Дочь Волдеморта (СТАРАЯ РЕДАКЦИЯ!) (гет)

Дыхание сбилось, глаза заволокло пеленой.

— Я очень быстро вернусь, — с трудом выдавила Гермиона, отворачиваясь от супруга, и метнулась к двери.

— Леди Саузвильт!.. — умоляюще крикнул ей в след монах, но молодая женщина уже не слушала его.

...Она летела в монастырь карьером, не разбирая дороги. Последние слова Генри звенели в ночной тишине зловещего леса. Голова гудела, сердце и горло, казалось, сжала невидимая ледяная рука, то и дело резкой судорогой сводило живот. «Кадмина, сохрани ребенка». Нет! Нет, она спасет его, этого не может быть, это невозможно! Всё это кончится, кончится, как страшный сон. Они вернутся в Лондон, они поселятся в «чудесном имении», заботливо обставленном Беллатрисой и Джинни. Они будут жить, счастливые и беззаботные, будут воспитывать крошку Энн — а она родится, родится здоровой и веселой, самой лучшей. Самая лучшая дочь у самых лучших родителей. Они будут жить, они будут счастливы. Втроем. Все втроем.

Гермиона резко затормозила у ограды монастыря. От бешеной скачки голова шла кругом. Спешившись, взмахом палочки молодая женщина привязала Вихря к стволу широкого дуба и указала на высокие ворота обители.

— Алохомора! — крикнула ведьма, и голос ее эхом пронесся по лесу. Конь испуганно заржал. Плевать на магглов, на бога, на Министерства магии. Плевать на весь мир. В ее голове больше не осталось мыслей — только цель и то, что нужно выполнить для достижения этой цели. Сейчас целью был разговор с графом. Значит, не было больше ничего, кроме нее и могилы на старом монастырском кладбище. Только она, могила и абсолютная пустота.

И еще жар янтарного кулона на груди.

Вперед.

Гермиона быстро вошла в распахнутые ворота. Холодный ночной ветер развивал ее мантию и платье, разметал волосы. Бледная и холодная, она сама была похожа на призрак — только в глазах горело огнем безумие.

— Стой! Стой! — кричал какой-то монах, наперерез бежавший к ней откуда-то слева. — Кто здесь?

— Империо! — безразлично, даже не останавливаясь, на ходу бросила Гермиона, едва махнув в его сторону палочкой. — Стой тут.

Ее не интересовал монах. Ее ничего не интересовало в этот момент. Была только она и могила. Гермиона быстрым шагом шла через монастырские земли к старому кладбищу.

— Граф! — громко крикнула женщина, приближаясь к надгробью. — Граф! Слышишь меня?! Выходи!

Где-то далеко ухнул филин, в обволакивающем ночном воздухе звенела тишина.

— Граф! — Гермиона направила на могилу палочку, и камень осветился изнутри серебристым светом. — Гра-а-аф!

В лучах заклятия призрак спокойно восстал из надгробия и поклонился ей с иронической усмешкой.

— Доброй ночи леди Саузвильт, чем обязан?

— Что ты сделал с Генри?! — властно и угрожающе спросила женщина, подаваясь вперед.

— Простите, — поднял левую бровь граф Серж, — я не понимаю...

— ЧТО ТЫ СДЕЛАЛ С ГЕНРИ?! Волшебник, который приходил со мной в прошлый раз — что ты с ним сделал?!

— Не понимаю ни вас, ни вашего тона, — холодно отрезал призрак, но Гермиона подняла палочку, и потоки черного, клубящегося проклятья не дали ему договорить.

— Я превращу твою смерть в ад, — очень тихо, едва разжимая зубы, прошипела Гермиона. — Ты будешь молить сатану о том существовании, которое вел в своем подвале!

Призрак согнулся в клубах ее чар, упал на колени. Его полупрозрачное, казавшееся восковым лицо исказила гримаса боли. Скрюченные пальцы судорожно хватали воздух.

