День за днем (гет)

В четверг утром, следуя Анькиным советам, решаю не будоражить калугинские фантазии и одеваюсь попроще, как в первые дни — легкий светлый пиджак, брюки, даже ремень специально перецепил с Гошиного костюма. Волосы собраны тугой резинкой в хвост. Рабочий день начинаю с чашечки кофе — стоя у окна, потихоньку прихлебываю, и глазею на улицу сквозь приспущенные жалюзи. А на душе — словно свора собак сцепилась, причем, похоже, одни кобели. Ходят вокруг, обнюхивают… Вспоминаю калугинские подкаты и качаю головой… Прямо рыцарь без страха и упрека… А у самого глаза как у зайца, все время косят на сторону. Тьфу! Слышу легкий стук в дверь и перевожу взгляд туда — кто там? О, легок на помине. В приоткрытой двери торчит голова Андрея:

— Привет.

Молча, отворачиваюсь, и снова смотрю в окно. Это его не останавливает, и он заходит внутрь:

— Как дела?

Не задумываясь, бормочу в рифму:

— Пока не родила.

Слышу приближающиеся шаги и голос:

— Что, есть планы?

Остряк — самоучка. Приходится развернуться, отчего мы теперь стоим буквально лицом к лицу:

— А чему ты улыбаешься?

— Ты предлагаешь погрустить?

И чего спрашивается приперся? Зубы сушить? Смотрю на него и вдруг вспоминаю — стоп! Дистанция!

— Слушай Калуга. Вот ты, давеча, спрашивал, что со мной происходит... Хочешь, я тебе объясню, что со мной происходит?

— Ну, да, конечно.

— Калуга, ты меня утомляешь! Ясно?

Резко отстраняюсь от него и встаю позади своего кресла. Отличная преграда.

— Утомляю?

— Утомляешь и раздражаешь! Ходишь весь тут такой правильный, с улыбочкой своей накрахмаленной — мальчик с обложки. Терпеть не могу!

Отворачиваюсь от Калугина и утыкаюсь носом в жалюзи на окне... Ведь копни поглубже — обычный мужик, готовый гоняться за первой встречной юбкой. Вчера с одной целовался, сегодня на свежачок потянуло, а про завтра и не говорю.

— Марго.

— Что, Марго?

— А чего ты так заводишься на ровном месте?

Меня бесит эта самоуверенность и я, сложив руки на груди , и забыв об осторожности, разворачиваюсь и подступаю к нему вплотную:

— Заводятся вши в окопах! А тебе я скажу, что ты мне по барабану. Понятно? По ба-ра-ба-ну!

Выплеснув все, что хотел, опять отхожу на заготовленные позиции — носом к жалюзи. Все под контролем! Никаких бабских гормонов! Вот они у меня где — в кулаке! Меня возвращает к действительности спокойный голос Андрея:

— Но если я тебе по ба-ра-ба-ну, чего так психуешь?

Резко разворачиваюсь:

— Кто психует? Я психую?

— Ты психуешь!

Да, психую…. Потому что я это я, а туловище это туловище. У меня своя жизнь, а у него другая! Не захочешь, а в дурку попадешь.... Все, надо кончать этот пустой разговор — этого кренделя все равно не переубедишь. Снова подступаюсь к улыбающемуся Калугину, уперев руки в бока:

— Я психую потому, что солнце в зените, а никто не работает. Все только ходят и друг другу улыбаются…. Так! Чтобы через час снимки лежали у меня на столе!

Срываюсь с места и, мимо Калугина, тороплюсь на выход. Сзади раздается:

— Слушаюсь, товарищ командир!

Остановившись у двери, вздыхаю и возвращаюсь назад. Убегать бесполезно — это только ослабляет меня, превращает в обыкновенную бабу. Андрей с довольным видом усаживается на край стола.

— Калуга, ты случайно не забыл, с кем ты разговариваешь?

Он тут же встает, пряча руки за спину. Вот, правильно, молодец, а еще лучше, если по швам, если по-военному, то по-военному. Я же свои складываю на груди, внутренне закрываясь и ожидая ответного выпада. И он не задерживается:

— А, да, конечно нет. Реброва Маргарита Александровна, временно исполняющая обязанности главного редактора.

Вот засранец, «временно». Но я делаю акцент на другом слове:

— Да, и определяющее здесь — главного!

— А… я помечу.

— Угу. … Так, Калуга.

— Я не Калуга, моя фамилия Калугин.

Иду к своему креслу и отвечаю ему той же монетой:

— Я помечу.

— Отлично.

— Значит так, слушайте меня внимательно, господин Калугин. Если вы думаете, что наш с вами разговор носит юмористический характер, то вы очень сильно ошибаетесь.

Мои слова, кажется, не производят на него особого впечатления, и он продолжает улыбаться:

— Марго.

Стараюсь не смотреть Андрею в лицо и отворачиваюсь — могу не удержаться, а грубить ему мне совсем не хочется.

— По-моему, тебя просто кто-то обидел и ты, на мне, сейчас просто злость срываешь.

Это уж точно. Но только ты, Калуга, мне не подмога, а даже наоборот. Смотрю в упор и пытаюсь поставить на место:

— Андрей Николаевич, вы у нас художественный редактор или психоаналитик?

— Ну, скорее всего первое.

— Вот и будьте так добры!

— Что?

— Что, что?

— Ну, добры, что?

Он опять улыбается, и я совершенно забываю, о чем только что говорил. Смотрим друг на друга и я никак не могу собраться, все мысли какие-то дурацкие, про цвет глаз и про ресницы. Рявкаю:

— Так, ну, вот только не надо на меня так смотреть.

— Как, так?

— Ты прекрасно знаешь как!

— Я смотрю на тебя, как обычно мужчина смотрит на женщину.

— А я тебе не женщина!

— А кто ты мне?

Хватаю ртом воздух, пытаясь найти подходящие слова для ответа. И не нахожу. Кто я тебе? Мутант, от которого лучше держаться подальше. Ну, уж точно, не женщина!

— А я тебе… начальник. Понятно? Вот… И точка!

Отличная формулировка. Мне, например, очень нравится. Отвожу взгляд в сторону. Андрей чуть придвигается поближе…

— Марго, ну, я же вижу, что ты ко мне не равнодушна.

Кто, я? Вот, наглец!

— Чего-о-о?

Неожиданно он касается меня, проводит рукой по плечу и руке, вызывая дрожь:

— Хочу сказать, что,… что ты мне тоже небезразлична.

Я стою, как парализованный и шлепаю губами. Андрей и не ждет ответа — разворачивается и идет к двери, вздыхая:

— Да…

Ошарашено вожу головой из стороны в сторону. Это ж надо придумать — я к нему неравнодушна?! Все ответные слова, все едкие опровержения куда — то испаряются из головы…. Удрученно вздыхаю — чертово туловище, оно опять размякло.

