Сучий сын (джен)

Том резко открыл глаза. Ледяная мокрая змея легла ему на лоб, а миг спустя свесила свой противный склизкий хвост на щеку. Малыш застонал, приходя в сознание. Ломоты он больше не ощущал, однако тело словно пылало изнутри. Том чувствовал себя трубой с кипятком, но эту адскую воду никто не сливал, и она даже и не думала остывать. По вискам стекали капельки, и он не понимал, пот это или нечто иное. Пустым взглядом он окинул комнату. Едва заприметив включенную настольную лампу, с отвращением поморщился и поспешил зажмуриться, прикрыл глаза тыльной стороной ладони. Свет не был резким и ярким, но все же ослепил. Нос не дышал, и даже запахи стали неуловимыми. Томми вновь застонал, и, прежде чем первая мысль зародилась в голове, он услышал голос, слишком громко и мерзко звучащий для того, кто только что проснулся:

— Извини, мальчик, я не хотела будить. Ты весь горишь, — Том почувствовал, как змеиный хвост мгновенно исчез, оставив после себя лишь мокрый след. Малыш убрал руку с правого глаза и увидел Ребекку, виновато глядящую и скромно улыбающуюся. На столике рядом стояла небольшая мисочка, и как раз в этот миг она бросила туда белый в зеленую клетку платочек.

— М-мама… — еле слышно прохрипел Том. Осознание того, где он находится, пришло медленно и будто нехотя, а следом и воспоминания прошедшего дня. — Где… Мама!..

— Тише, не плачь, мальчик… Том. Том, точно.

С задумчивым выражением лица Ребекка щелкнула пальцами и пересела с корточек на кресло, на котором малыш обнаружил себя. Она осторожно взяла его за руку, и Том ощутил приятную прохладу на коже. Он старательно вытирал с лица слезы, одну за другой, не позволяя им упасть, точно боялся, что они разобьются насмерть, и потому подбирал их, как заботливый родитель. Его тихие всхлипывания прорывались сквозь липкое молчание. Губы подрагивали, словно Томми собирался что-то сказать, но в его голове звучало лишь одно слово. И он до того измучился, повторяя его раз за разом в беспамятстве, что отчаялся услышать в ответ родной, ласковый голос, окликающий по имени.

— Все скоро будет хорошо, слышишь? Давай выпьем таблетку, жар спадет, — жалостливо продолжила Ребекка. Она потянулась за белой упаковкой, что лежала на столе, и Том проследил за ней взглядом.

Томми всхлипнул в последний раз, вытер ладонью сопливый нос. Реальность медленно наполнялась красками. Все еще чувствуя прикосновения спасительницы, он напряженно вздохнул. Но ее влажные пальцы вмиг соскользнули, исчезли, оставив после себя несколько потеплевших капелек. Все скоро будет хорошо, повторил Том про себя ее слова и попытался переключиться на что-то более светлое, чем страх и боль, наполняющие его. Ребекка выдавила на руку белую таблетку, остальное убрала в сторонку. И разломила ее пополам.

Должно быть, ни один ребенок на свете так сильно не любил пить лекарства, как Том. Во всяком случае, он сам так считал. Наблюдая за Ребеккой, он неприязненно морщился, будто ничего омерзительней в своей жизни не видел. А как только вообразил себе горечь на языке… Даже дрожью пробило. Или же это озноб возвращался на смену удушающему жару? Том рвано выдохнул, потерся щекой о теплую подушку.

— Вот, проглоти.

Том поежился, закутался в одеяло по самую шею. Он был готов скрыться под ним с головой, если вдруг придется отступать. В висках резко усилилась боль и тут же исчезла, будто ее и не было, и Том зажмурился от такой внезапности. Малыш вдруг вспомнил, какие порой битвы они устраивали с мамой, когда ему нужно было пить гадкий сироп с ложки несколько раз в день. В каких жалких попытках он уворачивался, удерживал изо всех сил мамину руку, однажды даже пролил этот медленно убивающий яд на простынь! Как же сильно мамочка тогда злилась! А в дни, когда Том был поживее, он даже умудрялся сбегать из кровати. Мысленно малыш заскулил. Добраться до дома… Да, это было так необходимо. Чтобы вновь увидеть ту, кого он потерял, казалось бы, навек, крепко обнять ее и никогда больше не расставаться. И ради этого нужно было выпить эту гадость?.. Как же высока была цена возвращения в уютный маленький мирок. Том обнял себя за горячие плечи.

— А потом домой?.. — жалобно протянул он, избегая взглядом протянутую руку.

— У меня для тебя очень хорошие новости, Том, — Ребекка вдруг лучезарно улыбнулась. Эти слова эхом пронеслись в голове малыша и проняли настолько, что жар вспыхнул в щеках. Томми растерянно заморгал. Что там такое? Хорошие новости? Она нашла его дом? — Давай побыстрее закончим, и я все расскажу.

Путь героя тернист и полон страданий, вспомнил Том слова, услышанные наверняка из мудрого телевизора, и с трудом сглотнул слюну, ощущая сдавливающую горло боль. Глухо закашлялся, наклонившись чуть вперед и прижав к груди ладонь. Теперь и ему пришлось столкнуться с неизбежной участью. Томми тяжело вздохнул, чувствуя, как жар с наслаждением пожирает его, а монстр в горле скребется о стенки. Закрыл глаза дрожащими веками. Это всего на минутку, сказал себе Том. А потом будут ждать очень хорошие новости. Скоро кошмар закончится, скоро мама обнимет и споет добрую песню, чтобы ее любимый малыш не плакал. И он сам наконец перестанет напоминать поросенка, брошенного запекаться в духовку: розовощекого и разгоряченного. Для полноты образа не хватало только натереть его специями и маслом, чтобы блестел.

