День за днем (гет)

Утром я отправляюсь в редакцию пораньше — не использовать вчерашний Динин креатив против Зимовского, было бы преступной халатностью. Хохма получится — зашибись! Главное, чтобы Наумыч не прискакал и все не испортил — еще уволит, сгоряча. Ладно, будем решать проблемы по мере их поступления! Ну, что ж Зима, пусть народ определит кто из нас свинья и засранец!

Все выходит великолепно — когда Антоха заходит в свой кабинет и видит стену, увешанную своими «экстремальными» фотками, у него даже челюсть отвисает от шока. Не давая виновнику торжества опомниться, протискиваюсь сквозь толпу смеющихся сотрудников и подхожу к Зимовскому сзади:

— Знаете, Антон Владимирович, мне кажется издательский бизнес это не ваше. Вам в Голливуд надо.

— Откуда это?

— Странный вопрос для профессионала. Папарацци. Знаете такое слово?

Выхожу из кабинета, буквально чувствуя спиной бессильное клацанье волчьих зубов. Иду к себе, на ходу одергивая пиджак и поправляя выбившуюся из брюк блузку. (Слава богу, Сомова обещание выполнила, и брюки для меня где-то вчера раздобыла)… Откуда-то сбоку выныривает Калугин с папкой в руках:

— Марго!

— А?

— Вот!

— Что, вот?

— Варианты на обложку. Мы с Гошей, в общем, обсуждали это все. Он хотел даже что-то выбрать, но… не успел.

— Да, я знаю. Он мне говорил.

— Посмотришь?

— Естественно. Что-нибудь еще?

Ускоряю шаг, старясь особо не трясти и не мотать башкой, чтобы не рассыпался тугой хвост, которым сегодня утром меня наградила Сомова. Андрей тычет пальцем в папку:

— В общем-то, да, здесь он не всем был доволен.

— Поверь, мне здесь, тоже не все нравится.

— Но ты же еще не видела?!

— Ну и что?

— Как, ну и что? Я не знаю, перезвони Гоше, поговорите с ним.

— Андрей, считай, что Гоша — это я!

* * *

Когда Калугин удаляется с недоумением на лице, вытаскиваю распечатку из принтера, просматриваю и кладу в папку — это тоже пригодится на оперативке. Так же как и копия приказа о назначение Лазарева. Андрей снова возвращается. Что тут ему, медом намазано, что ли?

— Марго.

— Так, что еще?

— Все-таки, Зимовского ты классно сделала.

— Сделали его мама с папой. Причем видно, что не очень старались.

Он улыбается:

— Как бы так сказать. У нас…э-э-э... в редакции к женщинам, мягко говоря, не очень серьезно относятся.

— Ну, мягко говоря, так и должно быть.

— Ты считаешь?

— Естественно!

— А почему?

— Потому, что авторитет надо зарабатывать, без разницы, мужик ты или баба.

— А-а-а… ну, вижу, у тебя это неплохо получается.

— Что, именно?

— Все. И…

Что он ко мне все липнет-то?

— Так, Калуга, можно я чуть-чуть поработаю?

Топаю в направлении своего кабинета.

— Да-да, конечно. Ну, если что, можешь положиться на меня.

Не могу удержаться и оборачиваюсь:

— Положиться — звучит двусмысленно.

— Ну, я хотел сказать…

— Ладно, Андрей, я все поняла. Спасибо тебе большое, только имей в виду — как только Гоша появится, я исчезну.

— В смысле?

— Во всех смыслах. Калуга, солнце в зените, народ в поле — иди, работай!

* * *

На оперативке я предпочитаю не сидеть кулем, а двигаться — так мне лучше думается. В руках держу раскрытый ежедневник с наметками по сегодняшнему совещанию и время от времени бросаю в него взгляд:

— Значит, напоминаю, согласно этому бизнес плану, под который нам увеличили финансовые шлюзы, мы должны увеличить тираж практически в два раза, а значит и пахать теперь придется в два раза больше!

Кривошеин подает с места свой жидкий голос:

— Так это…, может и платить, тогда, будут в два раза больше?

Вот только бардака на оперативке мне не надо:

— Вам Валентин, нет. Еще раз перебьешь главного редактора, тебе вообще платить перестанут.

