День за днем (гет)

18 (23) день. Пятница. Вечер

Через полчаса я уже выхожу из лифта в родной редакции. Какие-то девки торопятся залезть в кабину, и я автоматически здороваюсь с ними:

— Здрасьте.

Сунув руки в карманы, двигаю в сторону своего кабинета. И двух шагов не успеваю пройти, как с боку из коридора выскакивает Калугин и тут же ко мне. На плече сумка, то ли уходит, то ли только пришел, в руках почтовый конверт.

— Привет.

Я тоже здороваюсь:

— Привет.

Дальше нам, оказывается, по пути и идем через холл вместе.

— Я тебя целый день с утра на работе не видел. Или мне показалось?

О, как! Целый день. А кто мне с этого самого «утра» допрос тут устроил? Да еще с пристрастием! А теперь — будто разговора и не было. Но может это и к лучшему?

— Нет, тебе не показалось, меня действительно не было.

— А-а-а. Расскажешь или это секрет?

Подходим к моему кабинету, в приоткрытую дверь вижу темнеющее ночное окно. Рассказывать о чем? Про мое гостевание в твоем доме? Пусть тебе дочка рассказывает. Это ее идея, пусть и расхлебывает. А про заморочки с психиатром Алексеем Ивановичем в больничке тебе лучше и не знать.

— Да нет, целый день в клинике проторчала. Тесты, анализы, в общем, прошла весь бюрократический ряд.

— Ну, понятно. Врачи, говорят, не нужны пока не заболит. Так?

— Ну, а когда заболит, тогда они тем более не нужны.

— Согласен… Ты сегодня ко мне домой заезжала?

Во-о-от. Уже все знает, а спрашивает. Алиса или Ирина Михайловна?

— Да… я… заскочила на минуточку к Алисе. А что?

— Да нет, ничего.

— Ты, надеюсь, не обиделся, что я сделала подарок твоей дочери?

— Нет, нет, что ты, наоборот, она на седьмом небе от счастья... У меня дома залежи старых журналов. Он протягивает мне конверт:

— Вот я нашел, это тебе. Держи!

— Что это?

— Ну, я думаю, тебе это понравится.

Заинтриговал! Отворачиваюсь в сторону, открываю конверт и достаю журнальную вырезку. Даже подскакиваю от всплеска радостных эмоций:

— Капец, это же Зико!

Кручу головой в поисках Калугина:

— Андрей!

Увы, вижу, как закрывается дверь лифта. Уехал!

— Черт.

Какой же он молодец, а я его даже не поблагодарил.

Наполненный чувством благодарности, захожу в свой кабинет. Еще раз смотрю на вырезку с Зико и качаю головой:

— Блин, Калуга! Ты попал в десятку.

Сзади слышится стук в дверь и неожиданный голос Андрея:

— Прости, ты меня звала? Или мне показалось?

Растерянно оглядываюсь и молчу. Я звала? В смысле звал?

Он подходит совсем близко, и я пытаюсь собраться:

— Э-э-э… Да, я хотела сказать тебе спасибо большое.

Махаю вырезкой в подтверждение:

— За Зико.

Лицо Калугина светлеет:

— А-а-а.

Я уже успокоился и тараторю:

— Много, много лет назад, я бы отдала правую руку за то, чтобы иметь эту фотографию.

— Должен тебе сказать, что ни один футболист в мире не стоит твоей правой руки.

Опять подкаты начинаются? Мне конечно приятно, но я это дело пресекаю:

— Так, Андрей, за подарок спасибо, но к неприкрытой лести, я не готова.

— Ну, почему к лести. Я тебе говорю правду — я действительно не видел никогда в своей жизни, чтобы красивая женщина так увлекалась футболом.

Стою, сцепив внизу руки, и смущенно ему выговариваю:

— Так, стоп — машина, Андрей!

— Что?

— Мы же с тобой договаривались, что на работе я тебе не красивая женщина, а главный редактор.

— Ну, хорошо, ОК, а дома?

— А что дома?

— Ну, дома мне к тебе как относиться?

Хороший вопрос… Что-то я запутался с этими своими правилами. Облокотившись одной рукой на стол, переминаюсь с ноги на ногу и с растерянной улыбкой пытаюсь тянуть время:

— Андрей, о каком доме ты мне сейчас говоришь? У тебя свой дом, у меня свой.

— Марго, ты прекрасно понимаешь, о чем я сейчас говорю.

— Ну, хорошо… дома я… э-э-э…, подружка твоей дочери! Такой вариант тебя устраивает?

Калуга разочарованно отводит глаза:

— Ну, не совсем, но многое объясняет.

Интересно, это он про что? Мне бы кто объяснил это многое.

— Что именно?

Он смотрит пристально на меня:

— У тебя кто-то есть, так?

Во-первых, чушь собачья по определению, а во-вторых, не хочу даже обсуждать подобную возможность. Сам отвожу глаза в сторону:

— Так, Андрей!

— Все, все понятно, понятно.

Он поднимает обе руки, будто отгораживаясь от меня:

— Не смешиваем личное с рабочим…, солнце в зените, а никто не работает…, в общем, все понятно.

Калугин хлопает в ладоши:

— Все работают!

Он что мои фразы конспектирует? Не давая ответить, Андрей разворачивается и уходит из кабинета. Мне остается лишь с улыбкой проводить его взглядом. Ну вот ни ждал, ни гадал — само и разрешилось. Сам себе напридумывал и отшивать не пришлось.

* * *

Кладу сумку в кресло, вытаскиваю из нее злополучное заключение о медосмотре и отправляюсь в кабинет Зимовского — хочется побыстрее насладиться своим маленьким триумфом. Тот сидит под светом настольной лампы и читает какие-то бумажки. Вот, молодец, работай. Только, твою бы энергию, да на мирные цели.

— Не помешаю?

— Да ты что?! Ты же знаешь Марго, что я всегда рад тебя видеть.

— Взаимно.

В моих руках конверт и я кидаю его Антону на стол:

— Держи!

— Что это?

— Это привет.

— От кого? Какой привет?

— От Самойлова.

Вижу, как Антоша напрягается и осторожно поворачивает в мою сторону голову, бросая взгляд исподлобья. Жареным запахло?

— Какого еще Самойлова? Кто это?

— А вы разве не знакомы?

Он пожимает плечами и лезет в конверт:

— Первый раз слышу!

— Тогда рекомендую запомнить. Доктор Самойлов — очень грамотный психиатр. А главное — честный!

Смотрю, как Антон извлекает заключение из конверта, разворачивает его и меняется в лице. Дальше неинтересно и я ухожу, оставляя Зимовского с недоумением в лице и зубовным скрежетом мне в спину:

— Что за фигня, черт!

* * *

Наконец все дела сделаны, и я отправляюсь домой. Только успеваю зайти в квартиру и, вздохнув с облегчением, бросить сумку на ящик с обувью, как на меня вихрем налетает Сомова:

— Гош, привет дорогой!

Она целует меня в щеку, а в глазах столько радости и желания угодить, что я не выдерживаю:

— Привет… Ты, как будто, не виделись, прям.

Скидываю туфли с уставших ног.

— Что ж я, не могу соскучиться, что ли? Как дела то у тебя?

Кладу ключи на полку и хромаю на кухню:

— Да, капец! В этих шпильках, как будто шурупы в пятках.

— Слушай, ну, я думала, ты уже должен был привыкнуть давно.

Открываю холодильник в поисках жидкости, но последняя ее фраза заставляет обернуться.

— О-о-о-ох! Ань, если я, когда-нибудь к этому привыкну, пристрели меня, пожалуйста, ладно?

