Это она (гет)

— То есть как это «мы больше не будем исполнять эту песню»? — опешил Курт. — Ты в своём уме, Джейк? Или это у меня что-то со слухом?

В ангаре тут же воцарилась гробовая тишина, и Джейк понял, что без выяснения отношений, к сожалению, не обойтись.

— С твоим слухом всё в порядке, Курт. Ты всё правильно услышал, — он медленно обвёл взглядом всех присутствующих на репетиции музыкантов. — Я сказал именно это — мы больше не будем играть эту песню.

— Может всё-таки снизойдёшь до объяснений? — вкрадчиво спросил барабанщик, едва сдерживая гнев. — Или ты считаешь, что твои желания — закон для нас? Кем ты себя возомнил?

Джейк прислонил гитару к стене и встал. Меньше всего сейчас ему хотелось что-либо объяснять, но, видимо, придётся.

— Хорошо, — обречённо согласился он. — Если надо, объясню. Я не просто не хочу больше петь её. Я не могу. Потому что каждый раз, когда мы играем эту песню, я чувствую себя последним дерьмом. Вы и так всё знаете, всё было на ваших глазах.

— Убедительно, Джейк, но давай оставим эту сентиментальную чепуху для следующего интервью, а то я сейчас разрыдаюсь, — усмехнулся Курт. — Открою тебе секрет — люди расстаются, такое бывает, причём сплошь и рядом. К чему эта мелодрама, старина? Вы встретились, дали друг другу, что хотели, и разбежались. Ты не был монахом до неё, не будешь и после. Ты творец, Джейк! Тебе постоянно нужна подпитка, нужны эмоции, и мы все видели, что Гермиона вдохновляла тебя, но будь честен хотя бы сам с собой — если бы ты по-настоящему что-то к ней чувствовал, ты не ответил бы мне тогда так, как ответил. А всё, что ты нагородил после, это чувство вины, не более.

Курт вышел из-за ударной установки и подошёл к другу.

— Без обид, но мы сейчас не в том положении, чтобы выбрасывать из репертуара песню, которая пропихнула нас в главный хит-парад страны. Мой тебе совет — просто абстрагируйся от конкретного человека, когда поёшь. Убеди себя в том, что никакой Гермионы не было, ты придумал её или же она явилась тебе во сне, а потом ты проснулся и — о, чудо! — написал эти проникновенные стихи. В конце концов, будь профи, чувак. Отскреби себя от плинтуса и утри сопли, — с этими словами он протянул Джейку руку, которую тот, хоть и колеблясь, но пожал. — Работаем?

* * *

Гермиона переводила удивлённый взгляд с домовика на Нотта и по-прежнему молчала. Просто не знала, что сказать. Вот бы Снейп обрадовался, почему-то подумалось ей. В кои-то веки мисс-я-всё-знаю не может вымолвить и слова.

Но то, что она вдруг почувствовала сейчас, слушая бессвязные всхлипывания Лики, не требовало никаких слов. Потому что словам Грейнджер верила слабо, а вот собственным ощущениям доверяла безоговорочно, даже если они шли вразрез с горячо любимой ею логикой.

Что-то новое, необъяснимое, но такое осязаемое и волнующее запульсировало в ней, словно магия, которую она много лет назад маленькой девочкой впервые ощутила в себе и не понимала, что с ней происходит.

И это тоже была магия, причём совершенно незнакомая. Воздух вокруг неё внезапно уплотнился, стал видимым и осязаемым, и то, что уже несколько секунд билось и искрило внутри, вдруг заструилось через покалывающие кончики пальцев наружу, смешиваясь с загустевшим коконом вокруг неё.

Гермиона вдруг ясно ощутила себя неотъемлемой частью этого огромного дома, и это выглядело и ощущалось так, словно старинный замок принял её под свои своды, распознал её как свою, словно невидимые нити опутали её и прочно связали с этим домом.

И его хозяином.

Эти ощущения пугали и настораживали, потому что были абсолютно новыми для неё, но Гермиона откуда-то точно знала: то, что с ней происходило сейчас, было естественным, настоящим, единственно правильным. Как магия.

«Этой ночью мне стало ясно, что и он вам небезразличен, как бы вы ни пытались убедить себя в обратном».

Нет смысла закрывать глаза на очевидное. Нет смысла бежать от собственных чувств.

«Пришло время жить сердцем, а не разумом».

— Что? — удивился Нотт, и Гермиона поняла, что произнесла эти слова вслух.

— Тео, — Гермиона явно была взволнована, и это не укрылось от Нотта, — Тео, нам нужно поговорить.

