А drop in your palm (гет)

Не всем суждено взлететь — есть и те, чья судьба это бездна.

Он привык анализировать свои поступки, решения, даже мгновенные импульсы, которые не были воплощенны в жизнь. Это лишь на первый взгляд его бытие — хаос, власть и жестокость. На вершине не удержаться одной жестокостью и психопатией. Нужно уметь думать.

Никлаус считал себя существом умным и неординарным, и не без основания.

К людям он перестал себя причислять после того, как первый век бессмертной жизни минул. Все же любой перешагнувший недоступный смертным рубеж времени перестает считать себя одним из них… или продолжает обманываться, купаться в иллюзиях.

Многовековой опыт учит, что себе лучше всегда говорить правду, какой неприятной она бы ни была.

И он не хочет врать себе… Потому что девушка из снов, Кэролайн, нежная, красивая, упрямая, нешуточно заинтересовала его. И это не похоже на очередное увлечение, которых у Никлауса было не счесть. Да хотя бы тем, что он чувствует к девушке нечто большее, чем желание обладать. О нет, это не только похоть… Хотя ему ли, имеющему такое сильное животное начало, отрицать физиологическую привлекательность пленницы? Он кто угодно, но не ханжа и лицемер.

Желай Первородный просто переспать с Кэролайн, он бы давно получил свое.

Океанида, несмотря на долгую жизнь, еще дитя, по сути, и невинна почти так же. Уловками, лестью, соблазном иль силой, что, впрочем, не желательно, Никлаус бы своего добился. Будь все так просто и очевидно, он бы даже радовался.

В конце концов, в их высокоморальной семейке только он и Кол умеют брать от жизни все и даже больше. Хотя младшенького, с тех пор как он наткнулся на ту миленькую крошку-ведьму, можно считать пропащим. И шага не сделает, чтобы огорчить девочку, которая, к счастью, слишком наивна, чтобы понять, какой неумолимой и страшной властью обладает над своим защитником.

Клаусу было даже досадно, во что превратился его непредсказуемый, склонный к жестоким шуткам младший брат. Который проводил вечность настолько нескучно, что порой Кола утихомирить практически невозможно было.

Элайджа слишком высоко стоял на своем пьедестале для грязи этого мира. Он изучал науки, покровительствовал поэтам, художникам, архитекторам, музыкантам. Дружил и переписывался с лучшими умами своих времен и был щедрым и умным меценатом. Но при всем это возвышенном совершенстве скучным, как заупокойная месса. Чего только стоили дневники и хроники, которые вел брат, полные самодовольного самохваления и принижения других.

Мир несет в себе перемены, он сам по себе изменения.

Но в одном Клаус не был готов меняться — это в своей свободе. Одиночество ему не докучало. Все лучше, чем быть рабом любви. В отличии от всех остальных, он свою двойственную природу считал вовсе не изъяном, а, напротив, видел в ней достоинство. Обещание свободы, которой лишены все влюбленные безумцы, связанные навеки удавкой Предназначения.

Судьба не дарит подарков, не рассчитывая потом взыскать с тебя сторицей.

Несколько мрачно, но зато предельно правдиво.

Первородный гибрид не искал благ кроме тех, которые мог взять сам.

Так надежней.

Жизнь во многом похожа на пустой холст, и только мы определяем, какими красками он будет зарисован. Художник в нем наслаждался хрупким совершенством форм в ней. Никлаус желал бы нарисовать свою пленницу, но никогда об этом не попросил сам. Как и бы не стал заставлять Кэролайн позировать. Когда в последний раз женская красота вдохновляла с такой самоотдачей отдаваться творчеству? Сколько же ее портретов он нарисовал?

Первородный перестал считать на третьем десятке, но тогда океанида была недосягаемой.

Была загадкой, которую он желал увидеть воочию и разгадать тайны нити, связавшей их. Его парадоксально тянуло к тихому свету, который девушка из видений излучала. Никлаус надеялся, что, увидев ее, испытает разочарование, потому что реальность почти никогда не оправдывает ожидания.

