Немёртвый (джен)

В подземелье помимо нас с Велоком обнаружилось ещё трое выпускников, молча сидевших по лавкам и терпеливо ожидающих кого-то. Теперь все мы прошли второе испытание, и я понял, что мы даже не знаем, кого ждём и что будет дальше. Я вопросительно посмотрел на Шелока, и он, угадав вопрос, отрицательно покачал головой, заметно мрачнея.

— Это точно не ловушка? — прошептал я, присаживаясь рядом с ним и вспоминая странное предупреждение Матильды.

Не ходи.

Почему она это сказала? Что было не так с этим испытанием? Мы выберемся отсюда живыми? Обучаясь в Академии, я привык ждать подвоха даже от самого простого задания. Так почему я решил не прислушаться к совету декана? Может быть, потому, что впервые кто-то из состава преподавателей дал мне настолько неопределённый совет?

— Ваша лошадь тихо скачет, — язвительно отозвался Шелок. — Хотя, судя по тому, как долго вы добирались, вы единственные додумались идти сюда пешком. А мы сидим тут уже несколько часов и успели вдоль и поперёк обсудить, что не так с этим собранием, — признался он. — С вами нас теперь пятеро, а собраться должно было не меньше дюжины. К тебе подходил кто-нибудь из профессоров с предложением проигнорировать встречу?

Я неопределённо пожал плечами, думая о Матильде. Должен ли я рассказать про неё?

— Со мной говорил Аквитар. Сказал, что я не должен лезть куда не следует, — признался Шелок. — Гноя поймал сам ректор Карвиус, — Шелок показал на квадратного высокого парня со скреплёнными здоровыми болтами суставами, — в общежитии, когда тот отправился туда заранее собрать вещи. А Маюе, — белобрысая худая девушка с синими губами подняла руку, приветствуя, — профессор Настурция в Гниющем пони порекомендовала подумать дважды, прежде чем присоединяться к неудачникам. Неудачникам, слышишь?

Выслушав его, Велок кивнул и провыл:

— У-у-у. У-у, у-у-у, — сообщил он и гневно хлопнул кулаком по раскрытой ладони.

— Спасибо, что поделился, — язвительно отозвался Шелок, скривив губы. — Сделай одолжение, пока не разживёшься полным набором челюстей, даже не открывай рот, а? Ах да, прости, я забыл, он же у тебя физически не закрывается.

Велок отвернулся, явно оскорблённый таким замечанием. Черный язык дёрнулся, словно силясь ответить ядом на яд, но без нижней челюсти у Велока даже мычать членораздельно не получалось.

— Ну, а у тебя что? — Шелок повернулся ко мне, и я снова пожал плечами, не будучи уверенным, должен ли говорить. На самом деле, мне было даже жаль, что я не понимал Велока. Интуиция подсказывала, что информация, которую он пытался сообщить, была важной, но, как назло, рядом не было пера и бумаги, чтобы попросить его написать то, что он не мог произнести. Впрочем, говорить мог я, поэтому, отвернувшись от Шелока, обратился к Велоку:

— Карвиус? — спросил я, собираясь перечислить всех известных мне преподавателей, пока не найду нужного. Тот отрицательно мотнул головой, но явно догадался, чего я хочу, и согласился на диалог. — Аквитар? Настурция? Дорион? Антонио? Присцилла? — Сколько бы я ни перечислял, все ответы были отрицательными, а Велок мрачнел всё больше, раздосадованный моей недогадливостью. Он то и дело повторял какие-то жесты, пытаясь натолкнуть меня на нужное имя, но я совершенно не понимал его. Помедлив, я назвал последнее имя, которое у меня было. — Матильда? — И снова отрицательный ответ.

— Да быть этого не может, — отозвалась Маюя, которая внимательно следила за нашим «диалогом». — Больше в Академии и нет никого.

— У! — сердито откликнулся Велок и окончательно отвернулся, отказываясь отвечать на дальнейшие расспросы. Я же задумался: неужели мы кого-то упустили? Или я просто кого-то не знаю?

