А drop in your palm (гет)

Если было бы дано выбирать — никто бы из живущих не выбрал бы страдания.

Кол скучал, пожалуй, только по магии, которая раньше струилась по его венам. А так, жизнь вампира его устраивала почти целиком и полностью. Те, кто говорят иначе, просто лицемерят… Вечная юность, сила, неуязвимость — никто, ощутив это, не смог бы отказаться, если, конечно, не быть полным кретином.

Кости рожденных с ним в один год истлели в своих могилах, а он до сих пор весело коптит небо.

Он не скучал о бытие человека, как Ребекка, которая, если копнуть глубже, была еще той мечтательницей. Как ни крути, в бессмертии больше плюсов, чем минусов. Даже одиночество до сих пор не слишком его тяготило. Кол не искал Предназначенную, разумно полагая, что такое сокровище как он мало кто выдержит. А делать несчастным, особенного для себя, человека Первородный не хотел.

Да и не слишком верил в долгое и взаимное счастье.

Как и в свою способность полюбить.

Все его увлечения женщинами заканчивались, как правило, стоило Колу заскучать. Его непостоянство стало своего рода семейной шуткой. Как и печальное окончание большинства романов — не то чтобы этой главой своей жизни Кол слишком гордился. Но если тебе тысячу лет, от устоявшихся привычек не отказаться.

Никлаус считал его занозой в своей заднице, а Элайджа циником. Как будто они оба были всегда хорошими мальчиками. Он по крайне мере не сворачивал мамочке шею и не убивал свою судьбу. Хотя последнее было не виной Элайджи — мама как всегда постаралась испортить свои детям жизнь.

Он презирал Эстер, пожалуй, ненавидел и, учитывая взаимоотношения между родителями и детьми в их семье, радовался, что у него никогда не будет детей. Потому что страшно, каким же получится его отпрыск… Хуже могло быть только с ребенком Ника. Хорошо, что матушка позаботилась об этом, когда обращала в их бессмертных.

За вечность приходится платить бесплодием — для Кола цена почти ничего не значит.

Он погладил руки, обхватившие его за грудь. Первородный не зря настоял на том, что Давина поедет с ним. Она неуверенно держалась на лошади, и не хватало, чтобы на охоте упала и свернула себе шею во время быстрой скачки. Именно поэтому на его жеребце двойное седло, позволяющее ехать даме за спиной кавалера. И именно поэтому он скачет аккуратно, без привычных бешеных кульбитов.

Ник когда-то сказал после трех бутылок отменного вина, что монстрам вроде них не суждено счастья. Не стоит даже и пытаться…

Потому что закончится это одинаково — трагедией.

Кол и не искал встречи с ней. Почти не верил в то, что однажды Предназначение настигнет его. И с кем, с невинной девушкой, почти ребенком? Его доброта к Давине не умоляли того, кем он был и есть. Если бы мог — отпустил… Потому что подобная любовь — кощунство, ведущее к грустному финалу. Что он может дать ей?

И впервые за черт знает сколько столетий Первородный ощущал вину.

Что-то схожее с муками до этого сладко спящей совести.

Его судьба была предопределена: соединен неумолимым роком с той, которой никогда не будет достоин. Будь он чуть меньшим мерзавцем, улегся в гроб с кинжалом в груди, позволив Давине прожить жизнь без него. Если рассуждать здраво, лучшим что Кол мог для нее сделать — это отпустить. Позволить прожить свой век в безопасности, без крови и смерти, которые преследуют их семью везде, куда бы они не бежали.

Охота удалялась.

Ребекка мчалась где-то впереди, собаки подняли огромного секача.

Первородный же не спешил, зная, что его ведьмочка не любит кровь и жестокость. Пусть сестра, отчего-то встревоженная не на шутку последние пару дней, развлечется, убив кабана. Пусть неведомо зачем взяла собой любимого сокола Никлауса. Хотя знала, что к болотам у озера для охоты на птиц они не поедут.

