Дневник (джен)

* * *

Мы — стража перед вратами в Южный Белерианд. Мы удержимся. Мы — воины Сторожевой Крепости, Минас-Тирит, и мы не должны пасть. Враг окружил нас, враг по обоим берегам реки, и прорваться у нас нет сил — да и некуда, нельзя оставлять остров. Враг отправил свои полчища на штурм, а мы обрушили мосты, и широкая полоса воды стала для нас защитой. Враг построил плоты и лодки, но гламхот боятся воды. С огромным трудом Враг заставил их пересекать реку — и они тонули, а тех, кто добирался до Тол-Сирион, ждали мечи и стрелы защитников. Тогда Враг попытался отравить воды Сириона, но сила Владыки Ульмо все еще хранит их. Враг смотрит на нас с берега, и помощи ждать неоткуда. Камни из его осадных орудий долетают до наших стен, откалывая иногда целые куски кладки. Но нескоро, очень нескоро они причинят нам настоящий вред. Наш лорд Ородрет смело смотрит со стен, отважный и твердый, такой же несокрушимый, как крепость. Есть в нем та спокойная сила, которой не страшны бесконечные дни осады.

Я откладываю перо и закрываю чернильницу, беру лук, меч и ростовой щит, давно уже ждущие своего часа. Мой черед идти на стены.

* * *

Еще один день в череде многих и многих. Еще один день, который мы обязаны пережить. Я вымотан и ужасно хочу просто повалиться на кровать и уснуть, но сперва стоит написать эти строки. Дневник, хоть я и возвращаюсь к нему нечасто, помогает привести мысли в порядок.

Ночью враг снова устроил вылазку, а утром мы хоронили погибших. Их всего пятеро — можно считать, что мы отбились удачно, хотя само слово «всего» о потерянных жизнях кажется неуместным. Раненых больше, но целители говорят, что все поправятся.

Что меня удивило — так это враги. Ненавижу смотреть в их глаза, видеть эту черную, звериную злобу, это тупое, бездумное желание уничтожать и осквернять все, до чего дотянутся руки. Но я смотрю, потому что боюсь. От своего страха нельзя отворачиваться, иначе он станет только сильнее. И каждый раз, когда гламхот откатываются от наших стен, их злобу сменяет страх. Не сказать, что он менее отвратителен, но это успокаивает. Однако этой ночью вместо страха я видел иное — нечто, похожее на радостное предвкушение. Которое теперь не выходит у меня из головы.

А с севера идут темные тучи. Это просто погода меняется, так ведь? Но что нам погода? Мы выстоим.

Мне беспокойно, но это, наверное, просто от усталости.

* * *

Сегодня не было рассвета. Ночная темнота сменилась серой утренней хмарью, а поднявшийся с утра туман не рассеялся до самого вечера. Враги притихли на обоих берегах, так что я весь день просто рассматривал их лагерь через реку. Спокойно. Да, мне должно быть спокойно. Не знаю, что у них происходит, но судьба послала нам передышку, которая так нужна.

Вечером в каминном зале пахло мокрой шерстью — все сушили отсыревшую одежду, как будто после дождя, ведь и на самом деле, простоять целый день в тумане — это почти то же самое. Обычно сидеть вечером у огня — тепло и уютно, неторопливой рекой льются разговоры, иногда звучит музыка. Нельзя слишком шуметь, чтобы не пропустить тревогу, и казалось бы, стоит не тратить время впустую. Но этот недолгий отдых помогает отвлечься от мысли, что мы окружены, а земли к северу от нас пожрал подземный огонь. Сегодня в зале было тише, чем обычно. Возможно, дело все в той же усталости, которая копится, словно груз за плечами, постепенно, так что и не сразу замечаешь, а потом вдруг чувствуешь, как ужасно вымотался. Но меня не покидало ощущение, что это не единственная причина.

Что-то не так. Я не знаю, что именно, но смутная тревога преследует меня, словно тень. Мне кажется, и остальных тоже.

