Дочь Волдеморта (СТАРАЯ РЕДАКЦИЯ!) (гет)

— Доброй ночи, брат Гавриил. Ну, что же: вы видели вашего подозреваемого?

— А у вас что, есть и свой, миледи? — в свою очередь спросил монах, прищуриваясь.

— Пока нет, но и вашего я не имела чести лицезреть. Более того, лорд Генри четыре дня не спускал глаз с вашей могилы — а тем временем этот «мистер Уткин», — она закатила глаза, — геройски расправился с окружающими врагами.

— Господь с вами, миссис Саузвильт! Не говорите так под сенью Святой Церкви! — старый человек набожно перекрестился, повернувшись лицом к прикрытым дверям.

— Мы стоим на пороге, — напомнила ему женщина с улыбкой сожаления. — Нам с вами нужно поговорить, брат Гавриил. Пойдемте, прогуляемся по окрестностям — у вас тут очень живописно, а уже светает.

Они спустились со ступеней и медленно пошли по боковой аллее в сторону от конюшен. Гермиона — а нашей героиней всё еще является она — подала монаху руку, но тот учтиво покачал головой.

— Я не должен бы и говорить с вами, миссис Саузвильт. Я ушел от мира и весь принадлежу теперь только Богу.

— Мир добрался до вас и здесь, брат Гавриил. Ваш мир.

— Давайте не будем опять начинать этого разговора, — смиренно попросил старый монах. — Я родился волшебником, но это не помешало мне прийти к Господу. Вы знаете мои правила и убеждения.

— Я не всегда уверена в этом, брат Гавриил. Вы больше сорока лет не прикасались к волшебной палочке, однако нашли необходимым при первых же своих неясных подозрениях написать в Министерство магии. Мне это не понятно.

— О, но это не подозрения, мадам, это твердая уверенность! — горячо возразил спутник молодой женщины. — И уж коли Бог привел меня именно в эту обитель, возможно, именно мне Он судил спасти ее от бесчинств того, кого никто здесь не может ни остановить, ни увидеть.

— Вы несказанно правы, брат Гавриил, — ласково остановила его Гермиона тоном, дающим право подозревать всю полноту холодного сарказма, — именно в этом проблема. Кроме вас, его никто не в состоянии увидеть — даже другие волшебники. А убийства тем временем продолжаются.

— Но ведь сегодня никто не следил за могилой?

— Перед убийством Уткиных — следили. Вы же не станете убеждать меня, что этот случай не имел к графу никакого отношения и был простым совпадением? Позвольте не поверить в то, что в этой мирной деревеньке на пятнадцать домов возможны подобные случайности. Иначе это уже не призрак графа, а Содом и Гоморра, Перст Божий.

— Кто знает, миледи, почему земля всколыхнулась, чтобы освободить этот призрак. Господь всесилен — и он посылает нам испытания.

— Так почему же вы не сразились с графом, раз вам послано испытание? — с легкой тенью насмешливости спросила Гермиона.

— Миссис Саузвильт, я монах — пред лицом смерти я вознесу свою мольбу Богу, но не прибегну к колдовству во спасение своего бренного тела. Однако я и не безумец. Когда на моих глазах призрак разит неповинных...

— Так ли они неповинны, если это Перст Божий? — пожала плечами Гермиона. Они шли по усыпанной листвой аллее; уже совсем рассвело. — Вы немного запутались в своих убеждениях, брат Гавриил. Я не стала бы смущать вас этим разговором, хотя мне и интересно понять вашу психологию, однако должна спрашивать в интересах дела, ради которого вы же позвали меня сюда. Я не полицейский, то есть, простите, не милиционер, — скривилась женщина, — чтобы искать маньяка, и не психиатр для местного люда. Я прибыла сюда помочь магглам в борьбе с кровожадным призраком — но призрака нет, а кровь тем не менее продолжает литься.

— Вы усомняетесь в моих словах? — остановился брат Гавриил. На аллее было ветрено, раннее утро после дождя выдалось очень холодным. Гермиона поежилась.

— Я просто не нахожу им подтверждения, — тихо ответила женщина.

— Но, дочь моя, вы не видите света, который бьет вам в глаза! — горячо возразил ее спутник. — Сегодняшнее несчастье! Посмотрите, с какой яростью и ненавистью растерзана эта молодая девушка! Над ее честью надругались, а потом изуродовали ее тело. Нужно было ненавидеть, чтобы так убить! Вы же читали историю графа Сержа, которую я вам передал — его дочь была примерно того же возраста, и она тоже была вовлечена в противоприродную связь! А за свою смерть он должен был ее возненавидеть!