— Ладно.

Вытаскиваю бутылку холодненького пивасика.

— Гош, слушай…

Сомова взгромождается на табуретку возле кухонной стойки-столика и мне приходится обходить вокруг, чтобы пристроиться напротив. Анька неуверенно тянет, скривив рот:

— Гхм, я хотела попросить тебя об одном одолжении.

Сажусь тоже и пытаюсь открыть бутылку:

— О каком одолжении?

— Ну, в общем, это очень важно для меня.

— Ань, ну не тормози, вали, а?

Наконец пробка отскакивает, и я присасываюсь к горлышку. Хорошо-то как!

— Ну, в общем, сейчас сюда придет Марат.

Я от неожиданности делаю большой глоток и чуть не давлюсь пеной, пытающейся выбраться обратно через нос. Сомова продолжает бубнить:

— И мы хотели…

Я зажимаю ладонью рот, стараясь не раскашляться, и Анька замирает:

— Что такое?

Наконец, мне удается продышаться:

— Я не понял, кто сюда придет?

Вытираю губы рукой и удивленно смотрю на подругу. Сомова жалобно вздыхает:

— Марат.

— А что он здесь забыл?

— Ну, в общем, я пригласила его на ужин.

— Сюда?

Блин, пожрать спокойно не дадут.

— Да нет, конечно, в ресторан.

Ну, это другое дело. Сразу успокаиваюсь и встаю с табуретки:

— А, ну тогда, ради бога, Ань, господи, приятного аппетита.

Хромаю осторожно к себе в спальню переодеваться.

— Только, пожалуйста, когда он сюда придет, будь уж, пожалуйста, готова, а? Мне, честное слово, не в кайф видеть этого укурка.

Сомова недовольно встряхивает руками:

— Да он не укурок.

Останавливаюсь на полпути и, повернувшись к ней лицом, добавляю:

— Это еще мягко сказано!

Зайдя в спальню, лезу в платяной шкаф и начинаю там копаться, выбирая домашний прикид на сегодняшний вечер. Анька не успокаивается и бросается елозить мне по мозгам, защищая своего бойфренда:

— Слушай, если тебе Марат чем-то не угодил, это не повод, чтобы…

— Ань! Все, проехали.

Выбираю красную майку и снимаю ее с вешалки.

— Давай, ты просила об одолжении, давай говори. И давай закроем эту тему. Если хочешь, чтобы я его грохнул, я его грохну, не проблема. Ради тебя я пойду даже на криминал.

Сомова стоит рядом, сложив руки на груди:

— Ребров! Ну, какой криминал?!

— Все, все, все, все — у меня был трудный день, мне хочется расслабиться, пошутить,

Начинаю расстегивать на себе блузку:

— Ну? Чего там у тебя?

— Ну, в общем, Марат хотел пригласить в ресторан нас с тобой.

Обеими руками она тыкает в мою сторону, и я замираю, с отвисшей челюстью:

— Оп-па! Я чего-то не понял, а я то, ему, каким боком сдался?

Стаскиваю с себя блузку и вешаю ее на вешалку в шкаф.

— Ну, он хотел познакомиться с твоим женихом.

Не понял. Или не так расслышал?

— Чего? С кем он хотел познакомиться?

Сцепив пальцы на пузе, Анька смущенно отворачивается:

— Гкхм... С твоим женихом... Я вынуждена была сказать, что у тебя есть жених.

Я как стоял перед ней в одном бюстгальтере, так и стою ошарашено, теребя майку в руках. Нет слов! Одни эмоции…

— Слушай, Ань, вы чего там сегодня курили, пили, нюхали? Чего?

Удрученно склонившись, Сомова смотрит куда-то в пол и обиженно сопит:

— Гош, ну, у меня не было другого выхода!

— Что, значит, у тебя не было другого выхода?

Начинаю судорожно просовывать руки внутрь майки.

— Гоша, он просто подумал, что мы с тобой…

Анька замолкает на полуслове и ждет, пока я натяну майку на голову. Наконец, выныриваю наружу:

— Что, мы с тобой?

— Ну, чего ты меня переспрашиваешь… Он подумал, что мы с тобой лесбиянки!

Выбираю зажатые волосы из-под горловины майки и расправляю их на спине... Пытаюсь воспринять, что мне Анюта тут вещает, и не могу. Сомова жалобно смотрит на меня… Вот откуда растут ноги сегодняшней ее разлюбезности. Подлизывается, значит. Недоуменно смотрю на подругу, и не могу решить — смеется она надо мной или серьезна.

— Он что, сексуально озабоченный?

— Он не озабоченный сексуально. Он озабочен нашими между собой странными отношениями. Ты, понимаешь?

Расправляю на себе майку:

— Гкхм… Да-а-а-а, капец… Я знал, что он урод, но чтоб до такой степени.

Иду из спальни в ванную, к зеркалу. Анька плетется следом и останавливается в дверях:

— Игорь!

Беру из пачки салфетку:

— Что Игорь? Я тебе говорил, говорю и буду говорить...

Вижу в отражении, как Сомова подходит и встает рядом со мной.

— ...Бросай его к чертовой бабушке! Его вообще нужно доктору Самойлову показать!

Анька то нервно упирает руки в боки, то складывает их на груди. Я забиваю последний гвоздь:

— Мне кажется, он там на всех картинках лесбиянок увидит!

Начинаю протирать лицо, убирая макияж.

— То есть ты меня не выручишь, да?

Сомова идет к двери, недовольно опустив голову.

— Ань, я даже слышать не хочу об этом. Жениха! Я тебе что, Элтон Джон, что ли? Давай, тогда, свадьбу еще сыграем!

Анюта тут же останавливается и поворачивается ко мне лицом — видимо решила сделать последнюю попытку:

— Слушай, а причем тут Элтон Джон? Я просто прошу подыграть мне!

Продолжаю невозмутимо протирать лицо... Ха! Просто подыграть! Ну, Сомова, это уже ни в какие ворота не лезет! Говорю твердо и с расстановкой:

— Я не подыгрываю чокнутым людям!

— Я что, по-твоему, чокнутая, да?

Буду терпелив, как великий Каа. Стараюсь не глядеть на нее и изображаю полную занятость косметическими процедурами. Перехожу со лба на веки и глаза.

— Не ты!

Сомова подбирается ко мне вплотную и, чуть ли не подпрыгивая на месте, повышает голос:

— Слушай, Ребров! Марат — это моя личная жизнь! Когда ты даешь ему какие-то оценки, ты автоматически даешь эти оценки мне, понимаешь!?

Ерунда какая-то… Бабская логика! Мне что, теперь, этого придурка патокой поливать и дифирамбы ему петь? Я тоже умею орать:

— Слушай Ань, я не хотел тебя обидеть, но разуй глаза свои!

— Слушай, так ты мне, значит, не поможешь, да?

Молча смотрю в потолок. Я уже все сказал, что хотел. Потом снова продолжаю протирать лицо.

— Ну и сволочь ты неблагодарная Ребров! Блин, первый раз в жизни попросила тебя помочь!

— Ань!

Да я готов помогать Анюте в чем угодно…, но потакать прихотям сексуально озабоченного урода не собираюсь. Мое молчание заставляет Сомову истерить и подпрыгивать с новой силой:

— Позвони мне, позвони в следующий раз! Попроси паспорт тебе сделать, голос тебе поменять, причесать тебя, накрасить, да! Давай, давай, счастливо оставаться!