* * *

Иду на кухню налить чашку кофе, и с ней возвращаюсь к себе в кабинет. По пути делаю знак Люсе заглянуть ко мне и она, прихватив блокнот, спешит сзади. На ходу отпиваю кофе и интересуюсь:

— Ну, что у нас там на сегодня?

Прохожу к своему креслу, но садиться пока не хочется. Люся тыкает карандашиком в блокнот:

— Сегодня в двенадцать летучка, в четырнадцать телеконференция с немцами, а в пятнадцать встреча с Михайловым, кстати, он хотел поговорить о кинофестивале.

— Это я помню. Все?

Она еще раз просматривает свои бумажки:

— Да. Вроде бы все на сегодня.

Ставлю чашку на стол и усаживаюсь в кресло:

— Спасибо тебе Люся, я даже не знаю, что бы я без тебя делала.

— Пришлось бы купить ежедневник.

— Логично. Но за эти деньги лучше я тебя как-нибудь отблагодарю, не возражаешь?

— Глупо было бы … Кстати, я люблю пористый.

— Намек понят.

Тяну чашку к себе и отхлебываю кофе. Люся спохватывается:

— А да, тут еще письмо.

— Какое письмо?

— На имя Реброва.

Она извлекает из своих бумаг конверт и протягивает мне. Любопытно, похоже, личное. Отставляю чашку в сторону и беру конверт в руки.

— М-м-м.

— Я вам его оставлю?

— Да, спасибо. Я как-нибудь передам, спасибо тебе.

— Да не за что.

Люся уходит, а я не могу оторвать глаз от конверта. Какое-то у меня нехорошее предчувствие относительно него.

— Не понял.

Обмахиваюсь им, словно веером, встаю и втягиваю носом воздух:

— Стоп-машина! Знакомый запах.

Застываю, задумчиво, пытаясь вспомнить.

— Карина!

Хватаю мобильник со стола и иду с ним к окну — нужно срочно позвонить Аньке. Она откликается быстро:

— Да, Гоша, что на этот раз?

— Ань, эта сволочь написала мне письмо.

— Какая сволочь? Калугин?

— Да причем здесь Калугин?!

— Ну а кто у тебя еще сволочь?

— Кто, кто… Эта Карина… Эта тварь!

— Карина? Написала тебе письмо? Что, прямо взяла и накатала письмо?

— Ань, я что, по собачьи лаю? Я ж тебе человеческим языком объясняю — да, эта жаба нацарапала мне послание.

— Ничего себе. Так, а что пишет?

Плюхаюсь опять в кресло:

— Откуда я знаю, я еще не читал!

— Ну, а чего ты медлишь, тогда? Чего ты ждешь, читай!

— Тебя! Чего… Короче, Ань, слушай, я читаю.

Прижимаю трубку плечом к уху, открываю конверт и заглядываю внутрь. Ядовитых веществ, капсул с холерой или чумой не наблюдается. Вытаскиваю листок, разворачиваю его и откашливаюсь:

«Привет покорителю Юпитера. …Хе… Ну, что Игорь Семенович, доволен жизнью? Хотя правильней было бы написать «довольна», так ведь?…»

— Вот сука… Нет, Ань, это не в письме, это я сейчас сказал. Э-э-э...«Если ты сейчас читаешь это письмо, значит, ты еще не повесился. С чем тебя и поздравляю! Ну, как тебе новая оболочка? Весело? Представляю, что ты сейчас чувствуешь. Мужики еще не лапают?"

Вскакиваю и начинаю метаться вдоль окна. Ну, не могу усидеть — адреналин требует выхода.

"Если нет, то это дело наживное — я бабку попросила, чтобы она тебя сделала секси. Как там наша бабуля, не облажалась? Надеюсь, что нет, потому что баблосиков бабуля взяла прилично. Видишь, как я…э-э-э…, как я потратилась, чтобы сделать тебя красивой. Для тебя мне ничего не жалко…» Гнида!…Гхм… «А знаешь Ребров, чего я хочу больше всего. Чтобы ты влюбился. Да, да! Чтобы ты втюрился по уши, а тебя потом через колено. Чтобы ты страдал, не спал, не ел, ждал звонка. Чтобы ты узнал, что это все такое".

Снова усаживаюсь в кресло:

"Ты наверно сейчас проклинаешь меня последними словами. Но я всего лишь поставила тебя на мое место. Вот и все! И запомни, Игоря Реброва больше нет, и никогда не будет. Так что прими дружеский совет — расслабься и получай удовольствие …»

Раздраженно хлещу письмом по столу:

— Вот, гадина, а? Паскуда!

В ухе озабоченный Анькин голос:

— Да… А это все?

— Нет, тут еще постскриптум. «Не пытайся меня искать, все равно не найдешь. Лучше экономь силы, они тебе понадобятся для первой брачной ночи».

Откидываюсь на спинку кресла, проклятое письмо буквально валится из рук:

— Капец. Полный капец!

* * *

Сижу в полной прострации и снова и снова прокручиваю в себе строки письма.

«Вот и все! И запомни, Игоря Реброва больше нет, и никогда не будет. Так что прими дружеский совет — расслабься и получай удовольствие …»

В кабинет заглядывает Наумыч:

— Марго!

Пытаюсь собраться с мыслями и вернуться к работе. Выпрямляюсь в кресле:

— Да, да, я слушаю.

— Вот, хочу поговорить с тобой об одном деликатном деле.

— Конечно, Борис Наумыч.

Сцепив пальцы, кладу руки на стол.

— Ты слышала о конфликте между моей дочерью и Любимовой?

Я тут же вспоминаю летучку и громкий уход Гали.

— Да я, к сожалению, не знаю подробностей. Я сейчас разгребусь и разберусь.

Наумыч облокачивается на спинку кресла перед моим столом и качает головой:

— Не надо, я уже разобрался.

— Там что-то серьезное?

— Да обыкновенные женские амбиции. Ничего серьезного.

— Ясно, спасибо, Борис Наумыч.

— За что?

— Ну, как бы одним конфликтом меньше.

Егоров отрывается от спинки кресла, обходит вокруг него и усаживается передо мной:

— Марго, главное поддерживать здоровую атмосферу в коллективе. Это моя прямая обязанность, да.

Отворачиваюсь к компу, демонстрируя деловой порыв, но Егоров уходить не торопится, и даже закидывает ногу на ногу.

— Как там Гоша поживает?

Это сразу напрягает, и я настороженно поворачиваюсь к Егорову лицом.

— А что?

— Нет, нет, ничего, я просто интересуюсь.

Хорошо бы, если так.

— Я не знаю, мы давно не созванивались…

— Вот, позвони ему.

Егоров встает:

— Позвони ему и скажи, что я хочу его услышать.

Приходится тоже подниматься. Растерянно тяну:

— А что? Что-то случилось, да?

— Нет, ничего не случилось, я просто хочу ясности. Передай Гоше — если он хочет остаться главным редактором, нашего издания…

Егоров вдруг подмигивает, но от этого мне становится только тревожней.

— Пусть он мне позвонит.

— А-а-а…. Х-х-хорошо… я постараюсь до него дозвониться.

