Дорога домой (гет)

То, что случилось потом, Нермин старалась как можно тщательнее стереть из памяти, но не вышло. Слова, звуки, взгляды торчали в ее голове, щетинясь острыми краями, впиваясь иглами в каждую, даже самую безобидную мысль, и от этого Нермин казалось, что все, что попадается в поле ее зрения, не то присыпано пеплом, не то измазано тонким, но вонючим слоем дерьма.

Закончив истерить, Адиль тут же принялся распоряжаться — скрывать улики, — хотя никакого смысла в этом, по его же словам, уже не было. Они втроем придумали какое-то стремненькое, но все же объяснение: дескать, случайно встретились в городе, поругались, потом потерялись, потому что разрядился телефон, потом нашлись, но телефон, к несчастью разбился, и еще пара каких-то мелочей для того, чтобы натянуть глаз на жопу — то есть придать вранью хоть какую-то достоверность. Неджет порылся в шкафу и вручил Нермин водолазку с люрексом и джинсы, которые на ней висели, как на вешалке. Пока Адиль, у которого меньше всех из их маленькой компании тряслись руки, проделывал дополнительную дырку в старом Аселькином ремне, а Неджет пил валерьянку в кухне, Нермин сушила феном свои наспех выстиранные трусы: пялить на себя еще и чужое, пусть и новое, как уверял Неджет, белье, она отказалась наотрез. К приезду родителей они оказались почти готовы. Нермин, правда, не успела расчесаться и замазать тональником синяки под глазами, но в этом, как оказалось, не было никакой необходимости.

Первыми явились родители Неджета в сопровождении Айши и ее мужа, которого Нермин толком не знала. Помнила только, что зовут его не то Ержаном, не то Ерланом, и что он на пару с Айшой любит занимать у Неджета деньги и не возвращать. Нермин, скромно сидевшая на краешке тщательно заправленного дивана, даже прошептала какое-то приветствие, а потом начался форменный звездец. Тетя Роза и Айша хором причитали и рыдали, Адиль носился вокруг них, тщетно пытаясь вставить хоть слово в поток удивлений, огорчений и возмущений: как же так, Неджет, о чем ты думал, Неджет, — а дядя Мурат просто смотрел, и от этого взгляда у Нермин в узел сворачивались внутренности. Ему даже не надо было ничего ей говорить: она читала все в его глазах, которые когда-то взирали на нее с благодушным спокойствием. Он соглашался с ее существованием, с тем, что она была по какому-то недоразумению частью его семьи — далекой, изредка откуда-то возникающей и пропадающей снова частью, — и честно делал все, что ему полагалось делать по неписаным правилам, но, стоило ей обнаглеть и попытаться влезть без мыла туда, куда не просили, как он сейчас же напомнил ей, где ее место. Жалкая маленькая потаскушка, брошенная даже собственным отцом, обнаглела и потеряла страх настолько, что решила посягнуть на святое? Даже не мечтай. Выкинь из головы. Не для тебя сыночку растили.

— Папа, я не хотел, чтобы так все получилось, — подал голос Неджет, воспользовавшись воцарившейся на несколько минут тишиной: Адиль увел мать на кухню под предлогом померить ей давление, а Айша утянулась следом за ними.

— А ты никогда не хочешь, а оно получается само собой. Не повезло вам с сыном, что тут скажешь, — подал голос не то Ержан, не то Ерлан. Мурат и Неджет оба воззрились на него, и он потерялся, заюлил, заерзал на стуле. — Ну куда это годится? Нормальных девок что ли нет? Она хоть совершеннолетняя? А то Ахмет вон по телефону посадить тебя клялся…

— Завали-ка ебало, — прошипела Нермин. — Ты вообще кто такой? Группа поддержки?

— Нермин, помолчи, пожалуйста, я сам разберусь, — сказал Неджет с нарочитым спокойствием. — А лучше иди пока в ту комнату, подожди своих родителей.