Теодор сделал знак рукой, и эльфийка тут же исчезла.

* * *

После случайной встречи с Ноттом в Косом переулке Пэнси быстро закруглилась с делами и аппарировала домой.

Особняк встретил её привычной тишиной, которая, впрочем, ничуть не напрягала её. Быть хозяйкой своей жизни, ни от кого не зависеть — это ли не подарок судьбы?

Сразу после падения Тёмного Лорда отец Паркинсон, как и Нотт-старший, пожертвовал приличную часть своего состояния на благотворительные программы министерства, и, воспользовавшись послевоенной неразберихой и связями в нужных кругах, под шумок отбыл с супругой на материк, благо никаких особых претензий к нему не было — до него просто не дошли ещё руки.

А вот дочь уезжать категорически отказалась и осталась одна в огромном фамильном особняке. К тому же, семейный бизнес, а точнее, то, что от него осталось, требовал постоянного внимания, и девушка решила засучить рукава и стать в свои восемнадцать лет самой что ни на есть настоящей бизнес-леди — это слово она услышала когда-то от Риты Скитер, подруги её матери, и оно очень понравилось Пэнси.

Девушка налила себе рюмку ликёра и расположилась в любимом кресле, с явным удовольствием вытянув ноги на мягком пуфике. Сделав глоток, она почувствовала, что успокаивается. Надо всё спокойно обдумать, потому что то, что она почувствовала после встречи с Ноттом, её совершенно не обрадовало. Напротив, напугало, хотя Пэнси была абсолютно уверена в том, что ничто больше не потревожит её сердце и никто после того случая с Мортимером Лоу не заставит её испытать нечто подобное.

Пэнси подошла к зеркалу и с нескрываемым раздражением посмотрела на собственное отражение.

Итак — что, собственно, произошло?

Она не видела Тео всего-то четыре месяца, и он, тем не менее, заметно изменился — возмужал, стал выглядеть как-то совсем по-взрослому для своих девятнадцати лет. Может, дело было в том, что привычную школьную мантию сменил отлично сидящий на нём чёрный костюм?

Так или иначе, но скрытный юноша, всего полгода назад так отчаянно переживавший предательство любимой девушки, внезапно превратился в уверенного молодого мужчину.

Красивого мужчину — этого Пэнси тоже не могла не признать.

Но было ещё что-то, зацепившее её. И это что-то не имело никакого отношения к внешности Нотта. Что же?

И тут она вспомнила про патронус, который заговорил знакомым женским голосом.

Ну, конечно. Теперь всё встало на свои места. Нотт был влюблён, и, видимо, взаимно. От него исходило ощущение счастья — вот что так поразило её. Он отлично держался и не перестал улыбаться даже тогда, когда они случайно коснулись неприятной темы — упомянули в разговоре эту плебейку Грейнджер…

Стоп.

«Тео, я возвращаюсь. Буду через несколько минут».

Паркинсон открыла глаза и буквально вросла в пол.

Не может быть.

Нет, это какая-то ошибка.

Но этот голос… Она слышала его на каждом сдвоенном с ненавистным Гриффиндором уроке на протяжении стольких лет. Такой же раздражающий, как и его обладательница.

Грейнджер?! Нотт и Грейнджер?!

Этого. Не. Может. Быть.

* * *

Гермиона села в кресло у камина, Нотт устроился напротив, и девушка заговорила, не спеша, словно взвешивая каждое слово:

— Помнишь, ночью, когда ты разбудил меня, ты сказал, чтобы я ничего не боялась, потому что я дома?

Он напряжённо кивнул.

— Знаешь, что удивительно? Вчера днём, до того, как всё произошло, мы с Гарри зашли в кафе выпить по чашке кофе. Я почувствовала, что устала, и сказала ему, что хочу домой, и исправилась — «в смысле, к Нотту». Гарри усмехнулся — мол, ничего себе оговорка. А я вдруг поняла, что это не оговорка, Тео, — она сделала глубокий вдох и, закрыв глаза, на несколько секунд задержала дыхание. — Я, действительно, чувствую себя здесь, как дома, это правда. И дело не в доме, хотя он прекрасен. Дело в тебе.

Теодор замер, ожидая продолжения, а Гермиона, окончательно справившись с волнением, спокойно продолжила:

— Буду откровенна с тобой. Я поняла, что нравлюсь тебе ещё до того, как ты признался. Девушки всегда это чувствуют. Ты создал для меня идеальные условия. Ты окружил меня заботой, причём именно тогда, когда я нуждалась в ней больше всего. Да, все вокруг видели в этом определённый умысел, но мне было очевидно, что ты делаешь это искренне. И чем больше я узнавала тебя, тем сильнее удивлялась. А знаешь, что было самым большим моим открытием? То, что ты настоящий, Тео.

