День за днем (гет)

С утра мне уже не так хреново, как вчера, тем более после обезболивающих, и я собираюсь появиться на работе — выпуск номера еще никто не отменял. Сегодня мой прикид не очень строг — голубая блузка с пикантным вырезом и юбка. Волосы туго стянуты в хвост. Когда появляюсь в стенах редакции, уже на выходе из лифта, громко приветствую снующий народ:

— Всем доброе утро!

Любимова откликается от секретарской стойки и спешит навстречу:

— Ну, наконец-то, Маргарита Александровна. Нужно подписать бумаги, завтра выставка…

Ей не дает договорить Мокрицкая, наскакивая с другой стороны:

— Марго, у меня тут пара вопросов по смете, надо бы обсудить…

Так и тащатся за мной к самому кабинету. Люся тоже не стоит на месте и присоединяется к галдящей толпе:

— Маргарита Александровна!

Оглядываюсь.

— Знаете, звонили по конференции, срочно просили дать ответ.

Голова кругом. Остановившись, поднимаю руку, прекращая словесный поток со всех сторон:

— Так! Стоп — машина!

Решительно рублю рукой воздух, отсекая от себя этот живой клубок:

— Значит, через 10 минут, в порядке живой очереди, у меня в кабинете, ладно?

Галина тормозит:

— Это как?

— По талонам Галь! Как. …

И еще надо разобраться с портфолио и обложкой.

— Калугин у себя?

Вопрос остается без ответа, и я отправляюсь дальше.

* * *

Но на подходе в кабинет, вдруг настигает пугающая мысль, порождение новых жизнеутверждающих кошмаров — запасные прокладки! Замедляю шаг и, не снимая сумку с плеча, начинаю судорожно в ней рыться… Фу-у-ух, нащупал — заботливая Анька утром успела сунуть «на всякий случай». Паника спадает, не успев превратиться в цунами. Из кабинета Наумыча выскакивает Зимовский и тут же пристраивается сопровождать сзади:

— Привет Марго. Уже поправилась?

На пороге останавливаюсь:

— Вашими молитвами, Антон Владимирович.

Тот не торопится уходить — опершись одной рукой на косяк двери, другую засовывает в карман и хитро так улыбается, пакостник.

— Эх, Маргарита Александровна, жаль, что я шляпу не ношу, сейчас бы с удовольствием снял бы ее.

Он склоняется в поклоне и делает галантный жест рукой, будто и впрямь размахивает шляпой. Ну, право, мушкетер. Удивленно приподнимаю брови:

— Что-то я не врубилась в комплимент.

Зима цокает языком и выставляет вперед указательный палец:

— Это по поводу статьи — опус просто гениальный.

Недоверчиво улыбаюсь. Приятно конечно такое слышать, но уж больно подозрительно Антоша мягок. Тоже упираюсь в дверной косяк рукой. Зима расшаркивается:

— Поздравляю.

Ох, не верю я этой крысе и его дифирамбам. Видимо Наумыч устроил мне тут грандиозный пиар, раз Антоша решил подсуетиться. Ухмыляюсь в ответ:

— Знаешь Зимовский, я бы, сейчас, тоже перед тобой шляпу сняла.

Мой лучший враг с довольным видом поднимает брови в немом вопросе, и я чуть помедлив, добавляю:

— За прогиб.

Оттолкнувшись рукой от косяка, делаю шаг внутрь кабинета и захлопываю дверь перед злым лицом Антона. Вот, так! И только лишь потом вспоминаю — надо было еще в темечко клюнуть, контрольным выстрелом — про портфолио спросить.

* * *

Полчаса разбираемся с Галиными и Эльвириными вопросами, а потом я, все-таки, отправляюсь к Андрею смотреть новую обложку. Он весь в работе, сидит у компьютера:

— Привет.

Калуга поднимает голову:

— Рад тебя видеть на работе.

Ухмыляюсь:

— Понимаю, одного раза проведать хватило.

— Марго, ну…

— Ладно, показывай, что у тебя. Портфолио смотрел?

Присаживаюсь рядом.

— Подожди, сейчас... Так… Я тебе сейчас покажу… Вот, этот вариант, как?

На мониторе полуголая деваха в купальнике и шубе, и все это на фоне какого-то поезда. На вокзале что ли снимали?

— А если чуть-чуть фон подсветлить?

— Подсветлим, не вопрос.

Калуга щелкает активно по клавишам:

— Так, пойдет?

Киваю:

— Мне нравится.

— Нравится?

Еще раз утвердительно киваю и кошусь в его сторону. На нем такая смешная курточка, наподобие матроски, и это меня отвлекает от созерцания моделей. Андрей требует более четкого ответа:

— То есть оставляем?

— Конечно.

— Хорошо.

— А…

Хочу что-то у него уточнить, поворачиваю голову и утыкаюсь глаза в глаза… Они у него сейчас такие лучистые…, а ресницы какие… Все слова вмиг разбегаются, как зайцы, и я бормочу:

— Ч...что?

Он молчит, потом выдавливает:

— Ну… Ты себя, как чувствуешь?

О чем я говорил? Забыл…. Отвожу взгляд и смущенно киваю:

— Спасибо…э-э-э… лучше, чем вчера.

— Это хорошо.

Андрей с довольным видом кивает и его взгляд вновь устремляется в монитор:

— А вот еще…

Еще? … Я с облегчением тыкаю пальцем в экран:

— Подожди, эти давай обсудим...

Договорить мы не успеваем — после короткого стука в кабинет врывается улыбающаяся Егорова:

— Прошу прощения, я на секундочку.

Андрей оглядывается на нее:

— Да?

Капец, это что на ней? То ли обрезанный на пупке пеньюар, то ли платьице с детского утренника… Я, конечно не ханжа, но существует же какой-то дресс — код для работы. Все-таки здесь издательство, а не дом свиданий. Молчу и жду, что она скажет дальше.

— Работаете? Молодцы.

Егорова обходит стол, встает за нашими спинами и наклоняется ко мне:

— Марго, ты как?

Это она, заботливая, о чем?

— В смысле?

— Ну, я в смысле здоровья. Все в порядке?

Я недоуменно хмыкаю. Тебе то, какое дело?

— Хэ…А что?

Егорова смотрит на Андрея:

— Ну, ты нас вчера здорово напугала, мы думали что-то серьезное.

Понятно. Как я и говорил — трендели тут целый день вчера про нас с Калугой. С равнодушным видом отворачиваюсь назад к монитору:

— А, да нет, все нормально, легкое недомогание.

— Заметно.

Ого! Это еще что за бабьи наезды? Резко оглядываюсь и смотрю удивленно на Наталью, снизу вверх, к сожалению.

— Что, заметно?

Она дергает головой:

— Ну, круги под глазами.