— Нет, пусть остается, — наконец, заговорил Мурат. — С удовольствием послушаю, что ты скажешь, Нермин. Только давай постараемся без матерной ругани. Хочется хоть какие-то остатки уважения к тебе сохранить.

— Папа, хватит! — срывающимся голосом воскликнул Неджет. Нермин открыла было рот, чтобы послать обидчика подальше, перевела взгляд на Неджета — и не смогла выдавить из себя ни слова. Ей все стало ясно в одну секунду. Неразыгранная еще партия выстроилась перед ней стройными рядами ходов, которые должны были привести к победе: к тому, что она встанет, обуется и свалит раз и навсегда из квартиры и из жизни Неджета и его строгой, но любящей и дружной семьи. Не то, что у нее. Неджету найдут другую девушку — приличную, скромную и вежливую. Не то, что она. И все будут счастливы. Кроме нее, конечно, но кому до этого какое дело?

— Я надеюсь, ты понимаешь, что ты наворотил, — обратился Мурат к Неджету. Тот закусил губу и поднял было взгляд на отца, но тут же снова опустил голову. — Я же предупреждал тебя, что ничем хорошим это не кончится. Мать сколько тебе предлагала то одну девушку, то другую, а ты… Ты посмотри на нее, Неджет, а потом на себя. Тебе не стыдно?

— Я не виноват, что так получилось. И она тоже не виновата, — забормотал Неджет снова. — Я уже все решил. Мы сегодня же уедем…

— Куда уедете? В город? Думаешь, там никто знать не будет, кто ты и кто она? Ну, допустим, ладно. Не такая уж вы и близкая родня, хотя уродов нарожать и при таком раскладе запросто можете. К генетику надо, анализы сдавать. Ты ведь детей хочешь, Неджет, или мы от тебя внуков так и не дождемся? Думаешь, хорошая из нее будет мать? Ты профиль ее в Одноклассниках видел? Пока ты ночь не спал и мотался по всей округе, она пьянствовала и с кем-то развлекалась, и ты прекрасно про это знаешь, — Мурат повысил голос, не давая Неджету себя перебить, — ты прекрасно знаешь, что она и до тебя себя так вела, и потом так же будет. Мало мы всякого про нее наслушались? Та хоть такой наглости себе не позволяла, чтоб в открытую шляться. Ну, пока ты в армию не ушел. Не веришь? Ну хорошо, давай, я согласен. Бросай мать, бросай нас, уезжайте. Тут вам жить не дадут спокойно, все кости перемоют, да еще и бывших дружков ее полный поселок. Будешь каждую неделю по морде получать, пока с очередной пьянки ее забираешь. Поедете вы в город, работу найдешь через пару-тройку месяцев. Не с такой зарплатой, как здесь, где тебе по знакомству платят, и не с такими условиями, но найдешь. Ты же не совсем безнадежный, раз умудрился как-то университет закончить, да? Жаль, правда, что диплом, который нам так дорого достался, тебе никак не пригодился, но это ничего, многие с высшим образованием работают кем попало. Поживете на сухарях и лапше первое время. Квартира съемная ведь дорого стоит, а она вряд ли соберется на работу выйти. Разве что ногти пилить или реснички клеить, но сколько это там принесет? Я тебе помогать не смогу, извини. Уже напомогался, а результата как не было, так и нет. Что ты, что Айша — одни проблемы у меня с вами. Квартиру эту продавай, ремонта тут, правда, нет, но, может, бывшая жена твоя с новым мужем выкупить согласятся по дешевке. Возьми кредит, хоть времянку какую в городе купите. Машину тоже забери, таксовать первое время будешь…

— Не надо мне ни квартиры этой, ни машины, — глухо сказал Неджет. — Мне от тебя ничего не надо, я и тогда не просил.

— Я у тебя ничего назад не требую.

— Работу я найду, не переживай, а со временем и за учебу с тобой рассчитаюсь.