— Вы дали мне книгу, вы видели призрак, — медленно и задумчиво, как будто сама себе, сказала Гермиона, глядя монаху прямо в глаза, — вы написали в Министерство...

— Но, миссис Саузвильт, я не понимаю ваших сомнений, — развел руками монах, и легкая улыбка промелькнула на его тонких губах. — Вы подозреваете меня в этих ужасных убийствах? Но зачем мне, волшебнику, писать о них в Министерство магии и взывать о помощи? Магглам никогда не уличить меня, будь я виновен и возжелай сокрыть это. Или вы полагаете, что я ввожу вас в заблуждение неосознанно? Но кто же, простите, в таком случае совершает все эти ужасы? К нам многие годы не приезжало никаких новых лиц, здесь не было никаких событий, кроме землетрясения и обнаружения останков графа Сержа. Кроме меня, здесь нет ни одного волшебника.

— Да, но ведь во всех случаях, кроме сегодняшнего, преступления явно совершены местными жителями. Вероятнее всего, мы обнаружим и того, чьими руками были убиты нынешние жертвы. Но только ли руками?

— Помилуй Господь, вы что же, верите в такой страшный ряд совпадений? И что же это, бурное помешательство? Всё равно это магическая проблема, даже если предположить, что мне трижды померещилось привидение!

— Успокойтесь, брат Гавриил. Я же не хочу вас обидеть, — примирительно сказала Гермиона. — Я пытаюсь понять. Вы сказали: трижды? Значит, сегодня ночью вы его не видели?

— Сегодня ночью я был на Всенощной, миссис Саузвильт, — холодно сказал старик. — Мне жаль, что и брат Алексий не провел ночи со мной и Господом. Всевышний покарал его за блудливость!

— В таком случае ваш главный подозреваемый — не граф, а сам Бог. И мне следовало бы заняться им.

— Миссис Саузвильт! — гневно крикнул старец. — Я помогаю вам, я сам обратился к вам за помощью! И я не требую от вас веры, я не веду перед вами проповедей! Но извольте не богохульствовать во Святой Обители и не хулить имя Господне в моем присутствии! Иначе между нами будут окончены всякие сношения. Возможно, вы правы — Господь не просто так освободил этот дух возмездия, и карает тот не просто так. Прелюбодеяние, алкоголизм... Мы не знаем всего о жизнях других жертв, грехи есть у каждого. Мне, возможно, не стоило вмешиваться.

— Если грехи есть у каждого — значит, можно убивать всех? Еще три года назад за подобные воззрения Магическое сообщество преследовало людей — вероятно, небезызвестных и вам, — которым подобное мнение присуждалось. И будет преследовать вновь, коль скоро опять повторятся подобные события. Неужели вы, монах, сетуете за террор и массовые убийства — коль скоро грехи имеются у каждого?!

— Прекратим этот спор, дочь моя. Он не приведет нас к добру. Я отвечу на ваши вопросы по делу, если они имеются, но я не намерен вступать с вами в теологические дискуссии.

— Я задам вам свои вопросы завтра, брат Гавриил, — после паузы ответила Гермиона. — Полагаю, их будет немало.

И с этими словами она трансгрессировала, невзирая на гнев старого монаха.

— Господь простит мне то, что я позвал сюда эту женщину, — прошептал он, оставшись один. — Господь простит ей все ее грехи и все ее греховные помыслы. И да освободит Он нас руками ее от безумия, нас охватившего!..

* * *

За последние пять лет Гермиона Грэйнджер изменилась до неузнаваемости. Можно даже смело заявить, что Гермиона Грэйнджер перестала существовать.

Женщина, которая недавно возвратилась из Святониколаевского монастыря и сейчас завтракала с деревенскими лесорубами в саду их дома, где временно остановилась, — урожденная Лестрейндж, воспитываемая как Гермиона Грэйнджер, а ныне — леди Кадмина Саузвильт. Пять долгих лет назад, перед последним курсом обучения в Школе чародейства и волшебства «Хогвартс», она наконец узнала о своем истинном происхождении. А вскоре лишилась всех иллюзий и изменилась уже тогда — кровь взяла свое, подстегиваемая силой янтарного кулона, да и «учителя» попались хорошие. За недолгое время Гермиона превратилась, по своим старым меркам, в чудовище. Но она уже более не пользовалась такими критериями, она по-другому посмотрела на всё, что знала до тех пор. На всех, кого знала.

