Дорога домой (гет)

До машины Неджет тащил ее волоком. Нермин пыталась вывернуться из его рук, ругалась и звала Асхата, но тот молчал, стоя у магазинчика, и смотрел им вслед виноватым взглядом. Неджет открыл пассажирскую дверь, силой затолкал Нермин на сидение и пристегнул ремнем. Она дернулась было в сторону защелки, но тут дверь хлопнула так, что у нее зубы клацнули от испуга. Неджет сел за руль, заблокировал двери, и Ауди с визгом сорвалась с места. Нермин говорила ему что-то, сама не понимая толком, что, просила не гнать, остановиться, выслушать, но он молчал и только прибавлял скорости так, что деревья, мелькавшие за стеклом, слились в одну темную ленту. Нермин тронула было дверную ручку, но тут же пожалела о своем бессмысленном, в общем-то, поступке. Неджет резко крутанул руль, машину мотнуло, и на пару жутких секунд Нермин показалось, что она летит по пустой дороге сама по себе, никем не управляемая.

— Ты что творишь? — сорвалось у нее паническим возгласом. Неджет, не глядя на нее, процедил:

— Еще раз дернешься или скажешь хоть слово, и мы поедем до первого попавшегося столба. Поняла меня?

Нермин, оцепенев от ужаса, застыла на сидении, вцепившись ногтями в чехол на краях. В голове больше не было ни одной связной мысли: только арктический холод, в котором электрическими импульсами вспыхивала паника. Страшно было до трясучки, до онемения в ногах, и, чтобы не свихнуться, Нермин вслушалась в мерное гудение двигателя и шуршание шин по асфальту. Раз-два-три-четыре-пять, вышел зайчик погулять. Глупая считалка зациклилась где-то на уровне биения сердца, там, откуда вытекала живая пока еще и теплая кровь и с каждым толчком ползла-ползла-ползла по застывающему телу. Нермин не думала, что такое будет. Не думала, что он так разозлится — не разозлится даже, взбесится, станет походить на психа из испанских ужастиков, которые он так любил и всегда приводил ей в пример, ругая голливудские страшилки. Не думала, что он может специально, намеренно и будто бы даже с удовольствием пугать ее и причинять боль.

Трасса закончилась, сменившись ухабистыми поселковыми дорогами, а Неджет даже и не думал сбавить скорость. Подлетая на выбоинах чуть не под крышу, Нермин молилась, чтобы им навстречу попались менты, чтоб Неджета остановили, арестовали и закрыли суток на пятнадцать, а лучше, мать его, придурка, на месяц, и лучше не в обезьянник, а в ту самую психушку, из которой его слишком рано когда-то выпустили. Но поселок, как назло, был пуст, или Неджет выбирал такие закоулки специально — Нермин смотрела в окно и не узнавала улиц, по которым они проезжали.

— Мы куда едем? — прошептала она едва слышно, сочтя, что угроза размазать их обоих об столб уже потеряла свою значимость. Неджет метнул в нее взгляд, от которого у нее в животе все перевернулось, но все же соизволил ответить:

— Куда же тебя еще везти? Домой, конечно.

— Ко мне домой? — уточнила Нермин все так же шепотом. Ответа не было, но он и не требовался. Она узнала поворот, неподалеку от которого начиналась улица, где стоял дом Неджета. «Вот и все. Вот и приехали», — прозвучало чужим, похоронно-спокойным голосом в ее голове. Неджет перестал гнать так, как будто за ними следом скакал полк голодных чертей, но ехал все равно очень быстро и неаккуратно — как в тот первый раз, когда вез ее, пьяную и тогда еще бесстрашную, домой по просьбе своей слишком доброй матери. У Нермин даже мелькнула на минуту мысль, что можно было бы позвонить тете Розе или дяде Мурату и попросить приехать и спасти ее от Неджета, но она только проследила за ней, позволив вспыхнуть искрой несбыточной надежды и угаснуть. Не будет она никому звонить. Незачем.

Неджет припарковал машину у своего подъезда, с минуту посидел тихо, потом протянул руку ладонью вверх.

— Телефон давай.