Она вылетает пулей из ванны, хлопая дверью. Я рычу от бессилия и иду следом. Анька в гневе может много гадостей наделать и с ней лучше не собачиться — уже научен на собственном опыте. Обреченно вздыхаю — придется смириться с ее креативными закидонами. И точно — в моей спальне уже бедлам. Сомова методично вытаскивает из моего платяного шкафа женские шмотки и бросает в свой объемистый чемодан.

— Ань, чего ты делаешь?!

— Вещи собираю, чего не видишь? Или у тебя проблемы со зрением? Тогда, еще раз сходи в свою клинику!

Красная блузка, спутница моего триумфального возвращения в редакцию, комом летит в раскрытую пасть чемодана.

— Или к доктору Самойлову, ага!

— Слушай Сомова, я тебя не узнаю, а?

— Что ты меня не узнаешь, что?

Она сдергивает очередное платье с вешалки, но я успеваю его перехватить:

— Дай сюда.

— Дай сюда!

— Отпусти, говорю.

— Да, дай.

— Отпусти.

— Ань!

— Ну, что?

Воспользовавшись заминкой, прикладываю отвоеванную часть полосатого платья к себе.

— Как тебе?

— Что, как мне?

Отбираю платье вместе с вешалкой. И хотя оно явно на меня, а не на Аньку — не себе она его покупала, а мне, трясу им у нее перед носом и подыгрываю:

— Дашь подружке платье в ресторан сходить?

Сомова улыбается, успокаиваясь:

— Дам.

Я тоже улыбаюсь — кажется, конфликт исчерпан.

* * *

Анюта, не давая мне опомниться, и, кажется, даже специально пользуясь своей победой, тут же отправляется к соседям за щипцами для завивки волос. Видите ли, для ее ресторана мой причесон не слишком праздничен, а в парикмахерскую меня отсылать уже поздно. Я и не сопротивляюсь — фиг с тобой, колдуй, сегодня твой день.

Пока ее нет, натягиваю на себя захваченное в борьбе полосатое, как зеленый матрас, платье и кручусь перед зеркалом... Не знаю, какое-то оно простоватое для Анькиных ресторанных приготовлений… И не привычное… какое-то, слишком свободное и легкое. Опять же спина голая и сзади весь гарнитур наружу. Под платье я надел черный бюстик и теперь в сомнениях насколько это выглядит прилично. Марго же у нас девушка скромная… Я как-то уже привык к плотно сидящим и юбкам, и платьям, чтоб все закрыто со всех сторон, ничего не колыхалось и не задиралось… Хотя в брюках, конечно, мне, по-прежнему, привычней... Но в ресторан в брюках не комильфо, тогда уж в жабо и буденовке… Лезу в шкаф за новыми колготками, блин — на полке пусто, кончились, придется у Аньки клянчить.

Когда Сомова возвращается в квартиру, я уже в гостиной и готов к очередному раунду перевоплощений. Анюта сует мне в руки заимствованные щипцы — дескать, учись самостоятельно наводить красоту, а сама начинает раскладывать на столе свое макияжное хозяйство — банки, склянки, зеркальца — ей, видите ли, и самой требуется боевая раскраска. Сажусь с ней рядом, по привычке широко расставив колени, и начинаю развлекаться забавным девайсом, накручивая себе кудри. Держу его аж двумя руками и, косясь на Сомову, задаю насущный для меня вопрос:

— Ну и где мы возьмем этого женишка?

Анька, завершая обмахивать лицо кисточкой, на такие мелочи не заморачивается:

— Слушай, ну может позвонить в какую-нибудь службу эскорта? Сейчас таких полно.

Видя мое вытянутое лицо, начинает оправдываться:

— Ну, а что? Тебе же не в койку с ним прыгать.

Выпускаю из щипцов локон и с любопытством смотрю, как он скачет перед носом вверх-вниз, вверх-вниз.

— Отказать!

— Ну, почему отказать сразу?!

— Ну, потому что сразу будет видно, что этот крендель видит меня первый раз в жизни.

Сомова вздыхает, соглашаясь:

— Ну, хорошо, может ты и права. А с работы кто-нибудь?

— Ну, кто? Кто с работы?

— Ну, какой-нибудь мужик с работы.

— Да был один мужик, да и тот сейчас баба!

Анька хмыкает:

— Гоша, ну, я серьезно.

— О-о-ох, ну с работы, с работы….

Накручивая щипцами другой локон, поднимаю глаза к потолку и пытаюсь представить кого — нибудь из нашей публики…. Вот мы сидим вчетвером в ресторане, рядом со мной Коля — курьер…. Мдя-я-я, жрет и жрет, не останавливаясь. И естественно молчит, раз рот занят… Меня аж передергивает от этой картины, и я кривлю рот:

— О-о-ой!

— Чего ты?

— Да так, ничего, задумался.

— А… Слушай, а вот есть у вас вот этот вот… Как его? Валик!

Я принимаюсь за другой локон:

— Кривошеин, что ли?

— Ну, да, Кривошеин.

Опять поднимаю глаза к потолку. Так..., вот Валик у нас за столом… Он что-то нудит и нудит…, нудит и нудит… , а все вокруг засыпают, чуть ли не падая со стульев. От такой «веселой» картины я снова морщусь, и из моего горла вырывается всхлип.

— Ну-у-у, хэ.. Нет…. Кривошеин такой же жених, как я его теща.

— Тебе не угодишь! Ну, хорошо, а Зимовский?

Смотрю на нее ошарашенно. Совсем крыша у девки поехала.

— Зимовский?! Ты бы еще Сталина вспомнила!

— Ну, извини, тебе не угодишь. Я просто перебираю все варианты.

— Еще раз повторяю — Зимовский, это не вариант.

— Хорошо, извини, я что-то не то ляпнула. Ну, тогда остается только Калугин.

Бросаю крутить кудри и с испугом смотрю на нее:

— А что, мы уже всех перебрали?

— Ну, из неженатых всех.

— Да, веселенько.

— Ну.

Неуверенно тяну:

— Ты понимаешь, все дело в том, что я его сегодня утром опять поставила на место.

И не только утром.

— Ну, ты же ему все объяснишь?

Вот, змея. Кисло улыбаюсь:

— А что, у меня есть варианты?

— У тебя нет вариантов, звони, давай.

Тяжело вздыхаю, откладываю в сторону щипцы, и отправляюсь на кухню за телефоном, оставленном на столе. Набрав номер, стою, опершись рукой на кухонный столик, и отсчитываю длинные гудки…. Долго ждать не приходится, в трубке раздается:

— Алло.

— Алло, Андрей, это Марго.

С мобилой у уха, потихоньку , возвращаюсь в гостиную…. Да-а-а… Как бы ему все так объяснить, помягче, чтобы он губу особо не раскатывал? Голос Калугина вполне дружелюбен:

— Привет, у нас что, какие-то проблемы в редакции?

— Да нет, слава богу, там все хорошо.

— А-а-а, тебе Алису позвать?

— Да нет, Андрей. Дело в том, что я тебе звоню совершенно по другому поводу.

— Слушаю тебя внимательно.

— Ну, ты не мог бы мне помочь?

— Э-э-э… Да, конечно, а в чем проблема?

Дохожу до дивана и, пригладив рукой сзади подол платья, присаживаюсь на угловой модуль. Продолжаю блеять в трубку:

— Ты понимаешь, дело в том что, тут такой деликатный вопрос…

Смотрю на Сомову, а та чешет голову и одобрительно кивает в такт моим словам. Это добавляет уверенности в голосе:

— Мы тут с моей подругой, Аней, идем сегодня в ресторан. Ты не мог бы составить нам компанию?

