День за днем (гет)

За окном становится светлее. Смотрю на часы — ого, уже полшестого… Рассказ об отношениях с женой Калуга завершает словами:

— Ну, вот. А потом было так больно, что потом месяц ни с кем не разговаривал.

Разговоры о бывших женах и любовницах меня мало интересуют. Но Калугу жалко. А еще жальче Алису. Вот, как так можно бросить маленького ребенка и укатить за границу? У меня в очередной раз кипит электрочайник, я посматриваю на часы на стене и с усмешкой интересуюсь:

— Кстати, Андрей, ты знаешь, сколько мы уже болтаем?

Переношу чашку на кухонный стол. Слышу в трубке:

— Ух, ты, еклмн... Слушай, Наумыч мне телефон выключит к чертовой матери.

Усмехаюсь:

— Я ему скажу, что мы обсуждали с тобой концепцию нового номера.

Наливаю в чашку с пакетиком кипяток — надеюсь это последняя ночная заварка на сегодня.

— Слушай, я тебя перебила. Извини, ты что-то говорил.

— А… да, я говорил, что… было настолько больно и противно…, и я поклялся себе, что больше никогда ни в кого не буду влюбляться. Более того, даже не буду вызывать повода.

Поднимаю чашку и держу ее у губ — жду, пока остынет. Я не очень вслушиваюсь в его стенания по поводу жены, и что она там еще натворила, но стараюсь поддержать:

— Ну да, я тебя понимаю. Мне трудно судить. Наверно ты все правильно сделал.

Фраза получилась дурацкая, без всякого смысла. Правильно, что поклялся? Или что не будет давать повода? Но какой смысл можно искать в шесть утра после бессонной ночи? Я сейчас выполняю роль жилетки, куда можно выговориться и облегчить душу — и только. Со вздохом делаю глоток чая и вдруг слышу:

— Ну да, я тоже так думал… Пока тебя не встретил.

Я чуть не проливаю все на стол, поперхнувшись, и зависаю.

— Алло, Марго, ты меня слышишь?

Вспоминаю наш полночный разговор с Алисой:

« Где твой папа?»

« Он там с какой-то девкой целуется».

«Как целуется?»

« Вот так, в засос».

Я представляю, словно наяву, эту картинку и ничего не могу с собой поделать.

Иду к окну, где молочная дымка за окном говорит о рассвете.

— Андрей, ну, я даже не знаю, что тебе сказать.

Я действительно не знаю… Да, он снял с себя все прежние клятвы, пялится на меня, сосется с Егоровой. И что? Его право.

— Да, не надо ничего говорить…. Я... Я просто поделился с тобой своими мыслями, вот и все. Тебя, в принципе, это ни к чему не обязывает.

Стою, с чашкой в руке, привалившись к спинке кресла, и пытаюсь ухватить его мысль. В смысле, не обязывает? Что-то я под утро туго соображаю. Но с другой стороны, никто его за язык не тянет — ему хочется не просто выговориться, ему хочется выговориться именно мне. Выложить и разделить то, что лежит грузом на его душе. Подлость бросившей жены, тяготы с маленьким ребенком, мужское одиночество. Да и вообще, за эти полтора месяца мое представление о Калуге изменилось полностью.

— Андрей, ты знаешь, Гоша мне много рассказывал о тебе.

— Да, с чего это вдруг?

— Ну, да так… Он часто делился со мной своими рабочими моментами.

— И что?

— Ну, я во многом с ним не согласна. Ты очень интересный открытый человек. И на меня, как на своего друга, ты можешь рассчитывать в любое время суток.

Калугин молчит. Я понимаю, он наверно ждал от меня других слов. Любая баба на моем месте, наверно бы, развесила уши и соплю пустила. Но будем реалистами — я мужчина, хоть и в женском теле и меня жалостливыми рассказами о плохих женах и тяготах мужской жизни не пробьешь. Хотя твою откровенность, Андрюха, я реально заценил. Это правда.

— Алло, Андрей.

— Да, да, я слушаю…. Приятно, черт возьми.

Значит, удовольствие обоюдное… Калуга вдруг интересуется:

— А, послушай, Алиса еще не проснулась? Я просто чего подумал, может сейчас заехать забрать, что бы сразу в школу отвезти?

— Да, ладно, что ты будешь дергаться? Отдыхай, я отвезу ее.

— А… ты считаешь, что это удобно?

— Я думаю неудобно спать на потолке, а поухаживать за такой прекрасной девочкой — одно удовольствие.

— Эта прекрасная девочка, порой, такие фортели выкидывает.

Отхожу от окна и улыбаюсь своему невидимому собеседнику:

— Не наговаривай. Она прекрасный растущий ребенок.

— Ну, если главный редактор так считает, то так оно и есть.

Видимо он тоже понимает, что пора с болтовней закругляться и нужно поспать, хотя бы пару часиков.

— Я попозже еще позвоню?

— Лучше еще попозже.

— Договорились, пока.

* * *

Только кладу голову на подушку, как меня кто-то начинает трясти и над ухом раздается детский голос:

— Марго! Марго, просыпайся!

Блин, могу я хотя бы пять минут поспать? Поднимаю голову и никак не могу сообразить, кто меня зовет.

— А?

Рядом со мной, высунувшись из-под одеяла, сидит Алиса.

— Что случилось?

— Ничего, просто пора вставать.

Подперев голову рукой, пытаюсь очухаться от сна.

— Куда вставать?

Смотрю на часы, стоящие на тумбе:

— Время семь часов утра только!

— То есть, я сегодня в школу не иду?