Тот, в ответ, ворчит:

— Слово не скажи.

Я продолжаю:

— Так, на сегодняшний день задача номер один — следующий выпуск журнала «МЖ». У нас нет ни обложки, ни идеи номера, ни центральной статьи. В общем, вакуум, я правильно понимаю?

Зимовский пытается вставить свои пять копеек и изобразить из себя умного:

— Вообще-то, не совсем.

Пресечь на корню! Я здесь главный и все должны это запомнить!

— Антон Владимирович, фотки получились, конечно, классные, но садо-мазо не наш профиль.

— Вообще-то, мы с твоим братом обсуждали следующий выпуск. Еще до презентации.

— Что-то я не припомню…э-э-э…, что он мне об этом что-то рассказывал.

Антон повышает голос:

— Я предложил интересную концепцию. И она ему, между прочим, очень понравилась.

Ню-ню, потягайся со мной. Обхожу ряды бойцов и подбираюсь к Зимовскому с фланга:

— А-а-а, это что-то насчет женщин в постели и за рулем? Какой-то там сравнительный анализ, да?

Он поворачивает голову в мою сторону:

— Ну, да.

— А с чего ты взял, что эта тема ему понравилась? Он тебе сразу сказал, что это фуфел, разве нет?

— Не знаю. В лексиконе предыдущего главного редактора таких слов не было.

Возвращаюсь назад к председательскому креслу:

— Естественно, я смягчила. Так, еще раз довожу до всех. Начиная с этого номера, журнал должен стать в два, а местами и в три раза интересней, поэтому никакой банальщины мы больше печатать не будем!

Эльвира тихо о чем-то переговаривается с Галей. Наверняка мне кости моют.

— Эльвира Сергеевна, я что-то не понимаю, это я вам мешаю или наоборот?

Мокрицкая машет руками, но мое внимание уже на вошедшую Люсю, которая торопливо спешит через зал:

— Маргарита Александровна, извините, просто там…, вы понимаете, Лазарев уже поднимается!

Кривошеин сегодня в ударе, смел не по годам:

— Не понял, а этот-то, что приперся?

— Во-первых, не этот, а Константин Петрович, а во-вторых, не приперся, а пришел на работу. А что вы на меня так смотрите? Да, Константин Петрович Лазарев с сегодняшнего дня назначен Исполнительным директором нашего издательства. Так что, по местам товарищи, работайте… Да и последняя просьба. Не надо мне создавать видимость работы — если не хотите работать, не работайте... Но только в другом месте!

И подаю пример — первый выхожу за дверь зала заседаний — ра-бо-тать!

* * *

Но уже через пять минут любопытство пересиливает, и я выглядываю из своего кабинета. Возле Люсиной стойки Эльвира и Галя обхаживают Лазарева и строят ему глазки. Пора разгонять эту демонстрацию, хватаю со стола первую попавшуюся папку и спешу подойти. При виде главного редактора, Константин Петрович говорит дамам:

— Секунду!

И переключается на меня:

— А, Марго!

— Да?

Лазарев пялится маслянистыми глазками:

— Извините за банальность, но вы сегодня супер!

Мои брови взлетают вверх, и я делаю вид, что польщен его комплиментом:

— Спасибо, извините за банальность. Если у вас возникли какие-нибудь вопросы, я готова на них ответить.

Главное сразу задать тон общения.

— Хм, вот сразу видно, деловая женщина. Упс, быка за рога!

Судорожно думаю, что сказать и каким комплиментом ответить. В башку лезут привычные фразы о красивых глазках и ножках. Черт, что ж в таких случаях говорят бабы-то? Может это… Они ж зациклены на браке:

— На быка, вы как бы, меньше всего похожи. А насчет рогов, я слышала, вы не женаты.

Непроизвольно чуть подмигиваю, и Лазарев смеется:

— Да, браво, браво. Я ценю остроумных женщин. Я думаю, мы сработаемся. Но я слышал, вы тоже не замужем?

Он вдруг мне подмигивает в ответ. Блин, у меня-то вышло не нарочно, рефлекторно, а он уже подумал черт те что. Я молчу, не зная, что еще сказать. Продолжать скользкую тему не хочется. И я делаю вид, что мне пора — дела…

* * *

Где-то, через полчаса, ко мне в кабинет заходит Зимовский и садится в кресло у стены, словно бедный родственник. Не поднимая головы от бумаг, интересуюсь:

— И как это понимать?