— Я? С вами в ресторан?

Кажется, Калуга против? На душе становится легче:

— Ну, да.

— Подожди. У вас что — праздник какой-то, что ли?

Кому как. Я запинаюсь:

— Ну, ты не мог бы сегодня вечером побыть …

Закатываю глаза к потолку:

— ...Как бы моим парнем?

Крою Аньке рожу. Ради нее — такие жертвы. Мне потом разгребать и разгребать.

— Кем?

Да я понимаю, что подобный поворот никому не понравится, поэтому тороплюсь надавить и повышаю голос:

— Типа женихом, Андрей. Ну, там нюансы такие, я тебе потом все объясню!

— Во сколько и где?

Это что, в его голосе радость? Охохонюшки — ну точно разгребать.

— Адрес и время тебе чуть позже Сомова по SMS скинет. Понимаешь, все организует Марат, это ее парень…

— Хорошо, жду. Тогда до встречи?

— Да. Пока.

После разговора с Андреем остается двойственное чувство — Аньку то я порадовал, но… я же помню, чем закончились наши с Калугиным танцы — шманцы, а ресторан очень даже к этому располагает. Сомова выжидающе смотрит на меня:

— Ну что, продолжим?

Вспоминаю о своей проблемке:

— Ань, у меня колготки кончились.

— В смысле?

Потом отмахивается:

— Ладно, посмотри у меня, там, в шкафу, в нижнем ящике.

Иду к ней в комнату и оттуда через минуту поисков кричу:

— Здесь нет.

— Как нет, я недавно покупала!

— Так, нет…. Чулки есть, а колготок нет.

— А точно. Ну, одень чулки.

Я молчу. Колготки это одно, а чулки… это слишком интимное, слишком бабское.

Сомова заглядывает внутрь комнаты.

— Гош, чего завис? Ты, скоро?

Заметив мою растерянность, Сомова начинает давить:

— Слушай, времени совсем мало… Вообще-то все женщины носят чулки и ничего унизительного в этом не находят. И даже наоборот…. А в магазин, ради твоих колготок, я сейчас не потащусь.

— Ань!

— Ну, что?

— Но…, но я не умею.

— Так учись!

Потом пытается подловить на слове:

— Сам же хотел учиться. Вот эти на резинках, должны и так держаться, но могут и сползти в неподходящий момент. От формы ноги зависит. А вот эти без резинок носят с поясом.

— С каким поясом?

— Ну, не с твоим ремнем от брюк, это точно. С поясом для чулок.

Порывшись в глубине ящика, она извлекает на свет что-то непотребное с болтающимися на резинках застежками.

— Ты чего Сомова с дуба рухнула?! Я эту хрень носить не буду! Колготки еще ладно, а это…

Брезгливо морщусь. Анька меня не слушает и пытается подавить последние очаги сопротивления:

— Куда ты денешься… На! Я бы посоветовала на первый раз с поясом, чтобы надежней. Давай, тренируйся. И чулки, смотри, не порви!

Оставляет меня в прострации с поясом в руках и уходит. Капец! Воровато оглядываюсь на дверь и засовываю это позорище назад, поглубже в ящик. Пусть Сомова сама эту фигню носит… Будем считать, что она предоставила мне выбор, и я победил.

* * *

Через два часа приезжаем в ресторан, где Марат заказал столик. Анюта сразу спешит в зал на второй этаж, проверить как там ее ненаглядный, а я захожу на минутку в дамскую комнату, кинуть на себя последний взгляд и, если что, подправить «образ». Когда выхожу обратно в холл, нос к носу сталкиваюсь с прохаживающимся там Андреем. Не даю ему расшаркиваться, охать и ахать — тащу сразу наверх в зал.

— Пошли, пошли, нас уже ждут!

Но он все равно успевает шепнуть:

— Шикарно выглядишь.

— Ты другие эпитеты знаешь?

— Ага, восхитительно.

— Андрей, пошли!

Пока поднимаемся, вешаю сумку себе на правое плечо, а левой беру своего кавалера под руку. Все чин чином — жених и невеста. Но на последних ступенях не выдерживаю, бросаю Калугу и спешу к Аньке, приткнувшейся у стенки. Она стоит возле Марата, спиной ко мне, и так увлечена разговором, что приходится тронуть за плечо. Сомова тут же оглядывается, но смотрит не на меня, а на Калугу. По-моему, с восторгом. Или мне показалось? Он действительно принарядился — светлый пиджак, белая рубашка, белые брюки. Настоящий бразильский мачо из Рио-де -Жанейро. Я рядом с ним — сама скромность, сложившая на пузе ручки.

Хотя, по правде сказать, чувствую себя не слишком уютно — вся эта игра во влюбленную парочку, это легкое платье, которое кажется слишком тонким и коротким, весь этот Анькин чулочный креатив — давят на меня своей избыточной женственностью и нервируют. Словно я Золушка, которую должен обязательно поцеловать и превратить … уж не знаю в кого, принц. Вот этот вот самый, который сейчас здоровается с Маратом и Аней:

— Добрый вечер.

Марат внимательно смотрит на нас:

— Привет.

Анюта тут же начинает всех представлять, тыкая рукой:

— Знакомьтесь…. Это — Марго, ты ее знаешь, а это — Андрей.

Мы с Калугой с улыбкой переглядываемся — ну, чисто влюбленные голубки. Анькин воздыхатель протягивает Андрею руку:

— Марат.

— Андрей.

— Очень приятно.

— Аналогично.

Марат вдруг оживает и поднимает руку, преграждая дальнейший путь:

— А, ага… сюрприз, хе-хе.

Он уходит куда-то в сторону, за угол, и возвращается с букетами цветов. Анюте — красные розы, мне — белые.

— Это вам, девушки.

Андрей с сожалением восклицает:

— Ух, ты.

Наверно, казнит себя, что не догадался сам…. Да ладно, бывает и у женихов проруха, какой спектакль, да без накладок? Мне все эти букеты по фигу, кисло улыбаюсь, но все равно говорю:

— Спасибо.

Вижу, как Марат с Аней, довольные, переглядываются. Она так и тает:

— Ой, как приятно.

— Как говорится — цветите и не пахните.

— Спасибо, родной.

И целует своего кавалера в щеку. А тот посматривает на меня масляными глазками и острит:

— М-м-м… От Марго такого не дождешься, да?

Сказал бы я, чего ты от меня дождешься, но при дамах выражаться не пристало. Выкручиваюсь, как могу:

— А-а-а... меня Андрей цветами избаловал, поэтому я менее эмоциональна.

Калуга смущенно кивает, а Марат поджимает губы:

— А, ага.

Андрей, наконец, выдавливает из себя:

— Да.

— Так ну что, может быть, как говориться, нырнем за столик?

Марат указывает рукой вглубь зала. Мне все эти церемонии уже порядком надоели, я тоже пытаюсь вытянуть шею и заглянуть в ту сторону:

— Можно и нырнуть, тем более, я смотрю баллоны с кислородом уже на подходе.

— Ха-ха-ха.

Аня шепотом торопит Марата:

— Пошли.

— Да, пойдем.

Она оглядывается на меня и кивает головой, приглашая идти следом. Снова беру Андрея под руку, и мы отправляемся за Сомовой. Калуга тихонько интересуется:

— Я смотрю ты не в настроении?

Пока пробираемся между столиками моя рука меняет дислокацию, переползая с локтя к ладони и я рефлекторно хватаюсь за его руку. Он тут же ее мягко сжимает и у меня опять мелькает мысль про влюбленную парочку. Пытаюсь переключиться с ненужных мыслей на разговор:

— Когда я смотрю на этого дятла, у меня всегда настроение портится.