— Ты пятый год обещаешь рассчитаться, а толку? Извини, сын, но цену твоему слову я уже знаю. Мы к тебе с терпением старались относиться, раз жизнь у тебя так неудачно повернулась. За что ты ни возьмешься, все идет, прости, через одно место. Даже с работой… Начальник твой говорит, филонить ты стал, прогуливаешь, опаздываешь, невнимательный… А я что скажу? Мне ему сказать нечего. Яму под новый водопровод сколько с Адилем обещали раскопать?

— Поехали, начнем прямо сегодня, — вскинулся Неджет.

— Ну спасибо, сделал одолжение. Не надо мне твоей помощи, сынок. Ты уже помог. Опять позор на весь поселок, опять телефон разрывается. Даже из города друзья звонят уже, дескать, правда что ли, что у вас тут такое, сын с малолетней родственницей связался.

— Я не малолетняя! — вставила, не выдержав, Нермин. Мурат неодобрительно покачал головой.

— Не малолетняя? Конечно, восемнадцать лет или девятнадцать — это очень много. И ведешь ты себя как умный и ответственный взрослый человек, да? Понимаешь, никому нет дела до того, что папа вас с мамой бросил, и за тобой следить некому, и что ты не легкого поведения, а просто развлекаться тебе хочется. Люди свое видят, им языки почесать надо. Это мы знаем, как тут на самом деле было, а на том конце поселка сказали, что тебе пятнадцать, что ты наркоманка и Неджету двоюродная сестра, и что он тебя у взрослого мужика забрал, с которым ты в городе жила и аборт сделала.

— Что? Да это… — возмутилась Нермин, но докончить мысль ей не дали.

— Маме это ее подруга сказала с утра по телефону, Неджет. Ты ее до инфаркта довести хочешь? У нее и так давление из-за вас постоянно скачет, а за лекарствами никого из вас не пошлешь. Теперь это еще…

— Вы мне говорите, я в город буду ездить, — снова влез без спросу муж Айши. — Мне не трудно, как раз после работы могу. Сами же не просите…

Айша, которая вывернула из-за угла, держа под руку заплаканную мать, предупреждающе зыркнула на мужа, и он снова замолчал.

— Мурат, ну зачем ты так с детьми? — просительно сказала Роза, садясь на диван между Неджетом и Нермин, которой волей-неволей пришлось отодвинуться на противоположный край. — Пусть живут, раз уж так вышло.

Нермин очень захотелось вставить: «Спасибо, что разрешили», — но она сидела молча, скромно потупив глаза. Их было слишком много, а она одна, потому что Неджет тоже был на их стороне. Она видела это и чувствовала, как с каждым намеком на старые долги и разочарования, с каждым не таким уже несправедливым обвинением трещина между ней и Неджетом превращается в громадную дырень, которую ей уже никак не сшить и не склеить.

— Что теперь, если на ней свет клином сошелся? — продолжала причитать в могильной тишине Роза. — Ну всякое бывает, и с родными сестрами живут…

— Мама! — вскрикнули одновременно Адиль и Айша.

— А что вы мамкаете? Что замамкали, я спрашиваю? В старые времена часто так женились. А то, что поведение у нее такое, ну что теперь… Нам к слухам не привыкать, все стерпим. Лишь бы жили. Я своим всем сказала, что девочка у нас хорошая, только с семьей ей не повезло…

— Перестаньте, — не выдержала, наконец, Нермин. — Хватит истерить, а? Неджет, я не знаю, как ты, а я пошла. Меня уже тошнит от этого цирка.

— За тобой отец сейчас приедет, — скучающе сказал Мурат. — Посиди уж с нами, потерпи. Уважения мы от тебя не дождемся, но на вежливость-то можем претендовать? Или я когда-то тебя или твою мать плохо принял? Может, обидел чем, что ты так с нами поступаешь?

Ответить Нермин не успела: входная дверь отлетела в сторону, как от пинка, и на пороге возникли ее родители. В первые секунды она даже обрадовалась, но потом ее отец метнулся к Неджету, схватил за шиворот и замахнулся. Стоявший рядом Адиль успел повиснуть у него на локте, следом подскочил Мурат, а потом Айша, которая завизжала так, что у Нермин заложило уши. Поднялся гвалт. Все орали хором, перемежая непонятные Нермин слова многоэтажными русскими ругательствами, Роза рыдала, хватаясь за сердце, а Айша продолжала голосить.

