Крепче кровных (гет)

Токетсу Акигуя заснула, стоило ей сесть на переднее сидение полицейского фургона. Её смена только началась, а она уже отключилась прямо на рабочем месте. Впрочем, сейчас её будить никто не собирался. Пускай поспит в дороге, раз так устала за прошедшую ночь, а коллеги успеют посплетничать и сделать неоднозначные выводы, почему Акигуя валится с ног от усталости.

Впрочем, Ито Тсую ей даже сочувствовала. Акигуя в последнее время жаловалась на ночные кошмары о падающих с неба тяжёлых Мечах. Акигуя была немногословным человеком, не любила жаловаться или посвящать кого-то в свои проблемы, но даже после её скудных описаний Тсую живо вообразила сцену творящегося разрушения. Вообразила, потому что сама была ей свидетелем. Город стирался, здания рушились, точно сдуваемые ветром карточные домики, и не оставалось никого и ничего из-за плотной волны ярко-синей энергии. Тсую подскакивала в холодном поту, разбуженная собственным криком. Акигуя, похоже, решила не спать вовсе, чтобы не видеть смерть хотя бы во сне.

Их вызвали на самоубийство. Тело упало с такой большой высоты, что проломило бетонный потолок в строящемся тридцатиэтажном доме. Узнав, по какому адресу их вызывали, Тсую нахмурилась. Рядом с новым зданием не было других высоток, да и для того, чтобы проломить метровый слой бетона, нужно хорошенько разогнаться. Откуда могло свалиться тело, чтобы так жёстко приземлиться? С самолёта? Возможно. Тсую читала в газетах о безбилетниках, которые цеплялись за шасси и таким опасным способом пытались покинуть страну. Заканчивалась их авантюра всегда плачевно: либо падением с огромной высоты, либо гибелью от гипотермии. Тсую вздохнула, морально готовясь к предстоящему зрелищу. Тело будет переломано, бледно, местами черно, местами сплющено. Иными словами, человеческого от него будет мало. Все его травмы придётся задокументировать, составить протокол, фотографировать, а потом отправляться в морг для более подробной экспертизы. Настроение заочно было хуже некуда.

Тсую коснулась плеча Акигуи. Девушка подпрыгнула на месте от одного прикосновения.

— Приехали, Токетсу-сан.

— Уже? — она нахмурилась и отстегнула ремень безопасности.

Акигуя похлопала себя по бледным щекам, пытаясь взбодриться. Сейчас она представляла из себя унылое зрелище. Короткие чёрные волосы делали её лицо ещё более бледным, а из-за холодных голубых глаз оно и вовсе теряло все краски жизни. Акигуя всунула в рот сигарету и прикурила, выйдя из фургона.

— Снова кошмары? — проговорила Тсую. Акигуя предложила и ей сигарету, и Тсую не отказалась.

— Да, — Акигуя потёрла затылок. — Сраный Меч. Я изменила рацион, сняла номер в отеле, даже делаю растяжки. Не помогает.

— По соннику Фрейда, — Тсую затянулась, выдохнула дым. — Меч — фаллический символ. Может, тебе не хватает отношений?

— Мужики меня интересуют только в одном случае, — Акигуя надела тонкие эластичные перчатки. — Когда они мёртвые. И один из моих секс-символов дожидается меня на тридцатом этаже.

Рабочих, обнаруживших тело, заставили покинуть здание. Подъём по лестнице занял какое-то время. В здании ещё не было дверей, не работали лифты, но уже были установлены толстые окна, так что ни полицейских, ни вещдоки не сносило ветром. Тсую тоже надела перчатки, чтобы не оставить отпечатков пальцев и потожировых следов. Она не первый день работала в уголовном отделе и знала, что случается, если кто-то испортит вещдок. Случается либо штраф, либо выговор, либо дополнительное дежурство. В особо серьёзных случаях полицейского отстраняли от службы. Акигуи это тоже касалось. Она работала экспертом-криминалистом, и её гоняли не с таким энтузиазмом, как гоняли Тсую и её коллег, но зато на плечах Акигуи лежало больше ответственности. От её работы зависело многое: возбуждение уголовного дела, предъявление обвинений, назначение наказания...

Другими словами, и Акигуе, и Тсую было из-за чего переживать и по какому поводу видеть каждую ночь повторяющиеся кошмары.

Тело действительно проломило потолок, и теперь сквозь неровную дыру в помещение проникали солнечный свет и ветер, поднявший в воздух пыль и бетонную крошку. Крови не было, само тело, что удивительно, оставалось целым. Тсую была готова к оторванным рукам и ногам, голове, к вываливающимся внутренностям, и, не увидев их, мысленно поблагодарила мертвеца за его крепкое тело.