— Будешь переживать раз за разом боль забвения, — не сводя с него глаз и не отводя палочки, продолжала Гермиона. — Будешь чувствовать боль каждого замученного тобой крепостного. Ощущать вновь и вновь страдания всех твоих жертв, одной за другой, раз за разом — до бесконечности...

— Пре-е-екра-а-а-ати-и-и-и!!!

— Что ты сделал с моим мужем?! Отвечай! — закричала Гермиона. — Я стану самым ужасным твоим кошмаром! Ты будешь в мольбе тянуть руки к пламени ада, но никогда не спасешься от меня! ЧТО ТЫ СДЕЛАЛ С ГЕНРИ?!

— ПЕРЕСТАНЬ, ВЕДЬМА!!! — взревел поверженный граф.

Гермиона отвела палочку и не шевельнулась.

— Я не знаю, о чем ты говоришь, — прохрипел призрак. — НЕТ! — отпрянул он от вновь поднимаемой палочки. — Ты можешь растерзать меня на части, ведьма, но никакие муки не заставят мой язык вымолвить того, о чем я не ведаю!

— Смотри мне в глаза, граф, — тихо сказала Гермиона. — Легилименс!

Никогда раньше она не взламывала сознание призрака. Казалось, будто с головой ныряешь в прорубь. Среди ледяного, клубящегося тумана парили смутные тени. Женщина слышала страшные, потусторонние голоса, нечеловеческий шепот, звенящий скрежет и чувствовала холод — везде, повсюду... Но среди этой какофонии ледяного тумана она отчетливо разбирала мысли и чувства. Граф говорил правду. Он ничего не знал.

Гермиона отвела палочку и без сил опустилась на могилу около парящего на четвереньках привидения. Граф приходил в себя и стал медленно подниматься.

— Мой муж отравлен неизвестным, — глухо сказала женщина, устремив застывший взгляд в пустоту. — Всюду вокруг, на невообразимо огромном расстоянии, лежат мощнейшие блокирующие чары. Я не могу вырваться отсюда, не могу связаться с магическим миром. Человек, которого я люблю, умирает. Что мне делать, граф? — она подняла глаза на привидение и еще раз безнадежно спросила: — Что мне делать?

— Ты обладаешь огромной силой, ведьма, — сказал призрак низким, ровным голосом, некоторое время глядя в ее потемневшие глаза. — Ты играючи подняла невообразимую мощь — и смогла остановиться и загнать ее обратно. И со всем этим — ты не можешь вырваться?

— Не могу, — глухо сказала Гермиона.

— Твой враг очень силен, ведьма, — задумчиво заметил граф.

— У меня нет таких могучих врагов.

— Самые опасные, самые сильные противники — те, кого мы не замечаем, на ком не задерживаем взгляда, не принимаем всерьез, — голос графа Сержа был холодным и гулким. Гермиона смотрела прямо перед собой. — Они ползают где-то в наших ногах и не удостаиваются ни любви, ни ненависти, — продолжал призрак. — Мы не тратим на них даже презрения. Их нет, они ничто. Именно такие и становятся самыми страшными, самыми сильными и опасными врагами. Они могут пресмыкаться годами и десятилетиями, молчать и терпеть. Но сохрани могильная тьма любого от мести подобного врага, коль уж он вознамерится мстить. Его отмщение будет страшным. Всё то ничтожество, которое отражало даже взгляд от фигуры подобного существа, превращается в страшную, безжалостную силу. Вы ведь замечали, миледи — оборотни в человеческом подобии практически всегда жалкие, тщедушные, невзрачные людишки. Маленькие, неприметные, даже слабовольные. Но если уж они хлебнули лунного света... Так и ничтожный червь, недостойный взгляда, иногда заражается, хлебнув холодного лунного света мести. И тогда он становится страшен, миледи. Раз почувствовав силу, он скорее умрет, чем расстанется с ней. Умрет, но за собой потащит многих... Оборотни выгрызают целые поселения, рвут на куски младенцев, опьяненные страшным дурманом власти.

