Нермин принципиально бы больше не подошла, но разрешала бы им поздравлять себя на праздники. И подарки они бы вместе покупали и дарили, а дядя Мурат и тетя Роза улыбались бы ей, называли доченькой и наперебой разговаривали бы с ней, спрашивая о новостях и рассказывая свои, хотя понимали бы, что она и так все знает — от Неджета. Потому что это, мать их, ее Неджет, и пофиг на все. Вообще пофиг.

От этих мыслей Нермин было грустно и приятно, и от того, что Неджет сидел рядом и торопливо ел то, что она сляпала, тоже. Он был такой домашний, такой милый, простой и в то же время какой-то совершенно невероятный, удивительный и невыносимо красивый. Как будто не обычный мужик, опаздывающий на работу, а какой-нибудь там Бред Питт. Хотя Нермин была уверена, что даже Питт ему в подметки не годился. Неджет-то был еще и умный, и добрый, и прикольный, и всегда знал, когда надо говорить, а когда заткнуться, когда она хочет курить, когда у нее пересохло в горле. Знал, как обнимать ее, чтобы ей стало тепло и спокойно, и как посмотреть на нее, чтобы она умолкла, проглотив заготовленную дерзость, и не лезла на рожон. Он вообще все про нее знал, и она про него тоже. Какой, к черту, Рома, какой Серега, Вася, Петя, Саша, еще кто-нибудь там, до кого ей не было никакого дела и не будет?

Нермин не была дурой. Конечно, нет. Она понимала, что своего не добьется, да и нет этого «своего». Есть фантазии там всякие, желания, но за них ведь по морде не бьют. Неджет вернет Асельку или найдет какую другую, а ей придется вернуться домой и все-таки начать шевелить хоть чем-нибудь, пока окончательно не оказалась в полной жопе, но все же мечтать-то никто не запрещал. И чем безумнее, откровеннее, подлее становились эти мечты — в нарушение всех законов, правил, норм и прочего, — тем больше Нермин чувствовала себя на седьмом небе. Или этаже. На крыше блестящей зеркальными стеклами городской высотки, на самом-самом краешке, так что ветер качает из стороны в сторону, назад-вперед. Пусть лето никогда не заканчивается, пусть всегда будет солнце, как в той детской песенке. Пусть всегда будет небо, пусть всегда будет солнце, пусть всегда будет мама, пусть всегда буду я. А может, и не всегда. Потому что мама уже не мама, а какая-то злая тетка, вечно недовольная, вечно с кислой рожей и говорящая какие-то гадости. Потому что по всем правилам не должны вот такие жить, которые смотрят честными глазами, а сами думают, как бы сейчас было хорошо оказаться снова в чужой постели бок о бок с чужим мужиком. С дядей то есть. А ведь Нермин на самом деле ни о чем не жалела. Жалеть бы надо было, если б не смогла его видеть, чувствовать, обнимать, потому что вдруг это самое лучшее, самое красивое и счастливое, что у нее будет вообще за всю ее несуразную жизнь? Вдруг это что-то ну такое… Типа судьба? Нет. Только не это. Это уже слишком.

Неджет позвонил, когда Нермин домывала посуду. Болтал много и жизнерадостно, так что она даже удивилась, что это с ним, обычно таким через губу цедящим, вдруг приключилось. Рассказывал, что один мастер сегодня не вышел, но это оказалось кстати, работы мало, и что домой вернется, скорее всего, часа в четыре, а может, даже раньше. Что вечером, как пробка пройдет, хотел смотаться в город, в супермаркет и в магазин сантехники, потому что лейка у душа забилась и не отмоешь. Что вода с тех пор, как пришел новый аким, совсем плохая, и что надо бы начать заказывать питьевую, чтоб не начать к старости ходить в туалет известкой. От известки и проблем с почками разговор плавно перетек к вреду курения и алкоголя. Неджет сказал, что думает бросать курить, а на сэкономленные деньги купить себе маленький огородик, а Нермин, выбрав подходящие ноты, поныла, что, может, не курила и не пила бы вовсе, если б не приходилось постоянно успокаивать издерганные родителями нервы. Намек был не просто толстый, а размером с хорошую корабельную сосну, так что Нермин сама испугалась собственной наглости и перевела разговор на другую тему. Наконец, Неджета позвали куда-то из бокса, и она распрощалась с ним, ругая себя: а ну как решит, что ему навязываются.

Чтобы немного успокоить расшалившиеся нервы, Нермин снова сунула нос в холодильник, убедилась, что Неджету будет, чем пообедать и поужинать, и пошла вытирать пыль в зале. Было немного страшно, что Неджет рассердится за ее самоуправство, но сидеть просто так или уйти Нермин была не в состоянии. Пока она возилась с тряпкой, несколько раз написал Рома, спрашивая, как дела и не хочет ли она повторить прогулку. Нермин ответила, что была бы очень рада увидеться, но пока ничего не получится: припахали дома. На самом деле она была готова послать его подальше прямо сейчас, сказать честно, что он ей не нужен и ничего не получится, что ей противно вспоминать, как он ее трогал и противно думать, что она ему это позволила, но… Но всегда было одно большое но. Если — когда — Неджет решит, что она загостилась, придется вернуться обратно. Туда, где сидят на бетонке и орут пьяные песни, а потом едут трахаться в степь. В реальность.