— Спасибо, Марго.

Стою, переминаясь с ноги на ногу. Ужасно хочется ясности, но ведь этот революционер и под пытками не расскажет. Как только Наумыч выходит, я бессильно падаю в кресло — одно за одним, одно за одним. А потом снова хватаюсь за телефон. Анькин голос полон возмущения:

— Алле, Гоша. Ну, что на этот раз случилось?

— Мне край! На этот раз все, капец глобальный.

— Слушай, ну не расстраивайся ты из-за этого письма, давай искать какие-то плюсы. В конце концов, мы можем узнать, вычислить, откуда оно было отправлено.

Блин, письмо это уже позапрошлый век. Тот капец уже в архив пора. Я вскакиваю со своего кресла и устремляюсь к окну:

— Да причем тут это долбанное письмо, Ань. Мне нужен Гоша, понимаешь, Гоша! И не только он нужен мне, он нужен еще и Егорову!

— А причем здесь Егоров? В смысле, Наумыч причем тут, говорю.

Стою, оперевшись рукой о спинку своего кресла, а потом обхожу его усаживаясь:

— Он хочет поговорить с Гошей. Ты что, не понимаешь? У него какой-то важный к нему разговор.

— Ну, а как это мы устроим?

— Хороший вопрос, Ань, отличный, просто супер. Откуда я знаю, как?!

Беспомощно развожу одной рукой:

— Ну, надо что-то придумать, мы должны, что-то сделать.

— Ну, а как мы это устроим то?

— Да что ж такое-то! Я тебе и звоню, чтоб ты помогла, надо что-то придумать. Если Гоша не позвонит Наумычу, все, считай, он здесь больше не работает!

— Блин, Гоша, ну, я же тебе не волшебница. Или ты хочешь, чтобы я тебе операцию на голосовые связки сделала?

Все ясно. Гроб и музыка. Уныло говорю в трубку:

— Ладно, Ань. Извини, что я тебя потревожил. Все, пока.

Безвольно опускаю руку с мобилой вниз. Оттуда доносится:

— Блин, Гоша, ну, подожди минуту. Ну, что ж ты за человек такой, а?

Снова прижимаю трубку к уху вслушиваясь в Анютины вопли:

— Обожаю эту твою манеру — вывалить мне на голову вообще кучу своих проблем и ждать, что я за секунду все решу. Мне же нужно время! Подожди минуту, я тебе перезвоню.

В трубке слышится ее рычание, и я, молча, отключаю телефон.

* * *

В ожидании звонка снова бегу на кухню за кофе. У кабинета Калугина торможу — что-то у нас с ним никак не получается. Мне нравится дружить с ним, среди всех в «МЖ» он единственный из мужиков, кто поможет, кто не подставит ножку и не подведет. Я готов с ним потрепаться не только о работе, но и о футболе, об Алисе, да и о бабах, в конце концов, за кружкой пива. Но мне совершенно не нравится, что он видит во мне объект совсем другого рода. А это уже не дружба, это уже извращение!

Но все равно, зря я на него наехал сегодня. Осторожно вглядываюсь сквозь жалюзи и столбенею. Он стоит посреди кабинета и прижимает к себе Егорову, что-то нашептывая ей на ухо, гладит по голове… Блин! «Ты мне тоже небезразлична»... Давай, вставай в очередь! У меня вдруг начинает трезвонить телефон, и я отбегаю в сторону. Еще не хватало, чтобы застукали за подсматриванием. В трубке детский голос:

— Марго привет, это Алиса.

Оглядываюсь на кабинет Калугина, но там движения нет — кажется, не заметили.

— Привет, Алис.

— Ты можешь прийти ко мне в гости?

— А нет, только не сегодня.

— Не хочешь?

Продолжая говорить, возвращаюсь к себе в кабинет, похоже, не дадут мне кофе попить.

— Нет, я то, хочу, но я не могу вот так просто уйти с работы. Понимаешь?

— Почему?

— Потому что не могу, у меня дела. Извини, не обижайся, давай в другой раз?

— Обещаешь?

— Да!

— Хорошо.

— Ну, пока красавица.

Захлопываю телефон. И снова смотрю на кабинет Калугина. Вот и мутил бы с Наташей. А со мной… ну, просто … дружил.

* * *

Как только Сомова перезванивает, хватаю сумку и бегу на радио. Застаю Аньку вместе с ее звуковиком, увлеченно колдующими за компьютером.

— Привет.

— О!

— Ну, как у вас?

Анюта указывает на меня своему партнеру:

— Руслик, познакомься, пожалуйста, это Марго, моя подруга.

Потом тычет пальцем в его плечо:

— Марго, это Руслан, наш звукорежиссер и по совместительству волшебник.

Да виделись уже раз, вроде. Правда, тогда нас особо не представляли друг другу. Тем не менее, с энтузиазмом хватаю протянутую руку и увлеченно трясу:

— Очень приятно. Братцы, ну, что, у вас? Чего-нибудь получилось?

— Обижаешь. Я ж тебе говорила, что на фоне Руслика — Коперфильд вообще отдыхает.

Я так нервничаю, что никак не могу отцепиться от руки Руслана:

— Ань, ты ему все объяснила?

— Конечно, объяснила.

Я еще раз пытаюсь озвучить официальную версию:

— То есть, просто сейчас Гоша в Австралии, его беспокоить нельзя.

Анюта кивает:

— Все ему рассказала, все нормально.

— То есть все нормально, да?

Руслан, глядя проникновенно на меня снизу вверх, поддакивает:

— Да.

Вытаращив глаза, смотрю на него, как на полубога:

— Можем попробовать?

— Можем, если руку отпустишь.

Черт, оказывается, я ее все еще трясу. Нервно выдохнув, отпускаю и прихлопываю себя по ноге:- — - Ф-ф-ф…да…

Сомова, тыча в меня пальцем, интересуется у своего гуру:

— Скажи, а куда ей сесть?

— Э-э-э…, сесть мы всегда успеем, а присаживаться — вон туда.

Он кивает в сторону аквариума, а Анька, усмехаясь комментирует:

— Хорошая шутка, как всегда.

Иду за стеклянную загороду, и сажусь за микрофон:

— Так и чего я должна делать?

Руслан объясняет:

— Просто говори в микрофон.

Анька торопит:

— Давай!

Я говорю, и вдруг из динамиков раздается мужской голос, неужели мой родимый?

— Раз, раз, Гондурас.

Не могу удержаться и, отстранившись от микрофона, восторженно воплю, шлепая ладонью о ладонь:

— Это его голос! Капец.

Анька просит:

— Ну, еще

Мужской голос снова льет бальзам на мое сердце:

— Говорит и показывает Москва.

Чувствую, что начинаю сиять как новогодняя елка. В восторге показываю пальцем на микрофон:

— Вы слышите — один в один!

Анюта одобрительно ворчит:

— Ну, уж не глухие.