— Если мой враг смог блокировать окрестности таким мощным проклятьем, значит, он и сам должен быть скован им, — сказала Гермиона. — Ему и самому пришлось бы подчиниться чарам. Он должен быть где-то поблизости, чтобы контролировать и наблюдать. Найди его, граф, — женщина поднялась на ноги. — Ты — призрак, ты можешь проникнуть всюду, тебе доступны все дома, все щели, любые закоулки. Отыщи его и приведи меня к нему!

— Но кого я должен искать, ведьма? — тихо спросил граф.

— Белого Монаха. Высокого, широкоплечего мужчину со светлыми волосами, одетого в рясу священника. Неизвестного никому из здешних, никому неведомого. Найди его, граф! И укажи мне к нему дорогу.

Она направила палочку на темное надгробие, с которого только что поднялась, и земля вздрогнула, камень раскололся. Из праха земного поднялся в воздух прах человеческий и завис над развороченной могилой. Сияющая серебром ткань соткалась из воздуха и окутала останки, связавшись крепким узлом.

— Лети, граф. Он должен быть где-то близко. Ты один можешь его найти. Отыщи Белого Монаха и приведи меня к нему. Спеши! Я буду ждать тебя в деревне.

И ведьма умолкла. Подхватив парящий узел, она развернулась и быстро пошла прочь от развороченной могилы к воротам монастыря. Серый шелк развивался на ветру как крылья огромной летучей мыши.

За всё время обратного пути Гермиона ни разу не обернулась.

* * *

Она влетела во двор Петушиных как все четыре всадника Апокалипсиса, испугав куривших на крыльце Лёшу и участкового. Узнав ее, оба мужчины кинулись помогать спешиться.

— Как он? — с замиранием сердца спросила Гермиона.

— Скверно, Ева Бенедиктовна, — вздохнул Зубатов. — Бредит. В сознание давно не приходил...

Гермиона быстро вошла в освещенные комнаты. Здесь были все.

Доктор Кареленский как раз делал Генри укол какой-то бесцветной жидкости. В спальне пахло маггловской аптекой и уксусом. Дарья Филипповна всё так же усердно отирала со лба больного крупные капли пота, Тихон Федорович молился перед образàми, Гришка дремал в покосившемся кресле. Старый монах беспрестанно шептал псалмы, перебирая свои четки — он отказался отвечать на какие-либо вопросы присутствующих и после ухода Гермионы не проронил ни слова, если не считать беспрерывного бормотания молитв. Увидев женщину теперь, брат Гавриил перекрестился и с тенью надежды в потускневших глазах воззрился на вошедшую.

— Граф здесь ни при чем, — сообщила Гермиона, позабывшая всякую конспирацию.

— О, леди Саузвильт, не верьте привидениям! — взмолился старик.

— Свят! — охнула Дарья Филипповна. — Что вы такое говорите, Батюшка?!

Лёша и Дмитрий Сергеевич переглянулись — судя по всему, парень пересказал участковому все странности поведения Гермионы и старого монаха. Но ей было всё равно.

— Что с Генри?

— Я колю ему сильнейшие препараты, — сообщил после короткой паузы, понадобившейся, чтобы понять о ком идет речь, бледный врач, — но он в беспамятстве.

— Мне нужна кухня, — сказала Гермиона, небрежно бросая мешок с останками графа на пол. Он упал с глухим стуком. — Дарья Филипповна, вскипятите большую кастрюлю воды. Я сейчас приду к вам.

Старушка торопливо побежала выполнять поручение.