Последний раз мученически взглянув на кусок таблетки, крошащийся в его пальчиках, Том куснул себя за губу, вытер мокрый лоб и положил ее в рот. И по привычке разжевал. Жестокие последствия проявились в тот же миг. Том неуклюже потянулся за стаканом воды, только бы смыть горечь и не разозлить Ребекку, ведь сразу же захотелось сплюнуть гадость на одеяло. Но та, будто предчувствовала такой поворот событий, поспешила помочь. Малыш ощутил, как приятная прохлада растекается по его иссушенному горлу, а мерзкий вкус таблетки неохотно рассеивается, остатками оседая в горле. В голове изнутри постучали молоточком. Томми, сглотнув, смахнул навернувшуюся слезинку и тыльной стороной ладони прикоснулся ко лбу. Слишком душно — промелькнула одинокая мысль. Том высунул ногу из-под одеяла и вновь ткнулся щекой в подушку. Облегчение сменилось прежним бессилием, едва он прикрыл глаза. Стоило их открыть, как тут же возникало ощущение, словно и их кто-то подогревает извне.

— Я устал, — без всякой надежды воскликнул Томми, закашлявшись вновь. Скорее бы выключился противный свет, подумал он. Однако даже мысль о том, что он снова погрузится в пугающую дрему, отгоняло у малыша всякое желание засыпать.

— Скоро полегчает, не сомневайся, — ее голос звучал ободряюще, пусть Том не чувствовал той нежности, что излучала любимая мамочка. Легкая улыбка придала лицу Ребекки немного радости, хоть выглядела спасительница так, словно уже устала от этой истории. — Я обещала хорошие новости, малыш. У тебя во внутреннем кармане куртки была записка, представляешь? Я куда только не залезла, чтобы найти хоть что-нибудь. И получилось! Боже, я так обрадовалась, как будто это меня потеряли. Правда, там был только номер, никакого адреса. И послание небольшое.

От наплыва мыслей малыш застыл. Казалось, он даже потерял сознание в какой-то миг. И только Ребекка замолчала, он позволил себе моргнуть, с трудом выдохнуть и закашляться, задрав голову и стукнувшись о подушку затылком. Томми устало потер глаз, поклацал зубами, словно разжевывал ее слова. Откуда?.. Он и думать не мог ни о какой записке, тем более запрятанной так далеко, где бы ему и в голову не пришло искать. Это сделала мамочка?.. Потому что беспокоилась, что они с Дагом убегут куда-то далеко и потеряются?.. Наверняка это была ее идея, точно! Том широко улыбнулся, вновь вытирая нос рукой. Она не разлюбила, нет, не захотела бросить. Это был всего лишь страшный сон! С блеском в глазах малыш посмотрел на Ребекку. Ну же, мысленно закричал он. Что было потом?! Но вместо этого она в нерешительности добавила:

— Ты… Уже ведь не в первый раз теряешься, да, Том?

И этот вопрос заставил его улыбку увянуть. Он непонимающе посмотрел на Ребекку, и ее сосредоточенный цепкий взгляд вызвал еще более смущающие чувства. Том поежился в постели, убрал ногу под одеяло. Почему она спросила об этом? И почему вообще подумала так? Может, она, как и все взрослые, решила что-то утаить от него? Том поджал губы, опустив глаза на ее грязные домашние брюки. Совсем не понимая, почему, Томас вдруг почувствовал, как хочет спрятаться от всех, и от Ребекки в первую очередь. В вопросе не было ничего жуткого. Но непонятная дрожь пробрала его тело. Однако, сжав пальцами ног простынь, он ответил встревоженно:

— Нет. Я… Я только один раз убежал… Но мама была рядом! Я был не один! Это… Это не считается!

События того дня острыми иглами впились в его голову. Он вспомнил все: и людей, поющих на площади, так страшно посмеявшихся над ним, и бездомных, и Мартина, и папочку, убежавшего прочь слишком быстро, и мамин гнев, и их страшную ссору. Последнее пронеслось перед глазами особенно четко. И пугающие мысли, и слова, что говорила тогда мама. Все забылось за минувшие дни, как очень плохой сон. Но в этот миг Том с ужасом понимал, что все прошло не бесследно. Или это резкий страх диктовал ему это, внушал боязнь, что все не просто так? Зачем Ребекка задала такой странный вопрос?!

— Том, нет, не бойся! — а она словно на себе ощутила мощь волны, захлестнувшей маленького Тома с головой, и поспешила исправиться. — Я просто удивилась! Очень странная приписка. Будто родители уже теряли тебя. И… Необычная просьба — не причинять тебе вред. Том, скажи, мне стоит знать что-то еще? Тебе нечего бояться, поверь. Если тебя кто-то обидел…

— Нет! Я не терялся! Правда-правда… — Том попытался придать своему голосу уверенности, но только сильнее запутался в испытываемых чувствах. Он не мог уловить невидимой связи между тем, что творилось в его утратившей спокойствие душе, и тем, что говорила Ребекка. Он будто вновь потерялся, только теперь не представлял, кто протянул бы руку помощи.