Вот, дура! Переглядываемся с Андреем, и я недоуменно хмыкаю:

— Какие круги?

— Ты знаешь, у меня есть отличный крем, тональный, просто супер! Я могу одолжить.

Потом заботливо квохчет:

- И, вот, морщины твои подретушировать…

Она театрально всплескивает руками:

— А чего я стою, я побежала за кремом, сейчас принесу!

Она убегает, а я так и сижу с открытым ртом. Ну, уела, так уела. Морщины! Нет слов, одни эмоции. Я улыбаюсь, а смущенный Калугин кладет руку на спинку стула позади меня и пытается то ли меня успокоить, то ли Наташу оправдать:

— Гкхм, в общем, не обращай внимания… И так, смотри, я тебе хотел показать…

Задумчиво чешу бровь и все никак не могу унять улыбку. Неужели у этой дуры на Калугу серьезные виды? Да у нее без микроскопа и мозгов не сыщешь

* * *

Закончив с Андреем, иду к себе в кабинет — нужно еще созвониться со спонсорами по поводу грядущей конференции по издательскому делу. Мы обещали подготовить пару стендов о «Мужском журнале», но делать их за счет редакции не хочется. Консенсус быстро находится и я, глазея сквозь жалюзи на улицу, быстро закругляю беседу:

— Да, ОК, так и сделаем, все тогда.

— Вы звоните, если будут вопросы.

Отступаю от окна и смотрю на часы на руке:

— Договорились. Все, на связи.

Удовлетворенно захлопываю крышку мобильника — с этим пунктом тоже покончено. Неожиданно дверь в кабинет слегка приоткрывается, раздается несмелый стук и внутрь комнаты заглядывает Наташа:

— Можно?

Кладу мобильник на стол и озабочено киваю. А в голове крутится — интересно, зачем пожаловала? По делу или крем от морщин принесла?

— Конечно можно, почему нельзя.

Склоняюсь над столом, будто что-то там ищу, а сам жду, что она мне еще предложит из косметики. Наташа подходит поближе и начинает неуверенно топтаться:

— Марго, я хотела бы с тобой поговорить.

— Ну, мы вроде и так не молчим.

Сажусь в кресло, что теперь? Наташа проходит дальше к окну, и неуверенно мнется уже там:

— Мне бы хотелось серьезно поговорить.

— Ну, говори, говори.

Бросаю взгляд в сторону Егоровой, и та, собравшись, переходит в наступление:

— Ответь мне на один вопрос…

Она замолкает, потом резко вскидывает голову:

— Только честно!

Стараюсь говорить осторожно и ничего не обещать:

— Гкхм... Смотря, какой.

Наташа смотрит в потолок, подбирая слова, а потом, честно говоря, ставит меня в тупик:

— Андрей, он тебе кто?

Теряюсь… За секунду в голове проносится куча мыслей, вызывая смятение в душе. Смотрю на Егорову и не знаю, что сказать. Сформулировать это сложно…. Калуга мне друг, и, конечно, больше ничего, и другого быть не может, по определению… Но…. Но иногда, и я это, увы, признаю, внутри что-то екает и замирает, глядя на него... Я понимаю, что это не я, что это реагирует туловище, но поделать, ничего не могу... И еще, может это эгоистично, но я не хочу, чтобы он тискался с такой дуррой как Егорова! В общем, не могу ответить и тяну время.

— Андрей? Какой?

— Калугин, какой еще!

— А… Гкхм.

Так, надо сконцентрироваться. Сажусь прямее, отвожу глаза в сторону, качаю головой — в общем, изображаю мыслительный процесс. Пауза затягивается, и я выдавливаю из себя:

— Н-н-не поняла, Наташ. Это что значит — кто?

— Все ты прекрасно понимаешь. Он тебе нужен?

Конечно, нужен. Но не в том смысле. Хватаюсь за последнюю мысль. Подняв обе руки, вверх, шлепаю ладонями по столу, и, опершись на них, решительно встаю:

— Так, Наташ, стоп — машина! Ты сейчас вообще о чем?

Смотрю на нее, изображая недоумение.

— Марго, я пришла к тебе поговорить не как к главному редактору, а как к женщине.

Вот к этому я как раз и не готов. Это роль, извини, мной еще не проработана и, надеюсь, проработана не будет. Но Егорова продолжает:

— Может, ты запала на Калугина? Но … я буду за него бороться, имей в виду!

Этот женский порыв вызывает у меня ухмылку. Лично я в соперницы за сердце Калуги не рвусь. И я прекрасно знаю, что у вас с ним шуры — муры. Но если бы я был настоящей бабой, я бы такую дурынду, как ты, за соперницу ни за что бы не посчитал! Я понимаю, что мужики думают не головой, а другим местом, но любовный союз Андрея с Егоровой — это же полный бред! Бред! Он же не совсем слепой… Т с ней так, для разрядки… Делаю вид, что только теперь догадался о чем она:

— Ах, вот оно что…

Смотрю Егоровой в глаза, выдерживая паузу.

— Наташ…. Ну, вообще-то мы на работе.

Сажусь обратно в кресло и тяну к себе бумаги.

— Марго, пожалуйста, ответь на этот вопрос. Для меня это очень важно, не знаю, как для тебя…

Как же мне не хочется на него отвечать... Гоша тянет в одну сторону, а Марго в другую. Оглядываюсь на Егорову:

— И как ты собираешься за него бороться?

Наташа сразу теряется:

— Не знаю, я пока не думала.

— М-м-м…

Точно, дура. Киваю и отворачиваюсь, чтобы скрыть усмешку. Но Наташа все равно замечает.

— Что, смешного?

Кручу в руках рабочий блокнот, что же ей сказать, ведь не уйдет, пока не получит ответа. Кладу конец всем соплям и сомнениям:

— Да, нет… Не думала, но крем от синяков под глазами мне уже приготовила…. Наташенька, дорогая моя…

Поднимаюсь из кресла, и мы стоим лицом к лицу:

— Тебе бы жизнью наслаждаться, а ты, все, туда же… И так вся жизнь, как на баррикадах.

— Марго.

Вздыхаю и четко, прямо в лицо, говорю:

— Да успокойся ты….

Но дальше, смотреть в глаза, нет сил, и я отворачиваюсь:

— Не нужен мне, твой Калугин.

И будто внутри что-то обрывается от этих слов. Начинаю судорожно что-то перекладывать на столе. Почему-то становится тоскливо, а Наташа буквально расцветает улыбкой:

— Честно?

— Честное пионерское, иди, работай.

— Спасибо тебе большое Марго!

— Спасибо много, а вот крем от морщин — в самый раз.

— Ну, Маргарита Александровна, я же просто пошутила.

Усаживаюсь назад в кресло.

— Иди, иди, работай Наташ…

— Спасибо!

