Дорога домой (гет)

Мысль о побеге, пролетевшая в голове Нермин метеором, высветила ярче светлые пятна и заставила тени стать густыми до черноты. Идея свалить куда подальше, конечно, отнюдь не была новой и созрела давным-давно. Однако до того, как поселок ни с того, ни с сего вывалил на Нермин застоялую, кислую, провонявшую гнилыми тряпками ненависть, она не думала о том, чтобы просто взять и оставить собственную жизнь позади. Ее мечты ограничивались городом и крутились вокруг сказки, которую она придумала себе в противовес реальности — наперекор всему тому, что знала и что не хотела повторить. И все же там, в ее светлом будущем, было место поселковым друзьям, планам по поводу учебы и работы, которые строили еще родители, а Нермин поддакивала, — да даже воспоминаниям.

Было ведь и хорошее. Да, было, и тогда, в этом хорошем, Нермин сама тоже была какая-то другая, правильная. Совсем не такая, как та девчонка, которую люди теперь обливали смолой и обсыпали перьями из драных бабушкиных подушек на кухнях, на верандах, в залах перед телеком, сидя на фоне неизменного красного советского ковра. Нермин пыталась задуматься о причинах того, что ее вдруг почти в одночасье так возненавидели все, кого она знала и кого не знала и знать не хотела, но мысли глохли, как голос, прервавшийся от обиды. Лишиться всего, что считаешь своим с первого дня жизни, помнишь уже не умом, не глазами, а сердцем наощупь, потерять право ходить по своим-собственным улицам, дышать воздухом, который помнит твой первый вдох и первый звук твоего голоса — сбежать из родного дома только потому, что какие-то суки вздумали влезть в твои дела и натоптать там грязными ботинками? Обидно, досадно, ну ладно. Нермин кипела бессильной яростью, но понимала, что ей придется подчиниться решению сраного злоебучего большинства. Или…

Или поступить по-своему, набраться смелости всем наперекор и оставить их захлебываться в собственном дерьме. Сказать: «Да пошли вы!» — и отчалить в свободное плавание, громко хлопнув дверью напоследок. Аккуратно — сверяясь с каждым пунктом в кои-то веки продуманного плана — спрятать под подкладку сумки документы, без которых не примут во взрослый самостоятельный мир. Подумать о том, что уже скоро осень, да и уже ночи стали куда холоднее, достать с антресолей еще одну сумку побольше. Ту, что отец купил, чтобы ходить на каратэ, да так и не пошел. Набить эту сумку одеждой понезаметнее и поудобнее, припрятать там же на антресолях и забросать тряпками сверху. Подумать, чертыхнуться, унести из кухонного шкафа пару пачек крупы из запасов на случай войны/голода/Апокалипсиса/путча, сунуть в сумку, туда же бросить коробку чая и походный набор посуды. Отцу все равно не понадобится, раз до сих пор не вспомнил, а мать вряд ли хватится: как скидала во время первого побега к любовнице все отцовские вещи в одну пыльную кучу, так и не трогала их больше. Подождать подходящего момента, когда мать надолго свалит к бабушке или в парикмахерскую. Собрать по квартире все легкое и мало-мальски ценное, выгрести даже содержимое материной шкатулки, потому что свои сережки с кольцами она все равно не носит, а в городских ломбардах за них можно хоть что-то да выручить. Ничего сложного? Правильно, ничего. Дальше Нермин планировала доехать до городского железнодорожного вокзала на автобусе, чтобы никто ее не запомнил, найти хостел поприличнее и заняться поисками работы и хоть какого-нибудь жилья на первое время. Она нашла в газете с рекламными объявлениями несколько адресов хостелов и ломбардов и выписала их в записную книжку, которую тоже прятала в сумке, — хотела обзвонить, когда мать уйдет, но с этим возникла проблема.