Долго размышлять мне не дали. В комнату, где мы сидели, зашли пятеро искателей, с ног до головы замотанные в чёрные мешковатые лохмотья, помогающие им прятаться в темноте и незаметно рыскать по кладбищам. Дай им в руки косу — и получится тот самый образ смерти, какой, судя по учебникам, так любят малевать дышащие. Они пригласили нас следовать за собой и развели по разным комнатам. Я не знал, что происходит с другими, мне же выдали клочок бумаги и перо с чернильницей и, не дав никаких дополнительных инструкций, оставили в одиночестве. Какое-то время я молча смотрел на бумагу перед собой, не зная, что от меня требуется, и снова вернулся мыслями к странным предупреждениям. Усевшись на гнилую бочку, которая хлипко охнула подо мной, и положив бумагу на колено, я решил, что не будет ничего страшного, если я использую бесполезный кусок бумаги в своих собственных целях. Всё равно я не знал, какое у меня задание и что должен писать. Или не писать, а рисовать? Не знаю. Свет с ним, с испытанием этим. Возможно, Матильда была права, и мне не стоило приходить сюда.

«Шелок — Аквитар», — записал я первую пару имён и внимательно всмотрелся в них. Если думать о Шелоке и Аквитаре, то последний не раз третировал первого. Аквитар, задачей которого было обучить нас мастерству скрытности, был довольно язвительной личностью, скорой на расправу. Было у них с Шелоком что-то общее в характере, возможно, именно поэтому они и не пришлись друг другу по вкусу. Возможно, они оба помнили своё прошлое.

«Карвиус — Гной». Гной был самым нелюбимым учеником ректора Карвиуса, который преподавал нам историю. Сколько бы Гной ни старался, в его квадратной голове никак не укладывались исторические причинно-следственные связи, ложившиеся в основу жизни и деятельности немёртвых. Несмотря на грозный вид, философия мести не была ему близка. Казалось, что он вообще попал на старшие курсы по ошибке. Его мозг куда как лучше справлялся с простыми задачами по принципу «подай-принеси». В бою он был почти бесполезен. Почти. Вот только много раз он приносил на своих плечах все потери своего отряда — и тех, кто был уже умерщвлён святым клинком, и всё ещё живых, но сильно искалеченных рыцарями немёртвых, которые сами передвигаться больше не могли. Кому-то после этого везло быть отреставрированным, кого-то разрезали и пускали на запчасти. Много раз коридоры Академии наполнялись криками товарищей Гноя, требующих немедленно бросить их и не тащить в лапы дежурного эскулапа, который мог решить, что они повреждены слишком сильно. Впрочем, что они собирались делать в лесу, будучи разрубленными пополам, я не знал. Медленно гнить и сходить с ума? Такой безмозглой и бесполезной нежити, бросающейся даже на немёртвых, и без того хватало, так что сам я, насмотревшись, предпочитал смерть такому существованию.

«Маюя — Настурция», — про взаимоотношения этих двоих я ничего не знал. Я вообще не был уверен, что слышал про Маюю раньше или видел её где-нибудь. Она ни разу не попадала со мной в один отряд, не выделялась на лекциях и на сборищах в общежитии. Настурция же была мастером ближнего боя, чему пыталась научить и нас. Она никого не выделяла на своих уроках: ни в положительном смысле, ни в отрицательном. Если ей кто-то и не нравился, то виду она не подавала. Поэтому было почти невероятным, что профессор Настурция могла кого-то назвать неудачниками.

Ещё больше мне было интересно: если пары строятся на личной неприязни, то почему тогда ко мне подошла Матильда? Я задумался, чем мог не угодить ей, но ничего не приходило в голову. Да, я не хватал звёзд с неба в некромантии, но все профильные практикумы по алхимии и хирургии сдавал ей в срок, аккуратно и без серьёзных промахов. По моему мнению, я был вполне себе неплох, с учётом того, что никогда не собирался пополнить ряды некромантов и сутками напролёт ковыряться в чужих телах или колбах. Мне куда ближе было военное ремесло, которое на удивление легко давалось.

Так и не найдя ответ, я записал себя и Матильду, а следом последнее имя, которое у меня было:

«Велок — У-у-у (?)».