— Никак. Ну, у меня в кабинете этот Лазарев — по телефону наяривает… Ты, не против?

Продолжаю писать.

— Валяй.

Но ему не сидится, он тут же встает и идет к окну. Интересно, что там хочет увидеть?

— Спасибо… Марго, послушай, мне кажется, мы с тобой нехорошо начали. Если честно, я зашел извиниться. Мне даже где-то стыдно за себя.

Я хмыкаю — свежо придание, но верится с трудом.

— Не, серьезно... И твой ход с фотографиями я оценил. Молодец, пять баллов.

— Кхм, к этим фотографиям я не имею никакого отношения.

— Ну, конечно, разумеется.

Антон бесцеремонно усаживается на край стола и приходится смотреть на него снизу вверх.

— Вынужден признаться — ты профи. Чувствуется школа Реброва.

— Еще вчера ты намекал, что я не его сестра.

— Кто старое помянет, тот Кутузов. Вспылил, с кем не бывает. Да пойми ты, я пашу здесь как лошадь! И согласись — я имел право претендовать на это место.

Опускаю глаза вниз и демонстрирую дружелюбную улыбку. Ну, в чем-то он прав. Может и правда одумался? Все-таки прежнюю дружбу не зачеркнуть.

— Антон!

— Не, не, нет претензий. Ты обскакала меня по чеснухе, да. Снимаю шляпу.

Я встаю. Мне хочется протянуть ему руку:

— Антон Владимирович, вы это серьезно?

— Более чем. Я же не мальчик пятнадцатилетний. Маргарита…, простите, как вас?

— Марго. Можно просто Марго.

— Марго, помните, как говорил Леопольд? «Ребята давайте жить дружно». У нас впереди с вами новый проект. Нам в одной упряжке скакать и скакать. Какой смысл дуться?

Вздыхаю с облегчением:

— Не могу сказать, что ты не прав. Что-нибудь еще?

Мы улыбаемся друг другу. Хочется верить, что это искренне.

— Да, Марго, ты хоть и профи, но ты человек у нас новый.

— И что?

— Хотелось бы предупредить тебя.

— Предупредить о чем?

— Будь осторожней. В этом гламурном болоте разные тритоны плавают, и каждый норовит тебя хвостом зацепить.

Усмехаюсь:

— Это ты сейчас про себя и Валика?

— Да, Валик — килька с претензиями акулы. А вот Лазарев, похоже, жаба еще та.

Это точно. Тем более, что вот и он, собственной персоной, входит в кабинет:

— Прошу прощения.

Лазарев кивает Антону:

— Спасибо, что разрешили позвонить…. К вам там целая делегация.

— Да? Спасибо.

Зима поспешно выходит, а я настороженно встречаю нового посетителя. Константин Петрович подходит вплотную и это меня напрягает. Стол, кресло, окно — не сбежишь.

— Ну-с, как идут наши дела?

— Да, тьфу, тьфу.

— А вы знаете, Маргарита…

Его рука поднимается и плавно опускается мне на плечо, поглаживая.

— Говорят, что женщина на корабле это к несчастью, а я напротив, счастлив, что мы с вами на одном крейсере.

Легким движением изворачиваюсь, и эта рука соскальзывает в пространство.

— Снаряды.

— Что, снаряды?

— На крейсере, главное — это снаряды.

Обхожу вокруг Лазарева и вырываюсь на оперативный простор:

— Я как раз хотела с вами это обсудить. Мне кажется, мы должны выработать общую стратегию и определиться с направлением.

Но от этого упыря так просто не отделаешься. Он опять как-то так встает, что позади меня стол и отступать некуда.

— А вам не кажется, что вы слишком много работаете?

Его рука настойчиво обхватывает мою талию и даже пытается чего-то там нащупать. Ребра ищет, что ли?

— Должен заметить вам, что знаковые судьбоносные решения принимаются в расслабленном состоянии.

Ага, сейчас, размечтался. Пытаюсь вновь его обойти:

— Я расслаблюсь, когда мы с вами обсудим бюджет, и нам его утвердят.