Вся такая счастливая она уходит, а я сижу и пытаюсь убедить себя, что сделала все правильно.

* * *

После обеда иду к Андрею узнать результаты переделок, о которых мы с ним договорились утром. Сходу заскакиваю в кабинет и застреваю в дверях. Там него Наташа и они что-то с интересом обсуждают. Калугин смеется:

— Ну, в принципе забавно, забавно.

Они так увлечены своим делом, что мне не хочется мешать и я, виновато, разворачиваюсь назад:

— Извините.

Андрей сидит за компьютером и полузакрыт стоящей Наташей, но, заметив меня, тянет руку и пытается остановить:

— А! О! М-м-м… Марго!

Успокаивающе машу руками — работайте, работайте, я вовсе не собираюсь мешать творческому процессу.

— Нет, нет, я не видела, что вы работаете.

Но Андрей ужу поднимается из-за компьютера, обходит Наташу и идет ко мне:

— Маргарита Александровна, вы нам нисколько не помешали, проходите, пожалуйста...

Я? Не помешала? «Вы нам»? Быстро она его окрутила…. Калугин бросает взгляд на Егорову и продолжает:

— А-а-а, мне кажется, что у Наташи есть очень хорошая идея!

Удивленно смотрю — идея у Егоровой? Наверно медведь в лесу сдох. Прошлая ее неплохая идея, помнится, была придумана Любимовой. Но сдерживаю себя — на работе будем придерживаться профессиональной этики.

— Какая идея?

— А-а-а… по поводу следующего номера.

Наташа крутит пальцами у виска и смущенно бормочет:

— Да так, мысли вслух.

Калугин, поглаживая нижнюю губу, смотрит на Егорову так, словно и сам соучастник. Мне это уже любопытно и я тороплюсь занять место у компьютера:

— Давай, делись.

Плюхнувшись на стул, смотрю на стоящую Наташу, но та начинает отнекиваться.

— Может, потом?

Скромница ты наша… Ну, поломайся, поломайся… Будем тебя всей редакцией упрашивать. Калуга четко следует отведенной ему роли и приступает к уговорам:

— Ну, почему потом, давай сейчас.

Наташа стыдливо оглядывается на Андрея, за поддержкой и сразу получает ее:

— Ну, в общем, Наташа предлагает делать следующий номер в черно-белых тонах.

Хрень какая… Что-то я не понял калугинский энтузиазм… Похоже, Егорова уже приступила к боевым действиям — как говорят психологи ничто так не сближает, как совместное дело. И она, кажется, это общее дело и пытается замутить… Задумчиво смотрю в пространство. Если сейчас дать отлуп, Наташа воспримет это как элемент «борьбы за Калугу», а мне этого совсем не хочется.

— В черно-белых тонах?

Егорова лишь глупо улыбается, а Андрей, устремив взгляд в будущее их черно-белого прожекта, начинает меня убеждать:

— Ну, да, этакий нуар. По-моему, в этом что-то есть! М-м-м?

Он так странно возвышенно произносит последнюю фразу, так игриво, что я не выдерживаю:

— Н-н-ну…да, черно — белый журнал — это гламурно.

Наташа тут же загорается и победно смотрит на Калугу:

— Правда?

Вот, дурища! Я все также задумчиво заканчиваю:

— Конечно, черная ленточка наискосок через обложку... ну и центральная статья о ритуальных услугах!

Поджав губы, представляю этот новый номер с Егоровой на развороте и одобрительно киваю — шикарная картина. Эти двое растерянно переглядываются и Андрей расстроено тянет:

— Ну…, ну…, Марго…, почему… чего.

Я уже в открытую смеюсь над ними, поднимаясь из-за стола:

— Один ноль братцы! А с юмором у вас в журнале как? Напряг?

Вижу, как Наташа, оглядываясь на Андрея, облегченно вздыхает:

— Ой, а я…, я испугалась.

Андрей хочет от меня четкого ответа:

— Н-н-н… серьезно, что ты скажешь?

— Скажу — давайте сначала этот выпуск доделаем, а потом дальше будем думать, ладно?

Наташа вся сияет:

— То есть идея заслуживает внимания, да?

Отведя взгляд в сторону, иду мимо них на выход:

— Любая идея заслуживает внимания.

— Ну, можно дальше раскручивать?

Повернувшись в дверях, смотрю на довольного ухмыляющегося Андрея. Блин! Неужели он не видит, что все это не о том? Что Егоровой этот нуар на хрен не задался?! Ох, как мне не хочется давать никаких обещаний… Уклоняюсь от прямого ответа — сцепив пальцы у живота, и чуть наклонив голову в бок, отрицательно качаю ею:

— Конечно, только не я одна тут все решаю.

Наташа хватается за руку Калугина, прижимается к его плечу и мурлычет, словно кошка:

— Спасибо Марго.

А он и рад. Блин, еще вчера твердил, что с Егоровой у него ничего… Вспоминаю, как мы вместе делали «ведьминский» номер… Теперь у него новый объект «художественного приложения»… Будут вместе делать «ритуальный» номер…. Воистину, все развивается по спирали. Морщусь:

— За что?

— За все!

Спешу удалиться — воркуйте без меня, голубки. Будем считать, что Андрей свой участок закрыл, раз есть время любезничать с Егоровой. Замечаю Мокрицкую бодрым шагом куда-то спешащую с бумагами и останавливаю ее:

— Эльвир!

Та тормозит и взирает на меня сквозь огромные солнечные очки:

— Да?

— Сильно торопишься?

— Да нет, я... А, что?

— А можешь мне быстренько ответить на один маленький вопрос?

— Да, конечно.

— Скажи, пожалуйста, а что у нас там с бюджетом?

Идем по холлу вместе, не торопясь.

— А что у нас там с бюджетом?

— Вот и я спрашиваю, что у нас там с бюджетом?

— А, ну так все… Все прекрасно!

Мы останавливаемся неподалеку от Люсиной стойки.

— В смету, мы уложились. Последний номер торговался у нас на ура, ты сама знаешь… А что какие-то проблемы?

— Да нет. Я не про этот план, про следующий.

— А что у нас со следующим?

Это она из-за своих сногсшибательных очков не понимает моих вопросов или из-за какой другой причины?

— Эльвир, я что, так ослепительно выгляжу?

— В смысле?

— Я про очки.

— А, извини.

Она снимает свои блюдца и становится похожа на человека. Интересно, как она вообще через них смотрит?

— Можно?

— Да, конечно.

Неужели это последний писк женской моды? Беру в руки и кручу, пытаясь разглядеть фирму. Не, мне такие не подойдут, больно здоровые — один нос будет торчать.

— Крутые… Наверно штука евро?

Мокрицкая жеманиться:

— Ну… Ну…, это подарок!