Он рухнул на спину. Тсую сжала губы в линию, невольно вообразив ту боль, с которой этот человек свалился на бетонный пол. Должно быть, его позвоночник превратился в труху. Его одежда стала пыльными серыми лохмотьями, длинные волосы спутались и стали грязными от пыли, лицо оставалось безмятежным и спокойным, будто бы...

— Он же спит.

Акигуя пробралась через острые куски бетона и арматуры, приблизилась к телу и пальцами коснулась шеи парня.

— Пульс есть, — она достала из кармана фонарик, осторожно оттянула веко парня и посветила в него.

Её действия мертвецу не понравились. Он нахмурился и зашевелился, убрал со своего лица руку Акигуи. Акигуя побелела, когда парень перевернулся на правый бок, отвернувшись от неё.

— Акума, — он зевнул. — Брось в чай кусок апельсина.

Акигуя дёрнула бровью.

— Ты свалился с неба и проломил собой потолок, — произнесла она. — Какие нахер апельсины?!

Мужчина потёр глаза, перевернулся на спину, окинул Акигую хмурым взглядом.

— О.

— Так, — выдохнула Акигуя. — Не шевелись. Комацу, Араки, быстро! Мягкие носилки!

— У нас с собой только мешки.

— Совсем охуели?! Вы что, никогда не перевозили тела?!

— От него должна была остаться каша! Шеф сказал, что собирать его будем, как пазл!

— Ебанутые...

— Так может, он сам дойдёт вниз? Он же ворочается...

Акигуя перевела взгляд на уже окончательно проснувшегося парня. Хотела бы она так же крепко спать, чтобы пропустить падение с большой высоты и жёсткое приземление.

— Ты кто такой? — спросила она. — Как тебя зовут?

— Амата, — он поднял руку. — Больше тебе обо мне знать не надо.

Он щёлкнул пальцами. В его руке вспыхнул яркий, ослепляющий свет, и после этого суматоха на этаже утихла. Акигуя моргнула, не сводя взгляда с руки Аматы, перевела взгляд на своих коллег, чтобы убедиться, что она не одна видела произошедшего чуда. Но глаза полицейских остекленели.

— Ничего не было, — Амата поднялся, отряхнул руки от пыли. — И никто не падал с неба.

— ...чего?

Он встретился взглядом с Акигуей и снова попытался щёлкнуть пальцами, но прежде, чем он сделал это, она схватила его за руку. Закатив глаза, Амата поднял свободную руку и щёлкнул пальцами. Вспышка света на мгновение ослепила Акигую, в то время как её коллеги свалились на пыльный бетонный пол, как подкошенные.

— Что, — проговорил Амата. — Неужели не действует?

Акигуя подняла на него взгляд, стискивая пальцами его руку.

— Ты... ты в курсе, какое тебе наказание светит за порчу имущества, ложный вызов и нападение на полицейских?

— ...бля.

Он похлопал себя по карманам грязных, изодранных брюк, рубашки, потёр подбородок.

— Куришь? — спросил Амата.

Акигуя прожгла Амату выразительным взглядом.

— Курить будешь в следственном изоляторе.

— А времени сколько?

— Без пятнадцати иди нахуй.

— Строптивая значит? — он вздохнул, достав из кармана раздавленные останки мобильного телефона. — Как зовут?

— Акигуя, — она дёрнула бровью. — Больше не узнаешь обо мне нихýя.

— Паршивая рифма. Я бы ей не гордился.

— Паршиво, что ты пытаешься заговорить мне зубы! Шагай!

— Нет.

— Пидора ответ!

Амата не реагировал. Обычно мужчины в ответ на резкие замечания Акигуи либо злились, либо давили из себя смех, либо распалялись и пытались поставить её на место. Этот же отличался редким для такого молокососа самообладанием. Он не пытался вырвать ладонь из руки Акигуи, не пытался с ней спорить или отстаивать свои права перед законом и представителями власти. Он оставался отстранённым и равнодушным, и это сбивало Акигую с толку. Кто стоял перед ней? Пранкер, ради смеха проломивший потолок? Скорее всего...

В таком случае стоило ожидать продолжения шутки. Что дальше? Этот Амата взорвёт всё здание, привлечёт внимание всех спецслужб, вплоть до Интерпола, и будет мирно спать, пока его не разбудят прилетевшие вертолёты? Акигуя не верила своим предположения, но за свою недолгую жизнь привыкла и к абсурду, и к ужасам, и к потрясениям. С ней случалось слишком много плохого, чтобы она осталась способной на удивление.

— Я не террорист, — вздохнул Амата.

— Разберёмся в участке.

— ...а может, прямо здесь?

— Без. Глупостей.