Она встала, подошла к камину и после небольшой паузы продолжила:

-Ты признался мне в тот момент, когда я уже убедила себя в том, что не готова к серьёзным отношениям — нужно вернуть родителей, сдать экзамены, но, главное, ребёнок. Плюс весь мой, пусть и небогатый, но горький и разочаровывающий опыт предыдущих отношений. Я настроила себя на то, что мне сейчас не до любви. Но то, что случилось вчера вечером, прошлой ночью и сегодня утром, перевернуло многое в моей голове и заставило прислушаться к себе. Прислушаться и понять, чего же я на самом деле хочу? Что я на самом деле чувствую?

— И … что ты чувствуешь? — еле слышно спросил Нотт, продолжая буравить её взглядом.

— Что ты абсолютно мой человек, Тео, — она, действительно, справилась с волнением и даже позволила себе улыбнуться. — Теперь я не просто знаю — я чувствую это каждой клеточкой. И я больше не хочу обманывать саму себя и убеждать в чём бы то ни было. Пришло время жить сердцем, а не разумом.

— Это значит «да»? — не веря своим ушам спросил Теодор, и, не дожидаясь ответа, вскочил и сгрёб её в охапку так сильно, что она вскрикнула.

— Прости, — он тут же выпустил её и отступил немного, сам удивляясь своей реакции, — прости.

С минуту они стояли в шаге друг от друга, молча, не отводя взгляда, пытаясь выровнять дыхание — он, не верящий своему счастью, и она, раскрасневшаяся и смущённая.

— Но ты должен понимать, что я буду учиться дальше. Ты знаешь о моей мечте — я хочу лечить людей, хочу заниматься любимым делом. Я никогда не буду сидеть дома. Сможешь ли ты принять это?

— Я уже говорил, что готов поддержать тебя во всём, — Нотт с облегчением выдохнул.

— Но я знаю, что в семьях, подобных твоей, женщины не работают, это не принято. Традиции…

— Единственная традиция, которую я хочу соблюсти, это надеть фамильное кольцо на палец следующей миссис Нотт — тебе, Гермиона. А все остальные традиции мы создадим сами, ни на кого не оглядываясь, — он осторожно привлёк её к себе и спрятал лицо в её волосах. — Это единственное, что тебя беспокоило?

Гермиона кивнула и прижалась к нему, чувствуя его тепло и расслабляясь.

— Ты поверила мне тогда, на берегу озера, — его голос теперь звучал ниже. — Не пожалела?

— Нет, — тихо сказала она и, словно отбросив последние сомнения, обняла его, чувствуя, как та самая пульсирующая, гудящая волна снова разливается по венам и стучит в висках.

— И не пожалеешь. Никогда.

Не выпуская её из объятий, Теодор сел в кресло, и Гермиона оказалась у него на коленях.

— Этот месяц — лучшее, что было со мной, — жарко прошептал он ей на ухо, запуская пальцы в её волосы. — Видеть тебя, разговаривать с тобой, есть с тобой, молча сидеть с тобой, да просто знать, что ты здесь, под одной крышей со мной…

Его тёмно-синие глаза вдруг оказались так близко, что показалось — ещё мгновение, и она утонет в их глубине.

— Я люблю тебя, — его горячее дыхание обожгло её губы. И прежде, чем она успела что-либо понять, он поцеловал её.

Появившийся через пару минут Мор уже открыл было рот и собирался что-то сказать Нотту, но увиденное лишило его дара речи. Он изумлённо уставился на хозяина и сидящую у него на коленях гостью, выпучив свои и без того огромные глаза.

Гермиона отстранилась от Теодора и попыталась встать, но он удержал её и вопросительно посмотрел на домовика.

— Хозяин, — очнулся от шока эльф, — мистер Поттер ждёт вас в кабинете.

— Проводи его сюда, — дал указание Нотт, и Мор тут же исчез.

— Поттера стало как-то много в моей жизни, — посетовал Теодор, улыбаясь. — Зря я открыл ему каминную сеть. Врывается теперь, когда ему вздумается.

— Он мой друг, если ты помнишь, — парировала она, вставая.

— То есть мне теперь придётся лицезреть Героя постоянно? — в шутку возмутился Нотт, но, увидев приподнятую бровь Гермионы, тут же пошёл на попятную. — Ради тебя я готов терпеть его всю жизнь. Клянусь Салазаровым василиском.