— А-а-а…, в школу.

Я сразу все вспоминаю. Блин, Калуга…. Теперь с сонной башкой на работу тащиться. Со вздохом закатываю глаза к потолку, потом закрываю их, и заваливаюсь опять на подушку:

— Ну, нет, идешь, конечно же, идешь.

— Жаль!

Приходится, все-таки, вставать. Пока Алиса умывается, быстренько переодеваюсь в красные спортивные штаны с лампасами, такую же замечательную красную маечку и отправляюсь на кухню готовить ребенку завтрак. Что у нас тут в холодильнике? Вот, например, есть творожный сырок…, вроде не просроченный. Не густо. Может пожарить тосты к чаю? Вообще завтраки у нас готовит Аня, как, впрочем, обеды и ужины, но надо же когда-нибудь учиться. Эксперимент проходит с переменным успехом — не скажу, что тосты совсем не удались, но некоторыми местами даже не подгорели. Вот только часть из них застряла внутри и никак не желает выходить наружу. Усаживаюсь поудобней за стол, нога на ногу, и начинаю операцию по выбиванию. К сожалению, кроме дыма, ничего нового из щели, куда забрались тосты, не появляется. Пытаюсь заглянуть с обратной стороны, может там что-то видно? Увы, увы, увы…

— Блин…

Слышу шаркающие шаги Сомовой:

— Фу, Гоша, что ты здесь делаешь?

Не отвлекаясь от интересного занятия, бормочу:

— Тосты жарю, не видишь?

— Фу, на костре что ли?

Она начинает махать тряпкой, вроде как разгоняя дым.

— Да уж лучше на костре. Эта шарманка походу дела накрылась медным тазом.

Продолжаю упорно трясти агрегат, но безуспешно.

— У-у-у… блин… заела зараза, черт!

Поднимаю глаза к потолку, взывая помощь свыше. Сморщенная от дыма Сомова, возвращает меня на Землю.

— Надо было из сети сначала выключить.

Умная очень, да?

— Слушай, я знаю.

— Фу, ну и надымил ты здесь… Фу!

Ходит вокруг меня, машет тряпкой и только мешает.

— Капец! Какой вообще му….дрец придумал эту кочегарку. Его бы самого туда вместо тоста!

Ставлю, наконец, агрегат на стол и из него выскакивает долгожданный черный сухарь.

— О! Кстати, угощайся. Сработало!

Протягиваю сухарик Сомику. Но та, почему-то, понюхав, отмахивается:

— Спасибо. Слушай, а на фига ты выперся на кухню вообще? Сегодня ж не восьмое марта.

Я тоже начинаю махать рукой, помогая восстанавливать атмосферу:

— Потому что, кто-то дрыхнет до полвосьмого, а мне вообще-то гостей кормить.

Вижу, как к нам тихой поступью через комнату идет уже одетая Алиса. Сомова ее не замечает и с подозрением интересуется:

— Каких гостей, ты что, кого-то опять привел с собой?

Почему опять-то? Ага. Еще спроси бабу или мужика? Что за наезды? Слезаю со стула, обхожу вокруг стоящей столбом Сомовой, и иду, c довольной физиономией, навстречу Алисе. Та мне улыбается:

— Доброе утро.

Приобнимаю малышку и показываю рукой на Сомика:

— Знакомься Алиса, это тетя Аня.

— Здравствуйте.

— Привет, красавица.

Уперев руки в бока, с улыбкой смотрю, как они жмут друг другу руки… Прикольная парочка…. Они мне так обе нравятся! Сомова бросает на меня косой взгляд:

— Гхм…Так значит, ты и есть та самая Алиса Калугина?

— Ну да, а вы что, про меня знаете?

Анька мне выговаривает, осуждающе поглядывая:

— Ну, конечно. Тетя Марго много рассказывала о тебе.

Я лишь ухмыляюсь.

— Так, а что ты у нас ночевала, да?

— Ага.

Сомова ждет от меня пояснений, но я отмахиваюсь:

— А-а-а, я тебе потом все объясню.

Если уж рассказывать, то про все — и про звонок Калугина, в том числе. Алиса осматривается вокруг:

— А у вас тут что, пожар?

Сомова язвит:

— Нет, Алисочка. У нас тут кулинарный поединок. Тетя Марго сражается против тостера.

Издевайся, издевайся. Ухмыляюсь и складываю руки на груди. Анька, глядя на меня, добавляет:

— Но результаты, по-моему, не в ее пользу.

Малышка вдруг обращается ко мне:

— Марго!

— Да, котенок.

— А сделай мне хвостики.

В смысле? Растерянно смотрю на нее. Со своим собственным хвостом я уже научился более-менее справляться, но экспериментировать на детях? Я же не фашист какой-нибудь. Растерянно переспрашиваю:

— Хвостики?

Сомова опять ехидничает:

— Сделай, сделай.

Алиса, мою задумчивость интерпретирует по-своему:

— Ну да, или косички.

Или косички? Скривив рот, испуганно кошусь на Аньку. Знать бы еще как их делать. Перебираю пальцами девчоночьи локоны — да, детка, поставила ты перед тетей Марго задачку.

— Мне папа всегда делает.

Поправляю на себе майку, выигрывая время. Наверно я тоже смогу, хотя…

— А… х-х-х..., ты знаешь, давай лучше хвостики!

Заговорщицки смотрю на нее, потом приподнимаю часть волос на Алисиной головке и отпускаю. Вроде есть, на что резинку повесить. Девчонка соглашается на хвостики:

— Давай.

— Пойдем.