— М-м-м…

— Кстати, спасибо, что пришел.

— Не за что. Я так понял, что это ради них все?

— Да, я пообещала, поэтому приходится терпеть.

— Понятно.

Наконец, приближаемся к своему столу и я, прикрываясь букетом, говорю:

— Ну что, играем без антракта?

— Как скажешь, дорогая.

Андрей галантно отодвигает мой стул и я, расправив складки платья, чинно усаживаюсь. Что-то я слишком увлекся игрой, как бы, не вжиться в роль.

* * *

Официант уносит цветы, чтобы поставить их в вазы, а потом быстро обслуживает, подавая на стол, так что скучать долго не приходиться. Марат пытается что-то вещать, но все его разговоры скатываются к жалобам на работу:

— А знаете что обидно? Что диджеев знают все, а программных директоров никто! Никто не знает.

Он берет со стола бутылку водки и пытается наполнить Андрею его стопку, но тот прикрывает рукой:

— Д-д-д… я пас!

— А что так?

— Не, я лучше более медленные напитки.

Жду, когда кто-нибудь догадается налить вина и нам с Анькой. Сижу, сложив руки на столе, и смотрю на Андрюху — вот, нормальный, все-таки, мужик, не бухать сюда пришел, в отличие от некоторых … Калуга тянется за бутылкой красного «Баролло».

— Вина, пожалуй… Ань?

— Да, да. Я с удовольствием.

Сомова подставляет свой бокал, и Калугин наливает сначала ей, а потом и мне. Марат, комментирует противным голосом:

— Как говорится, нам больше достанется. Предлагаю тост! Банальный, но — за вас милые дамы!

Чуть поворачиваюсь к Андрею и бормочу, скривив рот:

— Оригинально.

Марат пытается подняться со своего места:

— Мужчины пьют стоя.

Блин, гусар, твою мать. Меня аж перекашивает:

— Ой, только давайте без этого, пожалуйста.

Анюта меня поддерживает:

— Да, спасибо, Марго.

Ее кавалер тут же плюхается мешком на стул:

— Ладно, ладно… Ну… чтоб флаг стоял и деньги были!

Залпом пьет свою водку до дна, а мы лишь пригубливаем красное вино из бокалов.

Марат с набитым ртом продолжает нудеть и все об одном и том же:

— Так вот, диджеи на радио — они кумиры, а нас программных директоров никто не знает.

Отставляю свой бокал в сторону, и кидаю на Марата хмурый взгляд исподлобья. Все-таки, он придурок. Анюте уже неудобно выслушивать разглагольствования своего кавалера, и она пытается приумерить его пыл:

— Так уж и никто, ну.

— Можно конечно сказать, что мы широко известны в узких кругах.

Вообще-то мне уже надоели эти его накаты на Сомову. Анька слепая совсем — какой на фиг любит, себя он любит и больше никого. Ковыряю вилкой в тарелке, но есть не особо хочется. Я не выдерживаю и прерываю его речь:

— Ну, а ты зарплату сравни.

— Чью зарплату?

— Свою и диджея. Вот ты сколько получаешь?

Тот улыбается:

— Понятия не имею.

Калуга тоже в шоке от этого креативщика:

— То есть как это? Кхм…

— Ну, так — днем я ее получил, а к вечеру ее уже нет.

Пьяно смеется своим шуткам и от этого делается только противней.

— Я даже пересчитать ее не успеваю. … На вас родные мои, все ж на вас!

Чувствую, как Андрей кладет руку на спинку моего стула. Но это вполне вписывается в разыгрываемый нами сюжет, так что я не возражаю и даже слегка облокачиваюсь на нее спиной… Вроде как он меня приобнимает… Опять концентрируюсь на Марате. Как же он меня бесит!

— Так на вас или на нее?

Показываю бокалом на Сомову.

— Ань, скажи, пожалуйста, а почему Марго меня постоянно цепляет?

Андрей вдруг вмешивается с объяснениями:

— Ну, Марго так всегда. Особенно с теми людьми, которые ей особенно симпатичны.

Он смотрит на меня, ожидая реакции. В его словах мне слышится намек на наши столкновения, и поэтому я не особо лукавлю душой, подтверждаю с улыбкой:

— Да, именно так.

Смотрю на Калугина. Догадался ли он, что мои слова меньше всего касаются Марата? Андрей взгляда не отводит… А Анькин кавалер цветет и пахнет, воспринимая сказанное за чистую монету:

— Что, серьезно, что ли? Чертовски приятно. Слушайте, а за симпатию нужно выпить!

Снова хватается за бутылку и наливает себе.

— Как там, у Булата Шалвовича — «Давайте говорить друг другу комплименты»?

Мы с Андреем тоже поднимаем свои бокалы с вином. Марат подмигивает:

— Кстати, вы шикарно вдвоем смотритесь!

— Спасибо.

Чокаемся, Андрей пьет вино, а я не тороплюсь к нему присоединиться, переваривая сказанное. Неужели со стороны мы действительно смотримся парой? Стоп, стоп, стоп… О чем это я? Марат вдруг начинает крутить рукой в воздухе:

— М-м-м… Ну давайте, парируйте, комплимент на комплимент.

Переглядываемся с Андреем и хором тянем:

— А-а-а.

Беру инициативу на себя и поднимаю свой бокал. Смотрю на пьяненького Марата, напряженную Аньку, развожу руками и ляпую первое пришедшее в голову:

— А на вас смотришь, вы как будто только поженились.

Сомовой приятно, но она прекрасно знает мое отношение к ее кавалеру и потому в ответ тоже разводит руками и интересуется:

— Это почему это?

— Ну-у-у-у….

Черт, что сказать-то?

— Ну-у-у….Марат такой мощный и общительный, сразу видно глава семьи.

Поворачиваюсь за поддержкой к Калугину, и тот поддакивает:

— Угу, угу.

Продолжаю высасывать из пальца:

— А Аня такая кроткая, молчаливая.

Смотрю на ухмыляющуюся Сомову, и, вздохнув, добавляю:

— И в глазах столько любви!

Этот упырь видимо действительно дебил — на его лице расплывается самодовольство.

— Серьезно, да?

Андрей, наконец, приходит мне на помощь:

— Да-да-да-да. Я кстати это тоже почувствовал и заметил! Вот спасибо Марго, она сформулировала.

Чокаемся.

— Да

Марат приобнимает свою подругу и целует ее в щеку:

— Слышишь, Анечка!

Андрей поднимает бокал:

— За вас!

Аня искренне благодарит:

— Спасибо, ребята.

Мы снова чокаемся, еще немного отпиваем вина из наших бокалов и смотрим, как Марат опрокидывает полную стопку водки в себя. Поморщившись, он добавляет:

— За это сам бог велел.

Ставлю пустой бокал на стол:

— Да

* * *

Марат, активно жуя и роняя крошки изо рта, вдруг обращается ко мне:

— Марго!

Ничего хорошего от этого гаврика не жду и потому внутренне напрягаюсь:

— М-м-м?

— А ты, получается, двоюродная сестра этого Гоши?

Отправляю вилку с салатом в рот:

— Ну, да.

Жду, что дальше. Но он уже переключается на Андрея:

— А ты, получается, вместе с ним работаешь, так? Я правильно говорю?

Тот тоже занят едой, но разговор поддерживает:

— Да.

— Ну и чо, как он?

Марат с хитрой физиономией покачивает головой. Не сговариваясь, спрашиваем хором:

— Кто?

— Ну, кто? Гоша, конечно, кто еще.