— Прости, я зря тебя напугала. Больше не буду об этом спрашивать, обещаю, — она вновь изобразила улыбку и продолжила более спокойно. — Я сумела дозвониться до твоей сестры. Милая девочка, она обещала передать все вашему отцу. Его не было рядом, к сожалению. Уверена, тебе бы пошел на пользу разговор с родными. Но так не хотелось тебя будить, бедняга, ты только уснул. Но папа скоро приедет, и ты уже не будешь так сильно бояться, да?

Том резко подскочил с места, сел на колени и схватился за Ребекку обеими руками, задрал голову, иначе бы он не сумел заглянуть в ее глаза.

— Папа?! Папа приедет?! — закричал он, точно не верил тому, что услышал. Малыш хотел сказать что-то еще, однако не успел он осмыслить это, как голова закружилась и в глазах потемнело. Зажмурившись, Том нечаянно ткнулся макушкой в грудь Ребекки и немощно протянул: — Ой…

— Только посмотрите на него, как оживился, — раздался над ухом короткий смешок. Том ощутил на плече ее холодные пальцы и немного успокоился.

Папочка, любимый папа. Малыш не знал, куда выплеснуть вмиг разросшийся в его груди восторг. От невольной улыбки заболели щеки. Невидящими глазами он глядел на Ребекку, думая лишь о том, как бросится на руки отца и будет целовать его до тех пор, пока тот не выдаст нечто смущенное и скромное, например: «Сынок, перестань.» Да, наверняка так и скажет, решил Том и только теплее стало на душе. Какой же папочка был славный, когда мирился с тем, что Томми его не отпустит. Он наконец-то решился приехать, подумать только! А ведь сколько слез было пролито после Рождества, когда он даже не позвонил. Но теперь… Теперь ведь все будет иначе?.. Теперь папа расскажет о том, где он пропадал и почему даже не вспоминал о своем маленьком Томе?.. И обязательно вернет домой, к мамочке!.. А она и не подумает сердиться, ведь она выпила все капли от боли в сердце, до того испереживалась о потерянном ребенке, и будет так рада, что он вернулся. И они побудут втроем, все вместе, такие счастливые и довольные тем, что все кончилось так хорошо. И никакая другая семья… Том резко дернулся. Словно кто-то хлестнул ему по груди оголенным проводом, оставив после себя жирный красный след из обжигающей боли. Во внезапном страхе он поглядел на Ребекку. Дозвонилась до сестры?.. «А у меня ведь… Нет никакой сестры, — мысль обвалилась ему на голову будто потолок, обсыпав побелкой и кусками бетона. — Это была та. Другая».

Другая семья была подобна призраку. Папа никогда не упоминал ее, мама лишь рассказала страшную историю о ней, настолько невесомую и таинственную, что не оставалось ничего иного, кроме как додумывать самому. И Том никогда ее не видел, но ощущал пугающее присутствие в своей жизни. Она точно была на свете и точно знала больше, чем сам Том. Была ли у «сестры» другая мамочка? Такая, которую любил бы папа? С которой веселее было бы отмечать Рождество? И из-за них папочка забыл о том, что есть еще кроха Том?.. Мама ведь говорила, так и есть. Но… Папа ведь приедет и обо всем расскажет, так?.. И все равно крепко обнимет. И скажет о том, что любит. И Томми поверит, ведь всегда верил, и никакие мысли не смогут это испортить. И никакая другая семья не посмеет довести до слез! Папочка едет, и это значит, что он любит и скучает!

Резкий кашель поставил жирную точку на мысленной речи крошки Тома. Малыш сжался в комок, согнулся и подался вперед. Сердце вновь словно окаменело в груди и все тяжелело, разрасталось и давило на легкие и ребра. Том никак не мог остановиться, и вмиг он ощутил, как сильно ему не хватает воздуха. Жадно вдохнул, но тут же продолжил захлебываться и содрогаться. Немощно он оперся ладонью о кресло, другой же коснулся горячей кожи на шее. А кашель все не прекращался, разрывая Томаса изнутри.

— Кошмар какой, — услышал он сквозь шум, звенящий в ушах, испуганный голос Ребекки.

Она вскочила с места и куда-то убежала, оставив малыша одного. От невыносимой муки вновь заслезились глаза, и радостные мысли стихли до единой, равно как и ужасающие. Том с жадностью вдохнул так много воздуха, что ему даже показалось, как его грудь надулась подобно воздушному шарику. И сразу же выплюнул его обратно рывками, безжалостными толчками. И когда Том едва сдерживался, чтобы не облить пол съеденным перед сном супом, в комнату вернулась Ребекка. В руке она держала небольшую коробочку с, должно быть, такими же отвратительными на вкус таблетками. Том невольно поежился, вытянул ноги и стиснул зубы от мерзкого ощущения ломоты. Скорее бы это все закончилось, в страдании подумал он. Ребекка вновь выдавила таблетку, но в этот раз какого-то странного мутно-зеленого цвета. И она была такой огромной, что в горло к маленькому Тому точно не влезла бы. По крайней мере, именно так решил сам малыш.

— Вот, положи в рот. Это почти как конфета, не бойся, так противно не будет.