Рома никаких обидок высказывать не стал, пожелал побыстрее разобраться с делами и добавил, что думает познакомить ее с родителями и сестрой — чего тянуть, раз все серьезно. Нермин плюхнулась прямо на пол за телевизионной тумбочкой и уткнулась лбом в колени. У нее было ощущение, что она та несчастная грелка, которую в разные стороны тянут два тузика, и как выбираться из копившихся проблем, она не знала. Теперь, в дополнение ко всему прочему, проснулась еще и совесть, занывшая про хорошего пацана и вранье, за которое Боженька язык… Укоротит, в общем. Она написала, что согласна, что это прекрасная идея и что, возможно, на днях сведет Рому с папой. Пусть знает, что у нее, несмотря ни на что, есть папа. Может, испугается и раздумает.

Следующим позвонил Серега. Этот был грустный и явно недовольный, хотя тщательно скрывал дурное настроение за непринужденной болтовней. Нермин криво ухмылялась, беспощадно и безошибочно выхватывая из голоса когда-то лучшего друга фальшивые, битыми пикселями выскакивающие из картинки нотки. Врет, врет, опять врет, а вот снова — так же, как она сама.

— Ты с Ромой-то своим виделась? Динка мне уши насмерть прожужжала, что ты наконец решила остепениться.

— Сереж, я…

— Да подожди. Я не собираюсь тебе что-то высказывать или опять к тому разговору возвращаться. Я понял все, подумал и решил, что ты права.

— В чем права?

— Нам с тобой друзьями лучше быть. Тебе другой кто-то нужен.

«Давай еще начни говорить Динкиными словами», — сердито подумала Нермин. Это было странновато, хотя вроде бы они дружили все втроем, так что почему бы не в меру активной Дине и не начать промывать Сереге мозги, а ему не начать слушаться?

— Слушай, че ты грузишься? — стараясь говорить беззаботно и весело, начала она. — Еще не решено ничего. Не, ну не в смысле, что я за тебя замуж думаю. Просто… Скажи честно, тебе Рома не нравится? Как бы там ни было, хоть я тебя и обидела, все же я до сих пор думаю, что ты мой друг.

— Я этому очень рад. Серьезно. Что бы там ни было, ты всегда для меня будешь близкой. Не хочу, чтоб из-за того, что не получилось у нас, ты бы смылась от меня или еще что-то в этом роде. А Рома… Не знаю, вроде нормально все, все хорошо, но я все время подвох ищу. Просто ты не обижайся, но все твои предыдущие такие дураки были, что я не верю, что ты нормального способна найти.

Они хохотали долго, до боли в животе, вспоминая всех Роминых предшественников, и, отсмеявшись, Нермин созналась, что сомневается, стоит ли ей дальше встречаться с Ромой. Ей определенно надо было подумать — чем дольше, тем лучше. Серега согласился, сказал, чтоб помариновала как следует, если есть какая-то муть, она всплывет, а он еще поузнает у пацанов, поговорит осторожно, и там все решится само собой.

— Может, мы еще на свадьбе вашей осенью гулять будем.

— Может, и будем. Только я вообще пока замуж не хочу.

— Все вы не хотите, а потом выходите и детей через полгода рожаете. Так-то, — сказал Серега на прощание.

Однако звонки на этом не кончились. Едва успокоенная Нермин успела сесть с кружкой чая перед свежепротертым телеком, как начала названивать Дина. Нермин нехотя ответила на звонок, предчувствуя, что сейчас придется рассказывать про свидание и отбиваться от вопросов про подробности. Так оно и вышло — поначалу. Они поболтали о погоде, о природе, переключились на Рому, и Нермин, набравшись решимости, сказала, что пацан он, конечно, хороший, но торопиться она не хочет.

— Ага. Серега сказал уже, — холодно процедила Дина.

— Не поняла, а чего это он тебе все докладывает?

— Докладывает? Ты о чем? Мы так-то с ним тоже не чужие, вообще-то.

— Не поняла, ты чем-то недовольна? — напряглась Нермин. Дина молчала так долго, что она решила, что прервалась связь.

— Эй, ты там где? Ты вообще меня там слушаешь?

— Знаешь, лучше б не слушала, — со странным выражением в голосе ответила Дина. Нермин недоуменно похлопала ресницами и спросила, что вообще за фигня.

— Не понимаю я тебя, — раздалось в ответ громко и зло. — Что ты их перебираешь как перчатки? Зачем тебе это надо? Что ты ищешь?

— Не поняла, ты сейчас про что?

— Да про то самое. Достала ты уже, Нермин. Тоже мне, звезда парада. Мне с тобой уже общаться стало стремно. Наши же друзья про тебя такое говорят, какое про прожженных шалав не скажут, а тебе все мало, да?