Кол спешил и осторожно снял с седла легко скользнувшую ему в руки Давину в серебристо-сером наряде охотницы, окаймленным искристо-белым горностаевым мехом.

— Можем вернуться в лагерь, — Первородный коснулся ее руки, стремясь отвлечь от красивого, но сурового пейзажа, — Несколько часов в седле… ты наверняка устала.

До того, как у него вконец испортилось настроение от невеселых размышлений, Кол планировал закончить охоту веселым пиром на воздухе. Для этих целей были установлены палатки в поле и большой шатер с накрытым столом. Быть может, они бы даже остались ночевать там, не спеша в замок. По крайней мере, в выстеленном толстыми коврами шатре Давины горели жаровни, прогревая воздух, и было широкое ложе, на котором можно поспать со всеми удобствами.

Эгоистично, но Первородный хотел побыть с ней вдвоем и немного отвлечься от семейных дрязг.

Свиту так легко было услать прочь. Как и навязавшуюся с ними сестрицу.

Хорошо, что златовласая заноза Никлауса еще болеет, а то бы и он поехал, чтобы впечатлить ее. Фрея терпеть не может бессмысленного убийства животных, а ее муженек подкаблучник и шагу из замка не ступит без нее. Элайджа же предпочитал охоту на опасных хищников и не такой толпой.

— Нет, мне и здесь очень хорошо, — честно ответила Давина и переплела свои тонкие пальчики с пальцами своего вампира, — Кол, тебя что-то беспокоит? Ты… ты такой молчаливый?

— Ничего страшного, — Первородный обаятельно улыбнулся, — просто задумался.

— Нас ведь не потеряют?

— Нет конечно. Если хочешь, можем присоединиться к травле зверя?

Девушка слегка поморщилась, вспоминая, как на большого кабана раз за разом набрасывались собаки, стараясь вцепиться. Столько крови, лай, крики и лошадиное ржание. Ведьма была даже рада, что они отстали от преследовавшей с какой-то непонятной яростью дичь Первородной. Сестра Кола пребывала в дурном настроении с самого утра и Давина не желала с ней сталкиваться, пока та не успокоится. Остальные же, и вампиры, и люди никогда не посмели отнестись к ней непочтительно.

— Иди ко мне, — Кол, постелив плащ, сел и протянул руки Давине, — у меня на коленях будет совершенно не холодно. Побудем вдвоем, а потом отвезу тебя в лагерь обедать.

Давина, проклиная смущение и румянец, выдавший, что она чувствует с головой, тем не менее покорно опустилась в объятия Первородного, который тот час прижал ее к себе покрепче, целуя теплый висок. Ей было хорошо и спокойно в руках Кола. Давина, переборов робость, коснулась ладонью его красивого лица, думая, что в глазах того, которого считали вечным мальчишкой, слишком много печали.

— В культуре, в которой меня взрастили, — начал задумчиво Древний, вдыхая их смешанный запах, — таких как я называют трикстерами. Вечный шут. Демон озорства, готовый поставить весь мир на кон и проиграть. Но не все шутки смешные, Давина, я вовсе не такой глупец, каким иногда кажусь. И теперь, когда есть ты…

— Я… — девушка мучительно запнулась, не зная что сказать. Как выразить чувство, теснившееся в груди и мешающее дышать. — Я люб…

— Тише, — Кол приложил палец к нежным устам, запрещая сказать то, что он так сильно хотел услышать.

Впервые в жизни слова любви не согревали самолюбие и не ласкали слух, а скорее жгли, как раскаленное железо. Давина не знала, кому собирается сказать, кому готова отдать всю себя и что за чудовище может в нем пробудить. Пока она не произнесла этих слов, между ними есть преграда, которую Первородный не спешил преодолеть. Давая время себе, ей ли? Кол не хотел ее ломать и терять. Поэтому пусть молчание будет стеной между ними, пока эта сладкая девочка не повзрослеет, чтобы понять, к какому злу сейчас так беспечно прижимается. Сколько в нем тьмы и животных желаний при одном взгляде на нее.

