Каменное сердце (джен)

Существовал особый способ войти в дом, не пользуясь дверью, но догадывался о нём, пожалуй, только Жак (все остальные домочадцы, на самом деле просто делали вид, что не знают). Около лавки росло могучее древнее дерево, чьи ветви расцветали каждую весну и увядали каждую зиму, что было вполне себе закономерно. Одна из ветвей этого дерева проходила как раз недалеко от комнаты Жака на втором этаже. Прыжок в открытое окно — и вот ты уже дома. Часто он пользовался этим, возвращаясь с учёбы или с прогулки, чтобы удивить мать (которая якобы не знала, как он это делает). Но сегодня всё обстояло сложнее, ибо Жак с утра окна не открывал.

Немного потоптавшись около главного входа — пекарни из-за дождя были закрыты, так что идея про причины утренней прогулки с треском и грохотом проваливалась — Жак решительно взобрался на дерево, ловко переставляя ноги на ветви, уступы и короткие сучки. Взобравшись на ту самую ветку, он прокрался в сторону своего окна, и замер. Что же теперь делать? Если бы только было что-нибудь длинное, чем можно было зацепить раму окна…

Оглядевшись, Жак схватился за тонкую, но прочную на вид ветвь, обломал её, перехватил в руке, наклонился вперёд и вытянул руку. Спустя какое-то время стараний кончик палки всё же пролез в щель, и створка немного отъехала в сторону.

— Есть!

Обрадованный Жак потянул её на себя, и только тут вспомнил о том, что нужно сохранять равновесие, сидя на дереве…

Замахав руками, он выронил палку, накренился и полетел вниз.

— Аааа!!!

Он больно грохнулся прямо в лужу, и тут уже растаяли его надежды на то, что вылазка его окажется незамеченной. Взвыв от боли, Жак выполз из лужи и столкнулся лбом с чьими-то ногами, отплёвываясь, словно искупавшийся пёс.

— Ой… — он поднял голову.

Он стоял на четвереньках перед красивой девушкой, которой на вид было лет семнадцать-восемнадцать. Незнакомка была одета в серое с белой тесьмой платье до самой земли. Не слишком богатое одеяние, но всё же и не нищенское. Над головой она держала небольшой кусок ткани, спасающий от дождя.

— Вы упали, — осторожно констатировала она, не мигая глядя на Жака.

— Да что вы… — саркастично закряхтел тот, поднимаясь и фыркая. — Да, как видите, я упал. С каждым бывает.

Вид в этот момент он имел, наверное, потешный, даже (особенно) при учёте того, что старался выглядеть невозмутимым.

— Лучше вам не падать, тем более, в лужи, — с лёгким упрёком произнесла незнакомка, не изменившись в лице. В красивых глазах её читались любопытство и настороженность. — Вы же могли пораниться. Что вы делали на дереве?

— Ааааа, — протянул Жак, и тут же придумал ответный вопрос, чтобы сменить тему, — что вы сами, собственно, делаете тут, мадам? Я вас здесь раньше не видел.

На его вопрос девушка не ответила, зато, что-то себе подумав, выдала:

— Да вы весь промокли. Я сейчас направляюсь в дом мадам Корентин за лекарством для своей матушки. Идёмте со мной, возможно, она и вам назначит микстуру от простуды.

«Кое-чего другого она мне назначит…» — подумал Жак про себя, а сам сказал.

— Извините, я пойду, пожалуй, живу недалеко…

— Это был не вопрос, — подавшись вперёд, девушка схватила его за запястье (Жак вмиг покраснел до кончиков ушей) и потащила за собой.

«Святые небеса, как неловко…» — думал Жак, приложив одну руку ко лбу, тогда как другая была зажата в тонких, но крепких пальцах незнакомки.

— Да-да? — дверь открылась и на пороге возникла Жанетта, уже в такое время находившаяся при параде. — О, Адель… Кого это ты к нам привела?

— Здравствуйте, — вежливо поклонилась девушка служанке. — Я к мадам Корентин за советом… личного характера. Она уже проснулась?

— Я немедленно её разбужу, — пообещала Жанетта. — А кто этот промокший молодой человек? Что-то я его не узнаю.

В голосе её читалось настолько открытое и насмешливое ехидство, что Жак сверлил её злющими глазами из-под промокших прядей.

— Этот мсье упал с дерева прямо в лужу, — простодушно доложила девушка по имени Адель. — Он может простудиться. Я очень надеюсь, мадам Корентин не откажется помочь и ему.