Счастливо улыбаясь, киваю Аньке, какие же они молодцы! Сомова заходит ко мне в аквариум и встает рядышком, а Руслик начинает подавать сигналы отсчета времени. В последнюю секунду приходит пугающая мысль, а если не прокатит? Судорожно отодвигаю микрофон в сторону — если все раскроется, выпрут не только Гошу, но и Марго. Придушено шепчу:

— Нет, нет, Ань, я наверно не смогу!

— Ну что ты как девочка!

Ха, был бы мальчик, сейчас бы так не трясся. Сомова продолжает давить:

— Не сможет он. Кто мне час назад орал в трубку про глобальный капец?

Я начинаю нервно обкусывать палец:

— Ты думаешь, это сработает?

Анька поднимает голову и кричит сквозь стекло:

— Руслан, это сработает?

— Что именно?

Аня трясет вытянутой рукой, охватывая пространство вокруг.

— Ну, вот эта вся ерунда с голосом?

Смотрю на него, раскрыв рот, и жду, наверно, небесных откровений. Руслик произносит волшебные слова:

— Ну, а почему нет то?

Сомова наклоняется в мою сторону и пытается успокоить.

— Вот видишь, спецы говорят, что все будет тип-топ. Давай, все!

Пытаюсь глубоко дышать и привести нервы в порядок.

— Пф-ф…

Анюта снова кричит Руслику:

— У тебя ...этот…э-э-э… номер телефона есть?

Тот поднимает бумажку с нацарапанным номером:

— Вот, он!

Она машет рукой:

— Все, набирай, я иду к тебе.

В последний раз, трусливо пытаюсь задержать подругу:

— Ань!

Испуганно на нее смотрю, но Сомик мой мандраж решительно пресекает:

— А ты, надеваешь наушники, говоришь в микрофон, и все!

— Ф-ф-ф… Ань.

— Так, вдохнула — выдохнула и вперед. Ты в on-line!

Руслик, тем временем, уже набирает номер… Как только звонок проходит, я нервно ору в микрофон и с ужасом слышу в наушниках женский голос:

— Борис Наумыч! Привет, это а…б…

Неужели это мой? Никогда раньше со стороны не слышал. Захлебываюсь нечленораздельными звуками, понимая, что что-то пошло не так…. Это капец!...

Аня и Руслик подают руками сигналы продолжать, а я нервно грызу палец, судорожно пытаясь найти выход из ситуации… Прорывается голос Зимовского:

— Марго, это ты?

Все молчать больше нельзя, и я начинаю говорить. Слава богу, из динамиков уже звучит мужской голос:

— Нет, нет, это я. Марго нас соединила.

Бред конечно, если вдуматься, но ничего другого на ум не приходит. Чувствую, как на моем лице одна гримаса сменяет другую. Дожить бы до конца трансляции. Я опять пытаюсь засунуть палец в рот и тут же его отдергиваю — мужик я или не мужик, в конце концов.

— Всем привет!

Голос Наумыча полон счастья:

— Гоша! Здорово, Гоша!

В голосе Антохи тоже звучит неподдельная радость:

— Здорово Гоша, привет!

Егоров объясняет:

— Это мы здесь с Антоном вдвоем.

— Я слышу, привет братцы.

— Привет, Гош, ну, как там у тебя дела? Как отец?

— К сожалению, пока без изменений, но мы не теряем надежду.

Смотрю, как Анька кивает каждому моему слову и это поддерживает. Егоров пытается подбодрить Игоря в беде:

— Все правильно, все правильно. Ни в коем случае нельзя опускать руки. Гош, мы по тебе все очень соскучились.

— Я тоже скучаю. Вы уж простите, ну так получилось. Я не мог звонить раньше, тут такой водоворот, у-у-у.

— Да мы все понимаем, Гош.

Вновь прорывается голос Зимовского:

— Гош, Гош, Гош… Ты, когда вернешься?

Вот гнида, кто о чем, а вшивый все о бане. Наверняка это он Наумыча развел на звонок. Никак не соображу, как ответить поуклончивей и молчу.

— Алло, ты меня слышишь?

— А в чем проблема? Разве Марго не справляется?

Снова голос Наумыча:

— Нет, нет, нет. Все в порядке, Гош.

Антону ничего не остается, как поддакнуть:

— Да нет Гош, просто знаешь, нас тут все в клок дерут кому не лень.

— А ну это, надеюсь, как-нибудь переживем.

Пытаюсь взмахнуть рукой и случайно сдвигаю микрофон, вызывая жуткий свист в трансляции. Приходится несколько секунд ждать, пока все успокоится. Голос Егорова снова звучит в наушниках:

— Гош… чего там? Алле, Гош! У тебя там все в порядке?

— Да, да. Просто я за рулем, и меня какой-то урод подрезал.

Зимовский продолжает гнуть свою линию:

— Гош, так ты нам так и не ответил. Когда ты вернешься, ну хотя бы приблизительно?

Пытаюсь увильнуть от прямого ответа:

— Так, а в чем вопрос то?

Вижу, как Анька снаружи начинает делать мне какие-то знаки. Что, уже пора закругляться?

— Марго мне сказала, что все просто супер. Последний номер был убойным. Или она врет?

Снова голос Наумыча:

— Нет, нет, нет, все так и есть!

— Ну, так что, тогда?

Зимовский продолжает методично посылать снаряды по моим кораблям:

— Ну, понимаешь Гош, ну Марго это Марго, а ты это ты! Ну, ты же знаешь женщин, ну!

— Я знаю Марго, я знаю, что она профессионал.

Подключается Егоров со своей тяжелой артиллерией:

— Нет, нет, нет, все правильно, Ребровы они и в Африке Ребровы. Ну, ты понимаешь, у нас с тобой было такое взаимопонимание…. А Марго она.. Нет, она замечательная, она удивительная, но она женщина! А на нашем месте, все-таки, лучше, чтобы работал мужчина. Ты, понимаешь, нас?

— Братцы, я тоже по вас ужасно соскучился. И по вам соскучился, и по работе, но я очень, очень нужен отцу, я же не могу его бросить.

— Нет, нет, нет, конечно. Конечно это святое, но ты, хотя бы, Гош, обозначь порядок цифр. Сколько? Месяц, два?

А хрен его знает. Я молчу в ступоре, и смотрю на Аньку… Может она подскажет? Наумыч торопит с ответом:

— Алло, Игорь.

Я неуверенно выдавливаю из себя:

— Не знаю, может полгода, год. Это дело такое, Борис Наумович. Вы же понимаете.

Сомова, бросая взгляды на монитор Руслика, все настойчивей делает мне знаки закругляться, и я тороплюсь:

— Уверяю вас — доверьтесь Марго. Она хоть и женщина, но мозги у нее мужские — это уж вам я точно говорю. Поверьте! Так, все друзья я больше не могу говорить, все всем привет, пока!

Руслик отключает связь, поднимаю руки вверх, откидываюсь с облегчением на спинку кресла и снимаю наушники. Они там с Анькой начинают переговариваться, но мне неслышно. Потом Анька кричит мне:

— Марго, ты как там?