Он пожал плечами. Акигуя не выпускала его руки, пока выбиралась с ним из состоящих из острого бетона и кусков арматуры завалов. Она боялась, что он сбежит, но при этом, как бы она его остановила, попытайся он это сделать? Амата был выше её на целую голову, шире в плечах, крепче телосложением. Акигуя занервничала. Как ей быть? Полицейские без сознания, световая вспышка странно подействовала на них, а она вряд ли способна даже сдвинуть этого шкафа с места.

— Акигуя, — произнёс Амата. — У тебя оружие есть?

Она напряглась и опустила свободную руку на рукоять пистолета.

— Так стреляй, — он снова потёр губы — привычка, выдающая заядлого курильщика. — В протоколе припишешь мне нападение на полицейского.

Акигуя крепче сжала оружие. Сумасшедший. Всё-таки, первоначальная версия с самоубийством оказалась верной, и падение с огромной высоты оказалось никаким не несчастным случаем. Моральный урод, ничем не лучше остальных мужиков. Он мог покалечить кого-то своим телом, мог свалиться на детскую площадку, мог стать причиной аварии, мог унести с собой не одну жизнь. Он и сейчас устроил немало проблем: напугал рабочих, остановил стройку, устроил разрушение, побеспокоил полицейских. Столько проблем из-за одного эгоистичного идиота, который не мог стиснуть зубы и решить все те проблемы, которые кажутся нерешаемыми. Что толкнуло его на самоубийство? Для такого поступка есть две очевидные причины: несчастная любовь и долги. Причём, из-за второго люди расстаются с жизнью чаще и охотнее, чем из-за первого.

— Если ты этого не сделаешь сейчас, я точно долечу до Луны, — он смотрел в пустоту перед собой. — А оттуда на Землю падать дольше и разрушений будет больше.

— Что ты несёшь, поехавший?

— Поехавший? Вероятно, — он потёр шею.

— Шагай!

— Не могу.

— Ноги не сломаны. Можешь.

— Мне пора на работу.

— Тебе пора за решётку, сраный психопат.

Он потёр шею, опустив взгляд, отведя его в сторону. Какого хрена он не отвечал на оскорбления? Ему было настолько на них всё равно, что он решил, будто бы слова Акигуи его не касаются? Или же он уже эмоционально отстранился от этого мира?

Акигуя сжала губы в линию. Она давно запретила себе эмоционально вовлекаться в расследуемые преступления, но не могла остановить невольно вернувшееся воспоминание. В её жизни уже был человек, отстранившийся от этого мира. Человек, решивший, что ему уже не помочь. Человек морально разложившийся, потерявший себя, называвший себя королём, человек, ненавидящий всякого, кто был хоть немного сильнее его. Он без конца приводил домой странных людей, которые почему-то вскоре становились слишком похожими на него самого, он терял интерес к музыке, к сцене, начинал увлекаться вещами, которые никогда не вызывали у него любопытства. И, в конце концов, забыл имя матери, имя своей любимой ручной крысы, имя Акигуи, своей старшей сестры.

— Я... стал королём? — спросил он, однажды вернувшись домой. — Ты... ты считаешь меня своим королём?!

Он схватил Акигую за плечи. На себя её младший брат был совершенно не похож, и она бы ни за что не узнала его, если бы не его голос. Голос, который сводил с ума его малолетних фанаток — мягкий, бархатистый баритон, которым он невероятно гордился и который день ото дня тренировал. Вместо младшего брата перед Акигуей стояло бесформенное нечто. Черты лица расплылись, тело усохло, потеряло всякий цвет, форму, фактуру. Это был не её младший брат. Это был призрак. Призрак, который этой неспокойной ночью принёс в чужой дом смерть. Его одежда была окровавлена, под ногти забилась грязь, в глазах сверкал лихорадочный блеск прогрессирующего безумия.

— Что с тобой случилось? — Акигуя протянула руку к его лицу, но он брезгливо ударил по ней.

— Отвечай! — вспылил он, сжав её плечи и грубо прижав к стене. Акигуя ударилась затылком с такой силой, что у неё потемнело в глазах. — Я король?! Я! Король?!

Он отпустил её и расхохотался, давясь от несдерживаемых слёз. Он и раньше был несдержанным, раздражительным человеком, но сейчас попросту не мог себя контролировать. Он крепко сжал свои мерцающие волосы и дёрнул, срывая их с головы.

— Заткнитесь! Заткнитесь! Заткнитесь! Она признаёт нас! Мы её король!

