Живые и мёртвые (джен)

С того момента, порой на уровне ощущений, я понимала: где-то в какой-то похожей ситуации моя покойная наставница не доработала. Или была не права. Или просто обидела кого-то из предков случайно встреченного мной человека. Такие дела оказывались самыми тяжелыми и выматывающими и почти не приносили мне денег.

Но сегодня клиентки меня порадовали. Несчастная любовь (дурь), несчастная любовь (дурь) и несчастная любовь (снова дурь). Потом неудачи финансовые (тоже дурь, как ни странно), банальное и радостное гадание студентке-младшекурснице (ей я предсказала скорое замужество и много радостей, ничуть не покривив при этом душой и лишь умолчав, сколь скоро оные превратятся в гадости) и, наконец, на закуску алкоголизм мужа. К последней тетке пришлось присмотреться, под зависимости любят маскироваться самые разные проблемы магического характера, но здесь дело было лишь в слабоволии супруга и чрезмерной активности моей клиентки. Так что я с чистым сердцем велела ей вернуться на следующий день с волосами супруга, а уж потом через неделю заглянуть за персонально составленным для него зельем. Даже предупредила, что если клиентка сама не изменится, через полгода-год муж запьет снова, и на этот раз вытянуть его будет куда труднее.

Когда закончила, даже удивилась, что почти не устала. Заработанные деньги приятно грели карман, в полуоткрытое окно врывались совершенно мирные (хотя и явно немелодичные) детские вопли. Двор, звучавший так, будто в нем обитают только живые, радовал мой слух неимоверно. Я с удовольствием приняла душ, переоделась в легкое платье и сандалии и, только что не пританцовывая, спустилась во двор.

Тут-то мое настроение и скатилось вниз, как по лесенке. У песочницы курила хмурая, помятая Нинка.

Если бы я не знала соседку, решила бы, что у нее просто неудачный день. Она не выглядела совсем уж опустившейся: полная, сочная женщина лет тридцати пяти — сорока, с округлыми покатыми плечами, роскошной грудью и тяжелым узлом русых волос, в весьма откровенном пестром сарафане. Чуть припухшее лицо можно было списать на недосып или нездоровые почки, а легкий, но отчетливый аромат перегара… да вот хотя бы на играющих у подъезда в домино местных алкашей.

— Ну привет, соседка.

— Привет, — в тон ей ответила я, доставая собственные сигареты.

Исходящий от Нины удушливый аромат раздражения нельзя было объяснить ничем, кроме настоящей причины.

С каких-то пор она меня отчетливо ненавидела.

— Ты, говорят, Ленку мою приваживаешь?

— Кто говорит? — безмятежно поинтересовалась я.

Мне было действительно интересно: одно дело, что видели, как я увела Алёнку ночевать к себе, все. И совсем другое, кто из этих всех стал откровенничать с алкоголичкой, позабывшей про собственную дочь.

— Какая разница, кто? Колян говорит… Михалыч… — она на секунду стушевалась, но почти сразу обрела уверенность. — Ты что…эта… педофилка?

— Кто-о?

— Которая с детьми… того… трахается.

— Последние мозги пропила? — теперь я почти развеселилась. Ждала любых претензий, но не этой.

— Я про таких, как ты, передачу смотрела!..

— По каналу «Россия»? Или по «Первому»?

— Сука!..

— Иди и спроси у дочки, как прошел у нее вчерашний день, когда ты гуляла и бухала, — тихо, на грани слышимости сказала я. — М-мамаша… Как она приняла бомжа за несвежий труп и перепугалась до истерики. Хотела, чтобы после этого Алёна одна дома ночевала? Я тебе обещаю, Н-нина, еще раз тебя не будет рядом с дочкой, когда ты будешь ей нужна, и ты об этом очень. Сильно. Пожалеешь. И сама ты сука.

Воздух вокруг меня отчетливо звенел. Кажется, я перестаралась. Как цыганка базарная, сглазила одной только чистой ненавистью… придется потихоньку, в порядке волонтерства поработать на халяву и избавить соседку от последствий моей невоздержанности.

Нинка смотрела на меня испуганно. Кажется, она тоже все видела и чувствовала — по крайней мере, на уровне эмоций.

— Ведьма!..

— Баба Яга… Иди уже, Нин.

Мне было стыдно. Летний вечер утратил свою уютную прелесть, выплеснутый гнев оседал на подстриженной траве, заглушая запах свежести. Хорошенькое начало ученичества для Алёнки, наставница походя испортила жизнь ее матери, а заодно и перепугала до смерти. Злобно затягиваясь, я повернула к магазину.

— Зря ты так, Арина.

Ровный голос Натальи Семеновны прозвучал как будто над самым ухом, даром, что стояла целительница метрах в пяти от меня.

— Даже я заметила, как ты ее приложила. А ведь ей и своего хватает. Там печень уже на ладан дышит. Фиброз начался.

— Сдохнет, усыновлю ребенка и буду учить спокойно. — Судя по тому, как вспыхнули щеки, коллега вряд ли поверит в искренность моих высказываний.

— А, так это та самая мать? — понятливо кивнула она. — Тогда понимаю, отчего ты не сдержалась. Пойдем, пройдемся, Ариш.

В гости целительница оделась не по-рабочему — в тонкие бежевые брючки и легкую блузку с рукавами три четверти. Изящные босоножки открывали прекрасный вид на совершенно девичий педикюр. Видели бы потомственную шептунью Бабу Фросю ее клиенты.

