Дочь Волдеморта (СТАРАЯ РЕДАКЦИЯ!) (гет)

Гермиона была удивлена. Но ее удивление не шло ни в какое сравнение с тем, как были ошеломлены Гарри и Рон. Только Генри продолжал невозмутимо сидеть в своем глубоком кресле и зорко наблюдать за молодыми людьми.

Джинни Уизли, в изящном праздничном платье и легкой мантии, со слегка небрежной прической и в наброшенном на плечи черном плаще Волдеморта, вышла из камина и остановилась, устремив на Гарри пристальный холодный взгляд. Высокие черные перчатки, дополнявшие наряд, девушка сняла и теперь держала в правой руке.

— Джинни! — крикнул мальчик, который выжил. — Ты ничего не знаешь! Уходи, пока они не схватили тебя! Гермиона стала...

— Это ты ничего не знаешь, Гарри, — перебила его девушка, делая несколько шагов и становясь около Гермионы.

Казалось, что-то внезапно треснуло в натянутом воздухе и рухнуло, бесшумно, но с оглушительным грохотом. Взорвалось, а потом потухло. И теперь только пепел крупными хлопьями медленно опускался на пепелище...

— Нет, — прошептал Гарри и внезапно весь его пыл, весь жар, вся ненависть в его душе — всё пропало. Стало пусто и темно. — Нет, — безжизненно повторил он, — только не это.

Джинни молчала и смотрела на Гарри, не обращая внимания ни на кого вокруг. Смотрела и не могла понять — неужели она любила этого человека? Сейчас девушка испытывала к нему только ненависть. Острую. Она хотела причинять ему боль каждым своим словом, но отлично справлялась с этим, даже не раскрывая рта.

— Джинни, — тихо прошептал Рон, — Джинни, отойди от нее. Она — дочь Того-Кого-Нельзя-Называть. Она стала Пожирательницей Смерти!

Джинни молчала и, чуть прищурив глаза, смотрела на Гарри. Молча выпростала она руку из-под черного плаща, медленно потянула тесемки; с меланхоличной задумчивостью инквизитора девушка перекинула левую руку через голову и неторопливо стянула с себя ткань. Она не отрывала взгляда от глаз своего экс-возлюбленного, завороженно следящего за Черной Меткой на ее предплечье.

Джинни опустила руку. Она молчала.

— Не может быть.

Рон застонал и подался назад. Он осел на пол у стены и схватился за голову руками.

— Прости меня, Рон, — подала голос Джинни. Ее звонкая речь эхом отдавалась от каменных стен кабинета. — Прости меня за то, что я сделала. Видит небо, я просто хотела быть с Гарри. — Она опустила руку и перевела взгляд на брата. — Я любила его. Я действительно любила его, Ронни. Я была готова ради него бороться, встать с ним плечом к плечу и сразить всех его врагов или погибнуть. Я была ему верной возлюбленной, братец, я отдала ему душу — а он попрал ее ногами. Он отвернулся от меня тогда, когда был для меня всем и когда всё, что я имела — принадлежало ему. Я страдала. Я ужасно страдала. Я сгорала от боли и бессилия. Но что бы я ни делала — он не замечал этого. Он думал только о Снейпе, только о Темном Лорде, только о своих Хоркруксах — о чем угодно, но не обо мне.