Вот придурок, ему что, поговорить не о чем? Понимаю, если б мы были с ним раньше, хотя бы шапочно знакомы. Ставлю локти на стол, стискивая кисти рук, но они все равно иногда нервно вырываются из-под контроля, и норовят помочь сделать мои слова более убедительными.

Осторожно начинаю:

— Мне, например, трудно говорить о брате. Я знаю только одно, что он прекрасный человек… Да, он со своими заморочками, но, чтобы он не делал, он всегда будет работать первым номером.

Андрей меня поддерживает:

— Ну, могу это подтвердить, потому что у Игоря действительно железная хватка и чутье.

Марат, продолжая жевать, недовольно тянет:

— Он же начальник твой, да?

Андрей с серьезным видом встряхивает своими кудрями:

— Ну, да.

Марат мерзко ухмыляется:

— Так его здесь нет, чего хвалить то?

Мы молчим. По себе меряет что ли? Дескать, мы c Андреем такие сволочи, что не можем ругать в лицо, а только за глаза? Анькин кавалер видимо понял, что сморозил что-то не то и неловко пытается выкрутиться:

— Пусть не смешная, зато шутка.

Андрей, кажется, недоволен, что усомнились в его честности и настаивает:

— Ну, почему же, мы с ним конечно разные люди, у нас разные взгляды, но … мы вообще люди творческие…

Сомова его перебивает — ей явно обидно и за пьяного Марата и за его слова про Гошу:

— Слушайте, а можно я свои пять копеек вставлю?

Марат поворачивается к ней, размахивая рюмкой:

— Аня, ты можешь вставить свой рубль!... Чего-то поперло, я не знаю.

Видимо он считает свои перлы остроумными. Анюта поворачивается к Марату и прямо-таки наседает на него:

— Я Гошу знаю с самого детства, можно вообще сказать всю жизнь! И лучшего друга и надежней у меня не было никогда! И, наверное, не будет.

Этот ревнивый упырь кивает и начинает вопить с набитым ртом:

— Понятно-о-о-о! Конечно.

Смотрю на него, как на таракана — откуда только такие мужики недоделанные берутся? А он, пуп земли, поднимает палец вверх и продолжает гнуть свое:

— Знаете, мне иногда кажется, что Аня любит этого Гошу больше, чем меня!

И правильно, кстати, делает. Сомова начинает оправдываться:

— Марат ты прекрасно понимаешь, что я имела в виду.

— Анечка, — он закатывает глаза к потолку — Господь бог не знает, чего женщина имела в виду. А ты хочешь, чтобы я знал… Всюду Гоша. Гоша то, Гоша се, мы с Гошей туда, мы с Гошей сюда!

Я не выдерживаю и мы, почти одновременно с Анютой, его перебиваем:

— Слушай, Марат.

— Да что хватит-то, а?

Я пытаюсь, все-таки, объясниться и тыкаю рукой в сторону Анюты:

— Он любит ее как родственника, как брат сестру, ты понимаешь?

Но этого ревнивца разве убедишь в чем-нибудь…

— Видишь, любит, лю-бит, лю-бит.

Морщусь, как от зубной боли:

— Марат, я не понимаю твоей двусмысленности. Он ее любит, как друга!

— Ой, только давайте не будем про дружбу между мужчиной и женщиной, я умоляю.

Андрей меня поддерживает:

— Ты считаешь, что ее нет, да?

— Ну, почему. Она есть, конечно, просто она все равно рано или поздно приводит к постели.

Он размахивает рукой, обводя весь ресторанный зал, видимо, в подтверждение:

— Это не я придумал! Ну, уж братцы, извините, это так природа распорядилась матушка.

Я молчу. Когда я был мужиком, я тоже бы под этим подписался. Нет, не про нас с Сомовой, конечно — у нас особые отношения и настоящая дружба, без всяких там тайных вздохов. Точно бы подписался… Сейчас — абсолютно нет. Кошусь в сторону Калугина. И даже думать в эту сторону не хочу... Ха! Пара, блин.

Аня снова пытается успокоить своего кавалера:

— Хватит, Марат!

— Ну что хватит, Аня! Почему ты меня с ним не знакомишь? Куда ты прячешь его, скажи мне, Ань? Было что-то у вас, м-м-м?

Сомова встает, не желая вести этот разговор дальше. Но этого придурка не угомонить:

— Ань, Ань, ну было чего? Нет, скажи!

Она раздраженно кидает салфетку на стол. Кажется, назревает скандал. Мне хочется ее успокоить, и я интересуюсь:

— Ты куда?

— В туалет!

Она быстро уходит, и Марат принимается за меня:

— Странно.

Раздраженно смотрю на него. Вот гаденыш, весь вечер испортил.

— Что, странно?

— Ну, женщины обычно в туалет парами ходят, гы.

Невмоготу больше видеть эту рожу. Пойду лучше искать Аньку:

— Да, ты знаешь, ты прав.

Решительно поднимаюсь. Опираясь одной рукой на спинку стула, другой на стол, нависаю над останками нашего обеда и смотрю сверху вниз на этого укурка;

— А хочешь, по секрету? Знаешь, почему она тебя до сих пор с Гошей не познакомила?

Марат, продолжая жрать, проявляет любопытство:

— Ну?

— Потому что, если бы Игорь был бы здесь, он бы тебе все зубы выбил!

Андрей меня пытается успокоить:

— Марго.

Выпрямляюсь, беру сумку и на движение Андрея, кидаю:

— Я сейчас.

И иду к Сомику.

* * *

Нахожу ее у зеркала возле туалетов — пытается смыть расползшуюся тушь у глаз. Ее сумка стоит тут же, прямо на раковине. Ревела, что ли? Решительно подхожу и закрываю кран.

— Ань, хватит, а? Давай теперь воду будем лить из-за этого придурка!

Сомова отворачивается и поднимает мокрые глаза к потолку:

— Ведь просила его — не пей!

Слушать эту ахинею невыносимо. Разворачиваюсь к ней спиной и иду прочь, потом снова возвращаюсь. Вижу, что Анюте хочется выговориться и молчу.

— Ну, нельзя ему! Он, когда выпьет, совершенно другим человеком становится. Его несет!

Развожу руки в стороны, хотя это и неудобно, держа в одной из них сумку:

— Ну, значит, он вдвойне придурок, если пить не умеет!

Так бы и треснул ею этого козла по башке. Иду в обратную сторону, а Сомова с несчастным видом продолжает канючить мне в спину:

— Гош, ты прости меня, пожалуйста. Сама не знала, что так выйдет.

Продолжаю мотаться туда-сюда. Ну, вот что за ерунду она лопочет? Наконец останавливаюсь, надуваю щеки и всю нерастраченную энергию перевожу в тяжкий вздох:

— Фу-у-ух.

— Ты там извинись перед Андреем… Самой жутко неудобно и противно.

— Ань, ни перед кем извиняться не надо! Тебе просто нужно бросить этого упыря раз и навсегда, понимаешь? Предлагаю сделать это прямо сейчас, пойдем.

Подаю пример и иду к выходу. Но недалеко. Слышу сзади жалобное:

— Ты не понимаешь.

Приходится возвращаться:

— Чего я не понимаю?

— Он не просто так пьет, ему в жизни чего-то не хватает.

Старая песня всех алкоголиков.

— Мозгов ему не хватает, разве непонятно?

— Мы когда одни, он совсем другой... Он добрый, внимательный, заботливый.

Отворачиваюсь. Слушать этот бред невыносимо. Поднимаю перед ее носом руку, сложив пальцы в общеизвестное изображение стопарика:

— Водка показывает, какой человек на самом деле.