Нермин безропотно полезла в сумку, вытащила почти разрядившийся мобильник. Неджет зачем-то взвесил его в руке, потом разблокировал и принялся читать сообщения в Одноклассниках и вотсапе, время от времени чему-то улыбаясь. Нермин от его кривых улыбочек продергивало нервной дрожью по позвоночнику, будто кто-то тыкал ей в спину иголками, но она сидела, боясь даже дышать. Закончив шариться в ее переписках, Неджет открыл двери, вышел, а потом с размаху швырнул телефон на асфальт. Нермин хватанула ртом воздух, когда вслед за звуком удара послышался хруст, и захлебнулась вдохом вместе с так и не сказанными словами. Неджет спихнул обломки телефона с дороги, закрыл водительскую дверь, обошел машину и открыл пассажирскую.

— Давай, выходи. Ты же хотела выйти? Вперед.

Нермин протестующе замотала головой, но он выволок ее наружу: она едва успела отстегнуть впившийся в грудь ремень и вывалилась ему под ноги. Неджет рывком поднял ее, подхватил с сидения ее сумку и указал ей на подъезд.

— Давай.

Нермин посмотрела в его бледное осунувшееся лицо, на котором глаза горели нехорошим огнем, и покачала головой. Челюсть у нее тряслась так, что зубы больно бились друг о друга, и она не могла произнести ни слова. Надо было пригрозить ему чем-нибудь, попытаться напомнить о том, что ее будет искать мать, что вообще вся семья по его милости в курсе, что она куда-то делась, но Нермин молчала. Молчала — а Неджет изучал ее, и, судя по тому, как неуловимо менялись оттенки выражений на его лице, ему явно нравилось то, что он видел.

— Давай. Смыться все равно не сможешь, силенок не хватит, и позвонить теперь не получится. Ты в курсе, что у тебя губы побелели и коленки дрожат? Холодно тебе, или так меня боишься? Холодно? Ничего, ты не переживай. Сейчас поднимемся, согреемся. Ты же так хотела.

Нермин протестующе уперлась ему в грудь руками, но они вдруг оказались какими-то совершенно бессильными и мягкими — как переваренные макаронины. Неджет схватил ее под локоть и завернул ее правую руку за спину под таким неудобным и болезненным углом, что Нермин жалобно пискнула, сама себе напомнив полузадушенного цыпленка. Теперь ни вырываться, ни даже замедлить шаг не получалось: она тащилась по лестнице впереди Неджета, напряженно выпрямив спину, чтобы мышцы не разрывало болью при малейшем движении. У дверей квартиры Неджет ее отпустил. Нермин встала, привалившись к стенке, и принялась растирать пострадавшую руку, а он пытался попасть ключом в замочную скважину и никак не мог. Какая-то остаточная, уже почти мертвая, дотлевающая часть прежней Нермин шевельнулась и вспыхнула желанием помочь ему: сжать в ладонях дрожащие пальцы, согреть их, поделившись теплом, сунуть в дырку проклятый ключ, чтобы он быстрее открыл дверь, и… Она сухо сглотнула, оказавшись лицом к лицу с тем, что он мог с ней сделать. Отколотить до кровавых пузырей? Убить? Изнасиловать? Пытать, медленно срезая с нее кожу лоскуток за лоскутком вместе с чужими запахами и прикосновениями? Все это было безумно, шизофренически-бредово, нереально и в то же время чеканно-четко и статистически вероятно. Рядом с его добротой, теплом и заботой всегда колыхалось в тенях что-то другое, о чем Нермин предпочитала не задумываться: выхватывала вспышками и прятала снова. Радовалась даже, потому что это и пугало, и заводило, особенно когда они были вдвоем ночами, и мысль о том, что он мог сделать с ней все, что захочет, заставляла ее гореть от сладкого предвкушения. Даже теперь ощущение его силы и собственной слабости оставалось для Нермин каким-то тревожаще-приятным, болезненно-возбуждающим, так что вместе с томительной жутью она чувствовала такое же томительное и абсолютно ненормальное желание. Она ведь этого хотела и это заслужила. Даже если он сейчас будет бить ее головой об пол, пока не вышибет мозги, или выпотрошит ее кухонным ножом, которым пару дней назад нарезал для нее бутерброды на завтрак. Она же сама все для этого сделала. «Сама виновата» — снова прозвучало в голове чужим, странно спокойным голосом.

Неджет, наконец, справился с замком и втолкнул Нермин в прихожую. Она зацепилась за уставленный хорошенькими безделушками столик, с него упал тайский деревянный слон, а следом за ним фарфоровая фигурка китаянки, про которую Неджет говорил, что ее привезла ему в подарок на счастье какая-то из многочисленных теть. Фигурка жалобно звякнула и раскололась. Нермин зависла, рассматривая осколки, потом шагнула назад и натолкнулась на стоявшего у нее за спиной Неджета. Он схватил ее, обнял за талию и прижался подбородком к ее макушке.