Я могла расшибиться в лепешку. Он не ревновал меня, когда я надеялась вызвать его ревность, он сказал: «Что ж, так даже лучше» и забыл. Тогда я попыталась вызвать его жалость. Но он не мог разглядеть моих страданий на фоне судеб мира, который почему-то вознамерился спасти от того, кто на него не претендует. Я могла бы умереть — и он бы не слишком опечалился. Просто еще один досадный факт. Я могла бы выйти замуж, уехать или изуродовать себя — он и не заметил бы этого. Я просто для него ничто. Он украл мою душу, мое сердце — и забыл вернуть перед тем, как ушел волонтером на войну, которую никто не собирается вести, которая была заранее проиграна, в которой не соотносятся силы, не осознаются цели. Но он не думал о целях, как не думал обо мне, как не думал и не думает ни о чем, что его окружает. Он воин своих иллюзий. И в его мире нет места простым смертным вроде меня, — она сглотнула и заговорила громче. — Но было то одно, одно единственное, что могло напомнить ему о моем существовании. Привлечь его внимание. Я могла сделать только один шаг, чтобы меня опять заметили. И как бы ни был ужасен этот шаг, как бы он не пугал меня до того, как я осмелилась совершить его — я понимала, что я только так могу привлечь его внимание. И только так могу ему отомстить. Это была единственная боль, которую я имела власть причинить Гарри Поттеру, — голос Джинни сорвался на хриплый шепот. — А я теперь хочу причинять ему боль, братец. Любой ценой. Хочу отомстить.

Я хочу, чтобы меня простили ты, мама и папа, Фред и Джордж, Билл, Чарли и Перси. Все, кого я знаю и люблю, — теперь Джинни говорила глухо. — Все, с кем мне уже не по пути. Мне очень жаль, у меня болит душа — но Гарри Поттер вынудил меня стать Пожирательницей Смерти. И теперь моя душа и мое тело принадлежат милорду. Я больше ими не распоряжаюсь. Но я могу умереть за него с легким сердцем потому, что я воплотила единственное, что у меня осталось — свою мечту. Я отомстила Гарри Поттеру. За то, что он сломал мою жизнь. Мою молодую, прекрасную жизнь, растоптал мою душу и лишил меня будущего. Я буду преданно служить милорду, отдам остатки себя во имя его и во славу его. Потому что, в сравнении с Гарри Поттером, в Темном Лорде нет ни капли жестокости, — ее голос опять опустился до вдохновленного шепота. — Милорд понимает, знает, он верит в людей. Он знает людей. Знает меня. Я буду служить ему без отвращения, я буду служить ему преданно. Я благодарна ему за то, что он мне дал. А он дал мне шанс прожить мою жизнь, а не положить ее на алтарь Гарри Поттера и его иллюзий. — Джинни выпрямилась. — Темный Лорд спас мою жизнь, излечил меня от проказы, пожиравшей меня жгучим пламенем изнутри. Никто не видел, никто не замечал. А я готова была зачахнуть и рассыпаться прахом среди безликой толпы окружающих эгоистов. Я не могла спать, я не могла есть, я едва ли могла жить. Темный Лорд освободил меня. И он не только снял с меня цепи, он дал мне крылья, — она улыбнулась леденящей, зловещей усмешкой, и в карих глазах полыхнуло что-то фанатичное и страстное. Вдруг, всего на один миг, всем выражением своего лица Джинни стала похожа на Беллатрису Лестрейндж. Гермиону дрожь пробрала от этого странного сходства. — И я за это прощаю ему всё, — продолжала девушка, не отводя глаз от Рона, который сидел на полу, обхватив голову руками и смотрел на нее сквозь сведенные судорогой пальцы, — всё, что он совершил и совершит, и преклоняю колено в почтении и преданности. И если ты, Гарри, — она впервые перевела свой холодный, немигающий взгляд с ошеломленного брата на Гарри, который смотрел на нее широкими от ужаса глазами, — если ты когда-нибудь осмелишься поднять палочку на Моего Лорда, я убью тебя. Медленно. Изощренно. Мучительно. Я уничтожу тебя, если ты осмелишься бороться против Темного Лорда. И до последней капли крови буду защищать его. Потому что у милорда есть душа — на сколько бы частей она ни была разбита, даже та малая толика, которая хранится в самом надежном тайнике — в нем самом — выше и достойнее тебя во сто крат. Потому что милорд не причиняет зла тем, кого ценит или тем, кто ему не мешает. Чем я помешала тебе, Гарри. За что ты такое со мной сотворил?