* * *

Я проспал всю ночь, но чувствую себя гораздо более разбитым, чем вечером. Во сне на меня надвигалось нечто темное и холодное. Ужас, бесформенный, безымянный, который невозможно пощупать и представить, но явственно ощутимый. Я убегал от него, но тщетно. Все утро я пытался прийти в себя, прогнать это наваждение, которое не хотело уходить, даже когда я открыл глаза.

А рассвета снова нет. И как будто стало темнее. Или это мой кошмар все не отпускает меня?

* * *

Темнеет с каждым днем, и я вижу отражение своей тревоги на лицах моих соратников. Мы все так же несем дозор на стенах, но враг все так же затаился. Ночь и день все меньше отличаются друг от друга, днем черные тучи лишь немного сереют. У некоторых тревога постепенно сменяется страхом.

Лорд Ородрет собрал нас и говорил. Долго и искренне, и его свет и спокойная уверенность ненадолго отодвинули темноту — по крайней мере, в наших сердцах. И глупцу понятно: отчаявшись взять нас штурмом, враг решил испробовать новый способ нас сломить. Но ни эти тучи, ни эта тревога не заставят нас оставить Минас-Тирит, закрывающий черному воинству проход в южные земли. Враг хочет, чтобы мы боялись, а мы не должны бояться.

Только кто бы это сказал тому ужасу, что снится мне каждую ночь. Я бегу, но он догоняет меня, опутывает холодными черными щупальцами, душит и пожирает, медленно, по частям, наслаждаясь моей болью и моей беспомощностью.

Кто бы ему сказал… Но пока серый день не сменился черной ночью, я сильнее, чем Ужас.

* * *

Писать тяжело… Я устал, а тревога сменяется черной, безысходной тоской. Нет, не так. Не стоит об этом. Мысли немного путаются, но я знаю, о чем должен помнить. Вокруг и так слишком много Тьмы, чтобы она угнездилась еще и на этих страницах.

В каминном зале Нимфальф играл на арфе и пел. Его мать из народа Кирдана, и он родился в Эгларесте. Должно быть, он выбрал песни своей родины потому, что его собственное отчаяние они прогоняли лучше всего. Так или иначе, я счастлив этому выбору. В его голосе слышались мерный шум волн, накатывающихся на берег, тихий шорох гальки, крики чаек вдалеке и другая, немолчная музыка, что исходит от самого Владыки Вод. Народ Кирдана лучше прочих слышит ее, и этот дар достался и Нимфальфу. Вместе с даром вкладывать в свои песни то, что он думает и чувствует.

В этот вечер нам было тепло и спокойно, мы разговаривали и улыбались друг другу, словно и не было никакого врага и никаких злых чар.

Но теперь я снова один, и ночью мой Ужас меня настигнет. Мне трудно вспоминать улыбки и песни, когда он уже стоит за моей спиной и ждет своего часа.

* * *

Сегодня мы снова хоронили наших. Двое раненых из госпиталя не пережили эту ночь. С тех пор, как стало темно, они поправлялись медленно, но ничто не угрожало их жизни. И вот теперь их нашли уже окоченевшими. Их рты широко раскрыты в беззвучном крике, глаза вылезли из орбит, на лицах застыло выражение запредельного ужаса. Их волосы, некогда у обоих черные, седы, как снег. Лорд Ородрет и сегодня нашел слова, чтобы приободрить нас. Голос его был тверд, а речи полны надежды и уверенности, от них снова на время становилось легче. Помнить о том, зачем мы здесь. Помнить, что мы должны выстоять, любой ценой.

Но я видел, как бледно его лицо, а под глазами залегли темные тени. Неужели по ночам его терзает тот же Ужас, что и меня?..

Что и всех нас?

* * *

Руки дрожат, с пера капают на бумагу кляксы. Вот как сейчас…

Я слаб, Ужас выпивает из меня силы. Ночь и день сравнялись друг с другом, черные тучи столь плотны, что свет Анара не достигает нас. Воздух… он кажется густым, каким-то едким, гнилым. Тяжело дышать.