В ночь школьного Выпускного бала Гермиона сняла маску перед своим злейшим с той минуты врагом — Гарри Поттером. А вместе с ним и перед всем миром; миром, который тогда тоже записал ее во враги Магического сообщества. Но времена меняются... Немножко позже Гермиона глубоко увлеклась маггловской историей — и нашла в ней массу иллюстраций ситуации, которая сложилась впоследствии в магическом мире.

Испокон веков, после определенного срока существования общества со сложившимися нормами, взглядами, правилами и законами, появляются в нем люди несогласные. Испокон веков эти несогласные находят друг друга, начинают общаться, говорить — а потом действовать. Они всегда приходят к маленьким — с их точки зрения — «хирургическим вмешательствам» в общественный организм. Потом убеждаются, что, пытаясь удалить «раковую опухоль» — очень просто «удалять» и «удалять», всё дальше и дальше... И терроризм перерастает в террор. Он длится по-разному долго. А потом от него устают все. Революционеры захватывают власть и строят свой мир — идентичный старому, а зачастую и много худший. Первое время они держатся на вершине власти, ибо их боятся. Общество привыкает жить по их нормам, в соответствии с их взглядами и законами. Былое громко порицается. Потом забывается. А потом опять возникают группы недовольных, и всё снова идет по кругу. Испокон веков так было и будет везде — и в мире магглов, и в мире волшебников, во всех странах, во всех уголках, куда проникла человеческая зараза — пока эта зараза не истребит сама себя или не уничтожит свою планету...

Два года назад война в магическом мире окончилась. Великий и ужасный Темный Лорд стал вполне официальным лицом — значительным политиком, главой самой крупной «партии», хотя так и не стал Министром магии — этот пост занял его ставленник. Мир не рухнул, и улицы не покрылись трупами — наоборот, ввиду окончания «боевых действий» наступил период затишья.

Темный Лорд провел блестящую общественную кампанию. Гениальную. Смелую и дерзкую.

Порицались односторонние взгляды былого, «обманываемого» мира. Огромный опыт, безмерный пласт магического искусства объявлялся преднамеренно утаиваемым, запретным и закрытым.

«Черная и Белая магия — единое целое, они дополняют и питают друг друга, — говорил Темный Лорд со страниц волшебных газет. — Несколько столетий подряд сильные мира сего всё дальше убирали от простых волшебников эти знания, всё глубже прятали их — и всё ревностнее защищали. Пока не стали забывать сами. Так просто быть сильным и великим, если запрещаешь другим учиться. Магические школы моей молодости и нашего настоящего однобоки, они подают историю магии исходя из аксиомы, что Белая магия — это хорошо, а Черная магия — плохо. Они учат защищаться от Черной магии, но не учат понимать ее. Они подают Черную магию как нечто, от чего следует спасаться. Самые глубинные и древние знания прячутся за семью печатями, а вскрывшим их обещаются страшные муки.

Волшебник рождается свободным. Он имеет право на опыт поколений, он имеет право на знание предков. Потеряв эти знания, магический мир потерял и чистоту крови. Потому что наследники древнейших магических родов не понимали — и не могли бы понять! — к чему беречь эту чистоту? Да в их случае это и впрямь не имеет смысла — магглорожденный волшебник с полусквибом в двадцать первом колене по линии двоюродной тетки получает те же крохи, что и волшебник чистокровный. Эти крохи мог бы освоить и маггл.

При том воспитании, которое мы получали и давали своим детям, они действительно могли уживаться с магглами, влюбляться в магглов и женится на них. Кто-то ратовал за чистоту крови, но эти люди пытались вылечить ранение, сдирая с раны коросту или смазывая ее чистой водой. А зачастую — и грязной жижей: ибо вся эта борьба в том виде, в котором она велась, — только усугубляла «рану»; рану, происходящую не от внешней, а от внутренней язвы.

Говоря сейчас о чистоте крови, поднимая этот вопрос — я не отворачиваюсь от магглорожденных волшебников. Я хочу заложить основы мира, в котором не может быть магглорожденных волшебников. Волшебники ушли вперед от магглов так же, как магглы ушли вперед от обезьян. Это не значит, что обезьяны — плохие или глупые, что магглы их презирают или ненавидят, что они стыдятся видеть их своими предками. И в то же время известны ли вам случаи браков магглов с обезьянами? Рождения потомства от них? Это и в голову не придет даже самому романтичному и неопытному молодому магглу — полюбить, пусть и очень очаровательную, обезьянку. Никогда. Это просто смешно.