Отдаю очки Эльвире назад, и она переключается снова на работу:

— Так что у нас там со следующим?

— У Натальи есть кое-какие идеи... концептуального характера.

— Ой, Марго, ты знаешь, идеи это не по моей части!

Естественно… Тем более, что я о другом. Киваю:

— Я знаю, знаю, понимаю, поэтому просто хочу предупредить. Она наверняка будет носиться с ней, как с писаной торбой и наверняка придет к тебе. Ты имей в виду — у нее планов два вагона, а бюджет у нас не резиновый.

— Ага!

Про два вагона я, конечно, загнул. Максимум на садовую тачку. На мои слова Мокрицкая хитро улыбается:

— Ну, Марго, ты же знаешь со мной — не забалуешь.

— Я знаю, поэтому и обращаюсь.

Я тоже доволен — курица останется на своем насесте, а я в стороне.

— Удачи!

— Спасибо.

Обхожу Эльвиру и направляюсь к себе. Кажется, на сегодня, все проблемы разрулил.

* * *

Не тут-то было. Спустя час — полтора иду через холл, как раз мимо кабинета Калугина, а там, на пороге, настоящая баталия между Мокрицкой и Егоровой… И примкнувшего к последней Калугина.

Эльвира с блокнотом в руках как раз заканчивает свою фразу вопросом:

— Что я ему отвечу?

Сложив руки на груди, останавливаюсь послушать — о чем это они? Мокрицкая продолжает, размахивая зажатой в руке ручкой:

— Мне что прикажешь, забрать у всех остальных отделов, а вам добавить?

Видимо разговор о деньгах, о тех самых, что не дадут Наташе разгуляться. Егорова молчит, напыжившись, и меня словно кто-то дергает за язык:

— Что здесь происходит?

Как по команде, все поворачивают головы. Эльвира, следуя договоренности, держится уверенно:

— Да ничего, просто занимаюсь своей работой.

Зато Наташа, как всегда, срывается в крикливые упреки:

— Да! И мешаешь делать ее другим!

Андрей вмешивается стараясь утихомирить «подругу»:

— Да, простите, э-э-э…

Пресекаю прения, повышая голос:

— Может быть, все-таки, кто-то объяснит?

Калуга, топчущийся все это время за спиной у Наташи, берет объяснения на себя. Он начинает речь издалека:

— Маргарита Александровна, помните тогда нашу идею по поводу черно-белого выпуска журнала?

Ха, уже нашу? Бороться жесткими методами с Калугой мне совсем не хочется. Одно дело поставить на место зарвавшуюся малолетку и другое дело больно щелкать по носу... э-э-э…товарища по работе:

— Н-н-н… да, конечно.

Было б странно, если бы за час забыл, хоть и память теперь девичья. Андрей решительно обходит Егорову, выбираясь на передний план:

— Ну, так вот, мы с Натальей накидали смету, разогнали его...

Кого его? Калугин подходит ко мне совсем близко. Это плохо… отвлекает на дурацкие мысли. Исподлобья смотрю на него и не могу понять, чего это вдруг ему приспичило носиться с Егоровой и ее тухлыми идеями, как с писаной торбой. Андрей тем временем продолжает:

— А Эльвира Сергеевна говорит, почему-то, что это невозможно.

Он уже совсем вплотную ко мне и я совсем теряю нить разговора. Сглотнув, отвожу глаза. Эльвира, тем временем, сама переходит в наступление:

— Я и сейчас скажу, потому что бюджет, который они заложили, превышает обычный в полтора раза!

Егорова опять визжит:

— Да к черту такой бюджет, который тормозит нормальную идею!

— К черту такую идею!

Мокрицкой палец в рот не клади, так что Наташа переключается на меня:

— Марго, мы с вами обсуждали это.

Над ухом дышит Андрей и это мне мешает сказать «нет». Вздохнув, только бормочу:

— Я помню, помню.

— Ну, это же не моя прихоть, мы же команда. А задача этой команды — сделать журнал, который будет всех удивлять!

Потом Егорова огрызается прямо в лицо Эльвире:

— Удивлять, а не топтаться на месте!

Опять начинают лаяться:

— Если мы, вот так вот, будем разбрасываться деньгами, мы скоро будем топтаться на улице!

— А это не твои деньги!

— И не твои!

Кажется ситуация заходит в тупик. Я не знаю, что мне делать. Я совсем отупел с этими критическими днями. Действие обезболивающих видимо, заканчивается и у меня потихоньку опять все начинает ныть. Наташа визжит, Калуга сопит. Капец…

— Так стоп — машина.

Наташа повышает голос:

— Между прочим...

— Тихо я сказала, вы что, на рынке?

Андрей начинает над ухом:

— Маргарита Александровна.

Поворачиваюсь в его сторону. Лицом к лицу.

— Насколько я понял, до этого наша идея вам понравилась? Так?

В голову ничего путного не лезет, и я киваю.

— Давайте сейчас определимся, мы делаем это или нет?

Я смотрю на его губы, смотрю в его глаза… и молчу. Аргументы расползаются по углам как тараканы. А Калуга давит и давит:

— И так, я еще раз спрашиваю — мы делаем это или мы отказываемся от этой идеи?

Я растерянно смотрю на Эльвиру. Она ждет от меня решительных слов, а их нет… Ну, что я за тряпка такая! От стыда опускаю повлажневшие глаза и сдаюсь:

— Я думаю, что стоит попробовать.

Андрей удовлетворенно хлопает одной ладонью по другой, Егорова тоже радостно улыбается, сложив на животе ручки. Этот раунд я проиграла... проиграл… превосходящим силам противника. Эльвира таращит на меня глаза:

— Подождите, Марго, что значит стоит попробовать?

Сложив на груди руки, обреченно смотрю на нее:

— Андрей прав — мы не можем жертвовать качеством нашего журнала ради каких-то трех копеек.

Стоим c Мокрицкой лицом к лицу, и она пытается понять тайный смысл моих действий…. А его нет. Обычная бабья дурь! Хреновое самочувствие, сопливое настроение, плюс Калуга за спиной — вот и вся тайна.

— Секундочку, Маргарита Александровна!

Эльвира наклоняется к самому моему уху и шепчет:

— Вы же сами мне говорили!

— Эльвира Сергеевна, я… помню все, что я вам говорила, но… смету надо утвердить.

Мокрицкая смотрит на довольную Наташу, радостного Андрея, потом снова на меня.

— Это ваше окончательное решение?

— Да, окончательное.

Калугин улыбается во весь рот, глядя на Егорову. То, что когда — то не удалось со мной — уломать Наумыча с Лазаревым на «ведьминский номер», теперь удалось с Наташей, с новой своей пассией — уломать нас с Эльвирной на «ритуальный» прожект. Все движется по спирали и от этого мне еще хреновее. Мокрицкая соглашается:

— Хорошо.