— Допрыгалась? — встряла мать, стоявшая у стенки со странно довольным выражением лица. Нермин неверяще воззрилась на нее и убедилась, что ей не кажется. Мать искренне наслаждалась, наблюдая за разразившимся скандалом.

— Что же ты за своей дочерью совсем не следишь? — обратилась к ней Роза, растирая по морщинистому лицу слезы мокрым платком. — Ты посмотри, до чего вы с ней всех довели.

— Это вам за своим старшеньким следить лучше надо было, — ехидно усмехнулась мать. — Я вам давно сказала, что у него на уме что-то не то. Еще тогда предупреждала, что ночами он к ней катается.

— Че ты такое пиздишь, а? — прорычала Нермин, тоже обрадовавшись возможности сорвать на ком-нибудь зло. Роза ахнула.

— Это она у тебя так с тобой разговаривает?

— Это у нее обычное дело, — кивнула мать. — Дайте ей волю, она и с вами так же будет. Дома ничего не делает, палец о палец не ударила, пьянствует только и с мужиками… Мне говорили, чуть не в городе она кого-то нашла, а это, оказывается, ваш сыночек ее покупал. Нормальные-то девочки с ним, видать, не связываются, а моя…

— Мама, завали рот! — вскрикнула Нермин, но та продолжала с явным удовольствием.

— Мне Катя, соседка наша, когда еще говорила, что он ночами к ней ездит. Она, говорит, из одной машины выскочила, а тут он к ней подъехал, в свою машину ее посадил, и… Катя врать не будет, она с собакой гулять выходила, все видела… Я же Адилю вашему про это сказала, что ж вы мер-то никаких не приняли?

— Какая Катя? Что ты врешь? — проорала Нермин. Отец оставил в покое Неджета, шагнул к ней и дернул за руку.

— Давай, поднимайся. Мы здесь больше не останемся. Без нас разберутся, да, Мурат?

— Куда же вы пойдете? — переключилась на него Роза. — С девочкой что теперь делать будете? А если она беременная?

Нермин испуганно охнула. Отец бросил ее руку и воззрился на нее, зеленея, а Айша схватилась за сердце.

— Не беременная я, с чего вы взяли? Неджет, скажи хоть ты им, — вскрикнула Нермин, но было поздно. Теперь уже все — кроме молчащего и безучастного Неджета — уставились на нее, как бараны на новые ворота.

— Она не жрет толком и рыгает все время, — с трагическим выражением воскликнула мать в повисшей тишине. — Как дома бывала, так все время по утрам рвало в туалете, я все слышала. Один раз в комнате даже проблевалась, я потом замучилась за ней убирать.

— Я тебе все хозяйство пообрываю, если так, педофил ты поганый, — хрипло проговорил отец. Нермин рванулась к нему, чтобы ненароком не вздумал снова лезть драться к слишком тихому и слишком бледному Неджету.

— Ничего я не беременная! Папа, ну ты нашел, кого слушать!

— А кого мне слушать? Тебя что ли, шлюху малолетнюю? Мы с тобой еще дома поговорим, — ответил отец. — Давайте, хватит, я сказал. Наслушался вас досыта и насмотрелся.

— Побольше бы слушал, не было бы, может, ничего, — вставила мать. — Ты по любовницам шляешься, а я одна дочь твою воспитываю. Хоть бы раз кто позвонил, спросил, как мы да что.

Ор продолжался еще с полчаса. Все припоминали друг другу действительные и выдуманные проступки, вытаскивали из-под полы старые счеты, так что Нермин начало казаться, что они все — актеры в какой-то дурацкой комедии. Она едва сдерживалась, чтобы не захохотать и не захлопать в ладоши, и, наверное, дала бы себе волю, если бы не мучивший ее все сильнее страх за Неджета. Он не смотрел на нее, не смотрел ни на кого — пялился в пол, не моргая, и так и не произнес больше ни слова, хотя распсиховавшаяся компания наперебой поливала его ругательствами и обменивалась предположениями относительно его нормальности. Наконец, окончательно потерявший терпение отец схватил Нермин за руку и вытащил из квартиры. Она несколько раз позвала Неджета, но тот или не расслышал, или предпочел не реагировать.

