Время на моей стороне (джен)

Когда-то Годрикова Лощина была известна в первую очередь тем, что здесь выковали первый в мире снитч. Перед вылетом на чемпионат мира по квиддичу в другую страну игроки английской сборной приезжают сюда — совершают своеобразное паломничество. Кузница Райтов, в которой появился на свет маленький золотой снаряд, давным-давно перепродана — здание поменяло десяток владельцев и наконец попало в руки маггла. Возможно, крылатый шарик на флюгере покатой крыши напомнил ему об античном боге торговли, так что он открыл внутри бывшей волшебной кузницы обыкновенный маггловский ломбард с дубовой вывеской над дверью, где позолотой вывел: «Гермес».

Забавно, но так же называлась последняя модель гиганта по выпуску летающих мётел — «Юниверсал Брумз Лтд», правда продажи их «Гермеса» так и не взлетели. «Юниверсалы» обанкротились в семьдесят восьмом. Плохой год. Отвратительный, как ни крути.

Почти двадцать лет прошло, Годрикова Лощина прославилась вновь, на этот раз трагично. Одна магическая война закончилась, вторая началась… Как быстро летит время.

Кладбище Годриковой Лощины обрамляла кованая изгородь, обросшая мхом, она тянулась от церквушки и терялась в молочном тумане. Его тяжёлые складки бугрились у надгробий, как свалявшаяся овечья шерсть — бери и пряди. Борода старшего Дамблдора тоже её напоминала. Аберфорт стоял как истукан, пока Кингсли Шеклболт произносил проникновенную речь над закрытым гробом. Лицо под крышкой до того обезображено, что друзьям и близким было тяжело на него смотреть. Некоторые едва стояли на месте: то и дело дотрагивались до волос, нервно поправляли мантии, перетаптывались или слегка покачивались с пятки на носок. Они все слишком часто моргали. Их можно понять — речь Кингсли непозволительно длинная. Надо было дать слово Грюму, он бы не стал мешкать:

— Палочки вверх! — и готово.

Однако Аластор стоял чуть в стороне, опираясь то ли на посох, то ли на трость. Постарел вояка, обзавёлся новыми шрамами. Да и про нос его, конечно, писали в газетах, но увидеть воочию — другое дело. Выглядела рана откровенно скверно. Его волшебный глаз обшаривал кладбище и, разумеется, не оставил незамеченной фигуру в чёрной мантии, застывшую неподалёку. Грюма не провести, и поворачиваться к нему лицом — определённо плохая идея. Пришлось отойти подальше и навестить могилу некоего Певерелла — соседа кого-то из Абботов. Плющ оплёл её так, что местами раскрошил камень надгробной плиты. Это не дело. Хорошо, что волшебный ножик всегда под рукой. Ему по силам вскрыть любой замок, но и для красных стеблей хедеры, похожих на китайские нитки счастья, натянутые на гранитную доску призрачной швеёй, он тоже сгодится — ему не впервой сражаться с упрямыми побегами. Они рвались, а нож всё взлетал, разрезал, кромсал, вспарывал. Проклятые лианы, ненавистные вьюны, упрямый плющ. Казалось, дай им волю, и они оплетут весь земной шар, превратив сушу в гигантский зелёный лабиринт.

Певерелл. Соседа Абботов звали Игнотус Певерелл. Высеченная ниже имени надпись, показавшаяся из-под пёстрых листьев, гласила: «И встретил он Смерть как давнего друга». Что-то знакомое… Сказка? Да, детская сказка из сборника Бидля. Помнится, на старом издании нарисована высокая костлявая старуха в длинном тёмном плаще. Смерть всегда носит плащ — он легче воздуха, так что парит над землёй, он чернее ночи и холоднее льда. Он визжит, если его поджечь.

Нож в руке потяжелел, а туман вокруг стал гуще. Кингсли закончил речь. Волшебница рядом с Ремусом всхлипнула и уткнулась ему в грудь. Кто она? Почему вдруг напомнила человека из далёкого прошлого? Ещё несколько волшебников возложили цветы — незнакомцы. Орден Феникса? Скорее всего. Эти люди верны идеям Альбуса Дамблдора, но его самого не видать. Нашлись дела поважнее. Тот-Кого-Нельзя-Называть вернулся. Фадж подал в отставку. Директор Дурмстранга убит.

Волшебники подняли палочки вверх, разгоняя туманную дымку голубоватым светом Люмоса. Это скопление огней походило на свечи покойников. В народе говорили, что кладбищенские огни — души, зависшие между мирами, но сегодня здесь только одна застрявшая душа.

— Покойся с миром, — произнесла Гестия Джонс. Несколько голосов подхватили за ней эхом. ​‌‌‌​‌‌ ​​‌‌‌‌

Вот и всё. Люди, прибывшие в Годрикову Лощину, стали расходиться.

Туман вслед за опускающимся гробом щедро перелился через края могилы, окутывая деревянный футляр, обнимая его, заключая в призрачные объятия.

Сердце сжала ледяная рука. Земля покачнулась и поплыла под ногами, будто там в нескольких шагах впереди под дубовой крышкой не один человек, а двое.

Высоко в небе раздался рокот — приближалась гроза.

Почти все ушли. Грюм был последним — задержался у калитки, издалека взглянув на обелиск в центре площади. Затем и Аластор скрылся в витке аппарации.

Наконец-то можно подойти. Это сложно, но ноги пришли в движение. Всё ближе и ближе. Уже можно прочесть надпись, почувствовать аромат цветов. Всё кончено. Тайна ушла в могилу. Нужно попрощаться, приблизиться, посмотреть, простить всё, отпустить боль и зависть… Кто бы знал, как это сложно, невероятно тяжело — касаться холодного камня, на который нанесено имя. Особенно когда это имя — твоё.