Быть дамским угодником не велик труд, гораздо сложнее сохранить то настоящее, что он обрел.

Побед в жизни Древнего было более чем достаточно.

Теперь Кол хотел, чтобы его любили осознанно, такого, каким он есть. Вместе с темной стороной. Их объединило Предназначение, но пусть Давина узнает его не только как рыцаря в сияющих доспехах, ведь он в самом деле не таков. Пусть она поймет и осознает, и если по-прежнему будет готова сказать «да», так тому и быть. Им нужно время…

Время, чей неумолимый бег едва ли станет для них проклятием.

Кол отпустит ее, если она выберет свободу без него. Пусть то, что было его сердцем, умрет навсегда, окончательно, но жизнь без чувств на самом деле не так плоха. Чем вечное несчастье той, что стала дороже всего. Горечь в том, о чем Давина пока не задумывается, и в том, что он при всем желании никогда не сможет ей дать.

— Почему? — в ее глазах настоящая боль, которая вот вот осыпется слезами обиды.

— Потому что хочу, чтобы бы ты, моя прекрасная ведьма, знала, кому хотела признаться, — просто сказал Первородный, целуя дрожащие губки, — я дал тебе, нам время. И кроме того, кто первый признается, тот и проиграл, малышка.

Солнечная погода внезапно портится, с запада налетает сильный ветер, гонящий сизые низкие тучи. Кол ощущает морозную свежесть в воздухе, которая простого смертного пронзила до костей. Именно поэтому они поспешно возвращаются в лагерь — Давине нужен отдых. И кроме того, в этих краях случаются страшные снежные бури, а везти сквозь ветер и начавший сыпаться крупный снег в замок Давину кажется глупостью — только простудится и заболеет.

Первородный не дает ей ступить на землю с коня, а заносит на руках в теплый шатер. Опускает на усыпанную розовыми лепестками постель, чтобы снять сапожки. Кол почти жалеет, что не приказал приготовить охотничье шале в предгорьях, где непогоду можно было переждать надежней, или тот домик, столь любимый Беккой, куда она так часто сбегает из замка.

— Ужин? — предлагает он, наблюдая, как она снимает шпильки, которые держат шляпку.

— Кол, ты ведь останешься здесь сегодня? — Давина почти ощутимо дрожит: каждое завывание все усиливающегося ветра кажется воем целой стаи оборотней. Она точно не заснет, а если удастся, то все кончится кошмаром.

— Конечно — Древний сбрасывает свой плащ на кресло, отстегивает от пояса перевязь с кинжалом, — Эй там, — крикнул он слугам, — ужин, да поживее, и принесите угля. Не хочу, чтобы ты продрогла, скоро станет совсем холодно.

Он улыбается, вспоминая, как в дороге грел засыпающую у него на груди девушку. Но на всякий случай готовится ночевать на полу — все что угодно для нее. Как же хорошо Кол понимает, что чувствовал старший брат века назад к своей Елене. А ведь Давина с самого начала легко ему доверилась и почти не боялась, хотя от остальных вампиров старалась держаться подальше. Пусть его воины обходили девушку, в которую так вцепился их предводитель, по хорошей дуге, опасаясь за целостность своих костей.

* * *

Фрея абсолютно точно над ним измывается — цвета розового жемчуга летящее платье, которое столь мало скрывает и так оттеняет ее кожу. Никлаус уже на пределе своей выдержки, кто же знал, что быть джентльменом такое трудное и неблагодарное занятие. Кажется, он понял, почему у безупречного старшего брата вечно такая постная физиономия.

Сидящий в кресле напротив вышеозначенный брат старается казаться расслабленным и даже равнодушным — навскидку получается у Элайджи не очень. Он глаз не сводит с сидящих на мягких подушках у камина девушек. У одной золотые кудри поддерживает золотой обруч, усыпанный алмазами, и у другой, чьи волосы спереди удерживают драгоценные шпильки, оставляя их свободно виться по спине.

