Дети проходных дворов (джен)

Если привыкнуть, что всегда есть Тэм, то становится легче и веселее — и начинает казаться, что любые беды по плечу и любые проблемы можно решить. Конечно, это неправда.

Тэм знает, как его зовут, а больше он не знает почти ничего. Даже если бы вспомнил вдруг — рассказать бы наверняка не смог, или смог бы только с помощью словаря или Тины.

Проблема в том, что Тэм забывает простые и близкие слова, места, вещи.

— Ты и я, — говорит он, — пойдём кормить уток завтра?

— Мы пойдём, — поправляет Тина. Зря, конечно, всё равно через короткое время снова забудет, но пусть хотя бы так.

— Мы, — осторожно повторяет Тэм, словно в темноте на ощупь ищет. И тут же снова теряется: — А где мы?.. — хотя уже сто лет тут живёт, и даже давно знакомая вывеска из огромных букв на месте бывшего книжного магазина не помогает вспомнить.

И всё бы ничего, и пусть бы не помнил, даже с этим можно справиться. Но кроме остальных забытых слов и вещей есть ещё другие слова и вещи — важные, весомые, те, без которых правда никак не обойтись.

Проблема в том, что весна не наступит, пока он не вспомнит.

Весне быть самое позднее через неделю — потому что иначе всё пойдёт не так, как должно быть. Но Тэм всё ещё просыпается и долго-долго смотрит на горсть серебристых колец на ковре у кровати, как будто видит их в первый раз. И с таким же удивлением изучает татуировки на предплечьях — пристально и неуверенно, и вот так каждое утро. А потом они оба вываливаются из дома в здоровенный сугроб, заново выросший перед подъездом за ночь: март щедро сыплет сверху колючую крупу, и уже не очень-то верится, что всё может быть хорошо.

— Я забыл слово, — виновато пожимает плечами Тэм, пока Тина ёжится под ледяным, совсем не мартовским ветром. — Честное пионерское, не могу вспомнить. Вертится на языке, но собрать в единое целое — сложнее, чем экзамен по математике.

— Звенеть? — предполагает Тина. Надо же с чего-нибудь начать. Тэм качает в ответ головой, но не категорично, а задумчиво, и это как будто даёт надежду.

— Касание? — спрашивает она, выключая вечером свет. Наверняка затем, чтобы не увидеть очередного отрицания.

Слова кончаются дня через два. Не все, конечно, но простые и близкие — точно, а другие вряд ли подойдут; а значит, теперь всё зависит только от Тэма. На самом деле, шутит Тэм, весна не наступит, пока я не обвешаюсь побрякушками с ног до головы, а слова — ерунда, всего лишь дополнение. И обвешивается — кольца носит, хоть и недоверчиво, с трудом застёгивает на запястье браслеты из лунного камня и бирюзы, а на шее — серебристый плоский аммонит и руну, выжженную в овале дерева. Потому что — нравится, потому что — надо. Потому что весна не наступит, если...

Слова, как песок, в руках рассыпаются, едва попытаешься их коснуться — вспомнить, ухватить хоть что-нибудь. В конце концов песка становится так много, что наступает растерянность — а делать-то с ним что?

Тэм упорно пересыпает разноцветные песчинки с одного места на другое — пытается собрать хоть какую-нибудь осмысленную картинку. Здесь, думает он, кто-нибудь обязательно должен пошутить про Снежную Королеву и льдинки, вот только на самом деле не особенно понятно, что сложнее.

Тэм правда пытается. Но выходят в итоге только бензиновые разводы на стеклянных мартовских лужах.

Утро, в отличие от весны, наступает вне всяких условий.

Тэм открывает глаза, босыми ногами в темноте проходит по колючим кольцам на кухню — если разбудить Тину, ничего хорошего не произойдёт, а пройти по квартире можно и на ощупь. И даже кофе сварить на ощупь можно, почему бы и да.

Над острым шпилем башни большая звезда мерцает, а потом скатывается с неба куда-то за северную окружную дорогу. Для звёзд это привычно — гореть и гаснуть, посмотреть хотя бы, как каждую весну горит апрельское солнце, невероятный и незаменимый подарок, и вот его-то сейчас очень сильно не хватает.

Тэм осторожно дует в кофе, уже почти задёргивает занавески — но замирает, как ребёнок, когда снаружи о металлический подоконник звонко разбивается капля.

Выныривать из сна резко — как вываливаться из ниоткуда в пространство между белыми облаками и такой же белой земной поверхностью; только вместо серых предрассветных сумерек за шторами осторожно светятся стёкла дома напротив. Небо глубокое и сиреневое, из-за горизонта подглядывает рассвет, и среди снежных холмов блестит первый, пока ещё совсем крохотный, ручей.

Тэм не спит тоже, и если по его бодрому виду судить — намного дольше. Если привыкнуть, что всегда есть Тэм, то начинает казаться, что любые проблемы можно решить.

— Я вспомнил, — невесомо шепчет он Тине на ухо, пока за окном в рассветном огне распускаются розовые цветки облаков. — Я знаю слово. Это было намного проще, чем казалось.