Сомова отводит глаза с несчастным видом. Но я ее добиваю:

— А если забыла — пойди, посмотри!

— Он вообще-то не пьет. Я сама его таким впервые вижу! Ну, бывает там бокал пива… два максимум.

Свежо придание, но верится с трудом. Устроила мне дома истерику и все из-за чего? Терпеть издевательства этого урода?

— Водка, пиво — какая разница. Ань мы сейчас про тебя говорим! Про тебя!

— Ну, он любит меня.

Мимо нас в сторону туалетов и обратно постоянно шмыгают какие-то люди, мужчины и женщины, я кошусь в их сторону и снижаю тон:

— Так, стоп — машина, Ань! Если хочешь быть жертвенной овцой — будь ей, пожалуйста. Только не надо приплетать сюда меня, да еще с Калугой, ладно?

Мои нерастраченный эмоции требую выхода, и я опять начинаю нарезать круги. Сомова снова канючит:

— Я же извинилась.

Будто это что-то меняет. А завтра все забудешь и снова будешь истерить и прятать по углам мои шмотки… Вздыхаю и иду к ней — похоже, это не лечится.

— Гхм, ладно.

Кладу руку ей на плечо, приобнимая:

— Ань, пойдем. Только имей в виду, если этот словоблуд сейчас чего-нибудь ляпнет…

Тычу в себя пальцем:

— Я могу не сдержаться, ты меня знаешь! Пойдем.

Сомова стаскивает свою сумку с раковины и мы, цокая каблучками по плитке, гуськом, отправляемся обратно в зал.

* * *

Возвращаемся к столу. Подхватив сзади подол платья, усаживаюсь на стул возле Андрея:

— Ну что мужчины, у вас все нормально?

Андрей кивает:

— Все в порядке.

Анюта обходит вокруг стола к своему месту и Марат тут же тянется к ней:

— Анечка, родная, где ты ходишь? Мне так без тебя плохо. Мне знаешь, тут уже строгий выговор сделали.

Интересно, о чем это он. Смотрю вопросительно на Андрея и тихо спрашиваю:

— Ну, как вы?

Он оглядывается по сторонам и старается говорить еще тише:

— Я думаю, что пора уходить, потому что он еще заказал водки.

— Капец!

Повышаю голос, чтобы слышали все:

— Ну, что дорогой, мы наверно пойдем уже, да?

— Конечно, дорогая.

Анюта угрюмо смотрит куда-то в пол, и я ее понимаю, а ее кавалер, осоловелым взглядом пытается сконцентрироваться на нас. Андрей берет мою руку и подносит к губам. В другое время я бы, наверно, ее отдернул, не привык, чтобы мужики руки целовали. Но сейчас не до самокопаний и я спокойно реагирую, как будто, так и надо…. Марат пытается нас задержать:

— Как? А десерт?

Тру задумчиво пальцами висок… Да-а-а Ребров, вот тебе мужики уже и руки целуют... Калуга продолжает отнекиваться:

— О нет, нет, мы в следующий раз! Спасибо.

Но этот программный придурок, видимо, не может жить без пьяных пошлостей:

— А-а-а…, дома десерт. Ань, а может, заберем и тоже к ним? А чего — десерт вчетвером, а?

Я уже сижу в пол оборота, готовый стартовать и нервно отстукиваю пальцами по столу дробь. Шепчу Андрею, склонив голову чуть вбок и вроде как себе под нос:

— Попроси счет, попроси счет.

И тот, подняв руку, и словно что-то выписывая ею в воздухе, кричит в зал официанту:

— А, будьте добры, рассчитайте нас, пожалуйста!

* * *

Уходя, я специально не напоминаю официанту про цветы. Мне они на фиг не нужны, а если Анька про них не забудет, то заберет оба букета. Покидая ресторан, мы с Калугой пытаемся поймать такси, но безуспешно. Приходится идти пешком по-ночному Ломоносовскому, благо не очень далеко до моего дома… Город живет своей жизнью, шумят проезжающие по проспекту машины, а мы не торопясь идем и идем… В голове начинают копошиться всякие мысли... О себе, о жизни… Что же со мной творится-то? Может туловище опять колобродит? Не знаю… Такое ощущение, в последние пару дней, как будто в нем что-то происходит и все сильнее давит на мое настроение. Слишком легко я стал сдаваться всяким бабским штучкам… с этим ресторанно — жениховским походом, с этими кудрями, которые, кстати, уже растрепались, с этими чулками, наконец.

Андрей несет пиджак в руках, но заметив, что мне зябко предлагает:

— Слушай, накинь пиджак, а то прохладно.

М-м-м, заботливый… Я не возражаю, с голой спиной действительно холодно, останавливаюсь и жду, пока он накинет его мне на плечи. Так, действительно лучше — пиджак большой, теплый и уютный. И как-то особенно пахнет…. По-мужски, что ли.

— Спасибо.

Придерживаю полу пиджака свободной рукой, и мы неторопливо идем дальше.

— Да, на здоровье…

Андрей, сунув руки в карманы, поднимает голову вверх и смотрит на звезды:

— Да, прикольный вечерок… хэ-хэ.

— Действительно, я думала знаешь, он никогда не закончится…. Слушай, откуда такие мужики берутся, а? Гондольер, вообще, редкостный!

На ходу поправляю и приглаживаю рукой растрепавшиеся волосы, то с одной стороны, то с другой. Где вы мои кудри? Лохматая, как лахудра... Кошусь на Андрея и жду его мнения на свой вопрос.

— Ну, если честно говоря, таких хватает.

Он чешет нос, а потом опять убирает руку в карман... Молча соглашаюсь — да, хватает… Ну, что, вот и мой подъезд, пора прощаться. Быстро мы что-то дошли, могли бы еще поболтать… Обида за Аньку, продолжает меня точить, и я ворчу:

— А она, тоже, умница. Вцепилась в него, — «Он хороший, он чуткий, только ему пить нельзя». Великая русская чушь!

— Ну, у нас эта великая русская чушь зовется любовью.

Я не согласен. Было бы чего там любить.

— Ой, да прямо!

Цепляю сумку на локоть и останавливаюсь, сложив руки на груди. Андрей настаивает:

— У тебя есть какое-то другое объяснение?

Конечно, есть — бабское упрямство. Вбила себе в башку — любовь, любовь и чуть ли не на рельсы готова лечь. Чего там любить-то? Почему, отчего и сама не знает…. Но Сомика обижать не хочется. Нервно встряхнув головой, откидываю упавшие на лоб волосы, отворачиваюсь в сторону и бормочу:

— Я…, не знаю. Я пока над этим не думала.

— Марго!

Поворачиваю голову и натыкаюсь на взгляд Андрея:

— Что?

— Э-э-э… ты сама, когда-нибудь любила?

Смотрю на него и не знаю, как ответить. Не будешь же рассказывать о своих многочисленных постельных победах, тем более, что к Марго они не имеют никакого отношения.

— В смысле?

— А разве у любви есть какие-то смыслы?

Вдруг вспоминаю институт, Жанку, ее неожиданное замужество и отъезд. Я тогда на стенку лез, так мне было плохо… Отвожу взгляд в сторону — стоп — машина, это все из прошлой жизни, не со мной.

— Ну, если ты не хочешь отвечать, можешь не отвечать.

— Да нет, ну почему же….

А ты Калуга еще и романтик?... Может сегодня ночь откровений? Может быть, именно сейчас, именно он меня и поймет? Я знаю, что такое любовь в представлении Гоши, но понятия не имею что такое любовь для Марго. Я даже не знаю, нужна ли она ей.