Своего телефона Нермин лишилась по милости Неджета, и восполнить эту потерю у нее не получилось. Она намекнула матери, что хочет забрать какой-нибудь из хранившихся дома «на всякий пожарный случай» старых мобильников, но та отказала: нечего, мол, лишний раз светиться в интернете, а звонить все равно теперь некому. Конечно, старые телефоны можно было просто спереть, убегая, но их надо было где-то заряжать, проверять, живые ли они или уже превратились в музейные экспонаты, и покупать новую сим-карту. Или и сим-карту, и телефон — а денежки надо было экономить.

С ключами от поставленных отцом замков тоже был затык, и куда больший, чем с телефоном. Нермин знала, где припрятан второй комплект ключей, который отец оставил, когда снова смылся, но один из замков можно было открыть только снаружи, а мать, уходя, обычно запирала дверь на оба. Спрашивать о том, когда ей вернут свободу передвижения, Нермин не решалась: понимала, что раскрой она рот, и мать из чистой любви к издевательству продержит ее дома до следующего лета. Оставалось только выжидать: слушать, наблюдать и надеяться, что мать однажды позабудет закрыть треклятый замок. Однако все повернулось не так, как думала Нермин.

Через десять дней после того, как отцовская попытка выследить хулиганов закончилась арбузным провалом, жизнь Нермин в очередной раз изменилась — на этот раз окончательно и бесповоротно. Когда она, сидя за письменным столом в своей комнате, ковыряла сваренную матерью на завтрак безвкусную овсянку, в дверь вдруг позвонили. Нермин едва не подавилась насмерть очередным глотком. Кто это мог быть? Отец? Адиль? Неджет? Соседи с какой-нибудь гадкой новостью?

Все догадки Нермин ушли «в молоко». Мать открыла дверь, раз пять переспросив, кто пришел, поговорила с кем-то несколько долгих минут. Второго голоса Нермин различить не могла, потому что гость стоял за порогом, но, судя по официально-напряженному тону матери, заявился явно кто-то чужой. Она едва успела отскочить от своей двери, когда мать зашагала в сторону ее комнаты.

— Давай, расчеши свои лохмы и вылазь. Там к тебе пришли.

— Кто пришел? — задыхаясь от волнения, пробормотала Нермин. Мать оглядела ее и скроила гримасу не то удовольствия, не то отвращения.

— А я почем знаю? Но не надейся, не отцовы родственнички. Говорит, ухажер твой. Веник даже приволок. Видимо, в интернетах не сидит парнишка, последних новостей не знает.

Нермин поспешила узнать, кого же принесла нелегкая — и обалдела, увидев на лестничной площадке Рому. Они застыли напротив друг друга: ошалевшая Нермин, позабывшая от возмущения и удивления все слова, и довольно-спокойный мудак, обеспечивший ее громкой и пахучей славой на ближайший десяток лет вперед. Он был абсолютно такой же, как раньше. Как тогда, когда ухаживал за ней, когда водил ее гулять по парку, и даже выражение лица у него было такое свойское, обыкновенное, будто и не было ничего.

— Ты какого хуя сюда приперся? — нашлась Нермин после минуты молчания, которой они почтили память их прежнего взаимного расположения. В ответ Рома снисходительно улыбнулся и протянул букет чахленьких роз в блестящей оберточной бумаге.

— Выйди на минуту, поговорить надо.

— Мне с тобой говорить не о чем.

Рома пожал плечами и демонстративно оглядел исписанные маркером и исцарапанные стены подъезда.

— Ремонт за свой счет делать будете? Дорого выйдет. Хорошо еще, что баллончиками не исписали.

Нермин вскипела.

— Ах ты, гондон. Угрожать будешь?

— Зачем угрожать? И вообще, почему ты так со мной говоришь, будто я во всем этом виноват? Мне тебя жалко, конечно. Всем жалко. Но ты сама это все сделала.

— Явился сюда зачем? Поссать в почтовый ящик? Так иди ссы, — скрестив руки на груди, бросила Нермин. Рома смотрел на нее все с той же снисходительностью, за которую ей хотелось выцарапать ему глаза, посыпать перцем и затолкать их ему же в задницу.