Кэролайн была какой угодно, но не тихой. Несмотря на вспышки кровавого безумия и привычку крушить все вокруг в моменты особенно сильного душевного раздлая, контроль у него все же был. И получше, чем считали родные… Иначе Клаус свернул бы тонкую шейку после первой сотни дерзостей и проклятий, которые на его голову обрушила совсем не покорная пленница. Покорности, вздорной и привлекательной, как грех, в девчонке было столько же, как безопасности в лесном пожаре.

Забота о ней была продиктована чувством, в котором Первородный сам себе не желал признаваться. Потому что оно было дуростью, начиная от начала до конца.

Он подошел к окну — лай собак, ржание лошадей и голоса множества людей привлекли его внимания. Ребекка в темно-фиолетовом охотничьем костюме, с убранными под золотую сетку с аметистами волосами в берете, с белым пером, венчавшим ее гордо вскинутую головку, гладила свою любимую кобылу. Он отсюда слышал, как ножка, обутая в высокие сапоги, отбивала нетерпеливый ритм. Сестра ненавидела, ожидая всеми фибрами своей мятежной души.

Никлаус усмехнулся — ах, да, охота…

Которую Кол затеял, чтобы развлечь свою драгоценную пассию.

Первородный вернулся к пустому холсту, над которым размышлял. Он взял в руку уголь и несколькими прикосновениями выделил из белого полотна красивое личико, которое не портило даже капризно надутые губы. Пустил по гладкому лбу непокорный локон, пока черный, но немного краски и он будет золотым, как колосья в полях, напитанные солнцем. Критически хмыкнул и занялся тщательной прорисовкой глаз, чтобы передать им то самое выражение, которое находил в глазах младшей сестры.

Которую так сильно любил и оберегал как мог.

И которая в очередной раз совершила глупость. Чем только сделала конец посмевшего ее использовать молодчика более мучительным. Они с Элайджей, несмотря на злость, не сговариваясь, решили пока не просвещать сестру об истинных мотивах как бы влюбленного.

Ребекка с разбитым сердцем бывала еще более непредсказуемой, чем обычно.

И кроме того, вопросы у него как раз были к самому кукловоду, а не к пешке, которую Тристан использовал со свойственной ему беспринципностью. Де Мартель был еще той мразью, но при этом никогда не пошел бы против них в открытую. Пусть и ненавидел Майколсонов за прошлое. В котором была она… Аврора. Которую он любил первым настоящим чувством, усиленным в сотню раз природой бессмертного.

И кто знает, куда бы оно завело его?

Если бы не вмешательство рационального старшего брата.

Майкл мертв, но есть ощущение, что он до сих пор сражается с его бесплотной тенью.

Слишком долго он пытался убить Никлауса, чтобы это так легко забылось. Именно Майкл своей бесконечной погоней научил его быть безжалостным и последовательным. Каждая потеря, понесенная по вине псевдо-отца, закалила его и научила выживать. Побеждать Никлаус научился сам.

И в конечном итоге папаша гниет в той дыре, куда Клаус его законопатил, а он жив и здоров. Однозначная победа, как и понимание того, что больнее всего ранят самые близкие.

Сильный, похожий на схождение камней в горах звук рога пронесся над замком, отбившись многократным эхом от древних стен. Кол трубил «на охоту»… Никлаус, стирая пятна от угля на пальцах, успел заметить яркую кавалькаду, проскакавшую по мосту наружу. Дома будет потише наконец-то.

Он посмотрел на незаконченный портрет и мысленно сплюнул. Желание творить пропало совсем, скорее всего, потому что его желанием сейчас было увидеть Кэролайн. Которую он не видел с вчерашнего ужина в ее покоях. Скоро она совсем оправится от болезней, и тогда Фрея приступит к магии, которая разорвет узы между ними. Он получит желаемую свободу и, может быть, даже отпустит ее.

Несмотря на все жестокие слова, сказанные старшему брату, убивать ее Клаус не желал.

Даже у чудовищ бывают редкие проблески милосердия.

* * *

— Вот так лучше, — Фрея убрала пальцы, усыпанные рубинами в кольцах, с белого меха. — Замерзнешь, и вновь поднимется жар.