Разделение мира на «хороший» и «плохой», переходящее в «доступный, разрешенный» и «запретный, недоступный, наказуемый» по принципу желательного для масс и нежелательного для них — само по себе губительно. Здесь действует неверная, опасная логика: если я, допустим, знаю проклятье подчинения и не хочу, чтобы мои дети с его помощью связали мою волю, — я решаю не учить детей этому проклятью. А когда они спросят меня — почему же я не дал им эти знания, я скажу, что это очень плохо — связывать волю других людей. Мои дети вырастут и, уже не зная этого, но боясь чего-то более простого, не научат своих детей уже этому простому. И так всё дальше и дальше — пока мы не станем на одну ступень с магглами. Мы и сейчас ненамного выше — мы пользуемся без боязни только такой примитивной магией, практически все действия которой магглы, при помощи своего интеллекта, уже научились воспроизводить. А почему так? Потому что век за веком, запрещая то, что для удобства запрещать назвали «Черная магия», мы теряли знания, теряли наследие — и с этим теряли целые поколения. Всё меньше оставалось тех, кто знает. Единицы что-то искали, прячась от мира и общества, пытались что-то понять и разобрать заново — делали те же ошибки вновь, погибали...

Скажите мне, что в нормальном обществе должен сделать тот человек, который знает проклятье подчинения и страшится, что его дети скуют им его же волю? Он должен придумать еще более сложный способ побороть это проклятье. А его дети, наученные им проклятью сковывания воли, придумают нечто, что сможет побороть защиту их отца — и он придумает более высокую защиту. До определенного века магический мир развивался по этому, правильному пути. Пока лень не пустила его по более простому — развиваться вниз, защищаться, запрещая и тая, снижая уровень врагов, а не поднимаясь выше над ними. Чем сейчас наши достижения выше достижений магглов? Какие наши умения им недоступны? Маггл может летать, маггл может перемещаться с огромной скоростью, маггл может убивать — незаметно, быстро, легко. Маггл может лечить, маггл может изменять внешность, изменять структуру, может влиять на сознание других магглов... Маггл может всё, что сейчас умеет волшебник с высшим образованием. А что будет через несколько столетий?

Но вот если запретить магглу использовать его открытия... Возьмем, например, электричество — многие представляют себе, что это такое. Это — движущая сила большинства маггловских изобретений данного времени. Представим, что в маггловском обществе запрещают применять электричество. Его объявляют злом. Перестают учить работе с ним. Рассказывают о нем ужасные истории. Те, кто знаком с миром, в котором применялось электричество, стареют и умирают. Вырастают поколения, взращенные на страшных сказках, не имеющие понятия — даже смутного — что есть электричество, что оно может дать, для чего нужно, зачем, когда и почему придумывалось, как применялось — они знают только что это могущественная злая сила. Те немногие, кто, отыскивая старые книжки про электричество, пробуют вновь использовать его — большей частью погибают. Остальные будут презираемы миром, будут преследоваться. Куда уж им, овладевшим тайнами электричества, донести остальным о его пользе — они же теперь чудовища, преступники, опасные и злые?..

А потом мы начнем запрещать и всё, что похоже на электричество — пусть мы и сами уже смутно представляем, что же на него похоже, — чтобы защитить мир. И через много-много лет мы дойдем до того, что запретим даже колесо — ведь это тоже движущая сила. Общество с веками падает очень низко — и вот маггл, живущий в лесу, в пещере без дверей, без мебели, питающийся бананами и кореньями, глядишь, и не посчитает такой уж глупостью жениться на обезьянке. Обезьянка ведь не глупее его — это же так очевидно. Она очень на него похожа — живет почти так же, как и он, ест одну с ним пищу, умеет многое, умеет и то, чего не умеет маггл... Это просто несправедливо — ущемлять права обезьянок. И начнутся браки с обезьянками, и пойдут дети — полулюди-полуобезьянки. Кто осмелится говорить об их уродстве — они ничуть не хуже магглов! На том уровне, до которого они опустились. Я надеюсь, вы понимаете мою аллегорию? Я просто наш пример — пример, представителем которого являешься сам, очень сложно увидеть в истинном свете, — спустил на ступеньку ниже в эволюционной системе мира. В конце концов, мы с вами — и я тоже — воспитаны на одной системе. И когда я пошел против этой системы и стал в темных углах читать в книжках о забытом страшном электричестве, вы — магглообезьянки — возмутились. Когда страшное злое электричество не убило меня — вы испугались. Вы считаете, что я со своим электричеством посягаю на вас и ваших маленьких обезъянок-детей, таких же, как вы. А я всего лишь хочу научить и вас пользоваться электричеством, возводить замки, создавать города — и, когда вы освоите всё это, вам и в голову не придет жениться на обезьянке»...