— А ты молодец. Ну, что держишься. Неджет же тебя бросил, как я слышал. Я думал, он тебя с собой на севера заберет, а он гляди как — шмотки собрал и махом метнулся. Хату и машину на продажу выставили по дешевке, вон, зайди на сайт наш поселковый с объявлениями… Говорят, отец Неджету невесту нашел из хорошей семьи. Не то, что ты. Педуниверситет в России вроде закончила…

— Ты у них в огороде под кустом пионов что ли подслушивал? — усмехнулась Нермин, хотя камень, брошенный ей в лобешник, прилетел точно в цель. Она едва сдерживалась, чтобы не разреветься, и держалась только потому, что отчаянно убеждала себя, что Рома врет, как дышит — а дышит он часто.

— Да это весь поселок знает. Брат его коллегам сказал, сестра подругам. И потом, ты же в курсе, что у моей сестренки муж в полиции в городе не последний человек? Я у него уточнил еще. Уехал твой Неджет, а ты и не знала, да?

— Все еще никак не догоняю, какого хрена ты тут делаешь, — из последних сил изобразив издевательскую улыбочку, спросила Нермин.

— Предложение у меня к тебе, — изрек Рома, сменив тон на мрачно-серьезный.

— Руки и сердца?

— Ну нет, извини. Не после того, что ты устроила, и что о тебе тут сказали. Я столько нового от пацанов узнал, о чем ты мне забыла как-то упомянуть. Но тебе повезло.

— Серьезно?

— Да. Я по характеру добрый, и вообще, кто старое помянет, тому глаз вон. Если будешь себя нормально вести и делать, что скажут, все это вот, — он обвел рукой подъезд, — прекратится. За интернет я тебе ничего обещать не могу, там уж как люди сами будут. Сама понимаешь, ты очень многих своим блядским поведением разозлила. Это в городе вот такое творить можно. И то некоторым не везет, и их за это в речку в мешке ночами выкидывают из багажников. А у нас тут приличный поселок и люди еще с правильными понятиями. Тебе так-то мало досталось, кстати. Мне родственники много чего рассказывают о том, что с такими девушками делают, и знаешь, перед обедом я бы тебе это пересказывать не стал. Да и вообще не стал бы. Не для слабонервных потому что.

— Да, да, да, — протянула Нермин, рассматривая обгрызенные в хлам ногти на руке. — Ты закончил? Думаю пойти маникюр сделать. Как думаешь, красный или кислотно-оранжевый?

— Смешная ты. Я к тебе по делу пришел — и учти, это первый и последний раз. Не хочешь по-хорошему? Окей, будет по-плохому. Мы пацаны простые, без заморочек.

Он развернулся, бросил букет на ступеньку и быстро зашагал вниз по лестнице. Нермин зависла на несколько секунд, потом прокричала вслед: «Стой!». Когда Рома обернулся и послал ей вопросительный взгляд, она добавила, что согласна.

Мать выпустила ее тем же вечером. Сперва не хотела: трындела про то, что поймают и голову проломят, что Роме она на хрен не сдалась, потому что парень на вид приличный, и куда ему такая потаскуха, что слухи опять попрут изо всех щелей, — но потом все же отдала второй комплект ключей и даже прибавила один из старых мобильников. Правда, без сим-карты.

— Ты уж постарайся мозги включить на этот раз, — снизошла она до напутствия. — Не знаю, глухой твой Рома или умственно отсталый, но раз уж согласен твой позор прикрыть, давай, не ломайся. Все равно никому ты теперь больше тут не нужна. И фотографий побольше выложи. Пусть все видят, что зря языками трепали.

Нермин только покивала в ответ головой. У нее были ключи и телефон, а остальное ее мало волновало. Нужно было только выдержать несколько часов в компании Ромы — или, если он был гаже, чем она думала, еще в чьей-нибудь, — а дальше ее ждала свобода. Такси до города ходят и ночью, накрайняк, можно даже удрать пешком и без вещей, налегке. Нермин убедилась, что документы, деньги и золото, которое она сперла потихоньку, когда мать вышла в туалет, надежно спрятано под подкладкой сумки, и вышла из квартиры.