Оглядываюсь на Сомову, и увожу Алису подальше от критических глаз и замечаний, в спальню. И все равно слышу в спину:

— Угу, кулинар хренов.

Тете Ане, лишь бы поворчать.

* * *

Через пятнадцать минут упорного труда ставлю ребенка перед настольным зеркалом и спрашиваю.

— Как тебе?

— Прикольно. Ни у кого таких нет.

Веду за руку Алису назад на кухню и провозглашаю:

— Внимание, встречаем супер — пупер знаменитая известная модель…А-али-иса!

Одним движением выдвигаю ее из-за спины вперед и усаживаю на стул возле кухонного столика. А сам встаю за ее спиной в ожидании восторгов и аплодисментов. Сомова разворачивается от раковины, смотрит на нас и почему-то вздыхает:

— О, господи!.. Гхм...

В ее взгляде столько обидного недоумения, что я поджимаю губы:

— Что?

Сомова отходит от своей плиты и скептически осматривает созданные мной хвостики.

— Алисочка, ты знаешь, а-а-а… Пойдем я тебе переделаю, а?

Девчонка оглядывается на меня и в ее взгляде смесь сочувствия и восхищения:

— А Марго?

— А тетя Марго пусть плиту причешет.

Острячка блин. Насупив брови и уперев руку в бок, корчу Сомовой рожу, изображающую возмущенный вопрос «Что не так?»

— Чего?

— Пойдем… Пусть приготовит, чего-нибудь, говорю, может лучше получится.

Это все злобные инсинуации. Алиса то похвалила! А тетя Аня просто отстала от моды, вот…. Расcтроено покачав головой, кричу им вслед, тыча рукой в пространство:

— Между прочим, я на парикмахера не училась!

— Угу.

В расстроенных чувствах присаживаюсь к столу:

— Чего человеку не понравилось?

* * *

Когда Алиса полностью собрана и готова отправиться в школу, когда тетя Марго причесана, накрашена и переодета из спортивного костюма в юбку и миленькую светло-полосатую блузочку c короткими рукавчиками, когда сумка у нее на плече, а туфли на ногах — раздается звонок в дверь. Это Калугин, который выполнил-таки свою угрозу и приехал проводить ребенка в школу.

— Привет.

— Привет, а мы уже уходим… Ань, закрой за нами!

Сомова торопливо семенит с кухни, чмокает меня в щеку, а потом наклоняется к Алисе:

— До свидания, приезжай еще в гости.

— До свидания.

Пока спускаемся и идем к машине, пытаюсь выяснить, сколько у нас в запасе времени:

— Андрей, совсем необязательно было такой крюк делать — я и одна бы отвезла…

— Мне совсем нетрудно. А так спокойней…

Смеется:

— И комфортней.

— А-а-а, вот так, значит. На машинке понравилось кататься?

Подходим к моему Рэйндж Роверу:

— Ну, тогда давайте, рассаживайтесь.

* * *

В 12.15 приезжаем в редакцию, рабочий день уже в разгаре. Выхожу из лифта первым, Андрей следом за мной. Тут же к нам подскакивает Люся с пачкой бумаг:

— Здравствуйте, Маргарита Александровна.

— Доброе утро.

На ходу она сует мне в руки всю кипу:

— А это ваша почта.

— Ого, спасибо Люсь.

Обгоняю ее и иду к кабинету.

— Да нет, это вам спасибо.

Удивленно оглядываюсь:

— А мне то, за что?

— За все. А за вчерашнее особенно!

Остановившись, оглядываюсь по сторонам и вижу улыбающиеся лица.

— Да, неожиданно… Доброе утро всем!

Растерянно поправляю упавшие на лицо волосы и тут же слышу рядом громкий голос Любимовой:

— Ух, ты! Я и не знала, что вас уже выпустили.

Застываю с открытым ртом. Это ж надо такое выдать… Андрей, стоящий рядом, укоризненно тянет:

— Га-а-аль.

Оглядываюсь на него, а потом вновь поворачиваюсь к Любимовой и Кривошеину, толкущемуся рядом с ней:

— Ну-у-у…, извини. Ты думала, я уже по этапу пошла?

Галя смущенно краснеет, и мы все смеемся. Валик острит:

— Слушай, Марго, а мы и не знали, что ты мастер спорта по тайскому боксу.

Походу весь офис в курсе вчерашних событий и смакует подробности. Вновь бросаю взгляд на Калугина, и тот пытается спасти меня от детальных расспросов:

— Вали-и-и-ик, много работы.

Но путь нам уже перекрывает Эльвира:

— Марго!

— Да, что?

— Знаешь, у нас с тобой бывают разногласия по некоторым вопросам, но за то, что ты врезала Зимовскому, вот за это тебе низкий поклон и большое человеческое спасибо!

Обилие почитателей в таком деликатном для имиджа Антохи вопросе, начинает смущать.

— Н-н-н… даже не знаю, что сказать.

— А не надо ничего говорить.

Мокрицкая начинает аплодировать, и окружающие подхватывают. Улыбаюсь и слегка раскланиваюсь — походу, сегодня я звезда.

* * *

Дверь в мой кабинет раскрыта настежь и, зайдя внутрь, я спешу к своему рабочему месту бросить сумку и наконец-то заняться делом. Хотя бессонная ночь сказывается — башка тяжелая и гулкая. Краем глаза замечаю сбоку движение — из щели между стеной и открытой дверью, как черт из табакерки неожиданно выскакивает прятавшийся там Зимовский и сразу начинает шипеть:

— Где Гоша?