Дома отец ее избил. Прямо у двери, которую мать едва успела запереть, чтобы Нермин не убежала. Сперва надавал пощечин, не обращая внимания на ее вопли и попытки прикрыться руками — от всей души, с размаху. У Нермин из носа и разбитой нижней губы лилась кровь и с каждым ударом разбрызгивалась в стороны, а отец все бил и бил ее, пока она не перестала защищаться. Когда у нее бессильно опустились руки, он остановился, тяжело дыша, и совершенно бешеными глазами оглядел ее, будто пытаясь понять, достаточно с нее или нет. Нермин всхлипывала, захлебываясь наполнявшей рот и нос кровью, и тряслась от ужаса и боли. Он бил ее наотмашь, как собаку — он, который свалил, бросив ее одну с ненавидящей ее матерью, который делал вид, что все хорошо, и у них все осталось по-прежнему. Он — которого она все еще любила и которому изо всех сил старалась верить.

— Опозорила ты меня на всю округу, — донеслось до нее как сквозь сон. — Что же ты творишь такое, а? Он же брат мой. Как тебе совести-то хватило?

«А тебе как хватило совести?» — закричала про себя Нермин. Вслух она, конечно, не произнесла ни слова. Смелости уже давно не осталось.

— Ничего, я вам, коровам, устрою, — продолжал отец. Прилипшая неподалеку к стенке мать испуганно дернулась. — Вы это специально, да? Мстите мне, значит, таким способом? Ничего. Ничего…

Он выдернул из шлевок ремень и влепил пряжкой Нермин по плечу. Она завизжала, отшатнулась в сторону, свалилась, перевернув тумбочку с обувью, и забарахталась среди шлепанцев и кроссовок, тщетно пытаясь увернуться от свистевшего в воздухе ремня. Удары горели на коже, песок от грязных подошв лип к рукам и к окровавленному лицу, а перед глазами была мутная пелена, которую каждые несколько секунд разрывало вспышкой боли.

— Не трогай ее! — визжала в сторонке мать. — Убьешь, посадят тебя, придурка!

— Обеих поубиваю! — вопил в ответ отец. — Твари ебанутые! Потаскухи! Ненавижу вас! Зачем я с тобой связался? Залетела, паскуда, специально, а теперь позор такой мне на старости лет!

— Лучше бы я аборт сделала! — проорала в ответ мать. — Мама меня сколько отправляла, папа говорил, что добра от тебя не будет! Сам же кулаком в грудь себя бил, свадьбу давай, давай рожай, сыночек будет….

— Знал бы, как все повернется, сам бы тебе аборт сделал. Пинками по пузу, — отрывисто сказал отец, бросая ремень. Нермин скорчилась в углу и зашлась непрекращающимся кашлем. После нескольких минут мучительного удушья ее снова вырвало, и блевотина — остатки ночной пьянки — смешалась с расплывшейся на полу кровью.

— Так она правда беременная от этого выблядка, что ли? — донеслось до нее сквозь ее собственный хриплый кашель отцовское озадаченное восклицание.

— А я откуда знаю? Я свечку не держала, может, и не хватило у твоего дебильного братца мозгов хотя бы гондон натянуть, — визгливо прокричала мать. — Все полы мне опять изгадила, потаскуха вонючая. Вставай, бери тряпку и убирай за собой, что расселась?

— Чего она хрипит-то так? — продолжал отец все тем же дебильно-озадаченным тоном. — Может, скорую…

— Пинка ей по животу, а не скорую, — вставила мать. — И на аборт деньги тратить не понадобится… Да, Ахмет? Родственнички твои в кусты попрятались, сам же слышал. Ты к своей Таньке или как ее смоешься, а мне не только твою доченьку, но и выводок ее воспитывать… Урода же родит, от такого папаши-то… Дауна какого-нибудь.