Теперь самый главный вопрос: кому мог не угодить Велок? Кто, кроме преподавателей, был ещё в Академии? Возможно, я посещал не все курсы? Я никогда особо не задумывался над индивидуальным расписанием, которое мне выдавали каждое утро — так же, как и всем. Не живым и не мёртвым студентам не был нужен отдых, сон или еда, поэтому мы сутками напролёт перемещались между аудиториями и тренировочными залами, возвращаясь в общежитие только за оружием или одеждой, для совместных тренировок или чтобы обсудить какую-то заданную тему. Студенческой жизни вне аудиторий уделялось много внимания. Весь первый курс был посвящён нашей адаптации к новой жизни внутри незнакомого общества. Мы заново учились связно думать, ходить, говорить и действовать сообща. На первом курсе мы делали это постоянно: в аудиториях и в общежитии. Начиная со второго курса, тренировки по социализации проходили в общежитии самостоятельно: всегда был кто-то, кто затевал какое-то соревнование или совместное изучение предмета. Кстати, это были именно те тренировки, которые я усерднее всего «прогуливал», так что по моей логике ко мне должен был подойти скорее Дорион, нежели Матильда. Мне было гораздо комфортнее в одиночестве, нежели в толпе. Я покорно присутствовал на всех собраниях, неукоснительно требующих моего присутствия, но без личного приглашения сам не являлся ни на одно из них. Такие же, как я, одиночки, предпочитали собираться в тренировочном зале, где мы могли молча оттачивать боевые навыки. Чесать языком нам не хотелось. Впрочем, возможно, в этом были виноваты мои связки. Говорить мне было не то что неприятно, но неудобно и требовало определённых усилий. Поэтому и странно, что ко мне пришёл не Дорион — я бы это понял. Он и эскулап Расари были нашими спутниками весь первый курс, наблюдали за нами и отсеивали тех, кто не пригоден для обучения на втором курсе. Помнится, Дорион долго молча смотрел на меня, прежде чем подписать разрешение продолжить обучение. Он считал, что моя личность не пригодна, что я никогда не смогу адекватно действовать в группе на более ответственных должностях. Я хмыкнул: возможно, он даже был прав, учитывая, насколько часто и хладнокровно я использовал своих же товарищей в качестве щита, если у меня не было другого выхода. Выживать любым способом было не запрещено, и многие использовали в качестве щита повреждённых товарищей, но никто не делал это так часто, как я, и точно никому не приходило в голову использовать тех, кто не был ранен и исправно функционировал. Расари же в противовес Дориону наоборот считал, что моё тело находится в слишком хорошем состоянии, чтобы расходовать его потенциал на бытовые обязанности. Возможно, именно ему я обязан продолжением своего обучения.

И тут меня осенило. Расари не было среди преподавателей, но он был в числе пропускной комиссии с первого на второй курс. Учитывая физиологические проблемы Велока и стремительно поглощающий его некроз, мог ли Расари быть тем, кто подошёл к нему? Жаль, я не знал обстоятельств, при которых Велок получил свой пропуск, но Расари наверняка должен был быть против продолжения его обучения.

Зачеркнув «У-у-у», я записал «Расари», оставив знак вопроса.

Едва я успел это сделать, дверь скрипнула, и в комнату вошел искатель — другой или тот же самый, не разберёшь, все они на одно лицо, скрытое лохмотьями. Вполне возможно, что и лиц у них нет, а только череп, обтянутый тканью, с дырами там, где должны быть глаза и рот. Впрочем, рассмотреть что-то в этих дырах было всё равно нельзя.

Он требовательно протянул руку, и я спокойно вложил в нее свой исписанный клочок бумаги, уже зная, что провалил третье задание.

— Ожидайте, — прошелестел он, снова оставляя меня в одиночестве.

Устав сидеть на месте, я поднялся. Решив потратить время более продуктивно, достал кинжалы и начал тренировку. Медленно и осторожно, чтобы раньше времени не повредить мягкие ткани, до сих пор защищавшие сохранность моих суставов, но достаточно ритмично. Выпад, перекат, удар, поворот, контратака — бесконечно и без устали. За пять лет тренировок суставы, которые поначалу отказывались помогать бить точно и быстро, привыкли к новым условиям жизни и слушались день ото дня всё лучше. Еженедельные осмотры у эскулапа Расари в Академии не выявляли преждевременных повреждений, но, основываясь на частоте тренировок, мне рекомендовали быть предельно осторожным.

— Шохранить горажда лехще, щем эаштаноить, — шипел он, старательно выталкивая звуки через зубы, губ у него не было. Если бы он не прикладывал столько усилий, чтобы говорить чётко, вряд ли его можно было бы понять.

Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем дверь опять скрипнула и меня пригласили на выход. Я ожидал, что меня проводят до двери, похлопают по плечу, сообщат о провале и пинком выкинут из Академии во «взрослую жизнь», поскольку диплом был давно у меня на руках, но вместо этого искатель вёл меня куда-то вниз. Продолжалось это очень долго, не меньше часа. Мы постоянно петляли по лабиринту старых катакомб, так что я очень быстро запутался в поворотах. Мы шли по освещённым масляными лампами широким коридорам и по узким, погруженным во тьму переходам, так что мне приходилось напрягать не привыкшие к таким условиям глаза, чтобы рассмотреть что-нибудь вокруг и не провалиться в дыру. Искатель шёл в одном темпе, не замедляясь и не оглядываясь. Один раз, когда мне не посчастливилось удачно поставить ноги, я чуть не скатился вниз в очередную яму, успев зацепиться за какой-то выступ в последний момент. А он так и продолжил идти вперёд, пока не скрылся за очередным поворотом, так что мне пришлось спешно выбираться и догонять его, чтобы он не растворился в хитросплетениях лабиринта.

Наконец остановившись посреди сырой круглой комнаты, он повернулся ко мне.

— Скоро эта часть катакомб будет затоплена. Идите, — сообщил он бесцветным голосом, и я почувствовал, как перед глазами промелькнула красная пелена, впервые сверкнувшая гневом на немёртвого. Больше всего мне сейчас хотелось съездить ему кулаком по лицу.

— Куда? — тем не менее спокойно спросил я, но искатель ожидаемо промолчал. Я подумал о том, что могу проследить за ним, когда он уйдёт, но, кажется, это было учтено, и он никуда не собирался, чтобы не подсказывать мне дорогу. Интересно, если я сейчас сяду здесь на пол и останусь на месте, то останется ли искатель здесь со мной, рискуя повредить тело водой и умереть? Откуда-то появилось давно забытое чувство: желание вздохнуть. Что-то в груди ёкнуло и почти хлюпнуло, готовое напрячься, чтобы всосать в себя огромную порцию воздуха и шумно выпустить его обратно. Но это было запрещено ещё с первого курса — самая первая лекция. Воздух был слишком опасен, чтобы позволить ему циркулировать внутри себя, порождая некроз. Поэтому мы были обязаны гасить такие рефлексы. Кто не справлялся — быстро терял шанс продолжить обучение.

Понимая, что не дождусь ответа, объяснений или каких-то дополнительных инструкций, я оставил искателя в покое и огляделся. Нас учили ориентироваться в подземельях Некросити, но эта паутина переходов была гораздо сложнее всего, что я видел раньше. Что ж, хорошо: видимо, я поторопился с выводами и моё испытание по-прежнему не закончено, а это следующее задание. Пожалуй, они были куда сложнее всех экзаменов, которые мы должны были сдать перед выпуском: задания там были привычными и понятными, здесь же никто не спешил сообщить, как достигнуть поставленной цели. Тебе просто выдали перо с бумагой и оставили самостоятельно угадать суть вопроса. А потом сопроводили на самое дно подземелий и сказали: выберись, если сможешь. Но сюда и добраться-то было не слишком легко, несмотря на наличие проводника.

Прикинув варианты, я решил, что самый очевидный выход был там, откуда мы пришли. Но это был выход в лес, а мне, наверно, надо было в город — в Академию. Если это задание ограничено по времени, то я рискую не успеть, если поверну назад. А если заплутаю, то вообще окажусь под водой, где моё тело долго не протянет в том состоянии, в котором сейчас — обязательно появятся какие-то повреждения. Становиться же очередным утопленником, пузырём, накачанным зельями, я не желал. «Гораздо быстрее напрямик», — подумал я и посмотрел наверх. Глухая плита. Из комнаты три выхода, один из которых мне, возможно, не подходит, поскольку ведёт назад. Впрочем, там было много переходов, какой-то из них вполне мог вести туда, куда мне нужно, без необходимости возвращаться к реке.