Вот, действительно, таракан… ДУСТом что ли плинтуса просыпать? Слышу стук захлопывающейся двери и оглядываюсь на посетителя:

— Ты что здесь делаешь?

— Мне нужно срочно поговорить с Игорем.

Как он сюда пробрался-то? Надо будет сказать внизу, на входе, чтобы у этого укурка забрали пропуск, наконец. Вешаю сумку на спинку кресла и невозмутимо разворачиваюсь к Антохе лицом:

— Сам выйдешь или мне охрану позвать?

Антон продолжает оглядываться на дверь:

— Меня восстановили, так что расслабься. И мне срочно нужен Гоша!

Прикрыв глаза, качаю головой, демонстрируя недоверие:

— Опять старая пластинка?

Снова смотрю на Зимовского. Что-то здесь не так. То, что он уломал Наумыча и тот дал слабину — этому верю, хотя конечно сглупил Егоров, сглупил и еще пожалеет, что пригрел эту гниду. Но сейчас поведение Антона не похоже на прежние хитрости — он реально напуган чем-то.

— В общем, так — передай ему, что на меня вышел Барракуда!

Как, Барракуда? Я теряю дар речи и стою как дурак, тараща глаза и не в силах вымолвить ни слова. Антоша замечает мой растерянный взгляд:

— Вижу, ты этого упыря тоже знаешь.

Так, собраться! Отворачиваюсь, судорожно пытаясь понять, чем это явление нам грозит. И иду вдоль окна, совершенно отключившись и вперив взгляд в пространство. Барракуда — это плохо. Я совсем забыл о нем со всеми этими пертурбациями, а тот, видимо, про должок помнит.

— Да…Мне… Гоша рассказывал.

Зимовский делает несколько шагов в мою сторону и подступает вплотную:

— Да? А теперь, ты ему расскажи, что если в течение суток не будет бабок, Барракуда сделает нашу жизнь очень некомфортной.

Мне совершенно не хочется контактировать с Барракудой, и я пытаюсь переложить все проблемы на Антона. Хочу проскочить мимо Зимовского и смыться на кухню:

— Так, а что Гоша может сделать, он вообще в Австралии?

— Да, хоть в Папуа Новая Гвинея! Значит, ты будешь отвечать за долг своего брата!

Приходится притормозить и прикинуться чайницей:

— Я? А причем здесь я?

Но Антон в одиночку разгребать наш косяк не намерен и пытается давить:

— Унаследовала кресло, унаследуй и долги!

Стою, губами шлепаю. Вот не было печали — черти накачали. Зимовский разворачивается к выходу, но тормозит:

— Да, кстати, из-за тебя Егоров урезал мой оклад на 20 процентов. Так что давай сестренка шурши, ищи бабки!

Плевать мне на твою зарплату. Он мне еще указывать будет, гнида… Сам разбирайся со своим Барракудой, а меня не трогай. Я тут вообще ни с какого боку! Меня зовут Марго! Гоша вернется, вот с Гоши и спрашивайте! С уверенным видом сажусь в кресло и, скривив губы, равнодушно отмахиваюсь:

— Я ничего не буду делать. Я не обязана!

Зимовский со злобной мордой возвращается и, опершись одной рукой о стол, а другой на подлокотник моего кресла нависает, как падальщик над добычей:

— Будешь, как миленькая будешь!

Так и пышет страхом и злобой. С вытянутой физиономией гляжу в его перекошенное лицо.

— Я один в этом дерьме плавать не собираюсь. Я тебя сдам Барракуде и все! Так что давай включай мозг, ты же у нас умная.

Выпрямившись, он угрожающе смотрит на меня сверху вниз, а потом, не оглядываясь, уходит… Верю, он может. Все так подаст, что останутся от Маргариты Ребровой только буквы «р-р-р». Сижу в полной прострации, а рука так и дергается, так и дергается ко рту — очень хочется покусать ноготь.

* * *

Я совершенно не в адеквате, особенно с учетом того, что сегодня почти не спал. Единственный выход — посоветоваться с Анькой. Как говориться — пол головы хорошо, а полторы лучше. Звоню Сомику и со слезой в голосе воплю, вернее приглашаю, срочно приехать в «Дедлайн». Тут, можно сказать, вопрос жизни и смерти…. Ну, в общем-то, как всегда.

Через час встречаемся за столиком, куда я уже заказал два бокала коктейля. Себе красненький, Аньке желтенький. Не помню из чего…. Да это сейчас и неважно. Закинув ногу на ногу, пытаюсь сидеть расслабленно и уверенно, и все равно колотит внутри. Руки не лежат на месте, и приходится занять их авторучкой.

— Ань, походу — это полный капец!

— Гоша, говори толком.

Раздраженно шиплю, оглядываясь сторонам:

— Не называй меня Гошей!

— Извини, вырвалось. Так что у тебя случилось-то?

Как бы это безопасней сформулировать.

— Ну, в общем,… месяца три назад, точнее, в марте, ну чисто по пьяни…

— Марго, не томи.

— Ну… Я, Антон и Валик Кривошеин, сделали большую ставку в тотализатор. Одна восьмая Лиги Европы, ЦСКА — Шахтер. Естественно поставили на своих…Десять к одному.

Я возмущенно со стуком ставлю бокал на стол:

— А эти козлы в Донецке взяли и два ноль продули! Понимаешь?

— Пока, не очень. И что?

— Представляешь, во что мы вляпались? В десять раз?!

И тут же затыкаюсь, оглядываясь по сторонам и назад.

— Тотализатор?!