— Конечно же не откажется. Проходите скорее в дом, пока караул не прошёл.

Жанетта беспокоилась не просто так: деятельность мадам Корентин в Париже официально считалась незаконной.

Мадам Корентин была непростым в общении человеком, так как была неуклонна в собственных убеждениях, понятия не имела, для чего их нужно от кого-то скрывать или менять от случая к случаю. Тверда, как скала, она была совершенно непобедима в любых спорах, даже если была не права, и если сама это понимала. Говорят, в не слишком далёких предках у неё были то ли монголы, то ли ещё какие-то кочевники — в общем, именно от них женщина и унаследовала свой крепкий нрав и горячую кровь. И не только их: от своей матери, которая училась от своей (и так далее, по женской линии), мадам Корентин обучилась древним целительским приёмам. В большинстве случаев эти приёмы помогали куда лучше «модного» нынче кровопускания, которым лечилось практически всё, или пиявок, которые лечили то, что не вылечило кровопускание. То, что не могли вылечить ни пиявками, ни кровопусканием, объявлялось карой божьей, и лечилось лишь костром.

Прослышав о её методах, священники взъярились и потребовали вздёрнуть её на плаху, если она не прекратит свои выходки. В ту пору женщина уже родила Марка и с Божьей помощью вынашивала Жака, а Жозе Корентин отправился на войну. Только ради своих детей лекарка поступилась принципами, и согласилась на условия церкви, понимая, что без неё её отпрыски погибнут. В ночь полнолуния она сожгла все свои травы и выплеснула в костёр все настои на глазах у стражи. Затем ровно год она не принимала никаких пациентов. Среди соседей ходили слухи, что она искала заработок по душе, чтобы прокормить семью. Мадам Корентин нанималась в прядильщики, ткачихи, поварихи, сапожники-подмастерья и даже ювелиры, но нигде особо долго не задерживалась. Её тайну знал только её собственный сын Марк: во время голода женщина изучала древние рукописи, книги и манускрипты, вообще непонятно, как попавшие ей в руки. Всё ради того, чтобы найти, или научиться изготавливать легкодоступные аналоги тех трав и настоек, от которых она избавилась.

И она их нашла.

Достигнув за год поразительных успехов в алхимии и медицине, мадам Корентин занялась незаконным врачеванием, принимая людей под видом «личных визитов», а иногда и наведываясь к ним в дома.

Так как население Парижа после блокады серьёзно поредело, слухи расползались с невероятной скоростью. Стражники явились в дом и предъявили ей обвинение, на что мадам Корентин спокойно ответила: никакими незаконными методами я не пользуюсь, всё покупаю на рынке, претензии не ко мне, а к торговцам, которые Бог пойми что продают. Для всех, кроме одного, стражников аргументов было достаточно, чтобы понять, что доводы этой женщины для них непреодолимы. Последний же, оставшись в доме, тихо проговорил:

— Лечить умеет и имеет право только Католическая церковь. Ты что, возомнила себя богом, ведьма?

Между пальцами его вонзился нож для резки овощей. Мадам Корентин зло ответила в тон:

— Ваша церковь умеет только пускать кровь и полагать при этом, что поступает правильно. Если я смогу спасти жизни людей, пусть я буду богом или ведьмой, как вам будет угодно. Покиньте этот дом, и если на вас падёт лихорадка, не бегите ко мне — бегите к вашим святошам, и пусть они прекратят ваши страдания. Прикончив вас.

Лекарская лавка семейства Корентин была вне закона, и называли её аптекарской лишь те немногие, кому она помогла. Большинство парижан боялись гнева церкви, так что не рисковали пользоваться услугами «ведьмы». Мадам Корентин была на прицеле. Стража только и ждала, пока женщина выкинет что-то незаконное, чтобы можно было отправить её на плаху.

Но пока что Бог, в которого непокорная лекарка не верила ни одной фиброй души, миловал её.

— Ты за лекарством? — без приветствия спросила мадам Корентин, входя в залу в своём привычном одеянии: синее с белым платье, кружева над ладонями, лента в волосах. На сына она даже не смотрела, видимо, в один неразличимый миг решив, что займётся им позже.

— Да, — кивнула Адель. — Бабушка вчера вечером просила вас навестить… Сказала, что сегодня оно должно быть готово.

— Оно настоялось уже три дня назад, и если бы твоя бабушка прождала дольше, мне пришлось бы всё настаивать заново. Сейчас, только возьму всё необходимое.