Лазарев ловит меня за талию другой рукой и притискивает к себе. Вот черт! Держит цепко.

— Мне нравятся женщины, которые умеют считать деньги. Только помни — каждый раз, думая о бюджете, ты прямиком лезешь в мой карман.

Я судорожно думаю, позволительно ли двинуть ему коленкой между ног или это повредит моей карьере? Если не угомонится, точно двину!

— Ну, вообще-то, лезут обычно волосы, а я в первую очередь думаю о проекте.

— Да, ну что ж, имей в виду — мужчины любят платить за то, что можно потрогать руками. За что-то осязаемое.

Его ручонка тянется к моей груди, и я как загипнотизированный провожаю ее взглядом.

Вот только попробуй, коснись. Слава богу, дверь распахивается и входит Калугин. Лазарев тут же убирает свои грабли, а я вздыхаю с облегчением.

— А-а-а. Оу… Извините. Я не помешал?

— Да нет. Нет, нет, все в порядке. Марго, подумайте о моем предложении.

Он опять начинает наглаживать мне плечо.

— Если у вас какие-нибудь мысли возникнут, я у себя.

Ни хрена себе… Подумайте над его предложением. Дать потрогать за осязаемое… Упырь! Под моим недобрым взглядом Лазарев удаляется прочь вальяжной походкой, и Калугин закрывает за ним дверь. А потом, с улыбкой на лице, идет ко мне. Я весь в негодовании, отступаю к окну, к своему столу, и готов материть весь мужской род последними словами.

— Это полный капец. Чего ты скалишься?!

— Просто, иногда, ты очень похожа на Гошу.

— Нас в детстве часто путали. Ты что-то хотел про обложку сказать?

— Нет. Я просто увидел, что Лазарев стал подкатывать, ну и подумал, что надо зайти помочь.

— Спасибо, я в таких ситуациях обычно… сама справляюсь.

Вру, конечно. Такие ситуации мне не снились даже в кошмарах.

— Не обращай внимания, это у нас в порядке вещей.

— Очень плохо!

Не пойму только, причем тут Лазарев. Давно ли он стал для тебя «нашим»?

— Я согласен, но эта мода пошла от твоего брата.

— Серьезно?

— Ну, это между нами.

У меня помимо воли вдруг вырывается:

— Вот, говнюк, а?

И я даже не знаю, к кому это больше относится — к Гоше, от которого я сейчас, как бы дистанционировался, отправил в Австралию и которого я сейчас узнаю, как бы со стороны, или к Калугину, который говорит такие нелицеприятные вещи обо мне…, то есть не обо мне…, ну в общем, о Гоше.

— А, Лазарев это все так. Просто говорят, что это у него любимый вид спорта.

Я стою подбоченясь, у своего рабочего кресла и с подозрением смотрю на Андрея. У меня два вопроса. Во-первых, откуда такие знания? А во-вторых…

— Слушай, Калуга, я чего-то не врубаюсь, ты меня что, опекаешь?

— Да нет, просто…

— Что, просто?

— Н-н-н… хотел узнать насчет обложки, определились?

— Я когда определюсь, ты об этом первый узнаешь.

Отворачиваюсь к окну... Тоже мне, Робин Гуд. Опекал бы лучше своего котенка.

— Угу. Значит, я могу идти?

— Да, иди

— Спасибо.

Я мычу в пространство.... Так, спокойствие… А не испить ли мне кофею?

* * *

Слегка прихрамывая, захожу на кухню. Черт, натер, что ли? Слегка приседаю и, приподняв ногу, пытаюсь поправить трущий задник у туфли, нащупать, что же мешает. Вдруг слышу за спиной чье-то сопение и испуганно выпрямляюсь:

— Фух…. Кривошеин!

Сажусь на диван:

— Ты чего тут делаешь?

— Ну-у-у.

— Баранки гну. Я спросила, чего делаешь тут?

— Вообще-то, вас жду.

— Серьезно?

— Угу.

— А это вообще-то не мой кабинет, а кухня.

Продолжаю разминать потертость — не хватало еще в хромоножку превратиться. Заклеить что ли чем-нибудь? Надо у Аньки проконсультироваться.

Валик бубнит:

— Ну, в офисе как-то людновато, нет той атмосферы.