Я киваю. Сомова возмущенно тычет в меня рукой:

— Что же ты мне раньше-то не рассказывала ничего?!

Когда раньше? Мне что до этого было что ли? Наклонившись над столом, в ее сторону, цежу сквозь зубы:

— Ань, говори тише!

Бросаю взгляд в сторону, но вроде все спокойно, на нас никто не смотрит. Аньку уже несет:

— Гоша! Никогда бы не подумала, что ты играешь на деньги!

Что ж за коза такая! Просил же.

— Ань, не называй меня по имени, кругом люди! И вообще, после того случая я завязал, все!

Подняв руку вверх, пресекаю прения. Все это было давно и неправда… Особенно, если учесть, что месяц спустя я превратился в бабу! Сомова язвит:

— Очень вовремя.

Сдвинув брови, хмуро смотрю на нее:

— Ты прикалываться пришла?

— Гош, я не понимаю, чего ты дергаешься… Пусть Зимовский с Кривошеиным и суетятся!

Встряхнув головой, отбрасываю волосы назад — этот вариант мы уже проходили и он пустой. Поставив локти на стол, нервно кручу в пальцах авторучку — Анькины слова меня совсем не успокаивают:

— А я?

— А что ты? Что он тебе сделает? Играл Гоша? Гоша… А он сейчас в Австралии, к нему все претензии.

Я тоже так подумал, только боюсь, это не прокатит. Продолжаю крутить головой, а потом склоняюсь над столом словно заговорщик:

— Слушай, Ань, Барракуда просто так не пугает.

— Что он тебе сделает, ты Гошина сестра. Да и вообще, к тому же, не родная.

Киваю — все вроде логично. Но если бабки на кону, работает совсем другая логика.

— Ему чихать, родная — не родная. Он дом спалит к чертовой матери и делов…

Не знаю, что делать…. Капец какой-то. Глаза вдруг становятся мокрыми и я, зажав ручку в кулаке, растерянно кусаю пальцы. Сомова разводит руками:

— Давай, тогда, просто сдадим ментам.

Ну, подруга, ну выдала… Смотрю на нее с укоризной:

— За что?

Анька приглушает голос:

— Ну, это же чистой воды вымогательство!

Отвернувшись, лишь качаю головой:

— Слушай Ань, ты будто только вчера родилась, а?

Сомова делает невинное лицо и кривит губы. Начинаю политинформацию для непонятливых:

— Барракуда, он же Олег Карасев, известный в городе букмекер. У него такие ходы и подвязки, что ему даже закон нарушать не придется. И потом…

Снова оглядываюсь по сторонам и тихо добавляю с горькой издевкой:

— У меня самого вообще-то паспорт липовый.

— Это я помню… Ну, давай, я у кого-нибудь одолжу и там, как-нибудь, отдадим?

Задумываюсь… и теперь начинаю грызть кнопку на авторучке, но плавности мысли это не прибавляет:

— Ань, такую сумму тебе никто не одолжит.

Анька недоверчиво пожимает плечами:

— Какая там сумма?

Произносить вслух не решаюсь. Щелкаю кнопкой, выдвигая стержень, вытаскиваю из стаканчика на столе салфетку и пишу цифру с шестью нулями. Потом поворачиваю листок к Аньке — пусть впечатляется.

— Ой!… Сурово.

— Да в том то и дело…

Опять начинаю вздыхать и грызть долбанную авторучку. Сомова никак не очухается и продолжает обескуражено на меня глазеть:

— Ничего себе.

И тоже засовывает пальцы в рот.

* * *

Свидание с Анютой лишний раз меня убеждает — проигнорировать Барракуду не удастся. Возвращаюсь в редакцию, оставляю сумку в кабинете и отправляюсь на поиски этих двух хануриков — Зимовского с Кривошеиным. Иду на голоса — оба орут, особо не скрываясь, на кухне. Слышу жалобы Валика:

— Гоша втянул нас в эту фигню, Гоша! Я вообще никакие ставки не хотел делать!

Захожу на кухню и трогаю этого нытика за плечо. Тот от испуга дергается, закрыв глаза, и чуть ли не хватается за сердце:

— Ох, ты.

Пытаюсь придать голосу жизнерадостности:

— Ну, что, братцы?!

Антон придвигается поближе ко мне, и видок у него при этом весьма грозный, хоть и испуганный.

— Ну, что? Поговорила с братом?

Обхватив плечи руками, стараюсь держаться уверенно, но не очень получается. Смотрю Антохе в глаза, а потом выдавливаю из себя:

— Нет.

У Зимовского, кажется, щеки текут от страха вниз.

— Что значит, нет?

Его испуг явно перерастает в панику. Но я, все же, делаю еще одну попытку увильнуть с линии огня:

— Слушай, мне кажется, его не надо сейчас в это дело впутывать. У него и так проблем с отцом по горло.

— Да плевать я хотел на его отца! Дай бог, конечно, ему здоровья. Но Гоша точно также торчит Барракуде, как и все мы!

Валик вдруг орет дурным голосом:

— Да мы все попали!

Мы хором шипим на него:

— Тише ты!

Валик пытается заглянуть мне в лицо, но я отворачиваюсь, поглядывая в холл через проем двери. Кривошеин трусливо канючит:

— И все по его милости.

В холле народ занят своими делами и на нас внимания не обращает. Антон опять шипит на Кривошеина:

— Хватит бухтеть!

Затем снова переключается на меня:

— И имей в виду.

Приоткрыв рот, я нервно киваю и Зима, скорчив рожу, меня передразнивает.

— Барракуда по любому вычислит, что ты живешь в квартире у Гоши, а ему все равно кого крайним назначить!