Он задыхался, разговаривая с кем-то, кого Акигуя не могла ни увидеть, ни услышать, ни понять. Она подняла взгляд на открывшуюся дверь в прихожей. Мама выглянула из комнаты. Бледная, уставшая, с таким ужасом в глазах, которого Акигуя у неё никогда не видела. О чём она думала в тот момент? Что её младший сын оказался ещё хуже своего отца, бросившего её в незнакомом городе, без средств к существованию, с двумя маленькими детьми на руках? Акигую затрясло от бешенства.

— Какой из тебя король? — её голос эхом отразился от стен комнаты. — Ты животное.

Он поднял на неё взгляд. Его лицо начало ещё больше расплываться, и своими гротескными, неправильными очертаниями больше походило на голову рыбы-капли. Оно было отвратительно и до такой степени уродливо, что вызвало у Акигуи приступ истерического смеха. В тот момент она впервые в жизни испытала такую чёрную, такую разрушительную ненависть. Она и в самом деле ненавидела. Ненавидела младшего брата за его безумие, ненавидела отца за слабость, ненавидела мать за отсутствие воли и сильнее всего ненавидела саму себя за эту вечную слепоту. Акигуя прозрела благодаря ненависти и охватившему её гневу, перегорела, исторгла из себя всё то отвращение, которым щедро одаривало её общество. Её младший брат, любимец публики и выдающийся музыкант не просто стал омерзительным существом. Он пробудил мирно спящее, бездушное чудовище.

И это чудовище оказалось физически не способно к понимаю, состраданию, принятию.

Брат долго смотрел на неё, и в его глазах медленно что-то тлело. Быть может, надежда, быть может, вера, быть может, что-то человеческое. Его глаза стали совершенно тусклыми, лишёнными всякого блеска, когда он поднялся на ноги, выпрямился, и, как и Амата, не глядя на Акигую, произнёс:

— Так стреляй.

— Озоре, — тихо, почти неслышно произнесла мама.

— Я докажу, — прорычал он сквози стиснутые зубы. — Я найду сильнейшего и заберу его силы! Я король! Мои фанаты... мои подданные...

— Ты никому не нужен, — сорвалось с языка Акигуи. В тот момент она всем сердцем хотела одного — раздавить своего младшего брата. — Твоё имя забудут. Твои достижения исчезнут. Твоя жизнь обратится в пыль. И твоим поклонникам больше понравится наблюдать за тем, как ты подыхаешь в своём безумии.

Он долго смотрел на неё, прежде чем уйти и больше не вернуться. Сначала Акигуя не придала особого значения его уходу. Потом забеспокоилась. Потом стала бить тревогу. Стояла зима. Акигуя хорошо помнила, как искала Озоре по его любимым местам, едва не теряя сознание от поднявшейся температуры, бессонницы и истощения. Помнила, как мама заставила её молчать о разговоре с Озоре, когда они подавали объявление о розыске. Помнила, как просыпалась среди ночи и задыхалась от бессильных рыданий. И вот уже четыре года она жила в подвешенном состоянии, не зная, жив её младший брат или нет.

Только одно чувство может быть хуже незнания — осознание собственной вины. Мама без конца говорила об Озоре, просматривала записи его выступлений, слушала его музыку. Акигуя ненавидела возвращаться домой. Даже если Озоре не было в живых, его бесцветный призрак неотступно преследовал её, тыкал пальцем ей в спину и без конца повторял: "Ты убила меня!"

Акигуя скрежетнула зубами, гоня прочь непрошенные мысли. Пора смириться. Пора жить дальше.

Что бы ты ни совершила в прошлом, — мысленно проговорила себе Акигуя, — дальнейшей жизнью ты искупишь свою вину.

— Решётка меня не удержит.

Амата произнёс это без какого-либо интереса, крепко стиснув в своей руке ладонь Акигуи. Его тело окутала аура, мягкая, как тёплый свет заходящего солнца. Акигуя не успела даже охнуть, как за спиной Аматы появились сильные крылья, состоящие из переливающейся энергии и чистого света. Он взмахнул ими и мгновенно поднялся высоко в воздух, прижав к себе за талию Акигую.

Она не могла даже закричать. Просто молча смотрела на то, как город становился всё меньше под её ногами. Ветер трепал её волосы, пробирался под одежду, но холода она не чувствовала. Она вообще ничего не чувствовала, даже боли в напряжённо сжатых пальцах.

— L1, ты мне кожу с мясом вырвешь, — проговорил Амата.

Он взмахнул крыльями и летел, не обращая внимания ни на шквалистый ветер, ни на высоту, ни на ужас Акигуи — решительно ни на что. И всё же, у Акигуи даже не возникло желания закрыть глаза, несмотря на весь охвативший её ужас. Более того, она велела себе смотреть по сторонам. По крайней мере, ради того, чтобы знать, как далеко ей лететь, если Амата вдруг решит отправить её в свободный полёт.