— Какая же ты неаккуратная. Это была моя любимая фигурка.

— Прости, пожалуйста, — заикаясь, пробормотала Нермин и попыталась высвободиться из сжимавшейся хватки. Разумеется, ничего хорошего из этого не вышло. Неджет только прижал ее к себе крепче, сдавив живот, а второй рукой погладил ее по лицу и медленно спустился вниз, на грудь.

— Вот мы и вдвоем с тобой, наконец. А то я всю ночь тебя искал, мотался как придурок по городу. Думал, украли тебя, наверное, по моей дурости, и уже отымели или в степь куда увезли. Кто ж знал, что надо было по пивнушкам искать? Ты бы позвонила мне, вместе бы повеселились… Я бы к вам присоединился. Ты же говорила что-то про тройничок? А хочешь, сейчас позвоню Рустаму и устроим? Или своего друга позови.

— Прости меня, пожалуйста, — прошептала Нермин. Она отчаянно хотела заплакать, просто потому, что иначе страх был совершенно невыносимым, но ничего не получалось: сухие глаза болели, и под веками царапало, будто туда надуло ветром пригоршню песка.

Неджет положил ей на грудь вторую руку и изобразил подобие ласки, от которого у нее перехватило дыхание. Боль, жуть, ненависть к нему вот такому и растерянность смешались со странным и совершенно неожиданным чувством удовлетворенности от его близости. Будто тепло его тела и иррациональное, за гранью того, что можно было понять и высказать, ощущение бьющейся в нем жизни оказалось достаточным для того, чтобы все исправить и склеить заново. Для того, чтобы ее исправить.

— Прости меня, — повторила Нермин, закрыла глаза и откинула голову на плечо Неджета. Он погладил ее по животу и поддел пояс шорт. Нермин не двинулась, позволяя ему продолжить начатое. Мысль о том, что придется трахаться с ним сейчас, после того, как он перепугал ее до полусмерти и сделал больно, была ей омерзительна, но она понимала, что ни за что ему не откажет. Даже если после этого ей придется выйти в окно, чтобы больше его не видеть и не слышать.

— За что ты так со мной? — прошептал Неджет ей на ухо, расстегивая пуговицу и приспуская ее шорты. — Что я сделал?

— Ты же прекрасно знаешь, что, — ответила она сбивчиво. Прикосновения не отозвались в ней ничем, кроме неприятного ощущения трения. Мало того, что она была совсем сухая, так еще и онемение от выпитого никуда не делось. При таком раскладе секс, о котором она мечтала, точно должен был превратиться в пытку, но Нермин решила терпеть во что бы то ни стало. Она раздвинула ноги шире и прогнулась в спине, прижимаясь задом к паху Неджета, но, к своему немалому удивлению, не ощутила того, что вроде как полагалось ощутить. Он ее… Не хотел?

— Ты соображаешь, что со мной было, когда ты свалила? Представляешь, что я успел себе надумать? А ты и рада, поиздевалась надо мной.

— Я знаю, что я идиотка, — прохныкала Нермин, а потом призналась: — Я просто… Люблю я тебя, короче. Вот и делаю, что попало.

Неджет завис на несколько секунд, потом убрал руки. Нермин повернулась к нему и натолкнулась на полыхающий злостью взгляд.

— А я тебя ненавижу.

— Неправда, — сказала она, набравшись смелости и одновременно с необыкновенной остротой ощущая собственную беспомощность. Молчать дальше у нее не было сил. Это надо было сказать, наконец, и пусть сейчас момент был настолько неподходящим, что хуже не придумаешь, она решила, что больше не позволит ему обманывать ни ее, ни себя самого.

— Ты меня тоже любишь, и не надо с очевидным спорить. Твоя старая великая любовь раз и навсегда кончилась, пойми. Теперь у тебя есть я, а ты никак это признать не хочешь. Упрямство это, или еще что, я не знаю.

— Какая же ты дура, если реально в это веришь, — сказал он с издевательским смешком.