Том быстро схватил таблетку, покрутил ее в пальцах, рассматривая со всех сторон, и даже поглядел на мир сквозь нее. И правда, чем-то она напоминала сладкий леденец, которым его как-то угостила мама Дага. Но тогда Томми едва не задохнулся, когда они с другом так весело носились по всему дому. Малыш подозрительно сощурился. Какая безобидная с виду, даже и не подумаешь, что и с ней нужно быть начеку. Том мельком взглянул на Ребекку через эту зеленую призму. Но когда от усталости опустил руку, заметил, что вид у спасительницы такой, словно она еле сдерживается, чтобы не убежать куда-то еще раз. Волнение застыло на ее румяном лице. За приоткрытой дверью послышался скрип колес, и в этот раз Том был уверен, что все по-настоящему; не могло же ему все это сниться?.. Малыш поспешно сунул таблетку в рот и тут же поморщился. Это точно не леденец! До сегодняшнего дня он не был знаком с подобным вкусом. Что-то очень кислое, но при этом сладкое и немного горькое, как такое могло быть? Держать «леденец» на языке быстро стало противно от какого-то странного и совсем непонятного холода, и Том убрал его за щеку. Но и тогда он вскоре ощутил, как кожа вокруг словно немеет, и перепрятал это опасное сокровище.

— Папа, я сейчас подойду, дай мне минутку! — нервно прокричала Ребекка. От неожиданности Том едва не подавился, пока пытался языком перенести таблетку в неповрежденное горечью местечко во рту. — Извини, ему тоже нужна моя помощь. Рассасывай пока, а я скоро вернусь. Только не выплевывай!

— Я хочу посмотреть телевизор, — раздался вдруг скрипящий голос, словно от колес. Но не могли же они разговаривать?.. Том пополз по креслу, чтобы взглянуть на отца Ребекки, но та, даже не обратив на малыша внимания, выскочила в коридор, поспешно прикрыв за собой дверь.

— Ну что ты как маленький, подожди, пусть мальчика сперва заберут!

Теперь Том мог только слышать их ничуть не приглушенные споры. Возня над потолком и не думала стихать. Малыш свесил ноги с кресла, лег на спину и раскинул руки. Ощутил долгожданную расслабленность и скромно улыбнулся, хоть из-за привкуса таблетки это было больше похоже на неумелую попытку спрятать боль. А яркий свет все еще слепил даже прикрытые глаза. Но шум в голове, в отличие от реальности, стих, а монстр в горле, казалось, ненадолго сбежал, чтобы укрепить свои силы в войне с жуткими лекарствами.

Томми наконец нашел в себе силы открыться чему-то доброму и светлому, что так долго подавлял сегодняшний день. Папочка едет, и он обязательно вернет домой, мечтательно думал Том и уже представлял, как сильно порадуется мама его возвращению. И эта история останется лишь страшным сном, отголоском в памяти, и больше никогда Томас не почувствует себя брошенным и одиноким. Том довольно ухмыльнулся. Папа не забыл. И теперь его можно будет обо всем расспросить. И показать ему прекрасный поезд, точно! Малыш едва не вскочил от осенившей его мысли — но тут же лег обратно, ведь головная боль, подобно захваченному дикому зверю, еще бросалась и кусалась при любом резком движении. Скорее бы вернуться домой…

* * *

Когда в квартиру Ребекки ворвался противный звон, Том лениво погружался в дрему. Закрыв глаза, он вслушивался в биение собственного сердца, и едва этот навязчивый звук, похожий на трель больного ангиной соловья, разбудил его, стук в груди резко ускорился. В животе стало так щекотно, что малыш тут же подскочил, подтянул ноги обратно на кресло и уселся на колени, вытянувшись, словно сурикат. Вместе с ним проснулся и монстр, скребущийся в горле. Том отчетливо ощутил его присутствие, стоило только сглотнуть чуть горьковатую от остатков таблетки слюну. Впрочем, несмотря на мнимое давление на виски и макушку, Томми чувствовал себя сравнительно лучше. К нему вернулись даже силы, если, конечно, виной тому не было пробудившееся волнение. И только малыш решился на то, чтобы встать и подбежать к двери, чтобы выглянуть и радостно броситься папе на шею, как он услышал скрип и приглушенный голос Ребекки.

— Ричард? — говорила несколько встревоженно она. Томми подполз к самому краешку кресла и прислушался.

— Да. Вы — мисс Бартлетт, верно?

Том дернулся, отскочил подальше, схватил подушку и крепко ее обнял. Это он! Это он! Том внутренне ликовал, отчаянно хотелось прыгать и носиться по комнате от переполняющей его энергии и непреодолимого восторга. Том отшвырнул от себя подушку, вновь пополз, свесил ноги, но теперь уже с большей уверенностью встал на пол. Холод быстро окутал ступни, но, словно не чувствуя его, Томми потянулся за колготками и, схватив их, сел обратно и принялся натягивать их. Папочка, я уже бегу! — мысленно кричал Том, а сам все оборачивался к выходу. Но вдруг монстр провел когтями по горлу, и малыш рвано закашлялся, сгибаясь и покачиваясь. Немного успокоившись, Томас продолжил поспешно одеваться, но позади со скрипом открылась дверь, и он услышал тяжелые шаги.

— Здравствуй, волчонок.