— Раз уж ты замолчала, я объясню, — проговорил он. — Ты убьёшь меня. Но, чтобы тебя не мучила совесть, я сделаю всё, чтобы ты меня возненавидела. Почему ты? Всё просто. Лилит способна убить бессмертного.

Он приземлился на вертолётной площадке башни Михашира. И, оказавшись на твёрдой поверхности, Акигуя на трясущихся ногах сделала шаг и тут же рухнула, издав тяжёлый вздох. Её била крупная дрожь. Акигуя задыхалась, со лба градинами катился пот, к горлу подступала тошнота. Амата безучастно смотрел на неё. Когда она переборола себя, справилась с ужасом и шоком, он подал ей руку.

— Переоденемся. Это место с недавних пор принадлежит не мне.

— Да кто ты... такой?

— Поехавший, сраный психопат и пидор. Выбери что-нибудь из тех прозвищ, которыми меня наградила.

Акигуя ударила его по руке и с трудом поднялась на ноги самостоятельно. Его крылья исчезли, свет ауры побледнел и рассеялся, и теперь перед Акигуей было не сверхъестественное существо, а обыкновенный человек в лохмотьях. Она вперила в него взгляд, требуя объяснений, с которыми Амата точно не собирался спешить.

— Пошли, если хочешь, наконец-то, избавиться от кошмаров.

Он махнул рукой, жестом приказав Акигуе следовать за ним. И она последовала. Без раздражения, без упрямства, без грубости. Впервые в жизни из снедающего её любопытства проглотила обиду на мужчин.

Все мужчины её бросали. Первым был папа, оставивший Акигую, маму и маленького Озоре. Потом подрос сам Озоре. До него Акигую мужчины оставляли, предпочитая более доступных женщин, после него её оставили, потому что не могли понять всей её боли. Когда Озоре пропал, Акигуя запретила себе испытывать счастье. Но и больше боли она тоже не могла выносить. Поэтому на отношения у неё стояло жесточайшее табу, сквозь которое не мог пробиться ни один, даже самый упёртый мужчина.

Она дожидалась Амату в женской раздевалке, переодеваясь в грубую форму золотого клана. Перед глазами стояла высота и крохотный город под ногами. Акигуя в жизни не боялась высоты, но, оказавшись высоко в воздухе, в руках у едва знакомого человека, она мысленным взором видела расплывчатое, страшное, нехорошее лицо. Лицо Озоре в приступе безумия. Лицо самой смерти.

Она дёрнулась, когда Амата, чистый и переодетый, небрежно толкнул дверь в женскую раздевалку.

— Готова? Отлично.

— Ты... — она стиснула зубы. — Может, уже хоть что-нибудь объяснишь?!

— Я буду объяснять столько, что ты станешь молить богов, чтобы я заткнулся, — он надел маску кролика на лицо. — Медицинское образование есть?

— ...я судмедэксперт.

— Рад за тебя. А образование есть?

У Акигуи не было сил отвечать на его шутку. Она надела маску и отправилась следом за парнем.

Ведя её за собой по Михашире, Амата терпеливо и доступным языком рассказал ей о существовании королей. Акигую пробрал озноб. Второй раз за день рядом с этим человеком к ней вернулись мысли об Озоре. Стал ли её младший брат таким же, сверхъестественным королём? Но в чём тогда заключалась его сила? Сила, чтобы сойти с ума и наброситься на близких? Акигуя тряхнула головой. Нет. Тогда перед ней точно был не король.

— Чтобы тебе было понятно, почему я от тебя не отстаю, — Амата повернулся к ней лицом. — Ты солнечная лилит. В твоих силах убить меня без последствий.

— Как ты это понял? — у Акигуи пухла голова. — Ты меня знаешь меньше часа.

— На тебя не действуют мои силы, — он перевёл взгляд на окно. — Да и сама ты — человек, испорченный медицинским образованием.

Акигуя вздохнула.

— Что, ненавидишь врачей, потому что акушер, достав из матери, допинал тебя до кроватки?

— Возможно, — он пожал плечами. — Может быть, именно поэтому меня привлекают женщины в белых халатах.

Акигуя закатила глаза.

— Яйца свои ко мне не подкатывай!

— Подкачу. И что ты мне сделаешь?

Он не стал дожидаться ответа. Просто продолжил свой невероятно длинный монолог о роли королев в жизнях королей. Акигуя, слушая его, невольно задумалась над заданным вопросом. Действительно, что бы она ему сделала? Человеку, которому было плевать как на падение с огромной высоты, так и на весь существующий мир. Он обронил, будто бы случайно, что долгое время изучал королей, их источник силы, способности. Он учёный. Нестандартный, своеобразный, безумный, но всё-таки учёный. А значит, не от мира сего. Все его мысли направлены на объект изучения, так что неудивительно, что он не реагировал на выпады Акигуи.