Рома ждал ее в своем Мерседесе у подъезда. Музыка — какая-то бьющая по ушам электроника — орала на весь двор. Когда Нермин вышла, открылась задняя дверь, и оттуда высунулась красная пьяная Сашина рожа.

— Оо, какие люди! — заорал он и тут же прибавил: — То есть я хотел сказать, ляди. Ой… Леди. Во, точно.

Закончив свою речь, Саша заржал, а Рома улыбнулся все той же улыбочкой святого, который вынужден тусоваться среди отъявленных грешников. Девка, торчавшая на переднем сидении, окинула Нермин многозначительным взглядом, выпустила облачко дыма, харкнула в открытое окно и сказала что-то Роме. Тот высунулся, махнул рукой.

— Ну что ты не идешь? Стесняешься? Давай, тут все свои. У Санька днюха сегодня, помнишь? В город в сауну поедем отмечать.

Нермин мороз продрал по спине от ужаса. Она помотала головой, надеясь, что Рома шутит, но тот вышел из машины и решительно двинулся к ней.

— Ты упрямиться будешь? Мы о чем с тобой договаривались? Что ты хорошая девочка и делаешь, что скажут. Уже забыла?

— Я на городские сауны с тобой не забивалась, — сказала Нермин, глядя прямо в темные глаза, смотревшие на нее со смесью злости, удовольствия и чего-то сладенько-гаденького. Такого, от которого нехорошо подрагивают коленки и хочется одернуть юбку.

— Да ладно, че ты. Боишься, что ли? Нас два парня, ты и подруга моя хорошая. Ну там еще пацаны подъедут. Выпивка будет, все как че, — протянул Рома. Руки его зацепились за кисти Нермин, сжимая почти до боли. — Давай, не тяни кота за яйца. У нас там время забронировано.

— Хочешь со мной в сауну? — спросила Нермин с вызовом. «Давай, не ссы. Обоссышься сейчас, и пизда тебе, отъебут толпой в этой сауне и выкинут», — крутилось каруселью в мозгу, который трясся от страха, как новогодний холодец.

— Да, хочу, — в том же тоне ответил Рома. Нермин осторожно высвободила руку, поправила воротник Роминой футболки.

— А без дружков и подружек что, страшно?

— Скорее неинтересно.

— А мне с ними неинтересно. Или ты без компании того…

— Что того? — переспросил Рома, явно напрягаясь.

— Боишься не справиться? Или и вовсе не можешь?

Вместо ответа Рома схватил Нермин за руку и дернул на себя так, что она ударилась лбом о его плечо. Опешив от секундной боли, Нермин пропустила момент, когда Рома стиснул ее, как вырывавшегося кота, и облапал ее задницу под довольное ржание Саши.

— Давай, так ее, овцу!

Ответить Рома не успел — на въезде во двор послышался скрежет и визг шин. Нермин, вывернувшись из хватки, отскочила на безопасное расстояние и застыла столбом: прямо на них летела в клубах пыли и черного дыма старая Тойота Асхата. Рома выматерился свистящим шепотом, когда Тойота затормозила в метре от багажника Мерседеса. Саша, хватаясь за дверь, выбрался наружу.

— Это че тут за дешевые понты?

Двери Тойоты тоже распахнулись. Нермин сухо сглотнула, не веря собственным глазам, потому что прямо перед ней вдруг возникли Асхат и Неджет. А в руке у Неджета была монтажка.

— Ну здорово, — сказал Рома со смешком. — Приятно еще раз познакомиться. А это кто с тобой? Второй дядя?

— Не твое собачье дело, — выплюнул Неджет. Нермин отчаянно пыталась рассмотреть его лицо, но толком не получалось: глаза заволокло густой пеленой. Она представляла себе эту встречу миллиард миллионов раз, но никак не могла подумать, что все будет именно вот так — и что Неджет покажется ей таким замученным, худым и бледным. Рому его вид, тоже, судя по всему, впечатлил не в ту сторону.