Повисла пауза. Долгая, тяжелая пауза. Рон молчал и смотрел в пол. Гермиона тоже ошеломленно притихла. Она знала, что чувствует Джинни; знала, ради чего та перешла на темную сторону; знала — но вместе с тем ее слова поразили наследницу Темного Лорда до глубины души. Сердце сжалась от боли за эту девушку, ни в чем не повинную, молодую, прекрасную и так безжалостно распятую на мученическом кресте за чужие грехи, грехи, которые она была готова и хотела разделить и облегчить для их законного обладателя.

Генри тоже молчал и смотрел в пол. Гермионе казалось, что лучше бы им всем сейчас уйти и оставить Гарри с Джинни наедине. Парень не сводил с девушки полных слез и боли глаз.

— Джинни... Джинни... Я никогда не думал... О небо, Джинни...

— И это всё, что ты хочешь сказать мне? — ожесточенно сощурилась рыжая ведьма. — Значит, я не причинила тебе зла? Ты не ненавидел меня всем сердцем за неведомые грехи, ты не презирал меня, ты не старался уничтожить меня всеми самыми жестокими способами, какие только подарило человеку общество? Ты просто никогда не думал?..

— Джинни... Прости меня...

— Поздно, Гарри. Я не держу на тебя больше зла. Я отомстила. Теперь я принадлежу милорду.

— НЕТ, ДЖИННИ, НЕТ! — закричал парень, кидаясь к ее ногам на колени — Генри ловко и вовремя убрал невидимую защитную стену. — Прости меня, Джинни! Прости меня! Уйди от него! Он — чудовище! Он воспользовался твоей неопытностью, твоей болью! Он затуманил твой разум! Я спасу тебя! Только не говори так, не возвращайся к нему!

— Тебя патологически тянет кого-то спасать, Гарри, — с горькой улыбкой сказала девушка. — Ты нашел во мне, наконец-то, что-то для себя интересное. Теперь меня можно спасать. — Она присела на корточки и посмотрела ему в глаза. — А меня не нужно спасать, Гарри. Меня не нужно было спасать, меня просто нужно было любить. Или отпустить с миром. Но ты так хотел меня спасать, что пришлось во имя этого пожертвовать моей жизнью, разрушить ее — и теперь ты можешь спасать меня. Только уже нечего спасать. Ты перестарался. Уже не стоит! — Она выпрямилась. — Я, может быть, сегодня впервые за долгое время была счастлива. Я сейчас счастлива, Гарри! От чего ты хочешь меня спасать? От счастья? От свободы?

— Это не свобода, Джинни! — взмолился он. — Тебя обманули!

— Да, меня обманули. Меня обманул некий паренек по имени Гарри Поттер. Он очень жестоко обманул меня...

— Джинни, Джинни! Милая Джинни! Послушай меня! Прости меня. Я сделаю всё, чтобы спасти тебя. Только помоги мне.

— Это я-то должна помогать тебе? А что будет, когда ты меня спасешь? Я должна буду сидеть и мучаться угрызениями совести в твоей скромной лачужке, прятаться от мира, пока ты опять забудешь обо мне — ведь я буду уже спасена, а значит, потеряю для тебя всякий интерес, — и ждать, пока ты будешь слепо уничтожать всё, чего не понимаешь и понять не можешь?

— Джинни, не говори так! Я люблю тебя!