Вздохнув, встаю:

— Какой атмосферы?

— Ну, перейти на «ты».

— Ха, а на летнее время ты перейти не желаешь?

Это недоразумение вдруг тянет ко мне свою кривую ручонку и пытается положить на плечо:

— Слушай, Марго, я хотел сказать.

Я ее тут же сбрасываю легким движением:

— Грабли убери.

— Послушай.

Я упираюсь ладонью в лоб Валика, и отодвигаю Кривошеина на длину руки.

— Так, мужчинка, вот расстояние на котором ты со мной общаешься. Ближе — расстрел, усек?

Валик тянется носом к рукаву моей блузки:

— Ой, ой, какой парфюм.

Да уж, Сомова не пожалела своих духов, брызнула от души. Сжимаю кулак перед носом неугомонного товарища:

— А вот так понюхай. Лучше пахнет?

— Прекрасно!

Я разворачиваюсь и, так и не попив кофе, отправляюсь назад в кабинет. Капец! Как же меня эти мужики достали! В холле натыкаюсь на Андрея. Следит за мной, что ли? Он стоит и будто чего-то хочет:

— Гхм.

— Что уставился?

— Да, ничего. У тебя все в порядке?

— Да, все в порядке, только порядок какой-то странный.

Он еще чего-то пытается произнести, но тут раскрываются двери подошедшего лифта и оттуда выползает злющий Наумыч с какой-то девушкой. Знакомое лицо, но сходу вспомнить не могу. Шеф громко всех приветствует:

— Здрасьте.

Андрей тут же откликается:

— Доброе.

Егоров, не обращая ни на кого внимания, топает прямо к секретарской стойке:

— Люсь. Слушай меня сюда.

— Ой, доброе утро Борис Наумович.

— Я сказал «слушай», а не разговаривай.

Они уходят о чем-то шушукаться, а потом Егоров орет:

— Я сказал! Иди, выполняй.

Девушка, которая все это время крутится рядом с нами, тоже повышает голос:

— Пап, ты можешь не орать? Голова болит!

А, значит это его дочка! Наташа, кажется… Вот, балда, ее же фото у Наумыча в кабинете!

— Ты знаешь, это моя редакция. И что захочу, то и буду делать. Захочу, буду плясать, орать, танцевать, голым пойду…. Всем доброе утро. Андрей, Марго, идите ко мне!

Андрей откликается:

— Да, Борис Наумыч.

Мы подходим, и Егоров отрывает мобильник от уха:

— Это моя дочь, Наташа. Из Лондона приехала… Ты должен ее помнить.

Я молчу, а Калугин кивает:

— Да, конечно помню, очень приятно. Привет.

Наташа тут же начинает строить Андрюхе глазки.

— Привет.

— Судя по загару, в Лондоне сейчас солнечно.

— Ну, солярий можно и в Урюпинске найти.

Егоров представляет меня:

— А это Марго, главный редактор.

Наташа приветливо улыбается:

— Здрасьте.

Я киваю:

— Привет.

Наумыч поворачивается к Калугину:

— Андрей, у меня к тебе просьба.

— Да?

— Ты не мог бы показать Наташе нашу редакцию? Так сказать, сделать маленькую экскурсию по новому месту работы.

— Да, конечно, с удовольствием. А что Наташа здесь будет у нас работать?

Калуга все время оглядывается на меня, будто привлекая к разговору. Я стою рядом, уперев руки в бока, но в беседу не встреваю — по легенде я дочку начальника вижу впервые. Нервному шефу, вопрос о будущей зарплате дочки из средств «Мужского журнала» не нравится:

— А ты что, против?

— Нет. Я к тому, что…

— Ну и все!

Калуга поворачивается к девице и делает приглашающий жест.

— Welcome.

Егоров отваливается от нас, довольный, что сбросил с себя проблему:

— Люся, дождусь кофе или как?

Он устремляется в свой кабинет, а Наташа, улыбаясь, подходит к Калугину:

— Ну, пойдем?

— Пойдем.

Ну и славненько. Наконец-то я могу спрятаться в свой кабинет и поработать.