Мне казалось сегодня, что я тоже мог бы погибнуть во сне. Черный Ужас накрыл меня с головой, и не было ничего, кроме боли и удушья. Я чувствовал, что еще немного — и я сдамся ему, позволю пожрать себя до конца. Это казалось даже не смертью, а чем-то гораздо хуже смерти. Ничем. Абсолютной, черной пустотой. Я успел проснуться.

Может быть, эти записи успокоят меня.

Как дрожат руки…

Какой-то звук. Я не сразу узнаю его, он кажется далеким и глухим, доносящимся как будто через плотное одеяло. Но это…

Тревога!

* * *

Они лезли на стены, злобные твари, скалящиеся и рычащие в предвкушении добычи. И как тяжело вдруг оказалось поднять меч или натянуть лук! Страх витал в воздухе, в темноте даже наши глаза мало, что могли разглядеть, и свет от факелов чах и сжимался в этой Тьме, охватывая лишь крохотные участки. Да, я впервые сказал — Тьма. А стоило бы раньше…

Некоторые орки сумели перелезть через стены, и бой шел уже на парапетах и во дворе крепости.

Тьма ослабила нас, притупила реакцию, заставила позабыть навыки боя, растеряться. И битва превратилась в кровавую свалку, беспорядочную и оттого еще более жестокую. Но мы отбились. Тела собирали почти ощупью в темноте.

И вот они лежат во дворе, накрытые тканью, которая милосердно скрывает отрубленные конечности, распоротые животы, рассеченные черепа. Следы клинков, окованных железом дубин, даже зубов.

Я видел многое, но сейчас безмерно благодарен этой традиции — укрывать тела погибших.

Я не запомнил, что говорил Лорд. Но я знаю, что он держится. И я должен.

* * *

Этой ночью я просыпался дважды. Один раз — спасаясь от Ужаса, другой — от крика, отчаянного истошного. С трудом вынырнув из своих видений, я помчался на помощь.

Галвион, воин из моей сотни, метался на кровати, руки его были прижаты к лицу, пальцы скрючены. Я, сам еще дрожа после сна, стал трясти его, чтобы разбудить, затем пытался отнять от его лица руки, но он прижимал их с неожиданной силой. И я с ужасом понял, что пальцами он впился себе же в глаза, и из-под них уже текла кровь. Кто-то принес воды, мы окатили его, снова трясли. Галвион сел, невидяще глядя на нас уже пустыми, окровавленными глазницами и не переставал кричать.

Через несколько часов его тоже не стало.

Тьма забирает нас. Я ищу слова, чтобы приободрить других, но сам боюсь, до тошноты боюсь быть следующим.

* * *

Я стоял в дозоре и видел, как четверо воинов украли лодку и пытались бежать. Я попробовал остановить их, но тщетно — они отплыли. Я не видел, что с ними стало, но слышал свист стрел, пущенных с берега, крики, плеск воды. Враг только этого и ждал.

Среди них был Нимфальф.

Я бы оплакивал его, но эта тьма притупляет все чувства, кроме страха и тоски.

* * *

Сегодня я был ранен. И мне страшно, страшнее, чем раньше, потому что ранили меня не враги. Эльглин, Рандир и Ринмир тоже пытались сбежать с острова куда-то в темноту. Они двигались как во сне, из глаза были пусты и безумны. Как будто не слыша окриков и призывов вернуться, они стали открывать ворота, хотя за воротами давно уже не было моста. Я был одним из тех, кто попытался помешать этому. Понимая, что слова не возымели эффекта, я подошел и взял Ринмира за руку, чтобы увести прочь, думал, что стоит сразу в госпиталь. Но он неожиданно выхватил кинжал и полоснул им меня. Я едва успел уклониться, и он распорол мне плечо и грудь, хотя метил в шею. Ринмир был моим хорошим приятелем, я не верил своим глазам, и наверное, поэтому замешкался, и от следующего удара пришлось закрыться рукой, и рана вышла глубокой, до кости.