Раздался знакомый голос, по обыкновению низкий, но мягкий настолько, насколько только мог себе позволить его обладатель. Дрогнуло маленькое сердечко, волнение защекотало в груди. И Томми забыл обо всем. Бросил все попытки справиться с непослушными колготками, которые никак не удерживали его пальчики. Повернулся к отцу. И застыл.

При виде его встревоженного взгляда, побледневшего и утомленного лица, мокрых темно-каштановых волос и вздернутого ворота пальто, Том будто растворился в окружающем его пространстве. Внутри него все так лихорадочно трепетало и никак не находило выход, что малыш мог только отдаться порыву и взлететь подобно птице к папе на шею. Мир вокруг исчез, стал незначительной мелочью. Остался только папа, его теплый свитер на щеках, лбу, носу и губах. Том крепко обхватил его широкую фигуру, подобную многолетнему дереву, и ласково потерся, прикрыв глаза то ли от наслаждения, то ли для того, чтобы спрятать навернувшиеся слезы. Малыш глубоко вдохнул, и сквозь еще слабо дышащий нос почувствовал запах папиного тела, смешанного с одеколоном и сигаретным дымом.

— Как давно тебя не было, — прошептал Том, не скрывая своих восхищения и тоски, что теснились внутри наравне с многими другими чувствами. Еще крепче прижимаясь к отцовской груди, малыш отгонял мрачные мысли, что все это ему только кажется.

Его маленькое сердечко рвалось прочь из тельца так стремительно, что, должно быть, даже папочка это чувствовал. Малыш хотел потянуться на носочках, лишь бы только услышать быстрое-быстрое «тук-тук», но ноги его непослушно дрожали. Том ощутил отцовские руки на спине, ледяные от мороза за окном, но не дернулся, только слегка изогнулся. Папа медленно провел ладонью от лопаток до поясницы и обратно. Томми невольно усмехнулся. Папочка всегда был таким неловким, когда они обнимались.

— Забегался совсем, — малыш услышал тихое смущение, которое папа тщетно пытался утаить.

Он отстранился от сына, с той же тревогой в глазах посмотрел на него и, наклонившись, всего на пару мгновений коснулся сухими, шершавыми от ветра губами вспотевшего лба и замер. Впервые за сегодняшний день Томми почувствовал себя счастливым. От папы веяло холодом с улицы, он едва заметно дрожал, словно не успел отогреться. На черной пуговице пальто малыш увидел крохотные капельки. Должно быть, папочка попал под снег, догадался Том и не сумел сдержать улыбки. Все было по-настоящему.

— Как ты себя чувствуешь? Тебя никто не обидел? — спросил он шепотом, наклонившись как можно ближе к уху Тома. Его горячее дыхание защекотало, и малыш невольно повел плечом, покрываясь мурашками. Как же ему не хватало этого голоса.

— Я… Я заболел, — Том не скрыл стыда и разочарования, которые он испытал от своих слов. Но папа осторожно, почти ласково провел ладонью по голове, и малыш растроганно заулыбался. — Н-но мисс хорошая, она… Она столько всего сделала!..

— Полежи еще немного.

Когда папа вновь отстранился, Том увидел Ребекку, закутавшуюся в мягкую серую кофту. Интересно, как долго она стояла позади и наблюдала, подумал Том, но быстро переключился на просьбу отца. Подушка сохранила в себе немного его тепла, но, опустив на нее постепенно голову, малыш ощутил приятную прохладу. Хоть бы мерзкий озноб не вернулся до самого дома, подумал Томми с надеждой, накидывая на себя одеяло. Папа все еще не отрывал от него взгляд и выглядел так, словно упорно борется с неведомым никому желанием. Томми настороженно смотрел то на него, то на Ребекку. Отчего-то теперь, когда теплые объятия остались позади, в комнате стало будто бы неуютно?.. Но вдруг папа тяжело вздохнул, сглотнул и хрипло спросил:

— Что произошло?

— Я… Я… — Тома одолела непонятная ему самому растерянность, он невольно прижал руки к груди, в задумчивости опустил глаза.

— Я нашла его в автобусе, уже с температурой, — но пока Томми тщетно пытался разобрать собственные мысли и привести их в порядок, заговорила Ребекка. Ровным тоном, уверенно и нисколько не взволнованно. — Он сказал, что потерялся, и пытался мне рассказать, но я мало что поняла.

— Что ты делал один в автобусе? — в его голосе было больше непонимания, нежели удивления. И хоть тогда Тому эта идея и казалась замечательной, теперь он вдруг почувствовал себя таким глупым, раз залез в автобус к незнакомым людям. Которых так настоятельно просил избегать дорогой папочка.

— Я думал… Думал, что я попаду домой… М-мама… Она никак не приходила, и я так… Так испугался… А людей было так много… И одна схватила меня… Я думал, меня украдут! А ты говорил бояться… Н-но мисс хорошая… Папа, прости, я так устал кататься!

— Том, не бойся. Пожалуйста. Я не злюсь. Все позади, — папа, казалось, все еще очень сильно нервничал. Его взгляд, полный непривычного для малыша беспокойства (мама всегда глядела совсем иначе, когда волновалась), был сосредоточен на Томе. Мешки под глазами нисколько не успокаивали, и всего на секунду кроха сам испугался за папочку. Вдруг это с ним стряслось нечто плохое? Он то и дело замолкал, разговаривая обрывками фраз, словно боялся сказать что-то лишнее. После недолгой паузы отец повторил еще раз, намного тише и собраннее, будто сам себе. — Все позади.