Все также, откинувшись, сижу в прострации и перемалываю внутри произошедшее. Словно побывал в другом мире, в прошлом… И этот голос… Потом выпрямляюсь — хватит соплей:

— Нормально.

Встаю.

— Спасибо, Руслан.

— Да не за что.

Выхожу на волю и топаю к выходу, не задерживаясь, несмотря на Анькин призыв вдогонку:

— Марго, подожди!

* * *

Сомова догоняет меня на переходе, чуть ли не на проезжей части. Семенит сзади и зудит:

— Гоша, Гош, подожди!

— Что?

— Ты, куда?

— Ань, мне хреново, понимаешь, мне очень хреново.

— Ну, почему? Ну, сейчас же прокатило все!

— Ань, ты меня не поймешь.

— Почему?

Останавливаемся в каком-то дворе. Ну, как это все ей объяснить? Не получится. Я вздыхаю:

— Потому, что ты не можешь меня понять. И никогда меня не поймешь!

Анька и правда сейчас меня не понимает и начинает психовать:

— Зашибись! Приехали. То есть я 48 часов в сутки решаю его проблемы, выслушиваю его бесконечное нытье, ношусь с его истериками постоянными…. А он мне сейчас в лицо говорит, что я его не пойму!?

— Ань.

Кладу ей руку на плечо:

— Ань, ну не обижайся, я прекрасно знаю, что ты для меня делаешь. Я больше того, знаю, что если бы тебя не было, то я бы давным-давно уже сдох! Я ноги должен был бы тебе целовать… Но ты называешь меня Гоша, а Гоши больше нет…

Тычу пальцем в сторону ее радио:

— Я вот, сейчас, разговаривал с мужиками и слышал свой голос. И понимал в этот момент, что я — это не я! Понимаешь?

Кажется, до нее что-то доходит. Молча, отворачиваемся в разные стороны, и почти синхронно вздыхаем.

— Игоря Реброва больше нет. Эта тварь, Карина, была права.

Анька пытается меня подбодрить:

— Слушай, да пошла она, эта Карина. Ты был Гошей и остаешься им, ясно?

Я вдруг вспоминаю нашу встречу с Андреем в парке, мою ревность к Егоровой… Да, да, ревность …. Смешно до коликов — бывший мужик приревновал мужика к тетке… Раньше я такого не мог бы себе представить даже в страшном сне.

— Нет, Ань. Все изменилось... И я изменился. И дело не только в туловище...

Я стучу костяшками пальцев себя по лбу и не могу достучаться, чтобы, наконец, все понять и разложить по полочкам:

— Что-то в этих долбанных мозгах, понимаешь, меняется. … Я чувствую, как я мутирую. Я не знаю, что это будет, и во что я превращусь. Но одно я знаю точно — что я, это уже не я.

Анька меня прерывает:

— Так стоп — машина, не анализируй это. Если ты будешь так себя накручивать, у тебя мозги из ушей потекут!

Идем рядышком вместе и она пытается убедить меня… А может быть себя, не знаю:

— Ты был Гошей и остаешься им для меня! В любом теле! Хоть в смокинге, хоть в рубище. Ясно?

Меня это трогает и я приобнимаю подругу, стараясь не пустить соплю. Но мне все равно очень горько.

— Анют, я благодарен богу, за то, что ты у меня есть. Ей-богу! Но я очень хочу побыть один, извини.

— Да конечно. Только ты не исчезай Гош, я очень тебя прошу.

Оставляю ее стоять, а сам ухожу, засунув руки в карманы, не оглядываясь:

— ОК, я позвоню.

* * *

Меня мотает по улицам, но легче от этого на душе не становится. Неожиданно, до меня вдруг доходит, что я ненароком забрел в знакомое место — вон там Старосадский переулок и арка к дому Калугина. Не хватает еще столкнуться с ним — черт ведь чего подумает. Смотрю на часы — вообще-то еще рано и Андрей наверняка на работе… Или тискается с Егоровой, что тоже требует времени … Ну, раз я уж здесь, может зайти к Алисе? Пообещал же … Хоть какой-то позитив от сегодняшнего дня…. А уйти всегда успею... Поднимаюсь на этаж и звоню в дверь. Наконец она открывается и Алиса удивленно — радостно произносит:

— Марго.

Что, не ожидала? Захожу внутрь и девчонка вопит:

— Марго!!!

Сколько эмоций! Мои бесконечные печали сразу отодвигаются на второй план, и я крепко прижимаю ее к себе. Потом отпускаю и беру за руку:

— Привет, привет малыш как дела!

— Отлично, проходи.

— Ты извини, что я раньше не пришла, у меня было очень много работы. Но сейчас знаешь, что я сделаю?

Она так и подается ко мне:

— Что?

Показываю ей мобильник, зажатый в руке:

— Я сейчас отключу телефон и нам никто не сможет помешать спокойно поиграть! Угу?

Алиса кивает, глядя на меня счастливыми глазами. Отлично, так и сделаем. Неожиданно входная дверь снова распахивается и на пороге появляется Калугин. У меня из горла вырывается лишь какой-то неопределенный звук.

— Э..

Блин. Немая сцена почище «Ревизора». Вижу, как Алиса ухмыляется, наверняка знала про ранний приход отца — черт надо было ей позвонить прежде, чем припереться..

— Оп-па…

Он что, только междометиями может выражаться?... Может и мне ответить в том же духе? Наконец, Андрей заходит и закрывает дверь.

— Аум-м-м… Марго… Каким ветром?

Мне остается лишь смущенно кивнуть — да это я. Андрей выжидающе смотрит, а я стою, сцепив руки на животе, молчу и лишь продолжаю кивать, поглядывая на Алису. Потом, наконец, рожаю:

— Да я, шла мимо, дай, думаю, зайду, проведаю твою красавицу.

Из кухни выходит Ирина Михайловна, и мы как по команде поворачиваем головы на звук ее шагов.

— Андрюша.

— А…м-м-м.. А, мам я в прошлый раз вас не познакомил, простите. Это моя мама, это Марго. Познакомьтесь.

— Маргарита, можно просто Марго.

Улыбаюсь пожилой женщине — мне всегда говорили, что у меня располагающая улыбка. Хотя стоп, это же было в прошлой жизни.

— Знаменитая Марго?! Очень приятно, Ирина Михайловна.

Нервно смеюсь, оглядываясь на Андрея:

— Честно говоря, я не заметила, когда стала знаменитой.

Калуга объясняется, теребя дочкины волосы на макушке:

— Да Алиса про тебя все уши прожужжала.

Девчонке палец в рот не клади, она тут же вылезает с комментариями:

— Жужжат пчелы.

— Ой, ой, а ты у нас кто?

— Я homo sapiens!

Ирина Михайловна качает головой:

— Вот, так!

Папаша тоже доволен смышленым ребенком:

— Норма-а-ально!

Может смыться, пока не поздно? Закидываю удочку:

— Андрей, может я не вовремя?