Отец сказал что-то неразборчивое, и они с матерью ушли из прихожей. Нермин так и валялась в углу, зажимая разбитый нос, и безуспешно пыталась отдышаться. Грудь при каждом вздохе перехватывало спазмом, а на выдохе раздавался длинный свистящий хрип. Воздуха пугающе не хватало, и от этого дышалось еще труднее. Наконец, она кое-как встала на четвереньки, доползла до ванной и принялась смывать с лица и рук засыхающую кровь. Холодная вода больно леденила кожу, и мыло никак не хотело нормально мылиться. Когда она закончила и села, привалившись спиной к унитазу, на пороге возникла мать со стаканом, от которого жутко несло не то мятой, не то еще какой-то дрянью.

— Давай пей. Быстро. К врачу сейчас поедем. Согласились нас срочно принять.

Нермин хотела было послать мать подальше, но у той за спиной тут же возник отец. После того, как она осушила стакан, ей немного полегчало. По крайней мере, стягивавшие грудь путы разжались, и хрип стало почти не слышно. Тошнота и мучительное головокружение, правда, никуда не делись, но Нермин уже привыкла воспринимать их как должное. Мать заставила ее прижать к лицу завернутый в полотенце пакет с замороженными овощами и, пока она сидела с холодным компрессом, кое-как расчесала ей волосы. Дальше ее заставили переодеться в школьное платье. Пока она переодевалась, мать разглядела у нее на шее и груди засосы и ткнула в них носом отца. Всю дорогу до райбольницы Нермин пришлось слушать родительское обсуждение того, кто, как и сколько ее трахал, и от кого она могла принести в подоле. Она не встревала — отвлекалась тем, что пыталась угадать, к какому врачу и зачем ее повели. В итоге она пришла к выводу, что отец испугался, что бил ее так сильно и что ей стало трудно дышать, и теперь они едут к старой докторше, которая всегда лечила ее в школе и выписывала ей справки.

Догадка оказалась неправильная. Мать прошла мимо знакомого Нермин кабинета и остановилась у двери с надписью «Гинеколог», возле которой стояла пара каких-то скучающих теток. У Нермин затряслись поджилки.

— Мы зачем сюда пришли? — кое-как выговорила она: шевелить губами было больно. Мать смерила ее презрительным взглядом и ответила, не потрудившись сбавить тон:

— А ты как думала? Не умеете предохраняться, а я потом растить буду?

— Да что ты вбила себе в голову? Не беременная я! — попыталась снова поспорить Нермин, но тут дверь кабинета распахнулась. На пороге возникла оплывшая тетка в белом халате.

— Это вы что ли звонили?

— Да, да, — подобострастно промурлыкала мать. — Татьяна Петровна, посмотрите, пожалуйста, девочку… Горе у нас, сами понимаете…

Врачиха смерила сжавшуюся Нермин долгим взглядом.

— А с лицом у нее что? Бил кто-то, что ли?

Нермин на пару секунду поддалась надежде на то, что сейчас ее хоть кто-то пожалеет, и весь этот пиздец прекратится, но не тут-то было.

— Любовник и бил, — объяснила мать, понизив голос. — Ссора у них вышла, когда все выяснилось… Представляете, отцовский брат…

Врачиха охнула и втащила мать за собой в кабинет. Нермин с отцом остались стоять в коридоре.

— Что же ты промолчал? — осмелилась она сказать. — Иди, расскажи там, а то вдруг мать что-нибудь…

— Захлопнись, — перебил отец. — Не я виноват, что так вышло с тобой. Неджету претензии предъявляй.

— У меня к Неджету нет претензий.

— Ну конечно, — хмыкнул отец. — То-то он сидел и помалкивал, пока Мурат с остальными тебя говном обливали.