— Ричард, простите, но… — Ребекка неловко сделала шаг, приближаясь к папочке. Том шмыгнул носом, сдерживая кашель. Как невовремя ему вновь поплохело. — Все в порядке?

Папа считанные мгновения не шевелился. Не двинул головой, не моргнул. Он, должно быть, даже дышать перестал в этот момент, когда Ребекка словно бы обронила этот вопрос, и вышло это так неловко, что каждый наверняка почувствовал себя еще более неуютно. Совсем не в своей тарелке, неутешительно подумал Том, когда он увидел, как дернулась папина скула. И все же бледность на его лице постепенно отступала.

— Это я должен извиниться, — сказал папа, совладав с чувствами, что остались где-то глубоко в его сердце. И Том мог только догадываться, как трудно ему это далось. — Вы спасли моего сына. А я не поблагодарил вас.

Он повернулся к Ребекке лицом и, немного помедлив, будто решаясь, протянул руку. В ее взгляде Том обнаружил ничем не прикрытое непонимание и даже растерянность. Словно она совсем не представляла, что ей нужно ответить и как отреагировать. Или же знала, но думала, что это ничуть не поможет? Тому это было неведомо. Впрочем, он привык, что разговоры взрослых для него как густой и темный лес. А в такой соваться — себе дороже. Того и гляди нападут страшные волки. Немногим более страшные, чем он сам, конечно же. Задумавшись над этим, Томми и не заметил, как Ребекка повела плечом. Она смело пожала руку папочки.

— Я не так уж и много сделала, — скромно отозвалась она, изобразив мягкую улыбку. — Том такой славный мальчик, как ему отказать в помощи.

Папа коротко кивнул. С затылка по шее потекла капелька талой воды. Вновь на какое-то время в комнате воцарилось молчание. Том тихо шмыгнул носом. Сдерживать кашель становилось все труднее, и потому он сорвался, привлекая к себе внимание обоих взрослых. Пусть все это скорее закончится, подумал малыш. Пусть хотя бы так это гнетущее чувство, осевшее внутри него за время разговора, перекроется чем-то более теплым и светлым. Например, маминой улыбкой и поцелуем на ночь. И надрывистые стенания Тома заставили папу отвлечься от разглядывания лица Ребекки, высвободиться из рукопожатия и обернуться на сына. Однако ненадолго он чуть опустил голову и ответил:

— Спасибо вам. Я боялся, что Том мог попасть в беду.

Он осторожно сел на край кресла, оглядел все тем же беспокойным взглядом малыша. И в нем самом все росло волнение. Папа совсем не мог найти себе места, хотя сейчас и вправду все было позади. Он никак не успокаивался, и Томми это начинало даже пугать. Что произошло там, за пределами этой комнатки и часы, дни, недели назад? Или, неужели, папа не мог найти себе места только из-за сегодняшнего кошмара, произошедшего с его любимым сынишкой?.. Том неловко поджал губы. Нужно было срочно вызвать на его мрачном лице улыбку. Малыш поспешно сел, подобрался поближе к папочке и, пока тот ничего не понял, крепко обхватил его руку.

— Не пущу, — хитро сощурившись, сказал Том и подбадривающе улыбнулся.

И, казалось, это немного помогло, к огромной радости крохи. Папа сделал глубокий вдох и положил ладонь сыну на голову, совсем рядом с ухом, и осторожно погладил. И получилось почти так же ласково, как и у мамочки.

— Вы звонили в полицию? — однако отец никак не мог сказать Томми, что им пора возвращаться домой к любимой маме. Его голос по-прежнему был сдержан, но уже менее насторожен.

— Нет, я собиралась, но… К счастью, все прошло более гладко. Вы сообщали о пропаже? — интерес Ребекки, казалось, был не таким большим. И вопрос показался Тому пустым, словно бы из вежливости. Однако папа будто и вправду был вовлечен в этот разговор.

— Мать Тома могла, — заключил он без каких-либо эмоций. Однако малыш даже глаза выпучил. Наконец-то он вспомнил о ней! — Нам лучше поспешить.

— Домой! Наконец-то! — Том же не собирался ни от кого скрывать своей радости. Он отпустил руку папочки, но только для того, чтобы так же крепко обхватить его шею и зацеловать в потеплевшую щеку. Папа лишь смущенно вздохнул. Его губы дрогнули, на считанные мгновения растянувшись.

Никогда еще Том так неуклюже не одевался. Папа позволил ему самому натягивать колготки, и малыш так спешил, что ткань вновь ускользала из пальцев, но Томас был непреклонен. В голове отдавалась тупая гулкая боль, а в горле неустанно скребся монстр, и порой малыш не мог сдержаться и резко кашлял, отчего становилось только неприятнее; будто он разорвал слизистую подобно старой тряпочке. Но на душе впервые за весь день у Тома было невероятно легко и спокойно. Впервые за весь день уверенность в светлом будущем была настоящей, а не выдуманной живым воображением. Когда малыш с папиной помощью пролезал руками в кофточку, ото сна отошел и животик. Он незатейливо напомнил о том, что пары ложек супа ему недостаточно, и в своих требованиях был весьма настойчив. Впрочем, папочка его услышал и сдержанно кивнул, подавая сыну штаны.