* * *

Наконец-то, вечер. Закидываю сумку на плечо и выхожу из кабинета. В холле, недалеко от лифта, стоят и о чем-то трендят Калуга с Наташей. Качаю головой, надолго что-то у них экскурсия затянулась. Три раза можно было все этажи обегать, сверху донизу. Не хочу им мешать и торможу возле Люсиной стойки. Эльвира тоже, тут как тут — стоит, зависнув, и глазеет на болтающую парочку.

— Модная штучка...

— Что?

Эльвира оглядывается на меня:

— Я говорю, интересно в каких бутиках девочка одевается?

Пожимаю плечами. Вообще-то, мне по фигу. Все равно ничего в этом не смыслю. Мокрицкая скептически косится на мою сумку, и я плотнее прижимаю локтем ее к себе.

— Чья?

Анькина, само собой. Но говорю, почему-то виновато улыбаясь:

— Моя… э-э-э… Подарок.

Мокрицкая странно на меня смотрит:

— Кожа?

Такое пристальное внимание пугает. Что-то не так? У меня? Хватаюсь за щеки:

— Где?

Она вдруг тянет руку к приоткрытой сумке и теребит торчащий корешок.

— «Oggi»? Итальянская, что ли?

Люся встревает:

— Не-е-е… наша, питерская.

Я в полном ауте. Блин, как с китайцами разговариваю. Оглядываюсь по сторонам….Ни Калуги, ни Наташи…. Наверно по четвертому кругу осматриваться пошли… А я тут, как дурак, какую-то хренотень выслушиваю. Как только подходит лифт и открываются двери, срываюсь с места:

— Подождите!

И ныряю в кабинку.

* * *

Наконец-то, дома. Анюта уже тут и, похоже, отошла от нашего дневного рандеву, не сердится. Можно расслабиться, попить пиво, посмотреть футбол. Для такого случая у меня есть отличный прикид — зеленая футбольная майка с надписью TEAM-59 и синие труселя к ней. Достаю бутылку пива из холодильника и пытаюсь ее открыть. Заодно приходится выслушивать любовные истории Сомика, которая крутится рядом, готовя ужин и накрывая на стол:

— Вот, ты представляешь, мне иногда кажется, что он вообще баран, ей-богу. Говорю ему Марат, между нами все. Все! Alles!

Присасываюсь к горлышку, делаю большой глоток и отвечаю:

— Ну, знаешь, я его понимаю. Мы все мужики такие — сначала профукаем, а потом начинаем ценить.

— Это как у тебя с Кариной?

Я взвиваюсь:

— Слушай, я тебя умоляю, не вспоминай при мне эту тварь. Я, когда ее увижу…

— Что?

— Блин! Все эпитеты израсходовал уже.

Шарю по полкам и ящикам в поисках любимых сигар:

— Черт, не те, блин. Куда я их засунул-то?

— Расслабься, ты уже дома!

— Какой, на хрен, расслабься. Я целый день сегодня вообще отпахал в компании сексуально озабоченных дебилов...

Наконец нахожу:

— Вот они мои родные… Ничего, я этим гондольерам весла пообломаю.

Сомова интересуется:

— У вас там целая редакция кобелей, что ли?

Похоже, что так. Усаживаюсь за кухонный столик, напротив Аньки:

— Ну практически… Разве что Калуга.

— А что, Калуга… Кто это?

— Да Андрюха Калугин. В принципе нормальный парень. По крайней мере, дистанцию держит.

— А-а-а, поздравляю тебя.

— С чем?

Она хитро улыбается:

— Ну, ты начинаешь мыслить как женщина.

— Да сплюнь ты, блин…

Я вдруг вспоминаю про футбол:

— Твою мать!

Смотрю на часы, капец, уже пятнадцать минут как играют! Бегу включить телевизор:

— Сегодня ж «Спартак» играет!

Усаживаюсь на диван, ставлю перед собой бутыль с пивом и жму кнопки на пульте телевизора. Горю моему нет предела, и я чуть не плачу:

— Блин, уже идет! Как это я проморгал….

На поле уже вовсю баталия. Не могу удержаться от комментариев:

— Давайте, давайте, ну чего ты разлегся-то?! Как бабы, ей-богу, а!

Звонок в дверь прерывает мои излияния. Смотрю с подозрением на Аньку:

— Ты чего, кого-то ждешь?