— Спасибо…

Кэролайн вложила в свой голос всю свою признательность, которую чувствовала к Первородной ведьме. За что? Да за все: за заботу, лечение и, наконец, эту прогулку по саду, уже скованному первым сильным ночным морозом. Погода много дней за окном продолжала оставаться солнечной, и девушка буквально мечтала пусть о краткой, но прогулке на свежем воздухе. Стены роскошной, но клети успели порядком опротиветь Кэролайн.

Но никто бы не выпустил ее наружу одну… Из все обитателей замка она могла попросить двоих и выбрала Фрею. Не желая обращаться к своему тюремщику. Которого Кэр уже не могла слепо ненавидеть, напротив, старалась понять.

Его забота, ласка что-то переломила в ней и позволила ей взглянуть на Первородного гибрида другими глазами. В конечном итоге, раненную душу другая такая душа распознает легко.

Ей почти каждую ночь снился океан… Родная синь звала почти неумолимо.

— Печаль не бывает вечной, — нежно произнесла Фрея Майколсон. Ее глаза наблюдали за появившимся на балконе черноволосым вампиром, которому она помахала. — Тебе очень трудно, но наберись терпения, — внезапно влюбленный взгляд стал острым, таящим предупреждение, — для твоего же блага, Кэролайн, не пытайся сбежать и не делай прочих глупостей. Мой брат не из тех, кто легко прощает…

Ведьма устроила океаниду на каменной лавке и ушла, оставив на попечение двух дюжих служанок. Кэролайн увидела, как вампир прыгнул вниз и подхватил со смехом отбивающую Майколсон на руки, чтобы закружить в поцелуе.

— Соглашусь, зрелище отвратительное, — преувеличенно язвительно сказал незаметно подошедший Никлаус — Как ты, золотце?

Вздрогнувшая при его появлении Кэролайн была до самого носа укутана в меха. Головку прятал капюшон, а щеки чуть порозовели от мороза. Никлаус уже знал, что ей подарит, потому что зима близко, и в этих краях они бывают суровыми. Не может же сестра бесконечно долго одалживать его пленнице одежду.

— Нормально, — неуверенно улыбнулась Кэролайн.

— Погуляем? — он протянул ей руку.

После некоторого колебания океанида ухватилась за большую и теплую ладонь, вставая. Много ходить Фрея ей пока запретила, также как и уставать слишком сильно. Да и сама Кэр ощущала вязкую слабость в членах. Но Никлаус Майколсон не привык к отказам, да и к чему его злить, строя из себя неизвестно что? От чинной прогулки никто не умирал. И ведь они заключили если не мир, то перемирие, и нарушить его первой будет недальновидно.

Кэролайн пообещала себе больше не рисковать так безумно, как делала это раньше. Не волновать больше так нелепо последнего дорогого человека, — Елену. Которую так хотелось увидеть вновь.

Теперь, искоса поглядывая на не лишенный благородства профиль гибрида, она набиралась храбрости, чтобы попросить его. О пусть кратком, но свидании с подругой. В голове предостережением звучали слова Фреи «мой брат умен… и жесток, он редко делает что-то просто так, точнее, почти никогда. Но ты нравишься ему…»

— Любовь моя, ты так сопишь, — насмешливо бросил Никлаус, останавливаясь и придерживая девушку за плечи, всматриваясь в напряженное личико, скрытое в тени капюшона, — это, конечно, забавно. Но лучше говори, чего ты от меня хочешь, Кэролайн?

— Я… — твердые пальцы коснулись ее подбородка, совсем не добавляя ясности мыслей. — Я хочу попросить… можно увидеть Елену? — выпалила Кэролайн, злясь на себя за блеяние, достойное как раз овцы, но не дочери океана.

— Тебе, наверное, говорили, — Первородный намеренно не торопился, мучая напряженную девушку ожиданием. — Я ничего не делаю просто так. Так что мне за это будет, Кэролайн?

Вскинутая на него с возмущением лазурная синева глаза и приоткрытые от гнева губки уже послужили Клаусу наградой. Было полное ощущение, что еще чу-чуть, и красавица океанида попытается его поколотить своими маленькими кулачками. Это будет весело…

<hr />Примечания:

Жду ваших отзывов!