Сам знаю. Но то, как они обмочились со страху, и дружно пытаются переложить часть своих проблем на меня, постороннего вроде человека, и женщину к тому же — злит. Пытаюсь усмехнуться:

— Очень смешно.

— Что тебе смешно?

— Два обделавшихся мальчика стоят и пугают девочку. Мне сумму кто-нибудь скажет?

— Ну, тогда пристегнись.

Я оглядываюсь еще раз на выход, и потом жду, пока Зима вытащит из внутреннего кармана листок с цифрами и поднесет мне к глазам. Я аж приседаю, так ноги подгибаются — уже в полтора раза больше прежней суммы. Невольно вскрикиваю:

— Да ты что?!

— Тише!

Голос срывается на какой-то сип.

— Откуда столько?

— Оттуда! Долг и еще проценты.

— Какие еще проценты?

— А ты это у Барракуды спроси. У него, знаешь ли, в отличие от Правительства свои взгляды на кризис.

В полной прострации переглядываемся — сумма совершенно неподъемная без серьезных последствий. С таким долгом останешься и без квартиры и без штанов… И без колготок с лифчиком — специальное предложение для превращенных мужиков. А потом мы с Антоном, оба сложив руки на груди, еще минут десять переругиваемся — кто виноват и что делать. Валик стоит между нами, сунув руки в карманы, и тоже пытается тявкать.

* * *

После трех, даже ближе к концу дня, втроем отправляемся в «Дедлайн» — здесь, вроде как, и намечаются переговоры с Барракудой. Усаживаюсь на табурет возле барной стойки, лицом в зал, закидываю ногу на ногу и нервно грызу палец, в ожидании пока Антон наберет номер и поговорит. Валик сидеть не может и уже, кажется, весь извелся — мечется туда-сюда со своим портфельчиком, словно наскипидаренный.

— Алле… Да, да... Это Антон Зимовский…. Что?... Э-э-э…

И в таком же духе минут пятнадцать. Потом зависает и слушает еще минуты две.

— Не-е-е, мы все понимаем, но пойми…. Я не могу принимать один такое решение.

Валик громким полушепотом дергает меня:

— Ну, о чем они так долго то!?

Перестаю теребить подбородок и раздраженно цыкаю:

— Ты можешь помолчать?

Антона он, видимо, тоже достал — выпучив глаза, Зимовский придушенно орет на Кривошеина:

— Заткнись!

Затем снова отворачивается от нас:

— Да, да, да Олег! Нет, я понимаю, что нет времени, но дай хоть минут десять, а?…ОК…Спасибо.

Валик уже успевает обежать вокруг Зимовского и с надеждой заглядывает тому в глаза.

Я тоже смотрю на Антона в ожидании — приговор, кажется, вынесен. Валик сипло пищит:

— Ну, что он сказал?

— В общем, все! Он ждать не будет, ни одного дня!

Кривошеин, трясясь от страха, учит Антоху жизни:

— А ты ему сказал, что мы можем…

Зима его перебивает:

— Слушай, ты стратег, может тебе набрать номер, и ты сам с ним поговоришь?

И это все? Как-то жиденько.

— Вы это обсуждали двадцать минут?

— Короче…

Он дергает Валика, заставляя приблизиться:

— Иди сюда!

Мы сближаем наши головы, словно заговорщики:

— У Барракуды к нам есть предложение.

Так, это уже кое-что, заинтересованно вскидываю подбородок вверх, ожидая продолжения. Бледный Валик шипит в полуобморочном состоянии:

— Какое предложение?

— Послезавтра играют «Спартак» и «Бавария».

— Ну?

— И он предлагает рискнуть. Либо пан, либо пропал!

Пока не совсем ясно и я пытаюсь уточнить:

— В смысле.

— В прямом смысле.

Зимовский оглядывается по сторонам и понижает голос:

— Он предлагает сделать ставку на величину половины нашего долга.

Сразу просекаю фишку, если повезет — это выход!

— Что, серьезно?

— Серьезней некуда.

— Короче, Барракуде нужно вбросить хорошие бабки. Ну, чтобы поднять коэффициент и привлечь серьезных людей….

Торопливо киваю — понятно, понятно, давай дальше.

— И если мы угадываем, то мы ему ничего не должны!

У меня уже горят глаза, и на губах пробивается слабая улыбка.

— Да?

Валик, как всегда, дрейфит:

— А если пролетим?

Зимовский снова на него орет:

— Ну, тогда можешь садиться и писать себе некролог!

Слова о некрологе заставляют Кривошеина трястись еще сильнее, и он отступает:

— Нет, я в такие игры не играю.

Игрок, блин! Можно подумать у него есть другое предложение. Хватаю его за руку и дергаю к себе, с наездом:

— Валик, ты как попугайчик в клетке. Шуму много, а толку никакого!

Снова разворачиваюсь к Зиме:

— Когда нужно дать ответ?

— Прямо сейчас.

— Звони!

— Ха, и что я ему скажу?

— Скажи, что мы сыграем.

Валик делает последнюю жалкую попытку зарыть голову в песок и ничего не делать:

— Марго!

Блин, я его сейчас ударю. Кулаки сами сжимаются и мы с Антоном, хором, набрасываемся на этого трясогуза:

— Заткнись!

Снова поворачиваемся друг к другу, лицом к лицу. Мы с Зимой сейчас одно целое — два полушария одного мозга. Я это чувствую. Хотя он и продолжает ехидничать:

— Марго, а деньги? Половина долга сама собой не нарисуется…

Но я-то вижу, как у него уже скрипят извилины, а кривляться и ехидничать я тоже умею. Что и делаю:

— Какие будут предложения?