Потом вдруг орет:

— А где я вам возьму лишние деньги, а?!

Это уже мелочи. Бой проигран и нет смысла подсчитывать недополученные бонусы:

— Эльвира Сергеевна, вы сколько лет работаете финансовым директором. Найдите спонсоров, поговорите с рекламодателями.

Мокрицкая, ухмыляется такой характеристике и кокетливо поправляет волосы. Я добавляю:

— Сегодня под креативную идею очень многие подпишутся с удовольствием.

— Ладно, я попробую.

Наташа вся сияет:

— Марго, спасибо большое, я так счастлива. Спасибо!

Она раскрывает объятия, пытаясь меня в них заключить. Этого мне только не хватало и я вырываюсь:

— Тихо, шею свернешь!

— Спасибо.

Она оглядывается на Эльвиру, а я тороплюсь закончить диспут:

— Не за что. Спасибо скажем, друг другу, потом, а сейчас работайте. Работайте!

Разворачиваюсь и спешу от кабинета Калугина прочь. Вот, на хрена я к ним подошел, а? Только все испортил. Спустя несколько шагов Мокрицкая догоняет меня:

— Марго подождите…. Маргарита Александровна!

— Что?

— Вы уверены, в том, что вы сейчас сделали?

Не останавливаясь, чуть поворачиваю голову в ее сторону:

— Нет, не уверена.

— Тогда зачем?

На пороге кабинета торможу:

— Не знаю.

— Марго, вы себя хорошо чувствуете?

Ужасно. И морально, и физически, но рассказывать об этом каждому встречному не будешь.

— Нормально, а что?

— Давайте отменим!

Задумавшись, опускаю голову вниз. Отменить и переиграть мы всегда успеем. Надеюсь, все скоро пройдет и в мозгах опять просветлеет. А пока… Сначала нужно выпустить и продать то, что сейчас отправляется в типографию. Поднимаю глаза на Мокрицкую:

— Не надо, пусть идет, как идет.

— Хорошо, под вашу ответственность.

— Хорошо.

Оставляю Эльвиру снаружи, марширую внутрь кабинета, размахивая в такт шагам хвостом и бормочу:

— Под мою ответственность!

Хватаю мобильник со стола и набираю Аньку. Наконец та отзывается:

— Алло.

Ношусь как угорелая, вдоль окна.

— Алло, Ань, привет. Слушай, скажи, пожалуйста, это еще долго будет продолжаться, а?

— Что, именно?

— Эти ваши "веселые" дни, долго мне еще мучиться?

— Гош, ну еще дня два-три.

— Бли-и-ин, я так больше не могу… У меня все ломит, настроение ниже плинтуса, еще Калуга.

— Причем здесь Калуга.

— Да притом! Помнишь, дочку Наумыча?

— Гош… Ты извини, мне сейчас не очень удобно разговаривать, я…

— Да, подожди ты! Это три секунды. По-моему, у этой малолетки на почве Калуги крыша поехала окончательно.

Останавливаюсь у окна, позади кресла.

— Слушай Игорь, а я здесь причем?

— А он, по-моему, вообще не врубается, что происходит. Ведет себя как дурак!

— Слушай, Гоша, ты вообще меня слышишь или нет? Я тебе говорю — мне это не интересно!

— Ань, я все слышу. Или мне что, уже нельзя с тобой свою проблему обсудить?

— Гоша, в том то и дело, что я не врубаюсь — где проблема и почему она твоя?

— Ладно, извини, что я тебя потревожил. Все, пока!

Захлопываю телефон. Проблемы она не видит! А я не за себя, я может быть, за друга волнуюсь!

* * *

Беру папку с проектом инвестиционного договора, который утром прислали инвесторы, и иду в зал заседаний. Надо повнимательней почитать. А у меня в кабинете это невозможно — постоянно заглядывает народ или идут звонки по городскому…Черт и тут занято — смотрю на сидящую за столом Любимову, старательно выводящую что-то на листе бумаги. Подхожу поближе:

— Работаешь?

— Да, Маргарита Александровна.

Усаживаюсь на председательское место:

— Галь, ты не возражаешь, если я здесь пристроюсь на полчасика?

— Ради бога, конечно!

Она поднимается со своего места и начинает складывать свои бумажки:

— Я пока на компьютере поработаю.

— Галь, ты мне не мешаешь, абсолютно.

Любимова вдруг взвивается:

— Серьезно? Замечательно, что в нашей редакции есть хоть один человек, которому я абсолютно не мешаю!

— Галь, ты чего говоришь? Ну-ка присядь.

Видно что-то случилось. Не такой Любимова человек, чтобы психовать на ровном месте.

— Зачем?

— Присядь, я тебе говорю!

Она садится на прежнее место и бросает бумаги на стол. Я же устраиваюсь по удобней, выражая готовность внимательно выслушать, и вздыхаю:

— Ну, давай рассказывай, что у тебя стряслось сегодня?

— А это стряслось не сегодня! Это происходит каждый день в течение последнего месяца.

Ничего не понимаю… Что происходит каждый день?

— А причем здесь последний месяц? Это как-то связано с отъездом Игоря?

— Нет, это связано с приездом Егоровой!

— А-а-а…. То есть, вы опять откопали топор войны, да?

Галя друг вскакивает со своего места и идет к окну:

— Ну не без вашей же помощи Маргарита Александровна!

Господи, и здесь я виноват. Чувствую, как внутри начинает подниматься протест и раздражение. Откидываюсь на спинку кресла и, не поворачивая головы, цежу сквозь зубы:

— Так… Интересно, а я здесь каким боком?

— Это же вы дали ей карт-бланш на новый номер, разве нет?

— Ну да, естественно, это ее идея, пусть прорабатывает.

— Ну, а на фига я здесь нужна, а?

Производственные конфликты это не производственные соревнования. Они только вредят дружной работе. Встаю из-за стола и иду к Любимовой, туда, к окну:

— Галь, по-моему, ты перегибаешь.

— Я перегибаю? Моя ассистентка строит моих подчиненных и затыкает мне рот! И я перегибаю!? Замечательно, просто супер!

Любимова отворачивается к окну. Да-а-а… это похоже на правду…, девочка — припевочка частенько зарывается... И может действительно, пора поставить ее на место? С каждым словом Галины, мое раздражение и внутреннее напряжение нарастают. Поводив головой из стороны в сторону, повышаю голос:

— Галь, успокойся, а?

— Слушайте, если вы хотите, чтобы я освободила свое место — пожалуйста, я уже писала заявление об уходе, но вы почему-то меня не отпускаете.

Она возвращается к столу, перекладывает свои бумажки и, похоже, чуть не плачет. Главное сейчас ее успокоить и не дать наломать дров.