— Не, не, не, что ты, все в порядке, все нормально. Я просто быстро в душ, ладно?

Ставлю свою сумку на ящик с обувью. Ладно, будем решать проблемы по мере их возникновения. В конце концов, я же пришел к Алисе? Беру ее за руку. Ирина Михайловна приглашает:

— Проходите.

Андрей тоже не оставляет места для раздумий — отправляясь в ванную оглядывается и подбадривает:

— Проходи.

И исчезает за дверью.

* * *

Ну, с ребенком мы находим интересное занятие быстро. В квартире оказывается целая пачка старых футбольных журналов, видно Андрей, время от времени, их покупает, и я, вспомнив детство, вооружаюсь ножницами… За окном вечереет, а мы с Алисой сидим в ее комнате на полу, по-турецки и, высунув язык от усердия, вырезаем фотографии футболистов.

— Капец, никогда бы не подумала, что это тебе может быть интересным.

Алиса вдруг хихикает.

— Чего ты смеешься?

— Ты сказала «капец».

— Не обращай внимания.

— Марго, а футбол англичане придумали?

— Ага.

Беру следующий лист, выдранный из журнала, и начинаю кромсать его.

— А хоккей?

— А хоккей канадцы.

— А мы, тогда, что придумали?

— А мы с тобой придумали все это вырезать и наклеивать. Ой, я в детстве просто обожал этим заниматься. У меня вырезок по всей квартире валялось... Ой, меня мама гоняла… О-о-ой!

— Обожал!?

Замираю. Прокол… Пожимаю плечами:

— Ну, в смысле… я же в детстве был ребенок. Поэтому обожал. Ребенок… он, мой, мужской род.

— Мы это в школе еще не проходили.

— Ничего еще пройдешь.

Показываю ей что получилось... Несмотря на столь увлекательное занятие, стараюсь не выпускать ситуацию из рук и краем глаза наблюдаю, как Калуга и Ирина Михайловна о чем-то перешептываются, стоя в дверях комнаты. Вдруг мама Андрея громко объявляет:

— Ну, тогда я пошла домой.

Я растеряно смотрю на нее — вообще-то я полагал, что она будет здесь весь вечер. По крайней мере, до моего ухода. Алиса поднимается с пола, идет к Ирине Михайловне и прижимается к ней:

— Бабуль, я с тобой.

Эй, постой, а как же я? В конце концов, я же к тебе в гости пришел. Нерешительно встаю. Ирина Михайловна говорит:

— Молодец лисенок, одевайся.

Андрей начинает протестовать, и я ему за это благодарен.

— Стоп, стоп, стоп. Куда это ты собралась?

— А мы с бабушкой договорились.

Калуга стоит, привалившись к дверной притолоке, засунув руки в карманы. Мокрые кудри и полотенце на шее выглядят слишком уютно и по-домашнему, внося дополнительную неуверенность и растерянность.

— О чем это вы с бабушкой договорились?

Я стою как истукан. Вот, прохиндейка! Что мне-то теперь делать? Не могу ни на что решиться.

— Ба, не говори ему, у девчонок должны быть свои секреты.

Калугин смеется:

— Господи…, у девчонок свои секреты.

Он нагибается и целует дочь. Так мило.

Пока стою в раздрае, Ирина Михайловна говорит мне:

— Всего хорошего.

И вдруг подмигивает Андрею. Или мне это показалось? Я прощаюсь:

— До свидания.

Они уходят собираться, Калугин оглядывается на меня, и я опускаю голову. Что же мне теперь делать? Уходить прямо сейчас или нет? Тормозит мысль, часто повторяемая Сомовой — во всем можно поискать положительные стороны — сейчас, как раз появляется прекрасная возможность расставить все точки над i. И, наконец, убедить Калугу, что мы можем быть отличными друзьями и с ним, и с его дочерью. И только!

* * *

Чтобы не мешаться иду на кухню. Здесь довольно жарко, стол заставлен какими-то тарелками с едой. Снимаю пиджак, вешаю его на спинку стула и усаживаюсь в ожидании Андрея. Черт, что ж я так разволновался-то? Наконец, слышу прощальные реверансы из прихожей:

— Все мамуль, пока, пока.

И cтук закрываемой двери. Слышу шаги Калугина, и все мои разумные намерения пугливо бегут в пятки вместе с душой. Я вскакиваю, сдергиваю свой пиджак со спинки и, как только он входит, говорю:

— Ну, все, мне тоже пора!

— Подожди, куда ты?

— Как куда, домой!

— Ну, так рано же еще.

Бормочу первое пришедшее на ум:

— Ой, Андрей… я за сегодня практически ничего не ела и..

Он держит меня за плечи. Крепко держит:

— Ну, так вот! Садись и пообедай…. Нет, нет, нет, я так тебя не отпущу, садись! Сейчас поедим нормально, пока ты приедешь домой, суд да дело…

Я безвольно поддаюсь его настойчивости, и усаживаюсь назад на стул, Андрей тут же забирает из моих рук пиджак и снова вешает его на спинку, приговаривая:.

— А тут уже все стоит и стоит…

Действительно, как-то неудобно получается — столько всего выставлено на стол, явно не на одного.

— И, тем более, я хотел тебя угостить коктейлем!

Меня колотит нервная дрожь, и я хватаюсь за последнюю фразу. Выпить — вот что мне сейчас нужно!

— Каким еще коктейлем?

— Одну минуточку.

Он открывает холодильник и достает оттуда бутылку c ромом.

— Махито?

— А-а-а, настоящий махито, кубинский.

Я нервно раскачиваюсь на стуле, зажав руки между коленями.. Туда-сюда, туда-сюда. Надо выбрать момент для разговора. До еды или после? Наверно лучше после. Зачем мужику аппетит портить… По крайней мере, после коктейля. Речь будет глаже, взаимное понимание выше.

— Я не знала, что ты пьешь.

— Ну, пью — это громко сказано.

Калуга возится внутри холодильника, доставая лед для коктейля, и параллельно что-то рассказывает:

— У меня есть друг, который иногда ко мне заглядывает и…

Немного убаюканный неторопливой речью, постепенно успокаиваюсь. Закинув ногу на ногу, пытаюсь пошутить и даже ухмыляюсь:

— И вы с ним, оттопыриваетесь по полной, да?

Андрей смеется:

— У меня такое ощущение, что ты все время меня хочешь видеть в каком-то специфическом цвете.

Я тоже улыбаюсь. Практически успокоился — отлично ведь сидим, сейчас выпьем, пожрем, поболтаем… И по домам!

— Думаю, это был юмор. …. А почему именно кубинский?

— Потому что на Кубе его делают именно так.

Калуга продолжает колдовать над бокалами, раскладывая лед и мяту:

— Вообще, на самом деле, я обожаю Кубу.

— Ты был на Кубе?

— Ну-у-у… Да раза три или даже четыре.

Я и не знал. Удивленно качаю головой:

— Ничего себе. Ну, ты у нас тайный олигарх.