Хотя чувствую — то, что скажет Антон, мне не понравится. Зима сверкает глазами и шугает, стоящего рядом с нами Валика:

— Слушай, иди отсюда!

С несчастным видом Кривошеин шарахается в сторону и там замирает, поглядывая на нас. Мы с Антошей разворачиваемся к барной стойке и сближаем головы.

— Марго, слушай, а что если нам одолжить у Егорова?

Возмущенно таращу на него глаза.

— Ты что с ума сошел?

Во-первых, он столько не даст, а во-вторых, тоже не даст, с какой стати? Антон морщится, даже подпрыгивает на табуретке и пытается расшифровать свою идею:

— Не как физическое лицо, ну… взять в редакции, а с выигрыша отдать.

Так я и знал. Отрицательно качаю головой и отмахиваюсь:

— Нет, нет, нет, так дело не пойдет.

— Почему?

— Потому, что деньги редакции — это уголовное дело!

Валик влезает в наш диспут:

— А когда нас будут закапывать, это какое будет дело?

Вот ушастый, все слышит…. Оглядываюсь на него, поджав губы и беззвучно матерясь…. А вслух добавляю:

— Валик, тебе нужно в туалет.

Неожиданно за нашими спинами раздается голос Барракуды:

— Добрый день!

У меня мороз пробегает по коже, и я вздрагиваю. А Антон вообще чуть не сваливается с табуретки.

Откуда здесь Барракуда? Материализовался, что ли? Дьявольское отродье. Мы разворачиваемся и расплываемся улыбками гостю. А тот не торопясь подходит, присаживается рядом с Зимовским, спиной к барной стойке и оперевшись на нее локтями. Антон берет себя в руки и бормочет:

— Добрый.

— У вас такие лица, как будто покойника увидели.

Мы смотрим с Антохой друг на друга с застывшими улыбками. Очень может быть даже сразу двух… От такой мысли улыбки быстро сникают. Зимовский поворачивается к Барракуде и приподнимается с табуретки:

— Да нет, просто это…

— Что это?

Лепечет, хрен знает чего. Наконец на Антона нисходит:

— Ну что, как раз… А, да — Маргарита!

Зимовский кивает в мою сторону, и я протягиваю руку для "знакомства":

— Очень приятно.

Барракуда ее мягко жмет:

— Аналогично.

Антоша заискивающе смотрит на нашего гостя:

— Двоюродная сестра Гоши.

— Даже так?

Не отводя от меня взгляда, спрашивает:

— А где же твой азартный братец?

Зимовский опять влезает:

— Да я же говорил.

Понятно… Сдал, как и обещал. Барракуда на него цыкает:

— Я не с тобой разговариваю.

Ну, раз сдал, выкручиваться смысла не имеет.

— Кхм, это очень долгая история, и к делу отношения не имеет. Сегодня я за него.

Барракуда смотрит на меня с нескрываемым любопытством, а потом, обойдя вокруг Антоши, пересаживается поближе:

— Ого! Уважаю деловых женщин. Ведь они обманывают гораздо реже, чем мужчины.

Интересный комплимент. Легким движением руки перебрасываю волосы с плеча назад, и с улыбкой разворачиваюсь лицом к Барракуде, положив локоть на стойку… Тот ласково продолжает:

— Вы поймите Маргарита, я всего-навсего хочу взять свое.

Убрав улыбку, я понимающе киваю. Барракуда, он Барракуда и есть — сожрет и не заметит, несмотря на все улыбочки. А тот продолжает строить из себя крутого парня, рядом с интересной девочкой:

— А эти, противные мальчишки, выпендриваются.

Тряхнув гривой, оборачиваюсь на Зимовского. Ну, тут я с Барракудой полностью согласен.

— Вы, как женщина, вы должны понимать, что делают с мальчишками, когда они выпендриваются.

Ладно, хватит упражняться в словоблудии, что ты еще тот упырь я и сам прекрасно знаю. Озвучиваю наше решение:

— В общем, мы решили сыграть.

— Все решили?

Твердо говорю:

— Да!

И окидываю взглядом «противных мальчишек». Зимовский кивает, а Валик себе под нос испуганно бормочет:

— Да.

Чувствую на себе взгляд Барракуды. Не скажу, что смотрит с восхищением, но уважение в нем читается. А еще, словно охотник на желанную добычу. Мороз по коже пробегает от мысли, что он попросит в случае моего проигрыша.

— Похвально. На кого будете ставить?

Каждый мой нерв, словно натянутая тетива — тронешь, зазвенит. Валик пытается что-то вякнуть

— На…

Но я пресекаю эти попытки, прожигая его своим взглядом насквозь. И громко заявляю:

— На «Спартак»!

— Ух, ты!? Патриотично.

Да, патриотично. Со сладкой улыбкой твердо смотрю в глаза ухмыляющемуся Барракуде.

— Как там Алеша Пешков … «Безумству храбрых поем мы песню»?…. Это надо отметить!

Он оборачивается к бармену за стойкой:

— Молодой человек! Бутылочку шампанского.

Вижу, как у Валика трясутся губы, как бледен Зима. Я улыбаюсь, но кто бы знал, чего мне это стоит. Кривошеин лепечет:

— Я бы сейчас…, лучше, холодненького засадил.

Барракуда не возражает:

— А лучше, две.

— Спасибо.