— Нет. А ты?

— Блин. Ни пиво попить, ни футбол посмотреть.

Тороплюсь в прихожую и открываю дверь, на пороге стоит Калугин. Вот, помянули к ночи.

— Привет.

— Калуга? Каким ветром?

Подходит Анька и глядит на гостя с любопытством. Андрей с ней раскланивается:

— Здрасьте. Простите, пожалуйста.

Тут же сует мне под нос свою папку с распечатками:

— Я учел все твои пожелания по поводу обложки. Вот, готовый ряд.

Кошусь на него с удивлением. И чего приперся? Потом бросаю взгляд на Аню — придумает потом черт те чего.

— Спасибо. Ну..., я могла бы и завтра утром заглянуть.

— Да, это понятно. Просто я был поблизости, решил заскочить. Потому что, если что, чтобы ночью можно было исправить.

Трудовой порыв у него, что ли? Опять смотрю на Сомову.

— Да, ночью надо спать, Калуга!

— Было бы с кем.

Это он про что? А как же котенок? Разбежались?

— Гхм, чего?

— Да, ничего, это я шучу.

И что теперь с ним делать? Сомова кроит рожи и пытается подать мне мимикой какие-то знаки… Хрен знает, какие. Я неуверенно бормочу:

— Ну… чего стоишь… э-э-э. Может, зайдешь?

Вижу, как Анька закатывает глаза. Не угадал. А с другой стороны, что тут такого? По делу же человек пришел, не выгонять же... Калугин заходит и прикрывает за собой входную дверь:

— Ну, если я не помешаю.

Сомова изображает улыбку, и я киваю, приглашая Андрея зайти. Он благодарит:

— Спасибо.

С деревянными улыбками продвигаемся к кухне. Представляю их друг другу:

— Ну, вот знакомьтесь — это Аня, моя лучшая подруга, это — Калуга.

— Очень приятно, я — Андрей.

— Здрасьте.

Они жмут друг другу руки, а я судорожно пытаюсь сообразить, что бы еще такого сказать, гостеприимного. Сомова меня опережает:

— Мне тоже очень приятно, тем более, что Гоша мне много о вас рассказывал.

Обалдела, что ли? Я же ей, как подруге. Что он обо мне подумает? Прячась за спину Калугина, стучу по лбу и делаю ей страшные глаза. Андрей интересуется:

— Да? Вы знаете Гошу?

— Ну, да, мы с ним дружим со школы. То есть, в смысле с его сестрой, конечно.

— Угу, угу.

Не могу уже больше сдерживаться и влезаю:

— Да, и кроме как о работе, он ни о чем разговаривать не может.

Одновременно с Анькой предлагаем:

— Чаю, кофе, может быть?

— Да нет, спасибо, ни чаю, ни кофе ничего не нужно. Я бы опрокинул… В смысле, стаканчик воды, и все. Спасибо.

Сомова идет за водой, а я, чтобы не стоять истуканом лезу в принесенную папку.

— Ну, согласись, это уже кое-что. Вот, согласись, что это тело уже хочется потрогать.

— Ну, да, наверное, хочется.

Аня приносит воду, и Калуга забирает у нее бокал из рук:

— Спасибо большое.

Пьет, а потом вдруг нюхает воздух:

— Очень вкусно пахнет, вы что-то готовите?

Я киваю, но чужие заслуги себе приписывать не хочу:

— Готовит у нас Аня.

— А ты?

— А я ем.

— А-а-а.

Сомова пытается скрасить мое кухонное неумение:

— Ну, Марго же у нас бизнесвумен. Слава богу, что вилку хотя бы держать научилась. А я так, знаете, забегаю подкармливать подругу. Вот, кстати, мне уже пора. Засиделась, да? Поздно, я пойду.

Я понимаю ее намек побыстрее выпроводить гостя и торопливо говорю Калуге:

— Да, в смысле вот здесь тоже, в принципе, уже все нормально.

Наскоро перелистываю папку.

— Я перед сном еще гляну и наберу тебе. ОК?

— Да, ОК. Я, пожалуй, пойду. Был рад знакомству, до свидания.

Аня кивает:

— Да-да, счастливо.

Бросаюсь обуваться:

— Я тебя провожу.