— Лёша, помоги мне, — велела Гермиона, начиная вытягивать из сумок и чемоданов флаконы, колбы, пакеты трав и прочих составляющих магических зелий и отваров. — Отнеси это на кухню. Гришка! — Мальчик, проснувшийся с ее приходом, любопытным взглядом следил за происходящим. — Мне нужен подорожник, ягоды рябины, ключевая вода, — она закрыла глаза, пытаясь придумать, что бы еще из того, что может пригодиться, возможно было достать в маггловской деревушке. — Поймай несколько бабочек, их должно быть много около освещенных окон. Мне нужны цветы ромашки, чабрец, маковые зерна, лепестки роз. Здесь есть розы, посаженные впервые, цветущие первый год?

Никто не ответил. Все застыли в испуге.

— Я спрашиваю: есть где-то розы, цветущие первый раз?!

— Да, мать, есть, — тихо сказал Тихон Федорович. — Только на что тебе всё это?

— Не важно. Мне нужно несколько головок таких роз. Лучше бы желтых. Гриша, ты запомнил, что я тебе перечислила? Подорожник, ромашка, чабрец, рябина, ключевая вода, ночные бабочки, розы.

— Старый погребной мед, несколько лет не видавший света, миссис Саузвильт, — вдруг сказал монах. — И кровь козленка-сосунка. А бабочки вам ни к чему, здесь нет подходящих бабочек.

Гермиона удивленно посмотрела на старика.

— Вы правы, старый мед и кровь снимают внутренние опухоли и успокаивают раздражения, — пробормотала она. — Но вы ли это, брат Гавриил?!

— Считайте, что я ничего не говорил вам, миледи.

— Кровь, — пробормотала Гермиона, — лучше бы не козленка...

Монах таким взглядом посмотрел на женщину, что слова застряли у нее в горле. Да и не было, насколько ей известно, в Васильковке грудных младенцев...

— Спасибо, — прошептала Гермиона. — Тихон Федорович, есть в погребе старый-старый мед?

— Найдем, — растерянно промямлил старик.

— Вы что это затеяли? — не выдержал врач. — Какие козлята?! Вы сумасшедшие!

— Делайте свою работу, доктор, — всё так же тихо продолжала Гермиона. — Всё, что можете. И я сделаю. Всё, что могу.

Она уже собиралась выходить, нагрузив ошалевшего Лёшу всевозможными склянками, когда ее снова окликнул тихий голос монаха.

— Мне не стоит это говорить, зная вас, миссис Саузвильт, — его голос дрогнул. — Однако я всё равно скажу. Здесь много у кого есть скот, миледи, — он немного помедлил. — Вы можете отыскать безоар. Только Богом молю вас: не пугайте людей!

— О Мерлин! Безоар! — вскричала Гермиона, чуть не выронив свою ношу. — Желудок козы! О, я тупая, как горный тролль! Спасибо, брат Гавриил! — горячо зашептала она. — Спасибо вам! — и опять хотела бежать.

— Миссис Саузвильт! — вновь окликнул монах. — Только не режьте всех деревенских коз. Не забывайте, что вы, — он опустил голову, отвел взгляд и выдавил последнее слово сквозь зубы, — волшебница.

Эффект от всей этой сцены был едва ли не больше того, который произвели ее дальнейшие действия. Гермиона отнесла на кухню, где Дарья Филипповна уже кипятила огромную выварку с водой, всё, что нашла в своих сумках, еще раз перечислила, что Грише следовало отыскать, а затем, не слушая увязавшихся за ней Лёшки и Дмитрия Сергеевича, отправилась в сарай, где Петушины держали скот.

Здесь был маленький сосунок, но Манящие чары не нашли в желудках трех старых больших животных ни одного безоара. Гермиона не отчаивалась — в деревне пятнадцать домов, коз держат почти все.

Уже не видя смысла ломать комедию, женщина окликнула Тихона Федоровича и сообщила ему, что покупает козленка за тысячу долларов, чем повергла старика в прострацию.

— Перестаньте хлопать глазами, — попросила она, — мы теряем время! Зарежьте козленка и выпустите ему кровь. Эту кровь принесите на кухню. И не спорьте со мной. — Сказав это, она подняла глаза и поймала взгляд участкового. — Дмитрий Сергеевич, вам не удастся связать меня или запереть где бы то ни было — как бы вы не старались.