— Естественно мы тебя не отпускаем, потому что ты ценный и незаменимый сотрудник.

— Конечно, кто бы сомневался! Слушайте, если нужно лечь на амбразуру кто заменит Галю? Нашли себе пушечное мясо!

Она швыряет карандаш в стакан на столе. Мне вся эта канитель и ее истерика надоедают. Мне самому впору истерить, а приходиться каждую минуту держать лицо. Перебиваю:

— Так, ты помолчишь, сегодня, или нет?

Слава богу, Любимова затыкается, подняв глаза к потолку.

— Галь, послушай меня внимательно, пожалуйста. Сажать на твое место Наталью я не собираюсь, но и охранять свое место от всяких посягательств — это тяжелый и каждодневный труд… Да, да… Я между прочим, этим здесь постоянно занимаюсь. Так что садись, работай!

Кажется, мои слова производят на нее впечатление…. Мы рассаживаемся за столом и раскладываем каждый свои листки.

* * *

Любимова завершает свои дела раньше и через полчаса отправляется к себе за компьютер, мне же с договором приходится еще повозиться. Наконец заканчиваю и, по дороге к себе, заруливаю проверить, как там Галя с Наташей, как ищут творческий консенсус. Или уже перегрызлись?

Приглаживаю рукой выбившиеся волосы, с одной стороны, потом с другой и интересуюсь:

— Ну что, девочки как дела?

Любимова односложна:

— Все по плану, работаем.

Наташа, крутит в руках какой-то импортный журнал и тоже вроде не буянит:

— Да, трудимся в поте лица.

Вижу на ее лице довольную улыбку. Кажется, у них временное перемирие? Или разговора не было? Неожиданно Егорова хватает с Галиного стола еще стопку журналов и пытается сунуть их мне в руки:

— На, посмотри!

— Что это?

— А-а-а…Тут часть журналов из Лондона, часть из Ирландии. И очень много экспериментов с цветом.

Зачем мне это все? Для экспериментов с цветом есть художественный редактор. Скептически гляжу то на журналы, то на Наташу:

— И что?

— Ну как что? Можно найти интересные решения.

Возможно и так. Помня наш недавний разговор с Галиной, самое время поставить эту воображалу на место…. На секунду отворачиваюсь, откашливаюсь и присаживаюсь на подоконник, обнаружив немного места между цветочными горшками:

— А-а-а, знаешь Наташа… Вообще-то, у нас не переводное издание.

— А причем тут это?

— А притом, что «МЖ» — это оригинальный креативный журнал.

Мне не видно реакции Гали из-за стоящей Наташи и приходится податься вперед, и вытянуть шею, чтобы обратиться к Любимовой:

— Галина Степановна, вы разве не объяснили Наталье Борисовне политику нашего издательства?

Приятно наблюдать, как Егорова настороженно замирает, и улыбка быстро сползает с ее лица. Выпрямляю спину с серьезным видом и раскрываю на коленях свою папку с договором. А сам бросаю взгляд украдкой на Наташу. Слышу голос Любимовой:

— Вообще-то объясняла и не раз!

Егорова не готова к такой массированной атаке и пытается защищаться:

— Так, подождите! Я не собиралась ничего заимствовать!

Пора расставить все точки над «е». Снова откашливаюсь, захлопываю папку и ставлю ее вертикально на коленях. Начинаю говорить, не глядя на Егорову, но потом голос мой крепнет, и я заканчиваю речь уже глаза в глаза:

— Наташ, знаешь, вообще-то было бы правильней, если бы за разработку этой концепции взялась Галина.

Вижу, как Наташа недоуменно крутит головой, переводя взгляд с Любимовой на меня и обратно.

— То есть, как?

Слезаю с подоконника — не хочу, чтобы сейчас она смотрела на меня сверху вниз:

— Очень просто…. Я ей уже объяснила общее направление, она сейчас подготовит документы, и мы все будем разрабатывать материалы в рамках этого документа. Стандартная схема, ничего необычного.

Делаю умное лицо, снова раскрываю папку и, уткнувшись в нее, пытаюсь уйти, но Наташин голос останавливает на полпути:

— Марго, ты что издеваешься? Ты же знаешь, чья это идея!

Приходится развернуться и продолжить воспитательный процесс:

— Наташа успокойся, я все прекрасно понимаю, но руководитель твоего отдела — Галина. И спрашивать в первую очередь будут с нее. Точнее в первую очередь будут спрашивать с меня, а во вторую очередь с нее.

— Я поняла, вы хотите перехватить нашу с Андреем идею!

Ну, не дура ли? Захлопываю папку и пытаюсь Егоровой втолковать:

— Наташ, ну что ты, прямо хохот разбирает, честное слово, ну… Перехватить! Еще раз повторяю — это обычный рабочий процесс и элементарная производственная субординация.

У меня вдруг начинает наяривать телефон.

— Извините.

Не вовремя как. Отхожу в сторонку, вытаскиваю из кармана юбки мобильник и другой рукой, с зажатой в руках папкой, пытаюсь открыть крышку телефона. Наконец умудряюсь это сделать, и прикладываю трубку к уху. Из нее слышится голос Сомовой:

— Алле, Гоша? Привет. Слушай, Гош, у меня как ты там говоришь, по…. пи…

— Ань, извини, я не расслышала. Что у тебя?

— Ты где? В редакции?

— Да, говори быстрей. Ну, просто работы по горло — сегодня номер сдаем. Что у тебя стряслось?

Дергаюсь на месте туда-сюда — и то еще надо сделать, и это. А тут Анька.

— Гош, я не могу по телефону. Давай встретимся где-нибудь.

— По поводу?

— Ну, я же тебе объясняю — у меня тут сплошная засада.

Черт, что же делать? До конца дня всего-то ничего.

— Анют, а до вечера потерпеть никак? Вот честное слово, а? Ну, аврал просто. Давай вечером! Извини.

Не давая ответить, захлопываю мобильник. Ну, правда, всего-то пару-тройку часиков. Мне вдруг вспоминаются недавние Анькины слова:

«Слушай, Гоша, ты вообще меня слышишь или нет? Я тебе говорю — мне это неинтересно!»...

Как то мы с ней сегодня неправильно себя ведем — ей неинтересны мои переживания, а мне сейчас не до ее всхлипов.

* * *

Иду к себе в кабинет, бросаю папку на стол и лезу в угловой шкаф — там куча скоросшивателей с материалами спонсорских и рекламных договоров по прошлым номерам «МЖ» и можно посмотреть, насколько адекватен новый договор инвесторов. Неожиданно дверь приоткрывается и внутрь заглядывает Калугин:

— Марго, можно?

Ладно, с этим потом, закрываю дверцу шкафа и поворачиваюсь к Андрею:

— Да, конечно.