Безумный... безумие Озоре было не таким. Амата полон идей и теорий, ради воплощения и доказательства которых, Акигуя это чувствовала, шёл на немалые жертвы. Озоре же принёс себя в жертву своему безумию. Всего и без остатка. И вместо человека осталась от него уродливая рыба-капля.

— Ответь, — прервался Амата. — Смерть — худшее, что может случиться с человеком?

— Если ты так думаешь, то ты имбецил.

— Подробнее.

— Есть вещи хуже смерти, — она пожала плечами. — Неизлечимые болезни, увечья, инвалидность... если ты веришь в образы благочестивых неизлечимо больных или в инвалидов без тяжёлой депрессии, то...

— ...я идиот? — он потёр губы, хмыкнув. — Нет, не верю. В своей работе я наблюдал за целым спектром человеческих эмоций. Самым позитивным моим подопытным был труп.

Акигуя невольно хохотнула. После бессонной ночи и случившихся потрясений она была близка к истерике.

— Несмешно, — произнёс Амата, и Акигуя зажала руками рот, давясь от смеха.

Когда она успокоилась, он продолжил свой рассказ, приведя Акигую в палаты с дегрессорами.

— Собственно, поэтому я не собираюсь лишаться сил безопасным путём, — он указующе кивнул в сторону людей в белых больничных халатах. — Это чревато последствиями.

Не нужно обладать специальным образованием, чтобы догадаться, что эти люди просто не способны жить в нормальном человеческом обществе. Часть из них пребывала в вегетативном состоянии, часть лишилась органов чувств, часть была парализована. Акигуя вздохнула, глядя на них. Она не испытывала ни сочувствия, ни естественного страха перед больным, ни печали. Лишь чёрную злобу. Их инвалидность была вызвана злой волей одного-единственного учёного, который стоял перед ними с равнодушно спокойным лицом и боялся разделить их участь. Озоре тоже был в какой-то степени инвалидом, и если его безумие вызвал этот человек...

... то что? Акигуя убила бы его? Он хочет этого, ждёт этого, для этого он сюда и привёл свою лилит, чтобы спровоцировать её на убийство. Он умрёт, а что будет с Акигуей? Тюремное заключение и бесконечные ночные кошмары из-за одного эгоистичного ублюдка? Пусть страдает. Страдает вместе со всеми, кого принёс в жертву для своих экспериментов.

— И для чего всё это?

— Тебя это волновать не должно, — Амата потёр губы. — Когда ты работаешь с изуродованным трупом, то тоже ищешь причины, по которым убийца совершил преступление?

— Мотив преступлений прорабатывает и проверяет уголовный розыск.

— Ну вот, — он хмыкнул. — Какие бы мотивы мной ни двигали, факт остаётся фактом — я совершил преступление и сделал это осознанно, с холодным расчётом. Серийного маньяка следует судить по всей строгости закона.

— Судить, — Акигуя скосила на него взгляд. — Это не в моих полномочиях. Кто я, по-твоему, чтобы осуждать человека на смерть? Бог?

— Бога нет. А в твоём существовании я убеждён, — он помедлил. — Хотя, кто знает... может, я всё-таки слишком сильно ударился головой.

— Ты это сделал ещё при рождении.

— Если у тебя есть доказательства этого случая, то, пожалуйста — на стол, в полиэтиленовых пакетах, потому что иди нахуй.

Он безмятежно улыбался, глядя на скрытое под маской лицо Акигуи. Он раздражал. Раздражал, знал это и прилагал усилия, чтобы вывести собеседника на эмоции. Эмоциональный вампир. За недостатком своих эмоций подпитывается эмоциями окружающих и за их счёт способен нормально жить в обществе. Акигуя сжала зубы. Осознанно или нет, но этот мужчина тоже её использовал, пускай сейчас это и был незначительный пустяк. Акигуя разозлится и успокоится, но Амате нужно не это. Ему нужен скандал. Это приносит ему удовольствие, эйфорию, выбрасывает в кровь адреналин. Да и убить его будет проще, если как следует взбеситься.

— Что ещё? — Акигуя закрыла глаза, веля себе успокоиться. — Если это всё, чем ты занимался, то ты неудачник. У каждого хорошего доктора за спиной...

— ...личное кладбище. На моём кладбище трупы оживают. Как тебе такое?

Акигуя долго вглядывалась в его натянутую улыбку, пытаясь понять, врёт он или нет. В другой ситуации она назвала бы парня психопатом с богатой фантазией. В ситуации, когда у него не выросли бы крылья за спиной, и когда бы он не перенёс её меньше чем за десять минут с окраины Шидзуме в центр. До этого случая Акигуя не верила в сверхъестественное, после — готова была поверить даже в существование туалетного призрака.