С папой и Ребеккой они вышли в прихожую, и Томми долго возился с ботиночками. В это же время отец достал из кармана пальто свой кожаный кошелек, недолго поглядел на его содержимое и выудил оттуда несколько купюр. Том с любопытством взглянул на них и мельком припомнил, каким строгим был запрет мамочки разрисовывать их цветными карандашами. Сразу вслед за этим в голове промелькнуло несчастное лицо бездомной женщины, с которой общалась мама вместе с Дженни и Мартином. Неприятный холодок прошелся по спине, и Томми поморщился. Но продолжил засовывать ногу в сапожок.

— Ну что вы, Ричард, зачем это? — пораженно, практически возмущенно спросила вдруг Ребекка, стоящая немного поодаль. Но папа нисколько не смутился. Казалось, то пугающее состояние постепенно отступало.

— «Спасибо» — слишком мало. Для этой ситуации.

— А по-моему — вполне достаточно.

— Без вас Том мог попасть не в те руки. Менее… Доброжелательные, чем у вас. Это все, что я могу сейчас сделать. Простите, если вас это задевает.

— Я не могу это принять. Лучше купите что-нибудь Тому, — Ребекка утомленно вздохнула. Ругань за стеной сделала неловкое молчание между ними менее пустой, но столь же отталкивающей. — Надеюсь, он больше не потеряется.

Папа без какого-либо удовлетворения убрал деньги обратно в кошелек и, небрежно кивнув, сел на колено перед Томом и помог ему наконец завязать эту непокорную и до безобразия вредную шапку с белым помпоном. После чего накинул на сына куртку и ловко застегнул молнию до самого подбородка. Томми выжидающе поднял ручки, и это быстро дало эффект: папочка взял его на руки, крепко прижав к груди.

— Пока, Том, — скромно улыбнувшись, протянула Ребекка на прощание. — Больше не теряй маму, она наверняка очень беспокоится. До свидания, Ричард. Я… Очень рада, что смогла дозвониться. И что все закончилось так хорошо.

— Берегите себя. Спасибо вам, — но, несмотря на ее слова, папочка ответил совсем отстраненно и сдержано. Его словно вновь обхватили со всех сторон невидимые мерзкие чувства.

Том с грустью посмотрел сперва на него, а затем на Ребекку. Сердечко дрогнуло в груди, и малыш тихо вздохнул. Если бы не она, все могло бы быть и правда более страшно, подумал Том. Папочка наверняка был прав. И сколько бы еще времени он, больной обессиленный мальчик, мог кататься в автобусе, совершенно один, пока кто-то другой не окликнул его и отвел в совсем другое место, может, даже менее уютное — без кресла, мягкой подушки, лекарств, горячего супа и молока? Том шмыгнул носом, оживленно заморгал, стараясь не смотреть на Ребекку.

— Спасибо, мисс… И вашему папе! П-пока, — он поднял на нее глаза и, неловко улыбаясь, помахал рукой.

Он был готов вернуться домой. И папа поспешил исполнить это желание.

До самой машины папа не отпускал Тома, по возможности поддерживая его обеими руками. Как же давно малыш не испытывал такого спокойствия. Том чувствовал себя в безопасности, когда папочка прижимал его к своей груди. Ткнувшись лицом в его шею, Томми растворялся в удовольствии от запаха папиного одеколона. Этот аромат непременно навевал у мальчика воспоминания об их встрече осенью, а еще помогал не забывать, что все это не просто очень сладкий сон. И хоть руки отца были напряжены, а пульс был ускорен — Том отчетливо это ощущал собственным носом — малыш нисколько не боялся. Папа пытался что-то сдержать в себе. Впрочем, ничего удивительного в этом Томас не видел; это было обычное состояние его любимого папочки.

Однако, прежде чем усесться за руль своего потрепанного жизнью и наверняка очень захватывающими приключениями темно-серого автомобиля, папа остался вместе с Томом на заднем сидении. Он откинул голову назад и так глубоко вздохнул, будто избавился наконец от непосильной ноши и обрел долгожданный покой. Он закрыл глаза, но и прикрыл лицо ладонями, медленно потирая его. Томми с жалостью наблюдал за этим, сидя совсем рядышком. То ли в машине было слишком холодно, то ли противный озноб вернулся незванным гостем, совсем как до этого. Том с трудом сглотнул слюну. За то недолгое время, что они с папой были на улице, малыш успел испытать на собственной шкуре всю злость вечернего ветра со снегом. Разбушевалась настоящая метель, или, скорее, детеныш метели, ведь пока Том глядел в окно, он еще мог разглядеть очертания проезжающих мимо машин, и они не казались испуганными призраками, убегающими от чего-то еще более страшного, чем они сами. Но волосы папы неизбежно пострадали от столь буйного снегопада. От количества снежинок на голове он казался седым. А когда он, вновь тяжело вздохнув, наклонился, чуть сгорбившись, совсем стал похож на старика. По крайней мере в той полутьме, в которой они остались вдвоем.

Том, неловко поежившись, положил на колено отца ладонь. Папочка не исчез, подобно тени в ночном кошмаре. Все еще не веря своему счастью, малыш улыбнулся сдержанно и мягко, ведь вновь отдаться восторгу ему мешала пробуждающаяся боль, сдавливая его голову металлическим обручем. Закашлялся совсем не специально, но все же привлек внимание папы. Он взглянул столь же встревоженно, как и прежде, но, видя непонимание сына, заговорил:

— Я столько успел надумать, пока ехал сюда.