— Кто это вылупился-то? Санек, смотри, это вот и есть тот самый Неджет. Вовремя ты прикатил, герой-любовничек. Мы в город собираемся, в сауну. День рождения вон у Саши, а Нерминка ему в качестве гвоздя программы.

Вместо ответа Неджет метнулся к нему, не обратив внимания на предупредительный окрик Асхата. Рома отпрянул в сторону, выставил вперед ладони.

— Э, э. Ну-ка осади, джигит. Так нечестно получается. У меня так-то руки пустые.

— А, пустые? Извини, я че-то не заметил, — безмятежно сказал Неджет, сменил траекторию, оказавшись у капота Мерседеса, и с размаху воткнул в него монтажку. Металл продырявился с резким звуком. Железяка застряла в нем, явно во что-то уткнувшись.

— Еблан, ты хуле делаешь? — заорал Рома и кинулся в драку. Нермин побежала было за ним, схватилась за локоть, но он отшвырнул ее толчком так, что она чуть не полетела на землю. Подбежавший Асхат подцепил ее за шкирку и кивком указал на свою машину. Нермин застыла в нерешительности, но увидев, как Неджет саданул кулаком Роме в нос, все же смылась в укрытие — от вида брызнувшей крови ей стало совсем плохо. Следующие несколько минут она истерически рыдала, валяясь на заднем сидении, и упрашивала всех известных ей богов, чтобы дело не кончилось уголовщиной. Наконец, крики и шум снаружи стихли, и почти тут же одновременно распахнулись обе передние двери. Асхат сел за руль, повернул ключи. Тойота, натужно взвыв, сорвалась с места.

— Тряпка есть какая-нибудь? — раздраженно проговорил Неджет. Нермин протерла мокрые глаза, окончательно размазав остатки туши.

— У меня салфетки должны быть. Что с тобой?

Неджет повернулся к ней. У самого левого виска у него был глубокий порез, из которого струйкой текла кровь. Нермин принялась рыться в сумке, но, как назло, пачка бумажных носовых платочков куда-то запропастилась, а вместе с ней и влажные салфетки.

— Ну что ты там возишься? — зло спросил Неджет. — Ждешь, пока весь салон уляпаю?

— Не могу найти, — дрожащим голосом пробормотала Нермин и снова начала рыдать. Неджет, раздраженно отмахнувшись от нее, нащупал между сидениями какую-то тряпку и прижал к порезу.

— Ты что делаешь? Она же в масле вся, — всполошился Асхат. — Тут все в этом гребаном масле.

— За дорогой следи и скорости прибавь, как бы не опомнились товарищи. Клапана смотреть надо, раз масло давит. Хреново ты за машиной следишь, — хмыкнул Неджет, пресекая попытки Асхата отобрать у него тряпку.

— Куда он с такой рожей поедет? До травмпункта только прямым ходом, и то если заведется. А машина моя старше тебя, так что тут хоть следи, хоть не следи.

— Приедем, посмотрю, что у тебя там. Городские твои криворукие, что попало наделают, я тебе сказал уже.

— Какое тебе посмотрю? — возмутился Асхат. — Какое? В зеркало вон посмотри лучше. В больницу надо, рассечение у тебя, смотри, вся футболка уже в кровище. Да и сотряс будет, походу. В город придется, в райбольнице с этими у дверей и столкнемся…

— Что ты крыльями хлопаешь, как квочка? Заебал уже! Не поеду я в больницу!

Асхат, шепотом матерясь, свернул на очередную улицу и запетлял по поворотам. Еще несколько минут Нермин, давя затихающие всхлипы, слушала ожесточенный спор по поводу того, куда ехать, в больницу или домой. Она была совершенно сбита с толку происходящим и гадала, происходит ли все это наяву, или ей просто приложили булыжником по голове, и она смотрит глюки, валяясь под ногами у Ромы посреди своего двора.