Сомова протестует:

— Марго, ты куда? Подожди, ты же голая совсем.

Но я уже натягиваю кроссовки:

— Я туда и обратно. Я быстро.

Андрей оборачивается к Аньке:

— Спасибо еще раз. До свидания.

Выскакиваем за дверь и идем к лестнице.

* * *

Через пару-тройку минут уже выходим из подъезда. Вечер просто сказка, даже возвращаться не хочется.

— Ну, что, Калуга, в принципе молодец, что зашел.

— Да, мне не в напряг.

— Ладно, давай!

— Давай.

Прощально шлепаем друг друга рука об руку, я поворачиваюсь к дверям и вдруг слышу:

— Подожди. Почему ты все время меня называешь Калугой?

Я недоуменно смотрю на него:

— А как мне тебя называть?

— Ну, не знаю. У меня вообще-то имя есть… Ну, Андрей.

— ОК, Калуга, с этой минуты будешь Андреем.

Опять дергаюсь к дверям.

— Марго, подожди секунду.

Да, я как-то и не тороплюсь. Выжидающе смотрю на него:

— Да?

Он утвердительно кивает на мой наряд:

— Эту майку тебе Гоша подарил?

Окидываю себя взглядом:

— С чего ты взял?

— Да, нет. Просто мы летали в Германию на чемпионат мира по футболу и там покупали точно такие же майки.

Ну, правильно, летали, всем мужским коллективом «МЖ» с Наумычем во главе… Надо же, Калуга, какой памятливый, однако.

— А… да, просто брат меня очень любит.

— Вы с ним даже очень похожи.

— Ладно, давай.

— Спокойной ночи!

Я машу на прощанье рукой и возвращаюсь в дом.

* * *

Поднимаюсь в квартиру, настроение отличное, хотя, наверно, это и ненадолго. Скидываю кроссовки, влезаю в тапки и иду на кухню. Анька, отвернувшись, бурчит:

— Ну что, проводил?

— Ага. Слушай, оказывается, не такой уж он и зануда.

Улыбнувшись, приваливаюсь спиной к кухонной стене. Сомова продолжает недовольно бурчать себе под нос:

— Еще бы.

— Что, еще бы?

Анька суетливо разворачивается лицом ко мне и начинает строить:

— Слушай, Гош, вот ты зачем поперся его провожать, а?

Сам не знаю, но не жалею — в любом случае, прогуляться перед сном было полезно. Непроизвольно вздергиваю бровь вверх:

— А что такое?

Меня даже забавляет, что Анька нервничает. С чего бы это она?

— Ну, просто ты забываешь, что ты женщина! И должен вести себя как женщина. Понимаешь?

В ее глазах насмешка взрослого человека над неразумным подростком:

— Да, да, мой дорогой, а как ты хотел?

Я тоже в ответ смотрю с усмешкой. Она чего и правда на Калугу запала?

— Ань, ты сейчас о чем?

Моя веселость ее злит, и она начинает наезжать грубее:

— Я о том, чтобы ты потом не рассказывал целыми днями, что тебя кто-то хотел трахнуть!

Прямо уж целыми днями. Я что тебе, сексуально озабоченный что ли?

— Ты должен вести себя подобающим образом, понимаешь?

Я откровенно смеюсь и отворачиваюсь.

— Да, да, мой дорогой! А что я такого смешного сказала?

Аки львица. Ну, точно запала.

— Ань, ты чего, ревнуешь?

— Чего?

— Только я не пойму — меня к Калуге или Калугу ко мне, а?

Вся ее веселость на миг исчезает. Неужели попал в яблочко? Она снова поворачивается ко мне лицом с прежней усмешкой:

— Слушай, Ребров, да пошел ты в задницу. Для него же стараюсь, а он стоит здесь, выделывается. Вот, трахнут тебя, где-нибудь на лестничной клетке, потом будешь плясать у меня.

Махнув рукой, она уходит к себе в комнату. А ужин? Я смотрю ей вслед, и меня разбирает смех — не ожидал, не ожидал...

— Зашибись, посмотрел футбол.

Иду к плите с остывающей здесь сковородкой. Война войной, а ужин никто не отменял. Сгребаю все, что там было к себе в тарелку и тороплюсь к телеку. Впереди — второй тайм.