Андрей снова смеется:

— Я так понимаю, юмор продолжается?

— Ну, типа того.

— На самом деле очень долго лететь, а страна, по большому счету, совок совком…, но их культура, их кухня!

Сложив руки на груди, слушаю все с большим интересом. Надо же, он неплохо рассказывает, уже хочется самому все посмотреть и потрогать. Смотрю, как Андрей разливает ром в бокалы. Вместе с едой на столе, все эти приготовления вызывают обильное слюноотделение и урчание в животе... Калуга, между тем, продолжает:

— Их музыка… М-м-м… обожаю. И ты знаешь, несмотря на то, что они живут очень бедно, но они очень открытые люди….

Он отдает мне стакан с махито и мы чокаемся…

— Прошу, тебе понравится.

Немного отпиваю и прислушиваюсь к себе — напряжение все дальше и дальше отступает. Хорошо это или плохо? По крайней мере, мне легко… А что, сидим как два приятеля, трендим о Кубе, о чем еще мужикам за бухлом разговаривать? Ну и о бабах конечно.

— М-м-м… А женщины?

Калугин тоже отпивает из бокала:

— Ну, что, женщины…

Не, мне любопытно… У меня телок было воз и маленькая тележка, а вот кубинок ни одной. Кладу локоть на стол, совсем раскрепостился. Чувствую, как у меня даже глаза разгораются. Игриво веду плечами и отвожу взгляд:

— Ну, говорят, кубинки они такие...

— Какие?

— Ну, сексуальные!

— А ну да, что есть, то есть.

Эх, черт! Была же возможность два года назад съездить, попробовать… Наверно на моем лице отражается сожаление, потому что Калуга мне говорит:

— В общем, я тебе рекомендую туда обязательно съездить. Давай!

Мы снова чокаемся и пьем.

* * *

А потом и едим, и это безумно вкусно. Особенно на голодный желудок. Маман у Андрюхи готовит классно. Чокаемся и допиваем то, что уже есть в стаканах и Калуга вновь хватается за бутылку. Пытаюсь накрыть рукой свой стакан — незаметно, незаметно, а ножки уже потяжелели, хотя мозги еще ничего. Язык может чуть и заплетается, но извилины работают исправно.

— Так стоп — машина, мне больше не наливаем.

— Это почему?

— Ты что хочешь, чтобы завтра слоны в голове подрались?

— Ой, я тебя умоляю, он легкий.

— Ничего себе, легкий, меня уже ведет.

Хотя сижу прочно, уложив локти на стол. Андрей отмахивается:

— Все сейчас выветрится.

Разливает опять и смотрит на меня. Меня этот загадочный взгляд немного напрягает, и я спрашиваю:

— Что?

— Мы c тобой совершили непростительную ошибку.

Мне становится любопытно, вопросительно наклонив голову, ожидаю продолжения.

— Под настоящий кубинский махито нужно слушать настоящую кубинскую музыку. Пойдем!

Он решительно встает:

— Пойдем, пойдем, пойдем!

Берет с собой стаканы и встает в дверях. Приходится тоже вставать и идти следом.

— Гхм

Ладно, будем пить под музыку… Он поторапливает:

— Пошли.

В гостиной Андрей включает бра, придавая вечеру домашний уют, и начинает копаться в дисках, лежащих возле музыкального центра… Романтик, однако. Стою позади него и усмехаюсь:

— А что, Сердючка под махито не катит?

— Какая Сердючка, ты что? Сейчас все поймешь.

Пока он запускает какие-то латиноамериканские ритмы, я осматриваюсь в комнате — и как он тут живет, в такой тесноте. Раздается громкое:

— О!

И я с улыбкой наблюдаю, как Андрей начинает под музыку выделывать танцевальные па своими ногами и руками, размахивая пультом от проигрывателя. А потом и больше — начинает кружиться с поднятыми руками и извиваться всем телом. Сложив руки на груди, обхожу танцора стороной. Мне уютно и весело глядеть на него.

— Я так понимаю — это танец кубинских повстанцев?

— Хо-хо!

Он вдруг останавливается передо мной.

— Марго!

— Что?

Андрей вновь начинает дергаться и извиваться руками и телом:

— Потанцуем?

— Ты же говорил, что не любишь танцевать?

Он замедляет движения и смотрит на меня с улыбкой:

— С тобой как-то хочется.

Он опять начинает свой зажигательный танец вокруг меня и даже берет за руки, заставляя двигаться.

— А еще, знаешь, как они делают?

— Как?

Он резко крутит меня вокруг оси в одну сторону. Мне хочется взвизгнуть от восторга. Здорово!

— Еще они делают вот так!

— О-о-о!

Я уже кручусь в другую сторону:

— Веселый народ кубинцы!

Эти ритмы действительно будоражат кровь и желание двигаться в ритме, в бешеном ритме.

— Не то слово! Еще, вот так!

Он приподнимает меня и кружит, прижимая к себе и заставляя хохотать.

— О-о-охо-хо-о-о!!!

Еще один оборот. И в обратную сторону. Сердце стучит созвучно музыке. Голова кружится от махито и еще от чего-то, не знаю.

— А еще вот так! И вот так!

А потом он останавливается и все меняется — я вдруг сознаю, что он не просто прижимает меня к себе и это уже не танец. Я чувствую жар его рук, сквозь тонкую блузку на спине и мне вдруг приходит ужасная мысль — почувствовал бы я такой же жар от его груди, если бы этому не мешали мои руки, прижатые к нему, моя блузка и мой бюстгальтер? Что бы я почувствовал? Мне становится душно и тесно. Он прижимает меня к себе обеими руками, и у меня нет воли, вырваться из них. Чертовы гормоны! Я чувствую в его взгляде откровенное желание и стараюсь смотреть ниже, на губы. Это позволяет попытаться взять себя в руки:

— А..Андрей, пусти.

— Зачем?

Я отворачиваю лицо в сторону, стараюсь отвлечься от его рук, от его губ. Придумал! Бросаю украдкой взгляд на Андрея — нет, сейчас он явно невменяем.

— М-м-м… Мне нужно в туалет!

— Марго!

Он, тяжело дышит, улыбается и качает головой, понимая, что это лишь отговорка. И потом тянется губами к моим губам. Но я уже собрался, я уже не кисель с клюквой, со всей силой изгибаюсь назад и уклоняюсь от поцелуя:

— Калугин!

Мне даже удается оттолкнуть его.

— Ты что, оглох? Я тебе говорю — мне в туалет надо!

Быстро выхожу из комнаты под музыку кубинских плясунов и прячусь в уборной. Теперь отдышаться и отсидеться. Нет, сидеть здесь глупо, осторожно выглядываю в коридор и, убедившись, что Калуга еще в комнате бегу на кухню за пиджаком. Слышу, как Андрей в гостиной ворчит:

— Такая вот веселая а la riba.

И выключает музыку… Возвращаюсь в прихожую, сбрасываю тапочки и тороплюсь нацепить свои шпильки. Не грохнуться бы сейчас с них, сгоряча. Слышу голос Андрея:

— Марго.