Валик срывается со своей табуретки и торопливо убегает. Видимо медвежья болезнь нашла своего героя. Барракуда удивленно смотрит ему вслед:

— А мне-то за что?

Потом бросает взгляд на нас с Антоном:

— Сегодня же вы угощаете, да?

Я хмыкаю и смотрю на Антона. Тот выдавливает из себя улыбку:

— Да, да, да.

* * *

Время летит незаметно. На улице темно. Барракуда быстро свалил и мы уже переместились за столик в углу и практически выжрали все шампанское. Перебрали, кажется, все варианты по поиску денег. И Антон меня почти убедил — если Эльвира поможет взять деньги на выходные, а потом сразу их вернуть…, никакой уголовщины, вроде как, не будет, никто не заметит и не пострадает... По крайней мере, я себя в этом почти убедил. Вся эта обстановка, весь этот драйв мне даже нравятся. Сейчас, среди мужиков, я себя тоже чувствую почти мужиком, вожаком… Сижу напротив Зимы, хмельной и растрепанный, цежу алкоголь, сосу сигару… И мир вращается вокруг нас, как и прежде. Антоха начинает отсчитывать пятисотенные и Валик, сидящий рядом со мной, оживает:

— Вкусное было шампанское.

Зимовский бурчит:

— Я думал этот урод еще один пузырь закажет.

Кривошеин пытается острить, в своей трусливой манере:

— Угу, главное, что бы он нас не заказал.

Антону такие шутки не нравятся, он кладет деньги в книжку со счетом и обрывает юмориста:

— Так, Валик!

Действительно, пора подводить итог. Я оглядываю своих сообщников:

— Ладно, давайте по делу. Зима, ты уверен, что Эльвира на это пойдет?

— Я буду очень стараться…. И притом, мы же берем бабки только до понедельника.

— Только, пожалуйста, обрисуй ей четко ситуацию. Скажи, что деньги нужны не только тебе, но нам, понимаешь?

— Марго, давай ты не будешь учить меня, как разговаривать с женщиной. Хорошо?

Мог бы поспорить у кого опыта больше, но не буду, развожу руки в стороны, соглашаясь:

— Хорошо

А потом стряхиваю пепел с сигары в пепельницу. Валик вдруг делает стойку:

— А, кстати, вон она.

Антон тут же начинает крутить головой по сторонам:

— Где?

— Ну, вон!

Кривошеин машет рукой в сторону входа и Антон оглядывается. Я тоже пытаюсь вытянуть шею и разглядеть, где там Мокрицкая… Зимовский вновь разворачивается к нам:

— Как говориться, на ловца и зверь! Ну что, я пошел?

Киваю:

— Ни пуха.

— Лучше скажи «с богом!».

Антон выбирается из-за стола и направляется навстречу Эльвире. Валик вслед бормочет:

— Иди.

А потом начинает нудеть свои паникерские песни:

— Слушай Марго, а если она его бортанет, а?

Задумчиво смотрю вслед Зиме и пускаю красивые колечки дыма изо рта. Все-таки, насчет хитрых финансовых комбинаций, котелок у Антохи варит быстро. Потому и держим. Кривошеин опять меня дергает:

— Слышь, Марго.

Достал уже! Оборачиваюсь:

— Что-о-о?

— А если она его это…, фьють…, прокинет, что тогда?

Сосредоточившись, наблюдаю, как Зимовский с Мокрицкой, у входа, отойдя в сторонку, активно перешептываются. Походу он ее уломает. Сопящий рядом Валик ждет ответа, и я его радую:

— Квартира есть у тебя?

От счастья у того враз язык начинает заплетаться:

— Причем здесь… моя квартира!?

— Возьмем кредит, оформим под залог.

Кривошеин тотчас просыпается и начинает сопротивляться:

— Ага, щас!

— Тогда сиди…, — поджимаю губы.- И не гунди! Тебе бы, Валентин, в Министерстве паники работать!

Наконец переговоры заканчиваются, Антон с Эльвирой заходят в зал и направляются к нашему столику. Мокрицкая, нервно улыбаясь, приветствует:

— Добрый вечер.

Я киваю, а Кривошеин суетливо здоровается:

— Привет, привет…

Эльвира не торопясь присаживается к нам за стол, а Зимовский пристраивается рядом с ней.

— Я на секунду, ненадолго…, мне некогда…, — она оглядывается на сидящего рядом Антоху.и продолжает:

— Мне Антон Владимирович обрисовал, вкратце, вашу проблему. Так вот, я готова помочь.

Слава богу! Поднимаю глаза к потолку со словами благодарности.

Валик пьяно смеется, и Мокрицкая делает строгое лицо.

— Э-э-э… имейте в виду, деньги должны быть в понедельник!

Стараюсь уверить ее в нашей благонадежности:

— Само собой!

Если самому не верить, то не стоит и начинать. Это любой игрок в покер скажет. Эльвира проникновенно смотрит мне в глаза:

— И еще. Маргарита Александровна, я это делаю исключительно ради вас!

Прикладываю руку к груди в знак безграничной признательности.

— Потому что вы здесь единственная, — она бросает взгляд на Антона. — Кому я еще доверяю!

Валика, кажется, совсем развезло. Страх и шампанское — жуткая смесь. Он пьяно бормочет:

— Вот молодец, молодец….Шампанского хочешь?

Эльвира берет чей-то полупустой бокал и пьет. Все! Вдавливаю сигару в пепельницу.... Теперь остается только зайти кое-куда на дорожку, попудрить носик и можно по домам…. Жаль, что Анька сегодня допоздна на радио… Придется оставить машину здесь на стоянке и ехать на такси.