Долго, долго боролся Темный Лорд с консерваторами, старожилами Магического сообщества, с признанными мудрецами... А дети и молодежь услышали его слова, потом услышали и взрослые... И полтора года назад прошла реформа образования, были пересмотрены программы магических учебных заведений, а сам Темный Лорд к триумвирату древнейших добавил свою, не менее знаменитую четвертую школу-гимназию, получившую название Даркпаверхаус, и сам возглавил ее. Поколебленное общество стало нехотя откликаться на заманчивые призывы. В заманчивых призывах всегда есть определенная логика, убедительность и неизменная притягательность. А Темный Лорд ведь всегда был исследователем, ученым и учителем — ему нравилось выбирать из серой массы талантливых людей и давать им то, что они не смогли бы достать нигде более.

Непримиримые враги Темного Лорда сдали позиции, нашлись и те, кто полностью перенял его точку зрения, нашлись среди последних те, кто «сами всегда так и говорили».

Были, разумеется, и противники, и те, кто с превосходством и обещанием страшной расплаты кивали свысока головой. А в сущности, рядовая жизнь не слишком-то изменилась.

...Немногие, самое близкое окружение Темного Лорда, среди которого на почетном месте стояли и Гермиона с супругом, знали о том, что Волдеморт всё же провел давно подготовляемый им древний обряд по изменению общественного сознания.

Немного, совсем немного дерзнул он исправить. Почти незаметно. Но всё же он его провел. Слегка подтолкнул магический мир к этой революции. Хотя, читая историю жизни человечества, историю магии или просто ораторские выступления своего отца, Гермиона всё более убеждалась, что и без этого обряда Лорд Волдеморт мог бы добиться своей цели. И за те же сроки.

Времена менялись, изменились люди. Кто-то заново взглянул на Темного Лорда. Но по крайней мере один человек не изменил своего мнения о нем ни на йоту. Всё, всё до последнего слова и жеста, он считал игрой, подлой фальшью и смертельно опасным для всего живого планом порабощения человечества. Он слушал речи и не слышал их, он говорил с людьми — и не понимал их слов. Он проклинал своих друзей — тех, кто «изменял правде», одного за другим. Он разочаровался в них во всех — ибо они перестали бороться, даже те, кто еще в чем-то был не согласен. Он возненавидел этих людей наравне с изначальными своими врагами.

Его уже нельзя убедить ничем. Он навсегда выбрал для себя путь и поставил перед собою цель. Этой целью была смерть Самого Страшного Злодея Мироздания. Темного Лорда.

Этим человеком, свято верящим в свою благую миссию, миссию, ради которой можно пожертвовать кем-то, тем или другим, или пусть даже десятком или сотней людей — этим человеком был Гарри Джеймс Поттер.

При этом, не отдавая отчета самому себе, он всё же проникся и внял речам Волдеморта — ибо Гарри, потерявший сочувствие мира, с головой окунулся в Черную магию. В самую ее глубину.

Он был готов на всё, даже пожертвовать самим миром — чтобы спасти этот мир, его крупицы. Мнение спасаемого мира уже не имело никакого значения. И, чтобы его спасти — ценой любых жертв — нужно было убить раз и навсегда Волдеморта и всех до единого его приспешников. Стоило убить сотню, если в ней было десять последователей этого тирана. Стоило, ради будущих детей, ради будущего мира, ради всего человечества.