Нермин подавилась очередным вздохом: против этого ей возразить было нечего. Неджет действительно не сделал ни единой попытки прийти ей на помощь и безропотно позволил ее забрать, хотя должен был догадаться, что родители ее по голове не погладят. В это время мать выглянула из-за двери и сделала знак отцу. Тот подтолкнул Нермин в спину. Она испуганно дернулась, попыталась отскочить в сторону, но ей не дали. Отец держал ее за плечи, а мать вцепилась ей в руку.

— Иди быстрее, у Татьяны Петровны время по минутам расписано!

— Я не хочу! Не надо! — замотала головой Нермин, но ее уже впихнули в кабинет, где за собранной ширмой она рассмотрела обшарпанное кресло.

— Давай, залазь, — скучающе сказала врачиха, которая строчила что-то, сидя за столом. — Сумеешь? Месячные когда последний раз были?

Этот вопрос поставил Нермин в тупик: цикл у нее всегда был нерегулярный, и она за ним особенно не следила, а сообразить нужную дату теперь, после всего, что на нее вывалили за это утро, никак не получалось.

— Ну что она молчит? Немая, что ли? — возмутилась врачиха. — Давай на кресло, я тебе говорю.

Нермин отступила на шаг к двери.

— Да что же это такое? — взвилась мать. — С мужиками шляться тебе раз плюнуть, а к врачу тебя силком надо вести? Давай делай, что тебе сказали, иначе я сейчас отца позову. Пусть он тебя держит.

После этой угрозы Нермин ничего не оставалось, как послушно снять трусы и залезть на треклятое кресло. У гинеколога она была один-единственный раз еще в школе и вспоминала об этом походе не иначе как с дрожью отвращения: настолько мерзкими были воспоминания о мнущих живот руках в холодных перчатках и засунутом в задницу пальце. Теперь все оказалось еще гаже: мало того, что ее заставили раскорячиться под вивисекторским взглядом матери и под ядовитые шуточки гинекологички про «ноги раздвигать научились, а на кресло залазить нет», так еще перед ее носом бряцнула жуткая на вид железная штуковина с длинным клювом. Нермин взвизгнула, вцепилась в поручни кресла и сдернула ноги с подколенников, сведя бедра.

— Да что же это такое? — возмутилась гинекологичка и дернула ее за щиколотки. Нермин чуть не пихнула ее ногой, с ужасом припомнив такое же движение Неджета.

— Держите вы ее, что ли, что она у вас так дергается! Надо было не брать вас, ехали бы в город… Трясется вся, побитая… Вам, может, в полицию надо, а не ко мне?

— Да она нервная у нас какая-то, — заоправдывалась мать. — Психованная, рвет ее постоянно…

— С весом-то у вас беда, — кивнула в ответ врачиха. — Вон кости все выпростались… Пустырничка пусть попьет, раз нервная. Ну что, давай посмотрю тебя, и пойдешь. Или правда отца позвать надо? Это же отец ее в коридоре, или кто?

Нермин все-таки вытерпела осмотр, залившись молчаливыми бессильными слезами. Ее снова лапали, дергали и совали в нее то пальцы, то палки с намотанной на них ватой, размазывая потом что-то по стеклам на столе, а она клялась себе, что больше никто и никогда к ней вот так не притронется: ни одна баба и ни один мужик.

— Странно что-то, — протянула врачиха недоуменно, закончив издеваться. — Тут и следов-то никаких не видать…

Мать, которая заглядывала то Нермин между ног, то в лицо, залилась краской.

— Ну, может, как-то они исхитрялись… Молодежь сейчас такая пошла…

— Да уж, молодежь, — хмыкнула врачиха в ответ. — Ладно, одевайтесь. За анализами потом можете без нее прийти, но пересдать надо будет… Денег вам сказали, сколько с вас?

Нермин скатилась с кресла, торопливо натянула трусы, расправила мятую юбку и вылетела вон из кабинета. Она твердо решила, что сразу же, как только ее оставят в покое, вздернется на люстре или перережет вены, взяв пример с Неджета — терпеть собственное тело после пережитого было выше ее сил.