Не знаю, чем бы это закончилось, но на подмогу пришли другие, во главе с лордом. Тогда Эльглин и Рандир тоже схватились за оружие и стали отбиваться. Они дрались насмерть, в то время как мы хотели лишь обезоружить их, а потому мы потеряли двоих. Рандир разрубил Айглену череп секирой, Итильтир напоролся грудью на клинок Эльглина. Первый погиб сразу, второй прожил еще полдня, захлебываясь кровавой пеной, но отчаянно цепляясь за жизнь. Однако, несмотря на все старания целителей, ему становилось все хуже и хуже, как будто окружающая Тьма вытягивала из него силы и не давала телу восстанавливаться.

Так происходит у всех. Мои раны, довольно глубокие, но неопасные, тоже до сих пор кровоточат и сильно болят, так что я почти не могу двигать левой рукой.

А те трое, потерявшие разум, до сих пор не пришли в себя, их держат под стражей. Двое сидят тихо, а Ринмир без перерыва кричит и бьется о стены кулаками и головой. Его лицо уже превратилось в кровавую кашу, лоб разбит, нос сломан — но он как будто этого не замечает. Я приходил увещевать его — но он все равно ничего не слышит…

Сейчас вечер, а ночью меня снова ждет Ужас. Но боль не дает мне уснуть, и я очень рад этому.

* * *

Как хорошо, что рука болит уже второй день. Уже второй день я не сплю, и усталость много лучше, чем мои кошмары. Говорят, несколько эльдар бросились со стен в реку, чтобы спастись от Тьмы. Я не видел, потому что освобожден от дозора.

Лорд Ородрет снова собирал нас на площади перед главной башней, и его слова снова вселили в нас надежду. Он говорил о том, что мы сильнее черного колдовства, что Враг уже отчаялся взять нас приступом и измыслил другой, более хитроумный способ, но мы должны держаться, и тогда он отступится. Его речь во многом повторяла предыдущие, но что нового тут скажешь? Не знаю, верит ли в это сам лорд, но я хочу ему верить. Я даже неплохо убеждаю себя в том, что у меня получается.

Он говорил, что никакие чары не могут заставить нас сдать Минас-Тирит. Потому что Минас-Тирит должен устоять, несмотря ни на что.

Только сам он бледен, как мертвец.

Сколько ночей Ужас не дает тебе уснуть, лорд?

Я смотрел на своих соратников — серые лица, затравленные взгляды потухших глаз, нервные, дерганые жесты. Уверен, я выгляжу не лучше, просто не могу увидеть себя со стороны.

* * *

Как это странно и страшно, вести счет потерь, когда с берега не отчалила ни одна лодка, не просвистела ни одна стрела, ни один камень из баллисты. Сегодня утром в госпитале не проснулись пятеро. Трое беззвучно умерли от страха, двое в приступе безумия вырвали себе глаза, как несчастный Галвион.

Эльглин, Рандир и Ринмир, теперь все трое, стали рваться наружу и кидаться на стены. Единственное, что мы могли сделать — это связать их. Теперь они просто кричат. Даже сонное зелье на них не подействовало. Я приходил навестить Ринмира, но он снова не узнал меня. Кажется, Тьма, поглотившая его разум, стала еще гуще.

А вдруг это случится с кем-то еще?..

* * *

…случилось. Еще несколько поддались безумию и рвались прочь, за ворота. К счастью, на этот раз обошлось без убитых, но десять эльдар ранены. А госпиталь все больше напоминает тюрьму. В которую зачем-то заперли умалишенных.

Некоторые просто не встают с постелей, бездумно глядят в одну точку и шепчут что-то бессвязное. Ничего, кроме «Тьма» и «Ужас» в их речи различить невозможно. Сегодня таких шестеро.

Мне кажется, что если я усну, то стану таким же или умру.