— А кто я тогда для тебя? Ты со мной живешь почти что, везде со мной мотаешься, звонишь и пишешь мне каждые пять минут, из дерьмища меня вытаскиваешь. И сейчас ты испугался, когда я ушла, и бесишься, что я с кем-то зависла. И это, еще. Ты думаешь, я не соображаю, зачем ты меня сейчас трогал? Не было у меня ни с кем ничего. Успокойся. Я только с тобой хочу, а ты…

— Ты чего от меня хочешь? — снова взбеленился Неджет. — Чего? Любит она меня. Любила бы, не творила бы такой херни. И вообще… Ты ебанулась, а? Вот как ты себе это представляешь? Мне прийти к папе и сказать, что я с племянницей связался и жениться хочу? Да нас с тобой засмеют и правильно сделают. Весь поселок до конца моих дней меня обсуждать будет, а мне и так уже хватило, если ты не помнишь. Ну и потом, ладно, хорошо. Вот свяжусь я с тобой, с семьей разругаюсь, свалим в город, и что? Ты же потаскуха малолетняя, Нермин, да еще тупая, как баран. Тебе только одно надо: прибухнуть, потусоваться и пацанов вокруг побольше. Что, скажешь, не так? Крутой расклад получится: я ради тебя на все забью, опять рискну влезть в эту мудистику, а ты поживешь со мной, а потом свалишь. Даже бывшая моя уж на что правильная была, и то свалила, а ты тем более шляться начнешь. Ты ведь уже начала. Назло ты мне это сделала или потому, что такая уж ты есть, я не знаю, но… После этого уже все, ничего не будет. Забудь. Я тебя никогда простить не смогу, поняла? Ты мне вообще все желание отбила… Я сейчас вот ни хрена не почувствовал. Как бабка отшептала. Может, что-то у меня к тебе по дурости и начиналось, но теперь я хочу, чтоб тебя не было. Чтоб ты сдохла. Мне жалко, что тебя нашли, потому что я бы порадовался, если тебя заколотили в гроб и закопали, ясно? Как на духу говорю. И откуда у тебя его номер, мудака этого? Смотри-ка, герой, примчался за тобой по первому свисту. Ты ему тоже дала, что ли?

Нермин испуганно отшатнулась. Выражения лица и голоса Неджета на протяжении его обвинительной речи менялись такими скачками, что она не успевала офигевать, следя за этими переменами: от злости к грусти, от грусти к ядовитой насмешливости, а потом внезапно к раскаленной добела ярости.

— Ему, значит, одной моей бабы мало стало, он и вторую решил хапнуть, а ты и рада. Когда ты с ним связалась, сука? Когда? — проорал он. Нермин попыталась было начать объяснять, где и как познакомилась с Асхатом, но толку в этом не было. Неджет больше ее не слышал. Выдав порцию матерных оскорблений, он потребовал, чтобы она заплела волосы в косу. Нермин, решив не спорить, начала делать то, что ей было сказано. Неджет замолчал, ошалело глядя на ее шею, и до нее дошло, что там, скорее всего, остались засосы после их туалетной романтики с Вадимом. Она уже попрощалась с жизнью, как вдруг у Неджета зазвонил телефон.

— О. Мамаша твоя звонит, корова ебанутая. Я ей сказал, дочь твоя пропала, а она говорит, спать мне не мешай, придурок. Неудивительно, что ты такая у нее выросла. Как ты вообще дожила до своих лет?

Он сбросил вызов и шагнул к Нермин, схватил за плечи, рассматривая шею.

— Знаешь, я ведь Аселе ничего не сделал. Не ударил, не обозвал даже. Не хотелось почему-то. А на тебя смотрю и еле сдерживаюсь, чтоб не начать тебя головой об стенку бить. Руки чешутся по лицу настучать. Всегда думал, что женщин обижать — последнее дело, а ты такая сука, что меня аж трясет.

Нермин сухо сглотнула, старательно избегая смотреть Неджету в лицо. Потряхивало его и правда неслабо: так, будто он заскочил в комнату с новогоднего мороза. Она больше не пыталась говорить или двигаться — молча и послушно пошла в ванную, куда он ее потащил, а потом позволила ему содрать с себя футболку и лифчик.

— Смотри на себя, — прошептал Неджет, развернув ее к зеркалу. — Смотри, твою мать.