— Это метафора?

— Ты сомневаешься во мне? — Амата потёр губы. Не выдержав, Акигуя всё-таки протянула ему пачку сигарет. — Vielen dank, — он всунул сигарету в рот, огонёк сам вспыхнул на кончике бумажного цилиндра. Амата с наслаждением затянулся. — Я действительно вернул к жизни умерших... надеюсь, они не выползли из подвала после того, как я устроил погром в своей резиденции.

— То есть, — Акигуя прервала его рассуждения. — Ты преступил даже законы самой природы.

— Ну да.

— Это был не вопрос.

— Тогда это был не ответ.

Он отправился дальше, посвящая Акигую в те тайны, о которых обыкновенному человеку знать было запрещено. Короли, королевы, Сланец, сила, Дамокловы Мечи... и бесконечные эксперименты! Эксперименты Расу Аматы, в которых не было места ни состраданию, ни милосердию.

— Серьёзно? — Акигуя нахмурилась. — Ты проводил свои эксперименты на людях? А как же лабораторные крысы?..

— Крысы — для лохов, люди — для пацанов.

— Как такой дебил стал учёным?

— Как и все учёные — через постель.

— Твоим шуткам вообще нет конца?!

— Конец есть только у мужика, жизни и отрезка. Всё остальное имеет окончание.

Акигуя закатила глаза и решила не продолжать спор. Это бессмысленно. К тому же, эти его постоянные шутки красноречиво говорили об одной черте характера.

— Что ты скрываешь? — она прищурила взгляд, вглядываясь в глаза Аматы. Янтарные, спокойные и какие-то тусклые, неживые, лишённые света.

— В каком смысле? — он наклонил голову набок, маска наклонилась вместе с головой. Вылитый заяц. Большой и упёртый солнечный зайчик.

— Ты без конца меня провоцируешь, — она упёрлась руками в бока. — На серьёзные темы отвечаешь шутками, выставляешь себя только в негативном свете. И думаешь, я поверю, что ты здесь устроил концлагерь? Ты сам создал вакцину от способностей. Если бы ты приносил только вред, тебя бы быстро убрали, и тут не помогла бы никакая сила.

Амата не ответил.

— Дегрессоры — твои первые и неудачные опыты по лишению сил. Их внутренние органы служат почвой для дальнейших исследований.

Акигуя не дождалась ответа.

— Что ты скрываешь? Ты хотел, чтобы тебя судили. Но вся твоя речь больше напоминает отсроченное самоубийство.

Амата моргнул, без каких-либо эмоций глядя на Акигую.

— Слушай, — она вздохнула. — Я не знаю, что ты совершил в прошлом. И обвинять тебя в твоих грехах не буду. Ты искупишь их своей дальнейшей жизнью.

— Не лезь, — тихо, почти неслышно произнёс он.

— Что?

— Не лезь ко мне в душу.

Он опустил взгляд, потом вновь посмотрел на лицо Акигуи и круто повернулся на пятках к ней спиной. Стал серьёзным. Значит, всё-таки не такая уж и совершенная та броня, с которой он ходит по этому миру. Акигуя невесело хмыкнула. Она не хотела вдаваться в чьи-либо проблемы, тем более, в проблемы постороннего мужчины. Не хотела, но...

...но одного мужчину она уже погубила своим безразличием.

— Амата, — она пошла следом. — Ты хотел, чтобы я тебя судила. Что нужно сделать для оправдательного приговора?

— Его не будет, — ответил он, не оборачиваясь. — Либо ты меня убиваешь, либо я уничтожу город.

— Лжец.

— Да, лжец, — он остановился у помещения на верхнем этаже. — Допустим, ты решишь оставить меня в живых. Я буду честен с тобой и скажу, что это возможно. Что дальше?

— Дальше? Жить!

— Я уже долго живу. Что дальше?

— Не знаю. Но и сидеть в тюрьме из-за тебя не хочу.

— Тебе это не грозит, — он снова потёр губы.

— Хорошо. Но, — она мгновение помедлила, — подумал ли ты, как я себя буду чувствовать после убийства?

— Ты судмедэксперт. Видела вещи и пострашнее.

— Видела, но не я была их причиной.

— Значит так, — продолжил он, встретившись взглядом с Акигуей. — Мне плевать на твоё эмоциональное состояние, тебе плевать на меня и мою жизнь. Ты в курсе дел, в курсе, для чего тебя избрал Сланец. Поэтому действуй. И спасать себя я не позволю.

Стиснув зубы, Акигуя замахнулась и отвесила Амате звонкую пощёчину. Маска слетела, длинные волосы упали на лицо, во взгляде впервые отразилось что-то похожее на эмоции. Его щека покраснела, на ней отпечатался яркий след ладони.