За последние годы Гарри, как любой террорист, как любой борец с действующим строем, с могущественной властью — превратился в холодное, жестокое чудовище. Собирающее силы, чтобы разрушить, и полагающее, что потом кто-нибудь что-то построит... Более не смотрящее по сторонам, готовое пожертвовать не только собой — но и чем угодно наравне с собой. Такие люди в мире магглов бросали бомбы в детей, взрывали банкеты ради одного лица, убивали скорей руками солдат, которых потом сами же и казнили. Такие люди есть всегда. Они — убежденные. Убежденные кто угодно. Патриоты, революционеры, фашисты, антифашисты, расисты, человеколюбцы... Все эти люди верят в идею, борются за какую-то идею — где-то там, далеко. Они, не спрашивая позволения и согласия, кладут на алтарь своей идеи всё, что видят вокруг себя, в существующей реальности. Они понимают, что это — смешные жертвы во имя Той Большой Цели. Они никогда и не подумают спросить мнение самой жертвы о степени ее малозначимости. И не дай Провидение им это спросить и услышать стон возмущения — жертва превратится во врага, в предателя, в самое страшное и мерзкое, что только может быть в мире. Каждый должен быть способен принести себя и всё, что ему дорого, в жертву Той Большой Цели. Целью всех и каждого может быть только Та Большая Цель. И самое страшное даже не в том, что этой Цели никогда не достичь, что, если ее достичь, тут же станет ясна другая, Настоящая Цель. Страшно не то, что сама по себе глупа борьба за невозможное, и не то, что, разрушив прошлое, человек никогда не оставляет себе сил построить будущее.

Страшно то, что разрушают-то ладное, устраивающее большинство, жизненно необходимое — и разрушают по воле и решению горстки людишек, возомнивших себя мессиями на Земле.

Но так было и будет всегда.

Так было и будет в магическом мире и в мире магглов.

Так произошло и в истории борьбы Гарри Поттера и Темного Лорда. Так, в сущности, было с самого начала — просто сейчас сражающиеся поменялись сторонами. Правые стали левыми, а левые — правыми. С тою лишь разницей, что Той Большой Целью Темного Лорда есть иной мир — мир знаний, мир последователей и приверженцев, мир уважения и богатства; а Той Большой Целью Гарри Поттера есть уничтожение Темного Лорда вместе с его миром. Любой ценой.

* * *

Пока разворачивалась борьба, пока гремела Темная Революция, сотрясая все устои Магического сообщества, пока еще кипела настоящая борьба двух сторон — Гермиона и Генри уехали на Восток. Сыграв свадьбу, состоявшуюся через три месяца после выпускного, они покинули Великобританию и на три года поселились в Маньчжурии. Гермиона погрязла в древних манускриптах, из-под вороха которых с любопытством следила за уникальным историческим периодом, обещающим эпоху Возрождения в магическом мире. Если только никто не уничтожит великих реформ, испугавшись их, не предпочтет покончить с опасным смутьяном и крушителем вечных устоев.

Если у кого-то хватит на это сил.

Гермиона и сама прониклась идеями Темного Лорда. Она еще глубже изучила Черную магию, она окуналась в историю прошлого, искала там загадки и билась над их разрешением.

Лорд Генри с супругой как раз возвратились в Лондон из Китая, и леди Саузвильт прикоснулась к политике (но поняла, что этот процесс куда увлекательнее наблюдать со стороны), когда Темному Лорду написал Перси Уизли, с недавнего времени назначенный британским консулом в Волшебной России. Желая выслужиться перед новой властью, Перси сообщал обо всех сколько-нибудь примечательных событиях. Консул Магической Великобритании писал в частности о том, что в российское Министерство магии прилетела сова с призывом о помощи из далекой республики, из лесного монастыря, от былого волшебника, а ныне монаха. Тот писал о землетрясении, из-за которого был найден подземный склеп в подвалах обители, о неосторожном перезахоронении останков — и освобождении прóклятого в конце XVII века призрака. В далекой Карелии начались загадочные убийства, а брат Гавриил — единственный волшебник на многие сотни миль — заметил привидение, проследил за ним и узнал, что оно почивает на монастырском кладбище, в свежей могиле с эксгумированным прахом. Монах полез в историю, тем более что предположения уже были, уверился в том, что обозначенный покойник, скорее всего, был волшебником, убедился, что он мог погибнуть от проклятья — и, так как сам принципиально не применял магии уже более сорока лет, изыскал способ отослать сову в Министерство магии.

Гермиона заинтересовалась этим делом и, бросив грязные политические игры, по протекции Темного Лорда и без каких-либо возражений с российской стороны уехала вместе с мужем в далекую глубинку, где под прикрытием стала расследовать темное дело графа Сержа, дело, в котором постоянно не сходились концы с концами...