Том пододвинулся ближе, подсев совсем вплотную к отцу. И, осторожно обняв его руку, положил на нее голову. Папочка редко показывал ему свое беспокойство. Даже улыбку он словно старался таить в себе, пока какая-нибудь забава сына не одерживала верх над внешней сдержанностью. Он прятал все, и Тома эта раззадоривало еще сильнее. Папа как настоящий сундук с сокровищем, подумал малыш и шире улыбнулся. Как ему хотелось верить, что это богатство принадлежало только ему. Даже с мамочкой папа оставался закрытым. По крайней мере, всякий раз, когда Том видел их вместе. Впрочем, таких моментов было совсем немного на его памяти. Когда родители проводили хоть какое-то время вдвоем, а не избегали всеми силами встреч наедине, он был совсем глупеньким малышом и ничего не понимал.

— Том, — прервав молчание, позвал папа, и Томас слегка задрал голову, поднял на него глаза. — Расскажи еще раз. Только по порядку. И ничего не бойся.

Том устало вздохнул, невольно пожав плечами. Этот день никак не отпускал его, по-прежнему обхватывая все его больное тельце со всех сторон, опутывая ноги и руки, затуманивая мысли в голове, внушая ужас и беспомощность. Но сейчас Томас не ощущал в груди того страшного давления, его сердечко было спокойно и нисколько не боялось, оно справлялось с нагрузкой, и ему не нужно было помогать. Потому малыш не старался как можно скорее выхватить из сознания обрывки воспоминаний, надеясь, что обеспокоенные взрослые соберут этот запутанный пазл вместо него. Он позволил себе упасть в эту темную бездну, чтобы рассказать о том, как он потерялся, с самого начала.

— Мне нужно покурить, — отрывисто заключил папа после того, как Томми умолк.

— Опять вонялки… — разочарованно протянул малыш ответ.

Каждый раз, когда папа подходил к нему после своего любимого увлечения, без которого он, должно быть, не жил и дня, Том всем видом старался передать, как же ему противно прижиматься к папочке. Будто он специально так делал, чтобы они не обнимались! Но Том все равно, как истинный герой, приближался к отцу, хватал его обеими руками и показательно обнюхивал его, совсем как волчонок своего папу-волка, свалившегося в вонючий овраг. А тот, будто не видя, что он от кончика ушей до хвоста перепачкан грязью, совершенно ничего не понимал.

— Потом. Сначала я должен посмотреть ей в глаза.

— М-маме?..

— Том. От матери на улице больше ни на шаг. Понятно? — папа снова спрятал все свои сокровища и повесил на сундук огромный замок. И оттого голос его стал серьезным, безэмоциональным, строгим. Том только и успел шмыгнуть носом, как он продолжил: — Даже если она говорит подождать. Нет. Особенно если она говорит подождать. Это… Проклятье!

Последнее слово с огромным трудом вылезло наружу. Папа держал его внутри так, что при выходе оно получилось тихим и рваным, и зубы он стиснул при этом так сильно, что слово стало почти бесформенным и невнятным. Но чувство, которое и вытолкнуло его наружу, Томми ощутил практически на себе. И от него он сжался как от самого беспощадного холода.

— П-пап…

— Ты мог попасть в руки очень жестоких людей. Я говорил твоей матери, что нельзя пускать тебя одного. Ты слишком мал, — пока Том тщетно пытался успокоить папу, дергано гладя его руку, тот продолжал скрывать нарастающее внутри него негодование. И делал он это с огромным, явно непосильным трудом.

— Я нашелся… Папа, я тут, не бойся, — Том вновь шмыгнул носом и прерывисто закашлялся папе в руку. Пора срочно ехать домой, думал малыш. Но сперва папа должен был успокоиться.

— Тебя надо уложить в постель, — но вместо того, чтобы крепко обнять Тома, папа дернулся, протянул руку к дверце автомобиля.

— Папа! Посмотри на меня!

Том вскрикнул, практически взвизгнул, поддавшись непонятному страху, охватившему его в этот момент. Малыш понял только то, что должен остановить папу, не дать ему отойти прямо сейчас. И он, казалось, заметил. И повернул на сына голову. Невольно всхлипнув, Том выпустил из объятий руку отца, но лишь для того, чтобы как можно скорее вскарабкаться по нему и обхватить так же крепко его шею. Получилось это у Томаса так неуклюже и неловко, что он, должно быть, отбил случайно папе все ноги своими ботинками. Но зато он снова почувствовал тепло папиной кожи и аромат обожаемого одеколона. Том потянулся к самому уху папы, чтобы тот не посмел сделать вид, что ничего не услышал, и ткнулся щекой о колючую щеку отца.

— Я люблю тебя, — робко прошептал Томми и сам не заметил, как смущенно улыбнулся. А, почувствовав на спине отцовские руки, так и вовсе расплылся от переполняющей его в тот миг нежности.

— Никому не позволю причинить тебе вред, — услышал Том смущенный ответ и не сдержал тихого кашля. К счастью, успел спрятать лицо в отцовском плече. Папа беззвучно вздохнул, погладив малыша по спине, после чего добавил более спокойно: — Вернем тебя домой.