Она вздрогнула. От прикосновения к Амате её обдало холодом. Не потому что тело Аматы было ледяным, а потому что история повторялась. Злоба. Та самая злоба, которая захлестнула Акигую четыре года назад, вернулась, вновь захватила её сознание, вновь была голодна до людских жизней. Почему она так злилась? Что конкретно ей сделал Амата? Ничего. Он просто был мужчиной. От природы сильным, стойким, свободным от общественного мнения. Он был тем, кому общество невольно оказывало больше доверия.

И тем, к кому общество никогда не выражало сочувствия.

Разве может мужчина проявлять эмоции? Может, если не боится, что его заклеймят тряпкой, маменькиным сынком, слабаком, нытиком. Это стереотипы, глупости, идиотизм, но они вдалбливаются в головы людей с детства, и с ними приходится считаться. К эмоциональным женщинам общество проявляет больше понимания, если, конечно же, самих женщин не смущали такие слова как истеричка, хабалка... И для Акигуи, выросшей в стереотипах, было сложно поверить, что её младший брат, этот малолетний глава семьи, которому всегда было уделено столько внимания и оказано столько любви, мог оказаться таким беспомощным. Акигуя всю жизнь старалась превзойти его, даже пыталась перебирать клавиши на этом чёртовом старом пианино, но с талантом Озоре она тягаться не могла. Его любили. Её — нет. И эта жажда любви продолжала выливаться в ненависть и отравлять другим людям жизнь.

И это было неправильно. Так нельзя. Её не любили, и в этом не было ничьей вины, кроме самой Акигуи. В этом не было вины отца, матери, Озоре... даже Аматы. Так вышло. И тащить на плечах груз обиды всю жизнь — жалкое зрелище. Акигуя тяжело вздохнула. Жалкая. Да. Именно такой она была, такой себя чувствовала, когда ранила людей, отчаянно нуждавшихся в помощи. Но что она могла сделать, чтобы помочь им?

Что угодно. Хотя бы перестать вечно зацикливаться на своих обидах.

Она подошла близко к Амате, и тот насторожился, сделал шаг назад. Она протянула руки, крепко сжала его в объятиях, закрыла глаза. Амата не реагировал. От него пахло мылом, стиральным порошком и её сигаретами, он был тёплым и неподвижным, его сердце билось спокойно и ровно.

— Тебя тоже кто-то любит, — проговорила Акигуя. — Почему ты так сильно хочешь покинуть тех, кому дорог?

Амата не ответил, не шелохнулся.

— Не ты один такой...

— М?

— Ты не так ужасен, Амата, — она опустила взгляд, чувствуя, как глаза в который раз обожгло слезами. — Не так... как я.

— Акигуя...

— Не спрашивай! — она зажмурилась, стиснув зубы. — Я... я так устала. День за днём. Никаких вестей. Ничего. Ни человека, ни тела. Он... ему нужна была я. А я дура! Я так перед ним виновата!

Она вцепилась в плечи Аматы, стиснула пальцами форму золотого клана. Слёз не было. Не шли. Закончились. Акигуя тяжело дышала, пытаясь справиться с очередным нервным срывом, но ничего поделать с собой не могла. Её трясло, руки похолодели, а внутри всё горело. Всё, кроме сердца. От него остались одни тлеющие угли.

— Вижу, — он опустил руки на плечи Акигуи, склонился, обнял её. — Ты, как и я, страшно устала от жизни.

Да! Да!!! ДА!!! — хотела выкрикнуть Акигуя, но из раскрытого рта сорвался только невнятный стон.

— Понял, — он устало улыбнулся, гладя волосы Акигуи, её плечи. — Понял, что оставлять тебя в одиночестве — плохая идея.

Она дышала глубоко и часто, пытаясь вернуться в спокойное состояние.

— Вот что, — произнёс он. — Мы с тобой живём, пока цел мой Дамоклов Меч. Не выживаем, а именно живём. Без правил, без порядков, без ограничений и без тормозов. Ты и я. Такие, какие есть. Без прошлого, настоящего и без будущего.

— Что?

— Рискуем, Акигуя, — он наклонил голову набок. — А, когда придёт время, решим, давать ли жизни второй шанс. Пошли. Моё время уходит, и я не собираюсь тратить его на работу.

Он сорвал с лица Акигуи маску и одним движением обратил аксессуар в угли и прах.

---

Примечания:

Ты, вот ты, которая не вступила в группу. Во-первых, держи леща.

Во-вторых, чуть больше об Акигуе и её связи с мифологией — https://vk.com/misternevermore?w=wall-162582584_340