Но пока этот дневник помогает мне не спать и спасает от Ужаса. Надеюсь, он не придет ко мне наяву.

* * *

Этой ночью враг снова напал, мы отбились.

Но от этого не легче, потому что я боюсь думать, как мы переживем еще хотя бы одну атаку.

Они перебрались через реку, но на стенах их встретило совсем мало воинов. Многие так и не смогли подняться со своих постелей, иные едва удерживали в руках оружие. Некоторые, измотанные борьбой с кошмарами, потеряли присутствие духа и впали в уже знакомое нам безумие, только в тот час их было некому остановить. Прямо посреди боя они бросались со стен в воду в надежде спастись.

Гламхот набросились на нас, рубили и буквально рвали на части, бой снова завязался на стенах и во дворе. Некоторые орки даже пытались прорваться в главную башню, но это им не удалось.

Я мог сражаться, правда, раненая рука не позволила взять щит. И я чувствовал, насколько я ослабел. Я вымотан, и меч казался мне неподъемно тяжелым. Орки же были полны сил…

Но хуже другое. Я не хочу сражаться. Не вижу смысла. Отчаяние побуждает меня просто опустить оружие и ждать своей участи. Тогда смерть придет быстро, и Ужас больше не будет ждать меня за порогом сна.

Сегодня я сумел себя пересилить, я убивал гламхот, у меня нашлись на это силы. Но сумею ли я следующий раз? Не хочу об этом думать.

Накрытые тканью тела лежат во дворе. Их больше сотни — после одной вылазки, не такой уж крупной.

Теперь нужно найти силы их хоронить…

* * *

Работа и бой отнимают много сил. Как же хочется спать.

Как же я боюсь не проснуться.

Мне чудится, будто черные тени моего Ужаса маячат где-то на грани видимости, преследуют меня.

Сегодня мы снова не досчитались нескольких. Еще больше — не нашли в себе силы шевелиться и впали в оцепенение.

Ринмир умер от Ужаса.

Нет сил писать… Я. Не. Сплю.

* * *

Еще одна вылазка. Враг проверяет нас на прочность.

Не могу описывать. Не помню, как сражался.

Помню — меч в крови, под ногами валяется орк с распоротым брюхом. Голова кружится, я падаю сам на него, руками скольжу по крови и внутренностям. Все в крови, склизкой, вонючей. Мы возимся в ней, я и еще живой орк. Меч выпал, я нашариваю на поясе кинжал, дотягиваюсь до горла врага, тот хрипит и постепенно затихает. Крови становится еще больше, она льется толчками, а я могу только отползти в сторону.

Потом, помню — лорд помог мне подняться. Он сам был ранен стрелой в бедро и опирался о парапет.

Не хочу думать, сколько сегодня было погибших. Ничего не хочу.

Черные тени маячат за спиной.

Я бежал бы, да нельзя, и нет сил.

* * *

Шаги. Тихие, едва различимые шаги позади меня каждый раз, когда я куда-то иду. Взгляд, буравящий спину, пробирающий до костей. Присутствие, которое я ощущаю кожей.

Я не возвращался в свои сны, и мой Ужас покинул их. Теперь он стоит у меня за спиной.

И я боюсь оглянуться.

Страху надо смотреть в глаза — так я говорил когда-то. Теперь я не решаюсь.

* * *

Сколько нас осталось, тех, кто может хотя бы стоять на ногах? Меньше сотни, так сказал лорд Ородрет.

Сам я не могу сосчитать.

Он говорит, что нам пора оставить Минас-Тирит и пытаться прорваться, пока не поздно. Еще несколько дней назад я бы не смог в это поверить, а сейчас я этому счастлив.

Мы выходим завтра, в то время, когда над миром должен начаться рассвет. В нашей Тьме рассвета не будет, но лучше знать, что он есть где-то.

Завтра все закончится — так или иначе.

Я надеюсь лишь на то, что Ужас за моей спиной не настигнет меня раньше…