Нермин смотрела, хотя перед глазами все плыло, а голова мучительно кружилась. Она мечтала упасть в обморок и в полете пробить себе голову об ванну, чтоб больше не очухаться, но забытье никак не приходило. Наградив ее еще парой-тройкой мерзких эпитетов, Неджет затолкал ее в ванну, не дав снять висевшие на бедрах шорты, пустил воду и окатил ее из душевого шланга. Вода оказалась слишком горячей, и Нермин шарахнулась в сторону со сдавленным вскриком. Неджет продолжал поливать ее еще несколько секунд, прежде чем до него дошло, в чем было дело. Он отрегулировал воду, попробовал ее на собственном запястье, а потом с грохотом швырнул шланг на дно ванны и медленно сполз по стеночке.

— Ты че? — хрипло прошептала Нермин. Ответа не было: Неджет сидел, глядя в потолок, и дышал неровно и глубоко, жадно хватая ртом воздух.

— Ты… Тебе плохо?

— Что я делаю, а? — пробормотал он. — Вот что я сейчас, блядь, делаю? Тебе больно? У тебя что-нибудь болит?

Нермин, у которой от перепадов его настроения окончательно сбились все приборы, бестолково помотала головой. Неджет встал, опираясь на пол, и подобрался к ней.

— Давай я тебе помогу. Можно? Я не хотел, чтобы вода горячая была. Это не специально получилось. У тебя что-нибудь болит? Я же тебя не бил… Ну почти что…

— Ничего, — стараясь, чтобы голос не дрожал, пробормотала Нермин. — Уже все прошло. Ты только не делай больше ничего такого, пожалуйста. Давай я уйду, если тебе…

Неджет потянул ее на себя, прижался к ней, оставив на ее плече несколько поцелуев, потом стянул с нее мокрые шорты вместе с трусами. Его ладони заскользили по ее спине, по заднице и по бедрам. Нермин изо всех сил старалась не дергаться, но получалось хреново. Каждое его прикосновение, каким бы бережным и нежным ни было, напоминало ей о том, что он запросто мог превратиться в бешеного придурка. Они простояли так несколько минут, прижатые друг к другу, тяжело дыша, как после драки. Неджета то и дело пробирала дрожь, и Нермин, у которой по ногам текла остывающая вода — бойлер явно был не прогрет до конца, — тоже начала дрожать всем телом. Наконец, Неджет отлип от нее, стянул с полки сложенное полотенце и протянул ей. Нермин завернулась в полотенце, выбралась из ванны, и они кое-как дошли до дивана, где устроились рядом под пледом.

— Я не хотел так делать, — забормотал Неджет у Нермин над ухом. Ей очень хотелось попросить его заткнуться, но она не хотела лишний раз шевелиться, не то что раскрывать рот. Просто лежала, ища у Неджета защиты от него же самого, наслаждаясь мнимым спокойствием, хотя понимала, что это далеко не финиш, и дальше будет только хуже. Может, она сама все испортила, может, они с Неджетом с самого начала были обречены на вот такой конец их дурацкой истории — сейчас это было неважно. Он был рядом с ней, издерганный, замученный, несчастный, болтающий всякую бессвязную ерунду, и она жадно вбирала в себя его тепло.

В какой-то момент Неджет замолчал, а его дыхание изменилось — стало неглубоким и будто бы затаенным. Нермин, встревоженная этой переменой, шевельнулась, пытаясь приподняться, но Неджет ей не дал: перевернулся на бок и просительно-намекающе прижался к ней. Нермин едва сдержала удивленное восклицание, но не отодвинулась. Пару минут они пролежали неподвижно, потом она осторожно повернулась, укладываясь поудобнее, и положила руку Неджету на член. Он вздрогнул всем телом, откинул голову на подушку и закрыл глаза. Нермин нерешительно двинула рукой, лаская его сквозь ткань, а когда он ответил поощряющим движением, неловко взялась за шнурок, стягивавший пояс его шорт. Неджет помог ей спустить их. Она уставилась на обнажившееся тело, потом осторожно обхватила пальцами член и перепугалась, когда он запульсировал и дернулся в ее руке. Неджет положил сверху ладонь и показал ей, что надо делать. Было трудно и неудобно, так что она быстро устала. Снова стало страшно — вдруг она и теперь все испортила даже в таком нехитром деле. Неджет, будто прочтя ее мысли, убрал ее руку и принялся за дело сам. Нермин, впрочем, не пришлось долго расстраиваться: он едва различимым шепотом попросил, чтобы она его поцеловала, и с этой задачей она справилась как надо. Неджет кончил со сдавленным стоном, заляпав себе грудь и живот. Нермин с любопытством уставилась на него, но долго просвещаться ей не пришлось: он потребовал влажные салфетки, а потом смылся в ванную. На этот раз она дождалась его возвращения, с ехидцей подметив про себя, как смущенно он избегает встречаться с ней взглядом, и с готовностью нырнула в раскрытые для нее объятья. Какая-то часть ее хотела вместо телячьих нежностей избить Неджета первым, что под руку попадется, но она слишком устала, чтобы продолжать скандал, и вскоре провалилась в горячую черноту.