— А ты больше слушай, — возмущенно ответила Нермин, все еще плоховато понимая, что к чему.

— А я стараюсь не слушать, но уши не заткнешь. И рты тоже. Нет, я все-таки не могу вкупиться. Сколько их у тебя было? Тебе чем Рома плох?

— Да ничем он не плох, я просто не уверена, что это то, что мне надо. Ну как тебе объяснить?

— Принца все ждешь? Не бывает их, принцев. А если бывают, то не для таких, как ты.

— Каких — таких, как я?

— Не ценишь ты то, что имеешь. Нифига не ценишь. Как тебе что-то надо, бегите все, ночью, днем, не важно. А взамен что? Вот с Серегой ты как, совесть не мучает? Столько лет над пацаном издеваешься, от себя не отпускаешь, держишь его, как какого-то пса на поводке. Серега, туда, Серега, сюда, а он и рад, бежит по первому свисту.

— А тебе завидно что ли? Я виновата, что он в меня втюрился и никак смириться не может, что я его ни в каком виде не хочу?

— А что ты хочешь от него? Сама все время возле него трешься. Тебе не стыдно? Да все думают, что ты с ним спишь, и родители его, и все пацаны… И знаешь, что-то я тоже уже сомневаюсь, что у вас с ним прямо-таки такая дружба, как ты говоришь.

— Нормальное такое заявление. Мы с тобой подруги так-то. Я думала, что…

— Да не хочу я больше с тобой дружить, поняла? Задолбала ты. И меня, и Серегу. Вообще всех задолбала своим нытьем, проблемами, соплями и слезами. Все вокруг бегают, чем помочь, куда приткнуть, а ты… У всех своих проблем хватает, у меня батя вконец запился, Верке Женькины родители мозг выносят, потому что им такая невеста не пришей к пизде рукав, но когда тебя это волновало? У тебя одной горе, а на остальных плевать.

— Ладно-ладно. Я тебя поняла, — усмехнулась Нермин. Минус еще пункт в списке друзьяшек. Точнее, минус сколько там пунктов, учитывая, что Дина сказала про сплетни? — Давай, до свидания.

— И тебе не хворать, — огрызнулась Дина и бросила трубку.

Вечером Нермин поехала с Неджетом в город. Она улыбалась, хотя на душе скребли кошки — из-за ссоры с подругой, из-за Ромы, из-за Сереги. Да из-за всего. Было страшновато, что Неджет заметит ее дурное настроение и начнет выпытывать, в чем дело, но он все еще был слишком погружен в какую-то непонятную эйфорию. Смотрел на нее, улыбался, говорил что-то, потом снова смотрел, так что Нермин не раз и не два хотелось ткнуть пальцем в лобовое стекло и напомнить, что пялиться надо на дорогу. С одной стороны, ее это радовало — такое внимание и такое непривычно хорошее настроение, а с другой… Когда Неджет вышел из машины на заправке, оставив телефон, Нермин тут же влезла туда и обнаружила, что Аселька ему ответила. Это показалось ей таким оскорбительным, что она даже не смогла разобрать с первого раза несколько фраз, которыми они обменялись.

Слушай, что в этом месяце по деньгам?

Будут, как обычно. Что-то случилось? Давай я тебе привезу. Сколько нужно? Мне получку дали, могу аванс попросить еще.

Да ничего не случилось. Заготовки просто делать надо, сахар покупать, мешок лучше сразу.

Я привезу. В городе куплю, мама говорила, что там в маркете акция какая-то. И деньги тогда сразу отдам.

Да не надо, зачем ты будешь мотаться.

Мне не трудно, ты же знаешь.

Ну хорошо. Купи сахара килограмм двадцать тогда, и крупы еще надо бы.

Дальше, судя по всему, они созвонились. Нермин аккуратно положила телефон на место: времени проверять книгу вызовов у нее уже не было. Да и какой смысл? И так узнала достаточно. Когда Неджет вернулся, ей стоило огромного труда не начать орать на него сразу же, как только он открыл дверь. Всю дорогу до города она успокаивала себя, а поход за несчастными покупками превратился для нее в сущий ад. Каждая драная банка, оказывавшаяся в здоровенной тележке, которую им с Неджетом приходилось толкать на поворотах вдвоем, была будто помечена невидимой надписью «для любимой бывшей». Горошек, кукуруза, по поводу которой они спорили полчаса, тряся над ухом банки, чтобы определить, где меньше воды, пять пачек сухих завтраков, гребаный сахар, средство для мытья посуды, из-за которого тоже вышел спор, что лучше, Фэйри или обычное хозяйственное мыло… И все же это было здорово, вот так идти рядом, сравнивая ценники и высчитывая, что выгоднее обойдется. Когда на кассе пожилая женщина, которую они пропустили вперед, улыбнулась им и назвала их прекрасной парой, Нермин едва не разревелась от счастья. Тем более что Неджет не стал разубеждать женщину, а только улыбнулся в ответ.