— Знаешь, у меня вообще такое впечатление, что я только недавно начала жить.

Не знаю, чего хочу услышать. Ответных признаний? Как он жил, как чувствовал, как любил… Смотрю ему в глаза, но в них, только новые вопросы:

— То есть?

Наваждение спадает, и я отворачиваюсь:

— Ну, я не могу тебе объяснить, ты не поймешь, это слишком внутреннее…. Скажем так, пока у меня на это не было времени.

— А разве на это надо время?

Одни вопросы. И главное — ни о чем… Зря я это все начал. Вопросов я и сам могу задать тысячу. Ветерок бросает мне волосы на глаза и приходится их украдкой поправлять, выигрывая время. Снова кидаю взгляд на Андрея:

— Ну, как выяснилось надо.

— Когда выяснилось?

Он стоит, сложив руки на груди. Блин, прямо как на допросе... Мне эта игра в вопросы и ответы уже неинтересна. Пытаюсь закончить разговор:

— Я же тебе говорю. Ну, я не могу тебе сказать, это слишком внутреннее умозаключение.

Калугин опускает руки вниз и вздыхает:

— Марго, я ничего не хочу сказать, хорошая ты или плохая. Просто констатирую факт, что раньше я таких женщин, как ты, еще не встречал.

Это точно, никто не встречал. И мне нечего возразить. Калугин продолжает топтаться рядом.

— Фу-у-ух, вот… а, спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

— Пока!

Он наклоняется и целует меня в щеку. Странно, я даже не дергаюсь по этому поводу, как будто так и надо… Потом он стремительно делает шаг назад, собираясь уходить.

— А…Андрей!

Он разворачивается, я снимаю с плеч пиджак и протягиваю ему.

— А … да, пока.

Калуга забирает его из моих рук, машет на прощание рукой, я тоже взмахиваю своей в ответ, и он уходит, не оглядываясь. Смотрю вслед с легкой грустинкой. Ну вот, как и предполагалось, принц все же поцеловал в полночь Золушку, только не превратилась она от этого ни в жабу, ни в мужика, ни в принцессу. Какая-то моя сказка неправильная. Вздыхаю и поднимаюсь по лестнице в подъезд.

* * *

Анька уже дома. Когда только успела? Бросаю сумку в коридоре, скидываю туфли и ползу на кухню. Все, я умер — делать ни черта не хочется. Кажется, Сомова не в духе. Букетов поблизости не наблюдается, не взяла, может, поэтому, злющая? Сажусь на стул у кухонного стола, подзываю к себе Фиону и начинаю с ней играть, дразня кусочком собачьего корма. Отличное занятие для расслабухи. Рядом останавливается Сомова и снова начинает оправдываться на повышенных тонах:

— Да, я знаю, что ты хочешь мне сказать! И обо мне, и о нем! И о нас обоих!

Она обходит вокруг стола и толчется там, напротив меня. Потом, все же, усаживается.

— Конечно, я понимаю, он для тебя вообще черт знает кто — козел, осел и косолапый мишка! Но пойми, ему сейчас плохо и я должна к нему ехать! И вообще, мне это нравится — кругом сплошные учителя! Не делай то, не делай это…, а у самих вместо личной жизни сплошные руины!

Она смотрит на меня, а я увлеченно продолжаю играть с Фионой. Вот человек, еще час назад вся в соплях просила прощения, а теперь все — уже всех винит и истерит снова. Руины вот, какие-то придумала. Что хотела сказать, непонятно… Ладно, пусть проорется и успокоится. С ней, как раз, все ясно. Меня больше напрягает, что происходит со мной, но обсуждать это сейчас смысла никакого. Хоть я и чувствовал себя сегодня в ресторане самой бабской бабой, но, по крайней мере, желания броситься в объятия Калугина у туловища не было, несмотря на близкие контакты. Кажется, я взял процесс под контроль. Или может гормоны кончились? Возвращаюсь мыслями к Анюте и слушаю ее причитания:

— И вообще, он для меня хороший человек! И положительных качеств в нем, гораздо больше, чем отрицательных! Понятно тебе?

И чего разоряется? Сама себя уговаривает что ли? Поворачиваю голову в ее сторону:

— Заметь, я тебе даже слова не сказал.

Анька смотрит на меня ошарашено и, наконец, затыкается. А потом, молча, уходит.

* * *

Ладно, брачная party закончилась, пора снимать униформу и готовится к домашнему времяпровождению, если не ко сну. Иду в ванную. Там уже Сомова сидит на краю ванны, держит в руках настольное зеркало и пытается снять ресничку с глаза. Услыхав мои шаги, опять заводит свою пластинку:

— Гоша, ну жизнь это же не…

Снимаю с крючка висящие тут пижамную куртку со штанами.

— …Это не статьи из вашего журнала про межличностные отношения, там, и свободу полов.

Все та же песня. Возвращаюсь в спальню, бросаю пижаму на кровать и лезу в шкаф. Анькин голос продолжает гулко зудеть:

— Женщине на это вообще наплевать, когда у нее любви в жизни нет!

Сколько ж можно то! Не выдерживаю и иду обратно к Сомовой, прихватив с собой пару вешалок с футболками:

— Да, Ань, кто с тобой спорит?! Мысль стара как мир — за свое счастье нужно бороться. Но еще раз повторяю — Марат, это не тот вариант, на который нужно класть свое здоровье!

Вижу, как она куксится, готовая продолжить свои сопливые вопли.

— Ань, вот не перебивай меня, а? Мы сейчас спокойно разговариваем, спокойно. Посмотри на вещи трезво.

Топаю назад в спальню, на ходу выставляя обе футболки перед собой вперед и выбирая какую пока одеть — красную или белую? Не, не в кайф.

— Сколько лет вы знакомы с ним?

— Ну, много и что?

Опять лезу в шкаф, вешаю футболки обратно и достаю синий топик. Кричу Анюте из-за дверцы:

— Во-о-от! И все эти много лет вы только и делаете, что чините какие-то разборки, а ты все время плачешь!

— Ну, так уж прямо и все время!

— Скажем так — сутки через трое!

Заглядываю в ванную и тычу в Сомову пальцем:

— Ань, если бы я тебя не знала, я бы подумала, что ты мазохистка, ей богу!

А потом ухожу в спальню. Мне в спину летит:

— Ну, а что ты мне предлагаешь?

Бегу обратно:

— Да, я предлагаю перестать нервоточить, расслабиться и отлично провести вечер!

Сомова, сидя на краю ванны, язвительно воздевет руки к потолку:

— Может тебе здесь еще ужин праздничный закатить?

Радостно киваю и снова тычу в нее пальцем:

— Ага, и компот откроем.

Анька с недовольным видом все же встает, еще не побежденная, но уже колеблющаяся и я перехожу в наступление, нанося решительный контрудар:

— У меня вон виски стоит, скоро скиснет... Давай, жахнем?

Опершись на притолоку двери, жду ответа, не давая подруге пройти. И Сомик сдается:

— Ну, не знаю… может мне не ехать сегодня никуда?

Победно взмахиваю зажатым в руке знаменем, то бишь топиком:

— Умница!

— Правда, ведь поздно уже. Чего я попрусь, на ночь глядя?

— Правильно!

— Поеду завтра.

Сомова идет мимо меня в гостиную, а я разочарованно бормочу ей вслед:

— Сто пудово, мазохистка.

В общем, пару часиков мы с ней еще сидим в компании с вискарем и телевизором, а потом отправляемся на боковую.