— МОЛЧИ! — внезапно сорвалась она. — НИКОГДА! НИКОГДА!!! — вопль Джинни эхом прокатился по каменным сводам и перешел в быстрый, пылающий шепот: — Никогда не говори мне о своей любви. Никогда и никому не говори о своей любви! Ты не умеешь любить. Ты умеешь только спасать. Прошу тебя на прощание, не убивай душу в какой-нибудь другой глупенькой девочке. Не доводи ее до того, чтобы ее нужно было спасать. Просто не приближайся к людям! Ты — самое страшное чудовище! Это твое имя нельзя называть. Ты мальчик, который выжил, чтобы уничтожать. Если бы твоя мать знала это шестнадцать лет назад, она не заложила бы свою жизнь в основе надгробного памятника стольким людям. Стольким душам. Пойдемте, Гермиона, профессор Саузвильт. Мы уже на целый час опаздываем на Выпускной бал.

— Джинни!

— Прощай, Тот-Кого-Я-Не-Хочу-Называть! Ты всё же сделал в итоге для меня нечто очень хорошее. — Он поднял на нее заплаканное лицо, озаренное призраком надежды. — Ты привел меня к милорду. И сегодня я счастлива!

* * *

Гермиона была потрясена до глубины души. Она всегда уважала и любила Джинни, но она никогда не подозревала в ней такой глубины чувств, такого омута боли и такой спокойной и жестокой решимости. Они не проронили ни слова, пока поднимались из подземелий, где оставили Гарри и Рона, в праздничный Большой зал. Только Генри всю дорогу сжимал ее руку и выпустил только возле Мраморной лестницы.

Джинни шла впереди. Она надела свои высокие черные перчатки и у ближайшего зеркала, где Гермиона вернула рукава своей мантии в первоначальное состояние, поправила праздничный наряд. Теперь, в Большом зале, младшая Уизли искала глазами своего когтевранца, перед которым должна была извиниться за опоздание.

Гермионе пришлось отвечать на массу вопросов друзей о том, куда они пропали. К ней даже подошла взволнованная МакГонагалл и спросила, не стряслось ли чего и где Гарри с Роном.

— Гарри и Рон строят планы на будущее, — сообщила молодая девушка. — Возможно, они выйдут позднее. Вы же знаете Гарри.

— Да, конечно, — успокоенно кивнула МакГонагалл. — А я уже невесть что стала думать.

— Всё в порядке, профессор. Я... Я хотела сказать вам спасибо. За всё, что вы дали мне и этой школе. Я никогда вас не забуду. Как бы вы ни думали обо мне впоследствии, знайте, что я безмерно уважаю вас и безмерно вам благодарна.

— Что вы такое говорите, мисс Грэйнджер? — удивилась пожилая женщина. — Вы как будто прощаетесь.

— Но я действительно прощаюсь, — печально улыбнулась Гермиона. — С вами и со школой. Навсегда.

— Но мы с вами еще будем видеться!

— Не знаю, профессор... Сейчас жизнь так сложна и непредсказуема... Просто я хотела, чтобы вы знали — что бы ни случилось, я всегда буду помнить вас. И думать о вас с признательностью.

— О Великий Мерлин, моя девочка! Что такое задумал мистер Поттер, что вы ведете такие речи?!

— Не переживайте, профессор. Гарри здесь совершенно ни при чем. Просто я хочу после выпуска на время вернуться к родителям. А потом — отправиться путешествовать и изучать древности. Я не хочу проводить свою жизнь в бесконечной охоте на Темного Лорда. Простите меня за всё.

— Моя милая! Что вы! Мне не за что вас прощать! Я не виню вас! И я поговорю с мистером Поттером, наверное, это он напустил на вас меланхолию. Я совершенно согласна с вашим решением. Вы еще слишком молоды для того, чтобы воевать. И я безмерно поддерживаю вас.

— Это вам сейчас так кажется, профессор МакГонагалл, — горько усмехнулась девушка. — Но всё равно, спасибо. Я пойду. Хочу отдаться в этот вечер школе. В последний раз.

МакГонагалл проводила ее умиленным, полным слез взглядом. У нее болела душа за этого ребенка. За всех этих детей, за весь магический мир...