Мужчина вздрогнул и побледнел, как полотно.

— Вы можете считать, что я сошла с ума, — продолжала она. — Тогда руководствуйтесь тем, что с сумасшедшими не спорят. — Она достала палочку. — Акцио, безоар!

Женщина пристально всматривалась в ночь. Где-то с надрывом заблеяла коза.

— Слава Моргане, — выдохнула молодая ведьма.

Вскоре она увидела медленно летящий, похожий на большого жука, сморщенный камушек безоара. Женщина ловко поймала его и быстро пошла на кухню.

Ей пришлось выставить всех и запереть дверь, пришлось вспомнить весь школьный курс зельеварения, пришлось очень много импровизировать. Гермиона понимала, что все, кроме брата Гавриила, теперь считают ее сумасшедшей. Пусть. Плевать. Нужно делать хоть что-то...

Понадобилось около двух часов на то, чтобы сварить то, что она задумала — и вот большая чашка маслянисто-красного отвара готова. Гермиона распахнула дверь душной, полной пара кухоньки и окунулась в ночной воздух. Намокшая от пота и пара одежда прилипла к телу. Гермиона поспешила в спальню.

— Не делайте глупостей! — запротестовал доктор. — Что это за жидкость? Что вы туда намешали? Кровь козленка?! — скривился он. — Вы насмотрелись телевизора! Убьете человека, это же не игрушки!

— Пусти ее, доктор, — тихо сказал монах. — Хуже не будет.

Врач поморщился, но, оглядевшись вокруг, нехотя отступил. Гермиона опустилась на колени перед кроватью. На улице начинало светать, где-то далеко, на другом краю деревни, закричал петух. Осторожно, дрожащими руками Гермиона приподняла голову супруга и влила ему в рот обжигающую жидкость. Все в комнате притихли и смотрели с любопытством, затаив дыхание. Гермиона осторожно опустила голову Генри и поставила чашку на пол. Она сжала его ладони.

Ну же!

Доктор Кареленский, скрестив руки на груди, смотрел с явным скепсисом. Внезапно руки больного дрогнули, и он сжал ледяные ладони жены. Медленно, будто нечто очень тяжелое, Генри поднял веки и посмотрел на нее воспаленными глазами.

— Я нашла безоар, — дрогнувшим голосом сказала Гермиона. — Брат Гавриил подсказал мне. Всё будет хорошо.

Он попытался улыбнуться, но скривился от судороги. Рука, сжимавшая ее ладони, опять ослабла. Генри закрыл глаза.

— Ничего, — сдавленно прошептала Гермиона. — Просто нужно время.

Все в комнате молчали.

И тут сквозь стену со стороны светлеющего востока в комнату просочился призрак.

Старый монах вскрикнул и стал бешено креститься, глядя на него и отступая к стене. Все воззрились на старика с удивлением, и только Гермиона поднялась с колен и повернулась к прозрачной фигуре.

— Здесь пахнет смертью, — задумчиво сказал граф.

— Замолчи! — с яростью крикнула женщина, отчего все в комнате вздрогнули. Тихон Федорович уронил стакан. — Нашел? — быстро спросила Гермиона, не сводя с призрака глаз.

— Ради Христа, миссис Саузвильт! — вскричал монах. — Неужто вы призвали на помощь этого убийцу?!

— Не лицемерному трусу вроде вас называть меня убийцей! — огрызнулся граф. — Может быть, я и убиваю человеческие тела, но вы и вам подобные заживо убиваете души!

— Да как смеете вы, не осмелившийся уйти уготованной вам дорогой и пресмыкающийся в отторгнувшем вас мире по могильным ямам, обвинять меня в трусости?! — вскричал монах.

— Не по своей воле стал я призраком.

— Не по воле, да по заслугам! Кто жил чудовищем, чудовищем останется и в смерти...