Испуганно оглядываюсь и смотрю на него:

— А? Все, мне пора!

— Куда, пора?

Черт, Андрюха, ну ты что не понимаешь? Нельзя потакать бабским слабостям, не заметишь, как превратишься… А у меня совсем другие планы. Одеваю пиджак:

— Как говорят воспитанные люди — восвояси!

Нервно поправляю воротник блузки под пиджаком, но он все равно не хочет прятаться и торчит.

— Но… я там диск с хорошей музыкой нашел.

— Слушай Андрей, серьезно … м-м-м… мне действительно надо идти, спасибо тебе за все!

— Марго.

— Что?

Калуга вздыхает:

— Телефон.

— А-а-а

Пока он ходит за моей мобилой, судорожно пытаюсь поправить воротничок и все без толку. И чего я так распсиховался то? Из-за того, что на минуту забыл, кто я есть, что я мужик? Ну, так это от алкоголя, вот туловище и воспользовалось.

— На, держи.

— Спасибо.

— Прости.

Андрей заботливо поправляет на мне чертов воротничок, и у него все получается.

— Может ты, все-таки, объяснишь?

— Что?

— Почему, ты так уходишь. Может быть, я что-то не так сделал?

— Нет, ты все сделал так. Точнее это не ты сделал, это я не сделала.

Горожу, хрен знает чего.

— Я не понимаю смысла.

Я сам себя не понимаю, а хочешь, что бы я тебе разъяснил. Усиленно тереблю ухо, отведя взгляд в сторону. Ну не нравится мне ему врать, а приходится!

— У меня там статья дома лежит. В общем, недописанная еще. Мне не хочется завтра краснеть, в общем.

Так и не в силах взглянуть Андрею в глаза, бормочу:

— Спасибо тебе за все... э-э-э… Пока.

— Но…

Открываю выходную дверь, и выскакивает наружу. Слава богу!

* * *

Наконец добираюсь до дома и захожу в квартиру. Домик мой родной! Бросаю сумку на ящик с обувью, кладу ключи на полку и скидываю туфли. С кухни прибегает Сомова и сразу набрасывается на меня с упреками:

— И как это называется?

Господи, как я от всего устал.

— Что именно?

— Ну, я тебе названиваю, названиваю. Ты чего телефон выключил?

— А чего, случилось-то?

— Гош, это ты скажи что случилось, я же переживаю!

— Ань, да расслабься, все нормально, чего ты?

Ползу на кухню.

— Где ты был?

Ну, прямо, как ревнивая жена. Стаскиваю с себя пиджак и вешаю его на спинку кухонного стула.

— Я к Алисе заглянул на часок.

— К Алисе? Какой еще Алисе?

Во рту сушняк, иду к холодильнику и достаю из его глубин бутылку с водой.

— Дочка Калугина, я ж тебе рассказывал. Мы с ней поиграли чуток. Ты знаешь, ребенок просто чудо.

Открываю бутылку и ищу глазами, куда бы плеснуть жидкости.

— Я смотрю, вы с этим чудо-ребенком водочки накатили?

Аня эффектно щелкает пальцами по горлу. Все-таки, все бабы одинаковы, чуть почувствуют власть — все, пиши пропало, весь мозг проедят.

— Ну, во-первых, это была не водка, а кубинский махито.

Все-таки, нахожу стакан и наливаю в него воду.

— А, во-вторых, не с ребенком, а с ее отцом.

— Ты что, пила с Калугиным?

Кривясь в негодующей усмешке, Сомова отворачивается.

— Ну, Ань, извини, так получилось.

Вижу сарказм на ее лице. А чего такого-то?

— Он предложил накатить, я не увидел повода, чтобы его не поддержать.

Навалившись на стол с локтями, пью воду, потом отставляю стакан в сторону. Отвернувшись, Анька тянет:

— М-м-м… понятно.

Вспоминая Алису, прямо загораюсь:

— Слушай, Ань, ну какая у него дочь, просто чума!

Сомова недоверчиво смотрит на меня, сложив руки на груди и прислонившись к стенке. А на меня вдруг накатывают воспоминания:

— Девчонка так прется от футбола! Знаешь, я на нее смотрю и себя вспоминаю в детcтве. Помнишь, как мы с соседним двором играли?

— Да помню, помню, коленку еще себе разбил.

— Не-е-ет. Это тогда мы с 6 «в» играли, а это с этими, с проспекта. Вальке Рыжому еще тогда мячом между ног засветили… Еще скорую вызывали!

— А, вы еще тогда ящик лимонада выиграли, кажется.

— Да, вот точно! Я им тогда четыре мяча забил. Один, как сейчас помню, с углового прямо в ворота закрутил!

У Аньки настроение явно улучшается, она грызет палец и закатывает глаза к потолку:

— Да, золотые были деньки, конечно.

— Безусловно! … Платиновые.

Тепло так стало, хорошо… Это я! Это часть меня, чтобы не происходило. Вздыхаю, пригорюнившись… Анька тоже вздыхает:

— Выпьем?

Нет, с меня на сегодня хватит. Только чай.

* * *

И мы пьем чай. Вернее пьет Анька, а я уже пять минут размешиваю в чашке сахар. Сижу боком к столу, уперев ногу в сиденье рядом стоящего стула, а в башку лезут всякие мысли о сегодняшних событиях, лезут воспоминания… Но главное — пока мое прошлое со мной, я существую! Игорь Ребров существует!

— Гош!

Пытаюсь встряхнуться:

— А?

— Ну, чай то пей, остывает же.

Да хрен с ним с чаем. Бросаю ложку и вздыхаю:

— Слушай, Ань!

— Чего?

— Ты знаешь, я, когда сегодня услышал свой голос, у меня … э-э-э… кожа дыбом встала вся!

— Ну, мне тоже было не по себе, знаешь ли.

— Знаешь, о чем я подумал?

— О чем?

— Хоть эта тварь и стырила мое тело, но ведь она не может украсть мое прошлое, ведь так?

С надеждой смотрю на Анюту и она горячо подтверждает эту мысль:

— Ну, конечно! Двести процентов!

Снимаю ногу со стула, нехотя встаю и вразвалочку отправляюсь к себе:

— Как в песне поется — «Эх, знаете, каким он парнем был!»

Сомова соскакивает со стула и торопится за мной следом.

— Гош, ты куда?

Останавливаюсь на полдороге. А и правда, куда? Выхода то нет. Грустно вздыхаю:

— Пойду, вздернусь!

Она меня догоняет и встает рядом:

— Ну, это не смешно, правда. Куда ты?

— Да в душ, куда же еще.

— А-а-а… Слушай, а ты… ты там...

Все меня нет, отстань, ухожу и закрываю за собой дверь… И все равно глухой бубнеж прорывается:

— Гоша! Ну, сколько раз я тебе говорила, ну хватит свои носки бросать везде, а!?

Какой же я умный, что до сих пор не женился.