Он плотно прикрывает дверь и интересуется:

— Ты можешь со мною поговорить?

Не мог бы — не приглашал, чего задавать дурацкие вопросы? Делаю пару шагов в его сторону и жду продолжения:

— А почему нет? Я слушаю.

Калугин вздыхает и отводит глаза:

— Скажи-ка мне, пожалуйста, что у вас происходит с Натальей?

Удивил, честно слово. Это у тебя чего-то с ней происходит, а не у меня... Или узнал про наш с ней утренний разговор? Приподнимаю бровь в немом вопросе:

— А что у нас происходит с Натальей?

— Может тебе не нравится, что мы вместе работаем? Или что?

Может и не нравится. Или что…. Такая его трогательная забота о Егоровой вызывает у меня усмешку:

— Андрей, мы все здесь вместе работаем.

— Тогда, я ничего не понимаю.

Я тоже не понимаю его появления здесь у меня и потому смотрю с недоумением. Калугин, тем временем, продолжает:

— Это ее идея, причем здесь Любимова?

М-м-м… Ясно теперь, откуда ноги растут…. Наша креативщица выпускает коготки — нашла повод вызвать у Калуги жалость к себе, недоверие ко мне, а заодно зарядить правдолюбца на поиски истины.

— Понятно.

Отворачиваюсь.

— Что тебе понятно? Ты берешь идею человека, отдаешь ее другому!

И что? Мы потихоньку продвигаемся по кабинету к моему столу, и я пытаюсь сформулировать свою позицию:

— Послушай, я тебе сейчас кое-что объясню.

— Ну, попробуй.

Он засовывает руки в карманы и становится таким забавным в этой своей матросочке. Мне совсем не хочется с ним ругаться, и я присаживаюсь на край стола, оказываясь лицом к лицу с Андреем.

— Значит так…. Никто ничего ни у кого не забирал, Наташа начала у нас работать месяц назад, ассистентом руководителя отдела моды. Так?

— Ну, так.

— А руководитель у нас кто? Любимова.

— А причем здесь Любимова?

Он что, так втюрился, что мозги отшибло? Элементарных вещей уже не сечет? Ну вот, Паша — фотограф предложит сюжет для обложки, фотки сделает и что, Калугу по боку? Это же как два пальца об асфальт...

— Вот я и отдала все это Любимовой, какие вопросы?

Неужели ассистент чего-то там в отделе моды, неделю проработав, сумеет подготовить концепцию целого номера? Бред! Пусть Наумыч, если хочет, из своих ей за эксперименты платит!

— Марго, ты послушай меня!

— Нет, это ты послушай. Я — главный редактор этого издания!

И я знаю, что такое производство журнала, в отличие от твоей Наташи.

— И давай, может быть, я буду, как — нибудь, рулить процессом.

— Не вопрос, рули. Ну, хотя бы человеку можно было объяснить чего-то…, не знаю, сказать как-то.

Чего-то... Как-то... Вот ты и утешишь бедную девочку, и объяснишь, какая я сволочь и стерва.

— Я никому ничего не обязана объяснять — ни тебе, ни ей, и никому бы то ни было другому. Ясно?

Калугин растерянно кивает. Судя по всему аргументов у него нет, хотя по глазам вижу, что он не согласен.

— Хорошо.

Его лицо напряжено мыслительным процессом, и я в свою очередь тоже интересуюсь:

— Послушай, а вот ты мне объясни, я чего — то не понимаю. Ты чего о ней так печешься? Она тебе что — сестра, невеста?

Всем своим видом пытаюсь продемонстрировать свое недоумение и достучаться до товарища. Лицо Калугина вдруг разглаживается и он ухмыляется:

— Ты ревнуешь Марго!

О! Конечно! Нашел ответ на все вопросы. Ну, до чего же мужики примитивные создания!

— Чего-о-о?

— Ревнуешь, ревнуешь, я же вижу!

С довольным видом он отступает к двери.

— Слушай, Калугин.

— Все, стоп! Будем считать, что этого разговора у нас не было.

Да? И Наташа уже не нужна? А как же поиски правды и защита убогих? Он открывает дверь и напоследок добавляет:

— Я просто не знал, что ты ревнуешь.

Нет, это уже слишком. Соскакиваю со стола:

— Э-э-э… Стоп!

Но Андрей явно не хочет меня слушать, довольный своей версией, и скрывается за дверью:

— Все, все, все.

Подбегаю к двери, когда она уже захлопывается. Блин, надо же все так повернуть, теперь навоображает себе черт те чего. Разворачиваюсь и, недоуменно качая головой, иду к своему столу. Капец! И чего спрашивается приходил? Из-за Наташи или не из-за Наташи? Все-таки иногда, я его совершенно не понимаю… Ловлю себя на том, что стою, как дура и бессмысленно перекладываю бумажки с места на место.

* * *

Не дожидаясь окончания рабочего дня, собираю манатки, спускаюсь на лифте вниз и иду к машине. В конце концов, я болею и имею право уйти пораньше! Настроение почему-то на нуле, хотя поводов для этого вроде никаких. Неожиданно шпилька проваливается между плитками, и я отчетливо слышу треск, который мне совсем не нравится. Так и есть — часть каблука вырвалась с мясом и приходится хромать, наступая на носок. Черт! Черт! Черт! Чувствую, как в глазах снова начинают закипать слезы. Что ж такое-то! То понос, то золотуха…. Еле добираюсь до машины, плюхаюсь на водительское место и достаю телефон — мне нужно с кем-то поделиться своим новым горем и этот кто-то на свете один единственный — Анька. Наконец в трубке раздается:

— Слушаю.

И я вываливаю на нее все свои горести:

— Алле, Ань, это капец. Представляешь, у меня каблук сломался…

Сомик молчит, но я продолжаю причитать:

— Кто так только плитку кладет…Идиоты! Не мужики, а какие-то криворукие уроды!

Неожиданно Сомова рявкает в трубку:

— Гоша, мне некогда! Обращайся в мастерскую!

И отключается. Сижу, как оплеванный…. Ну вот, что она на ровном месте? Знать бы еще, где эта мастерская... Стаскиваю с волос резинку и встряхиваю гривой. Все, бизнес леди на сегодня закончилась. Отвалилась вместе с каблуком.

* * *

По пути домой торможу у ближайшего обувного магазина и ковыляю туда. Я уже знаю — женский шопинг — отличное средство для снятия стрессов, тем более покупка туфель. Гораздо лучше, чем посещение мастерской. Через час я уже дома и открываю дверь в квартиру. Аньки нет, и меня встречает одна Фиона. Снимаю сумку с плеча, кидаю ее на ящик с обувью и маршевым шагом топаю на кухню — у меня есть цель и плевать я хотел на все препятствия. А цель эта святая — компенсировать уныние, идиотские раздумья и сопливость любым вкусным способом. Оставляю ключи на кухонном столе, открываю холодильник и извлекаю на божий свет разноцветный жбан с недоеденным вчера мороженным, а еще баночку с вареньем. Все это переношу на стол, иду к полке с посудой и вооружаюсь большой миской, и большой столовой ложкой — самыми подходящими инструментами для приема сегодняшнего лекарства.