Сон был тяжелый, пустой и какой-то утомительный, будто она не спала, а мешки таскала. Кое-как вынырнув на поверхность из глухой бессознанки, Нермин попыталась шевельнуться, но не получилось: Неджет громко сопел ей в ухо, обвившись вокруг нее, как удав вокруг своего будущего обеда. Она чувствовала, что что-то не так, но не могла понять, что именно — будто воздух в квартире стал холоднее градусов на десять. Или… Или это был поток сквозняка.

Нермин подскочила на диване, спихнув с себя Неджета. В прихожей стоял Адиль, одетый по форме, и смотрел на нее расширенными от ужаса глазами, а за спиной у него качалась открытая дверь.

— Ты что здесь делаешь? — вскрикнула Нермин. Неджет, наконец, очухался и сел рядом с ней, тоже уставившись на Адиля. Тот захлопнул дверь, прошел в зал и, оказавшись возле Неджета, вдруг с размаху залепил ему звонкую затрещину.

— Ты охренел? Ты что творишь, дебил ебаный? — вскрикнул он.

— Адиль, ты ебанулся? — ужаснулась Нермин. Адиль перевел бешеный взгляд на нее, и она запоздало сообразила, что сидит перед ним с голыми сиськами, потому что полотенце напрочь сползло. Неджет набросил ей на плечи плед и встал, держась за покрасневшую щеку.

— Подожди, подожди. Ты успокойся. Это не то, что ты подумал.

— Не то, что я подумал? — переспросил Адиль с истерическим смешком. — Неджет, ты охренел, я тебя спрашиваю? Какого хера ты творишь? Почему она у тебя в постели с голой жопой? Ты меня среди ночи на уши поставил, я всех пацанов поднял, звоню тебе, твою мать, а ты трубку не берешь, а теперь…

— Я же тебе написал, что она нашлась, — перебил Неджет. — Я тебе написал, что я за ней поехал, что уже все хорошо…

— Что хорошего-то, а, Неджет? Что? Ее родители на ушах все, отец ей телефон обрывает, а она… Ты трубку почему не берешь, овца ты ебаная? Ты что творишь вообще?

— Адиль, не ори на нее! — вскинулся Неджет. — Она не виновата. Я телефон ее разбил, а потом мы уснули.

— Вижу я, блядь, как вы уснули, — выдохнул Адиль и грохнулся в кресло, вытянув ноги. — Неджет, ты такой мудак, у меня просто слов уже нет. Почему с тобой вечно не так все? Почему все люди как люди, а ты, блядь, косячный какой-то? То одна потаскуха, то вторая, и хуй бы с тобой, ебись, как хочешь, но она же наша же, да еще и малолетка… Ахмет с отцом тебе башку за нее проломят, а я и пальцем не шевельну, понял? Хватит с меня, я задолбался. Я еще с того раза тебе, дебил ты клинический, ничего не должен. Ехал сюда, чуть знак не снес, думаю, трубку оба не берут, значит, наверное, скорую с труповозкой вызывать надо, а они тут… Бывшая твоя еще позвонила, страху нагнала, что ты эту шалаву в машину чуть не на пинках закидывал.

— Адиль, успокойся, — вставила Нермин. — Давай поговорим спокойно, а?

— Не получится у нас спокойно поговорить, — ответил он. — В первую очередь потому, что я хочу больно тебя бить, а не разговаривать. Одевай трусы, за тобой скоро Ахмет приедет. Я позвонил со двора, сказал, что машина у дома стоит, и что вы походу тут оба. И отцу тоже позвонил…

Неджет торопливо сказал что-то по-своему. Адиль ответил ему гневным восклицанием и добавил по-русски:

— Нет уж, не надейся. Я покрывать вас, извращенцев, не буду. И так все уже поняли, чем вы тут занимаетесь, так что не я доносчиком стану. Мозгов у вас обоих нет, придурки. Вот и разбирайтесь сами, а остальное не мои проблемы.