— Брат Гавриил! — громко сказала Гермиона. — Если вы не замолчите, я заколдую вас. Клянусь. Ваше Сиятельство, — обратилась она к графу, — вы... Отыскали Белого Монаха?

— Да, миледи, — после секундной паузы поклонился тот. — Я отыскал того, о ком вы говорили. Но не монах прячется в здешних лесах и пещерах. Не в рясу облачен ваш противник, но в мантию. Он не монах, он — волшебник.

— Отведи меня к нему.

— Леди Саузвильт, не ходите с ним! — взмолился брат Гавриил. — Он — исчадие ада! Языческая магия закрыла перед ним пылающие врата, но они ждали его! Не доверяйтесь кровожадному монстру! Он обманет вас, он вас погубит!

— ВЫ ОБА РЕХНУЛИСЬ!!! — не выдержал Лёшка. — Никто никуда не пойдет! Ева Бенедиктовна, вы перенесли тяжелое потрясение, вам нужно...

— Отведи меня к нему, — повторила Гермиона и пошла к двери, вслед за просочившимся сквозь стену привидением. Кинувшийся было за ней Лёша натолкнулся на невидимый щит и отпрянул, впервые в жизни начав креститься.

* * *

Утренний лес едва шевелился, мокрая от росы листва почти не шуршала под копытами Вихря. Прохладный воздух скоро просушил влажные одежды и волосы Гермионы. Он, казалось, охладил и ее разгоряченную голову. Женщина осторожно вела коня вслед за скользящим в еще сероватом воздухе духом, ведшим ее за собой.

— Он в пещере, там, — сообщил граф. — Я не нарушал его уединения, дабы не вспугнуть. Но ваш противник там. — Они остановились. — Вон чернеет вход, видите?

— Благодарю вас, Ваше Сиятельство, — ровный голос Гермионы звучал бесстрастно и решительно. — Я никогда не забуду этого.

— Будь осторожна, ведьма, — тихо сказал граф.

* * *

Она подошла к черному провалу пещеры и прислушалась. Внутри было тихо, из глубины пробивался слабый свет огня. Гермиона сжала палочку и, в последний раз оглянувшись на оставшегося вдалеке около беспокойного Вихря графа, нырнула в каменный провал.

Внутри было сыро и холодно. Гермиона старалась ступать беззвучно и перестала даже дышать. Только сердце билось с бешеной силой. Вот поворот — грот оказался довольно глубоким — за ним дрожит огонь. Один шаг.

Гермиона вдохнула, вскинула палочку и быстро шагнула вперед.

Земля ушла из-под ног и, вскрикнув, женщина рухнула вниз — к счастью, не слишком глубоко. Она упала на солому, но всё равно ушибла колени. Однако это бы ничего, если б яркая зеленая молния не выбила из ее руки волшебную палочку. Тут же крепкий жгут магической веревки надежно прикрутил обе руки к телу.

Задыхаясь, женщина подняла голову — в нижнем зале пещеры было довольно сумрачно. То была даже не пещера — небольшая комната, обжитая волшебником. Стол, кресла, котел в дальнем углу, кровать. Но Гермиона не смотрела по сторонам, ее ненавидящий взгляд приковала к себе фигура, облаченная в черную мантию с опущенным на глаза капюшоном, стоящая в дальнем углу с поднятой волшебной палочкой. В левой, опущенной руке человек держал и ее оружие.

— Как долго я ждал, — медленно, до боли знакомо растягивая слова, сказал по-английски человек в капюшоне, откладывая палочку Гермионы и делая несколько шагов вперед. — Как долго я ждал этой минуты, Грэйнджер!

Человек поднял руки и скинул широкий низкий капюшон.

Охваченная ужасом и смятением, крепко связанная и лишенная волшебной палочки Гермиона с потрясением узнала в молодом светловолосом мужчине, представшим перед ней, черты Драко Малфоя.