Усевшись за кухонный стол, приступаю к главной подготовительной процедуре — открываю банку, перекладываю куски мороженного в миску и обильно все это поливаю клубничным вареньем… М-м-м! С удовольствием слизываю красные капельки с края баночки и закручиваю крышку назад. Ну, что, приступим? Тряхнув распущенными лохмами и вздохнув, начинаю уминать содержимое миски за обе щеки. К черту все! К черту Калугина! Качаю головой и изрекаю:

— Ревнуешь… Тоже мне, блин!

И отправляю в рот новую порцию.

* * *

За окном темнеет. Переодевшись в синюю футболку и синие же футбольные труселя, сижу в спальне на кровати с ноутбуком в обнимку. Слышу скрежетание ключа в замке и стук двери. Анька пришла! Кричу ей:

— Ань!

Что-то не откликается.

— Ань, ты пришла?

Слышно лишь недовольное бурчание:

— Пришла я, пришла.

Слезаю с кровати и спешу ей навстречу — мне невтерпеж поболтать — вопросы ревности не дают покоя весь вечер.

— Слушай, хорошо, нам надо с тобой поговорить.

Анька смотрит сквозь меня и, не обращая внимания, топает в ванную. Это что-то новенькое. С вытянутой физиономией смотрю ей вслед:

— Ань, ты вообще слышишь меня?

Сомова выходит с полотенцем в руке:

— Я не хочу с тобой разговаривать, понятно?

И тут же шмыгает к себе в комнату, прикрыв дверь. Я в полной прострации — совершенно не понимаю, что произошло. Ошарашено спрашиваю:

— Как?

Сомова тут же выходит назад и опять идет в ванную:

— Чего смотришь? Вот так! Мне это надоело!

— Что «это»?

Мешком пыльным по башке ей на радио дали, что ли? Совершенно не понимаю о чем она.

— Да вот эта вот система ниппель — туда да, а назад нет!

Анька опять проносится мимо к себе в комнату…. Блин, ниппель у нее какой-то. Странная она сегодня. Утром наехала, что ей неинтересны мои проблемы, сейчас вообще распсиховалась… Может у нее тоже начинаются… ну, как у меня, дни эти чертовы? На всякий случай интересуюсь:

— Ты о чем сейчас вообще?

— А ты что не врубаешься? Мне уже надоело постоянно тебе отдавать и ничего не получать взамен! Аня у нас и секретарь, Аня у нас и домработница и домохозяйка, да?!

Ее вопль набирает обороты:

— Ты хоть раз спросила, как у меня дела? Может у меня проблемы какие-то, а?

Да конечно, спрашивал, и не раз. И помогал — да хоть с этим придурком Маратом, например. И чего вдруг истерит на пустом месте? Не понимаю… Лицо Сомовой перекашивает плаксивая гримаса:

— Аня у меня сломался каблук, Аня дай мне накраситься, Аня мне нужен паспорт, Аня, подделай мне голос…. Конечно, я лучше, чем служба спасения. У нас же всегда есть дурочка Сомова!

Ее голос срывается на истеричный всхлип, а я стою и слушаю, сунув руки в карманы. Это она меня дразнит, что ли? С опаской поглядываю на Анюту. Или это ПМС? Я пока статью писал, много чего вычитал в интернете…. Жалко мне подругу — я ее ой как понимаю. И даже прощаю за несправедливые упреки…, ну или за частично несправедливые.

— Ань, ты чего?

Сомова начинает закрывать дверь в комнату, но потом снова выскакивает:

— Слушай, ты что, не понимаешь, что у меня в жизни могут быть свои проблемы? Свои, понимаешь? Или ты думаешь, я амеба? Хотя нет, какая я амеба… Амебы хотя бы, хотя бы размножаются. В кои-то веки к тебе обратилась, в кои-то веки, а ты говоришь… «Я не могу разговаривать»!

Она что, хотела сегодня размножаться с Маратом, а я ей помешал? Бред какой-то. Когда она у меня для этого дела разрешения спрашивала? Сомова пытается уйти в комнату, но я хватаю ее за руку.

— Аня я сбросил, потому что именно в этот момент был занят.

— Ха, а я для тебя 49 часов в сутки свободна да? Каждую минуту, каждую секунду Аня у нас на связи!

Она снова поворачивается ко мне спиной и уходит, громко захлопнув дверью. Черт! Одно за одним, одно за одним… Одна баба с «веселыми» днями караул, а две — так это вообще извержение вулкана и цунами. Стою перед дверью, сложив руки на груди и ору в ответ:

— И не кричи!

Болтаюсь туда-сюда возле двери.

— У меня и так уже третий день глаза на мокром месте! Что я вам такого вообще сделал? То сначала Калуга приходит с предъявой, потом ты!

Обвиняюще тычу пальцем в сторону Анькиной двери, и она тут же высовывает оттуда нос — будто стояла и ждала момента:

— Калуга это вообще отдельный разговор! Хочешь, тебе сейчас станет легче, хочешь?

Что-то я сомневаюсь в ее способности что-то облегчить. Поворачиваюсь к ней лицом и только открываю рот, чтобы возразить, как Сомова начинает вопить, перебивая:

— Ты просто себе признайся, что ты ревнуешь этого своего Калугу к этой Наталье!

Блин, и эта про ревность. Они что с Калугой сговорились, что ли? С открытым от возмущенья ртом таращу на Аньку глаза. Эта истеричка буквально наслаждается, вбивая гвоздь в мой гроб:

— От Гоши уже ничего не осталось!

Как на сцене Сомова приседает в полуреверансе:

— Дамы и господа, Марго у нас втрескалась! Просто признайся себе в этом и все! И тебе станет легче на сто процентов! Кстати и мне тоже станет легче.

Выговорившись, опять скрывается за дверью, хлопнув дверью. Истеричка, наговорила гадостей и спряталась, отвела душу. Стою, молча, оплеванный, и перевариваю. Вот дура!... Сам прекрасно знаю, что это туловище живет своей женской жизнью, не спрашивая меня. И может быть даже млеет от Калугина. Но все эти гормоны, все эти «веселые деньки» не имеют к Гошиной душе ни малейшего отношения! Ни малейшего! Туловище, оно, может, и втрескалось, а Игорек еще поборется, да! Отворачиваюсь от Анькиной двери и с глазами блестящими от подступивших слез, ползу к себе в спальню.