Она вернулась спустя несколько минут с небольшой кожаной сумочкой на поясе.

— Идём, я готова.

Адель с готовностью поднялась с лавки, двинувшись за лекаркой к дверям.

— Жанетта!!! — громогласно провозгласила мадам Корентин около самой двери. — Приготовь детям завтрак! И вымети пыль из комнат! Если понадобится, дай оболтусам работу!

— Да, мадам, будет исполнено, — покорно — и почти незамедлительно — ответствовала служанка, появившись в коридоре из соседней комнаты. — Будьте осторожнее, мадам, вы же знаете, как к этому относится церковь.

Жанетта не была католичкой, и вообще к церкви относилась почти нейтрально, что среди женщин её возраста было крайней редкостью. Но иных мадам Корентин не пустила бы в свой дом.

— Твоё дело — следить за порядком в доме, а не давать мне советов, — прохладно ответила женщина, развернулась и взялась за ручку. — Плевать я хотела на то, что себе думают эти святоши.

И только затем она открыла дверь.

— Ваша матушка непростой человек, — с улыбкой вздохнула Жанетта, затапливая очаг.

«И что я должен на это ответить?» — с досадой подумал Жак, уже переодевшийся в сухую одежду после своей неудачной утренней вылазки. Хотел найти того парня, и что получил в итоге? Напуган до чёртиков, да кусок мела теперь подсумок пачкает…

Он смотрел в окно, на мать и Адель, выходящих через калитку.

— Вы не желаете прогуляться, мсье? — спокойно осведомилась Жанетта, не глядя на него.

Жак удивился.

— Что-нибудь нужно купить?

— Скорее составить эскорт вашей матушке. Ей может понадобиться помощь… и если что, вы сможете оправдать это тем, что пошли на рынок.

Вздохнув — помогать с готовкой не хотелось, а сквозь хмурые облака начало проглядывать солнце — Жак поднялся.

— Так и сделаю.

* * *

Проход к главному входу загораживали четверо нищих в оборванной одежде. У одного в руках имелась недопитая зелёная бутылка, а крепкой выпивкой, казалось, пропах весь дворик.

— Вот и к-ключики наши п-пришли, — заикаясь, пробурчал один из бродяг, и, пошатываясь, двинулся к Адель. — Открой дверку, дев-щ-щка.

— Это не ваш дом! — твёрдо вскинулась та. — Убирайтесь!

— Ну вот ты ключи дашь, и будет наш… — другой пьяно захохотал, утирая губы.

Адель и мадам Корентин встали спина к спине в окружении.

«Что делать…» — думал перепуганный до дрожи Жак, не способный в этот момент даже пошевелиться. Один он ничего не сделает, а если вызовет стражников? Адель они, может, и отпустят, а вот к лекарке могут и придраться, ей со стражей дел иметь вообще не положено.

Во второй раз за день Жак решился использовать свисток, данный Марком, долго не раздумывая: этих пьяниц жалеть не стоит, раз на чужое повадились… Схватив свисток вспотевшими пальцами, Жак поднёс его к губам, набрал воздуха в лёгкие…

— Не стоит.

На плечо его легла широкая ладонь в перчатке из толстой кожи. Поперхнувшись, Жак выплюнул свисток изо рта, поднял голову и увидел Аделарда, гордо входящего под сень арки навстречу бродягам.

— Э… — один обернулся, выронив бутыль из руки, — А ты ещё кто? А ну проваливай!

— Так попробуй меня выгнать.

— Ах ты, нары-ик!-ваешься!!!

Стоило нищему оказаться близ Аделарда, как крепкий кулак врезал ему в лицо, сломав нос и зубы. Брызнула кровь. Нищий взвыл, схватившись за лицо. Второй подался было вперёд, когда перчатка Аделарда схватила за голову первого беднягу, с силой сжала и повалила под ноги пьянице. Тот споткнулся и угодил прямо под удар сапога; череп угрожающе хрустнул.

Аделард лениво посмотрел на двоих оставшихся бродяг и кивком головы указал им на выход.

Но то ли выпивка придала им храбрости, то ли гордость (если она у них вообще имелась) не позволила трусливо сбежать — переглянувшись, подвыпившие мужики обошли девушку с лекаркой, отпихнув их в стороны, и угрожающе пошли на противника…

…- Вы в порядке? — учтиво спросил Аделард, ногами отпихивая в стороны стонущих бродяг. — Они не успели вам навредить?