Чем больше я осматривался, тем больше погружался в задумчивость: без подсказки было не выбраться, но здесь не было ни одного знака, ни одной таблички, ни одного росчерка на старых стенах, которые могли бы указать верный путь. Ни одного, кроме…

Пожав плечами, я повернулся к искателю и начал деловито обыскивать его в поисках записки, карты или ещё чего-нибудь. Вопреки моим ожиданиям, искатель не сопротивлялся, хотя я был готов к его возражениям и собирался распилить его на запчасти кинжалами, если он попытается улизнуть. Покорно позволяя мне сунуть нос в каждый свой карман, искатель, кажется, с интересом наблюдал за моими действиями. Споро проверив все гнилые тряпки, которыми он был окутан, я разочарованно отступил от него на шаг. Бесполезно: всё было пусто. И тут мой взгляд упал туда, где должен был быть рот искателя: едва заметная прорезь на замотанном черными лоскутами ткани лице. Что-то там едва заметно блеснуло в тусклом освещении катакомб. Взяв его голову в руки, я покрутил её в разные стороны, присматриваясь. Искатель покорно поворачивал голову без сопротивления, как кукла. Если он и был недоволен моим поведением, то виду не подал.

Да, что-то там действительно блестело.

«Сколько шансов у меня остаться без пальцев, если я суну ему их в рот?» — мрачно подумал я. И достал кинжал. Искатель по-прежнему не сопротивлялся и не делал попыток освободиться, позволяя мне делать с ним всё, что вздумается. Осторожно прикоснувшись кинжалом к тому месту, где я видел что-то блестящее, я постарался как можно аккуратнее подцепить это кончиком клинка, чтобы не навредить искателю. Мало ли: вдруг он мне ещё пригодится? Изо рта искателя (или что там у него было) показалась цепочка. Вытащив её так, чтобы можно было безбоязненно перехватить рукой и остаться при пальцах, я убрал оружие и потянул за неё, хмуро поглядывая на искателя, но тот словно не замечал моих действий. Цепочка оказалась довольно длинной: такой, что явно дотягивалась до желудка или куда пониже. На другом конце нашелся ключ. Осторожно дёрнув цепочку, я понял, что одним концом она прикреплена к искателю намертво, и мне нужно было или снять ключ, или оторвать цепь наживую, или тащить искателя за собой как на поводке. Осмотрев цепочку, я без лишнего энтузиазма поковырял её кинжалом, наперёд зная, что это напрасно. Так просто мне её не разомкнуть и не разорвать — этот металл ковали алхимики. Можно было просто с силой дёрнуть её, наплевав на сохранность искателя, но кто знал, входило ли его благополучие в условия испытания? Не придумав ничего лучше, я бегло извинился перед искателем и, наугад выбрав направление, двинулся вперёд, крепко сжимая ключ в руке — теперь я знал, что ищу какую-то дверь. Если искатель будет сопротивляться, то я просто оторву цепь с его челюстью или к чему она там крепится... А если пойдёт без сопротивления, то не будет нужды обращаться с ним как с мебелью.

Искатель молча пошёл за мной, увлекаемый чуть натянувшейся цепочкой, никак не комментируя мои действия, словно то, что происходило, было в порядке вещей.

Через какое-то время скитаний мне удалось уловить лёгкий ветерок, блуждающий под потолком, и я стал выбирать направление, ориентируясь на него. Спустя час или больше я вышел в круглый коридор огромной сточной трубы, закончившийся преграждавшей мне путь решеткой. Оглядев её, я быстро нашёл замочную скважину, которую с успехом открыл при помощи найденного у искателя ключа.

— Здесь я оставлю вас, — неожиданно сказал искатель, заставив меня напрячься. За поиском выхода и своими размышлениями я забыл о том, что иду не один — таким бесшумным он был.

Потянув за цепочку и выдернув ключ из моей руки, искатель удалился в тот коридор, откуда мы только что пришли, явно не опасаясь ни воды, ни меня. Я же шагнул за решётку и продолжил свой путь, будучи уверенным, что выбрал верное направление. Ещё через час я был в городе, не представляя, что мне делать дальше. Какое-то время я побродил по знакомым местам в Некросити, но куда бы я ни направился, нигде не видел Шелока, Велока, Гноя или Маюю, и мне в голову начали закрадываться нехорошие мысли, основанные на моём собственном путешествии. Нет, мне не было до них дела. Маюя и Гной не входили в круг моих близких знакомых, а от Велока после встречи у реки я бы вообще предпочёл избавиться как можно скорее. Возможно, я мог бы скучать по Шелоку как по тому, кто позволял себе роскошь игнорировать слухи и не опасаться меня, но и без него я был способен жить спокойно и без сожалений. Однако я хотел знать, вернутся ли они и насколько это путешествие в действительности было опасным. Мы могли погибнуть?