* * *

Гарри появился в Большом зале около трех часов ночи. Одного взгляда на него Гермионе было достаточно для того, чтобы понять — он мертвецки пьян. Рона не было видно. Гермиона издали следила за Гарри, боясь, что он устроит разборку прямо тут и могут начаться проблемы. Но опасалась она, в сущности, зря — Гарри был в том состоянии, в котором его словам никто бы не поверил, даже если бы он стал говорить куда менее невероятные вещи. Впрочем, он почти ничего и не говорил.

Джинни с отвращением отошла, когда он попытался приблизиться, и упорхнула в сад под руку с Терри Бутом. А около пяти часов и Гермиона с Генри тихонько затерялись в опустевшем, с отбытием основной массы учеников, замке. Девушка встретила рассвет в объятиях возлюбленного.

В девичьи спальни Гриффиндора она вернулась только к десяти утра — переодеться в дорогу и собрать багаж. Но последнее уже любезно сделали за нее школьные эльфы. Комната без вещей смотрелась сиротливо и грустно. Так пусто и печально.

К ней заглянула Джинни, она была бодра и весела. Никаких тревожных вестей от школьного начальства не поступило. Впрочем, Гарри с Роном не было в башне. Хотя теперь это было уже неважно.

Они ни о чем толком не поговорили — в комнате собиралась Парвати, в гостиной — последние однокурсники прощались с замком, который был их домом в течение семи лет. Подруги тоже задержались там — а потом медленно отправились к воротам школы.

Утро за высокими окнами было сырое и дождливое, погода с ночи сильно испортилась, на небе собрались серые тучи. Они с Джинни шли молча, то и дело их обгоняли шумные группки и отдельные студенты. У подножия Мраморной лестницы девушки попрощались с Филчем и в последний раз увидели Миссис Норрис.

Гермиона шла, словно в полусне.

Так странно. Так странно было осознавать, что она в последний раз сидела на той кровати с четырьмя столбиками, что ей не суждено уже пройти по этой лестнице, оказаться в своей спальне. Что эта спальня ей больше не принадлежит...

Когда они с Джинни выходили из гостиной Гриффиндора, камин тлел. Комнату убрали за ночь, впрочем, как всегда. Вот уже ничего не напоминало о том, что с ней вчера прощался очередной выпускной курс Гриффиндора. Прощался навсегда.

Гермиона отстала от подруги и заглянула ненадолго в Большой зал, прошлась рукой по длинным лавкам и столешницам. Сколько всего было здесь. Сколько пережито и забыто, пережито и запомнено навсегда.

За высокими окнами светило неуверенное, как-то по-осеннему прохладное солнце. Девушка вздохнула. И направилась к выходу.

Пустые коридоры, залитые утренним светом, высокие окна, дремлющие картины и поскрипывающие доспехи. Глаза защипало, и в груди стало очень тесно. На-все-гда...

* * *

Она стояла возле вереницы карет, среди снующих старшекурсников, которые прощались, плакали; кто-то просто говорил... Она стояла у карет, положив ладонь на холку мерно дышащего фестрала. Первого сентября они не показались ей такими красивыми и величественными. Наверное, ей было о чем подумать, кроме них.

Бока демона вздымались мерно, он немного покачивал головой им в такт. Вольный демон смерти... По преданию, одному из тысячи, когда-то эти твари были впряжены в колесницу Танатоса. А потом разлетелись на волю... Вольный демон. Свободный, необузданный.... Свобода. Сейчас ты увезешь меня на свободу. Туда, навстречу дрожащей дымке тумана. На станцию... Поезд, дорога, слезы на щеках, платформа 9 и 3/4. Гермиона хотела проделать этот путь в последний раз.

— Прощай, — тихо сказала девушка алеющему в утренних лучах замку. Его пустым и таким родным окнам, окрестностям, старым, верным стенам. — Прощай.

Гермиона села в карету и облокотилась на спинку. Закрыла глаза. И вскоре демоны Танатоса увлекли ее навстречу свободе...

КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