— Вы вовремя, Франсуа, — негромко проговорила мадам Корентин, немного шокированная, но сохранившая достоинство. — До сих пор поражаюсь, как вам удаётся везде и всюду успевать.

Аделард приложил ладонь к доспеху и склонил голову.

— Просто удача, мадам. Я всего лишь шёл мимо.

— Как нам отблагодарить вас? — осведомилась Адель. — Вы спасли нам жизнь…

На секунду Жак, прячущийся за углом, пожалел, что это не он остановил бандитов, а затем вспомнил, что он бы и не смог… Но всё равно, слишком много чести для одного Аделарда. А вот если бы он, Жак, врезал бы хоть кому-нибудь, Адель бы им непременно восхитилась…

— Не нужно никаких благодарностей, я просто выполнял… обещание, — коротко ответил Аделард, разворачиваясь. — Лучше поспешите в дом. Вас не должны видеть рядом с телами, валяющимися на земле.

Видя, что Аделард направился обратно туда же, откуда и пришёл, Жак решил, что пора делать ноги: наверняка будет снова спрашивать что-то про свисток, или того хуже, раскроет его нахождение…

Но, выбежав из-за угла, Жак на скорости столкнулся с кем-то своим многострадальным больным лбом и взвыл.

— Ты вообще смотришь, куда идёшь, остолоп?! — хором спросили Жак, и тот, с кем он столкнулся.

Открыв глаза, юноша узрел перед собой того самого типа, с которым подрался на пустыре. Всё в той же чёрной накидке, как у монаха, с теми же мешками под глазами…

— Ты!!! — вскрикнул он, сжимая кулаки. Тело не знало, что делать, неожиданно встретив противника.

Глаза незнакомца наполнились ненавистью… но он, почему-то, развернулся и бросился прочь, распихивая людей.

— Эй, а ну стой!!! — крикнул ему Жак, кидаясь следом.

Синяки и ушибы давали о себе знать, но все недовольства побитого тела заглушала злость и желание показать этому выскочке, кто главный. Убегая, тот, кстати, расчищал дорогу от людей, которой успешно пользовался Жак. Он почему-то знал: раз вчера этот тип мог драться, а сегодня убегает, значит, он либо боится новых побоев, либо ведёт Жака в более уединённое место, чтобы там «обсудить» все их разногласия. Разум подумал, что, может быть, стоит бросить это дело и не бежать со всех ног в очевидную ловушку, а тело уже забегало в тот же безлюдный закуток между домами, где исчез кончик чёрной накидки.

— Прячешься?! — торжествующе вопросил Жак, оказавшись в полумраке.

Сзади на него накинулись, повалив на землю, а к лицу прижали влажную тряпицу, пахнущую какой-то дурманной горечью. Жак завертелся и забрыкался, но ему удалось лишь скосить глаза в сторону и увидеть победное выражение лица его врага.

В глазах всё плыло. Жак чихал, кашлял, но не мог отстранить лицо от тряпицы с неизвестным веществом. Веки его потяжелели, голова будто бы налилась свинцом.

— Получилось… Оно работает! — было последнее, что услышал Жак. Проходимец уставился на мокрую тряпицу как на великое чудо.

— У…род… — одними губами прошептал Жак, засыпая.

Он не знал, сколько времени провалялся в беспамятстве, но когда открыл глаза, долго привыкал к окружающей темноте, к плавающим в глазах туманным образам, к немного гудящей голове и к ослабшим конечностям.

— Вот чёрт… — прошептал он, поднимаясь на трясущихся руках. Вокруг никого не было, однако на мостовой улицы, видной из проулка, плясали языки яркого света. Слишком яркого для обычной парижской ночи.

Иногда хватаясь за стены, Жак вышел из проулка, и чуть не ослеп от слепящего света пламени, взметнувшегося в ночные небеса над каким-то домом. Если пожар настолько сильный, то опасность грозит всему кварталу… Забывший про все свои предыдущие злоключения, юноша побежал к горящему строению. К ослабшим ногам постепенно приливала кровь. Неужели, он проспал в том проулке целый день, до самой ночи? Тогда это даже больше, чем очень плохо, и неизвестно, как теперь рассказать об этом матери…

По мере его приближения к огню, воздух становился жарче, людские крики громче, а догадки Жака всё страшнее, ибо на бегу ему становилось ясно, что именно горит. Но Корентин младший до последнего отказывался верить в это, пока не забежал под арку каменного забора.

Дом Адель был объят пламенем до самой крыши.