Легко быть добрым, а еще приятней радовать ее.

Клаус позволил встречу с другой пленницей без колебаний. Сговориться девушкам не удастся, зато столько благодарности в бирюзовом взоре Кэролайн. Сам себя он оправдывает тем, что радость лишь ускорит выздоровление океаниды, и она должна ему плату.

— Что попросишь, брат? — глаза Элайджи в открытую смеются, и он кивает на взявшихся за руки красавиц, — ты всегда любил сделки.

— Ой, только не нужно, как будто ты самое бескорыстие, старший брат, — вяло огрызается Никлаус, не повышая голоса впрочем. — Ребекка тревожится тем, что до сих пор, несмотря на побег того сопляка, мы с ней не поговорили.

— А есть смысл? — пожимает широкими плечами другой Первородный, — сестра упряма и редко осознает свои ошибки. И еще реже признается в заблуждениях. Да, мы знаем, что она помогла ему сбежать, и что толку? Или ты желаешь сделать ей выговор?

— Я, может, и стар, но мозг еще не вытек через уши, — натурально содрогается Клаус, — Бекка устроит скандал и будет несколько месяцев на меня дуться. Пусть лучше мучается неизвестностью, почему это мы оставили ее своеволие без последствий.

— Накажет саму себя, — в голосе Элайджи не вопрос, скорее утверждение, — когда до нее дойдет, что ты просто пытал ее неизвестностью, Ребекка разозлится.

— На здоровье, — гибрид салютует кубком, — главное, что цела и в безопасности. Есть новости о Тристане.

— Та ведьма? — морщится вампир. — Будь осторожен, брат, не думаю, что Кэролайн понравится встреча с ней. И что она рассказала?

— Что Мартель всего лишь дымовая завеса — есть кто-то еще, кто направляет его действия. Если бы мамочка смирно не лежала в гробу, я бы посчитал, что это ее рук дело, — презрительная усмешка искажает мужественное лицо. — Я вызвал его в замок. Если Тристан не приедет, то не подчинится приказу своего сира. Весомый повод обезглавить его сразу же, как поймаем.

— Мир может меняться сколько угодно, — кивнул Элайджа, — но одно неизменно — мы по-прежнему Майколсоны. С ним наверняка будет Аврора, не боишься за девушку? Твоя бывшая очень несдержанна.

— Между нами ничего нет, — Клаус улыбается улыбкой, которая не предвещает ничего хорошего. — И горе тому, кто осмелится тронуть ее. Не волнуйся, брат, если понадобится, Аврора последует вслед за столь любимым ею братом, и я сделаю это без сожалений. Посмотри, они уже почти спят?

— Второй час ночи, — Элайджа встает, готовясь разлучить обнявшихся и совсем сонных подруг. — Хороших тебе снов, брат, — издевательски добавляет он.

Точно зная, что гибрид спать не будет, как и он сам.

Елена посапывала, устроив голову на скрещенных руках. Она быстрей уставала, и Элайджа уже не мог отмахиваться от тревоги за нее. В голове набатом звучали те жестокие слова, которые она сказала ему совсем недавно. Кэролайн, обняв подругу за плечи, лежала, что-то тихо напевая, лицом к лицу с Еленой. Океанида пела нежную колыбельную, ведь заключенной среди камня на высоте подруге все хуже спалось. Пусть чары ее голоса как никогда слабы, но все же…

— Осторожно, не разбуди, — она разомкнула руку, сжимающую ладонь Елены, — сон, что я навеяла, прибавит ей сил. Неси осторожно, — приказала она, вставая и давая возможность вставшему на одно колено Первородному забрать свою крепко уснувшую ношу.

Сама же океанида старательно смотрела куда угодно, но не на гибрида. Чтобы не видеть его любование собственной особой, которое льстило и согревало. Кэролайн в душе проклинала сволочь, смевшую быть столь обаятельной, что она подчас забывала, что за улыбкой с ямочками скрывается безжалостный монстр.

<hr />Примечания:

Очень жду ваших отзывов!