Я подставила коллеге локоть, и она непринужденно оперлась на него. Ни дать, ни взять элегантная моложавая мать со взрослой дочкой.

— Вина возьмем или тортик?

— Господь с тобой, Ариша!.. Какой тортик в восьмом часу?! Конечно, вина. А девочка в ее возрасте явно предпочитает всем тортикам и пирожным простое, понятное мороженое.

Я подумала, что с Алёнкой могут возникнуть проблемы. После сегодняшнего разговора мамаша вряд ли отпустит ее попить чайку к доброй, славной тете Арине. С другой стороны, когда девчонка спрашивала о чем-то мать? Интересно, послушает ли она «бабушку Фросю» лучше, чем меня?

— Вряд ли моя девочка, — грустно вздохнула в ответ на мой невысказанный вопрос Наталья Семеновна. — Я же вижу, как тебя к ней тянет… стой, чем это у вас пахнет?

Я принюхалась. Пахло сиренью, скошенной травой и оладушками из распахнутого окна на первом этаже. Но тревожный тон коллеги явно говорил, что она учуяла что-то куда менее приятное.

Вот оно. Сыроватый речной туман, горькие осенние листья… и едва уловимая горчащая на языке ржавчина. То, к чему в начале лета ты готов на Изнанке — но не под окнами собственного дома.

— Как… здесь? — я спросила бессвязно, но Наталья Семеновна все равно поняла.

— Это не та сторона. Это Бывший. Я уже видела такое, от них запах въедливый, просачивается и к нам… что у тебя здесь творится, Арина?

Ох, если бы я знала…

* * *

По первому бокалу мы выпили в гробовом тревожном молчании. Об Алёнке теперь даже и не заговаривали — беспокойства хватало без нее. Когда я разлила во второй раз, Наталья наконец произнесла.

— Его убили где-то здесь, у тебя. Иначе бы давно ушел, место неподходящее.

— Вы думаете, я бы пропустила, если бы в моем дворе кого-то пристукнули?

Я вспомнила рассказ Михал Егорыча о развороченном затылке и льющейся крови и передернула плечами. Такое бы никто не пропустил.

— Если это случилось ночью, а труп потом унесли, соседи могли ничего не видеть. — Покачала головой коллега.

— Соседи — да. Но не мои же покойники!

— Совсем забыла, твоя несменяемая стража…

Наталья Семеновна нахмурилась. Похоже, то, что пришло ей в голову вслед за самой очевидной идеей, нравилось ей куда меньше.

— Все же поспрашивай их, Арина. Может, они сами его убили, а теперь боятся тебе признаться?

Я неопределенно кивнула, проникаясь ее озабоченностью. Не говорить же Наталье, что дядя Миша, старый мертвый пацифист, не убивает даже мышей, а доберись до подобной добычи Дашка — и труп бы выглядел куда хуже. Не говоря уже о том, что смерть в этом случае не была бы быстрой и незаметной для него самого.

— Какой второй вариант, Наталья Семеновна? Не поделитесь? Судя по вашему лицу, о Бывших вы знаете куда больше меня и покойной Тамары.

Женщина покрутила в руках бокал, отставила его, взялась за зажигалку.

— Привести его могли. С наказом.

— Бывшим можно приказывать?! Как? Да с ними вообще заговаривать нельзя!

— Если умеючи, можно, — не поднимая глаз пробормотала коллега. — Наставница моей наставницы была… наверное, универсалом. Или теоретиком. Так что знала про такие обряды побольше многих темных. Она писала, что это — чернота… самое дно. Что для этого нужно продать душу дьяволу.

В наступившей тишине было слышно, как звонко стучит об асфальт мяч. Привычные, уютные звуки старого двора не успокаивали, а лишь служили тревожным аккомпанементом молчаливой жути, расползавшейся по кухне. В моей профессии быстро приучаешься быть атеистом — слишком уж гнусные перспективы обещают колдунам решительно все мировые религии.

Но в тот момент — я почти поверила.

— Конечно, это веяние эпохи. Сама понимаешь, моей наставнице сейчас было бы уже сто двадцать, а ее учительница и подавно родилась — страшно представить — в начале девятнадцатого века. Но факт остается фактом. Это самое черное и мерзкое колдовство, которое можно себе представить. Насколько я поняла из ее записок, вступив на этот путь, ты обрекаешь себя на что-то особенно жуткое.

Я порадовалась, что вина мы взяли две бутылки, а в холодильнике стоял недопитый вермут. Как будто еще с утра знала, что сегодня захочу напиться. Жаль, что у нас не принято смотреть чужие книги рецептов — я опасалась, что Наталья может что-то неправильно понять в рукописном тексте, к тому же отягощенном дореволюционной орфографией. Мне, изучавшей на филфаке даже старославянский, было бы проще читать его. Но увы, увы…

— И? Меня пока мало интересует, как, — я выделила слово, — можно управиться с бывшим. Гораздо больше — что можно заставить его делать.

Наталья, как мне показалось, с сожалением убрала руку от моей пачки и вместо сигареты взяла кусочек сыра с блюдца.

— Его можно приставить к живому человеку, — деланно-спокойно ответила она. — Бывший будет постоянно ходить за жертвой. Расшатает его психику, ослабит здоровье, развалит дела…

— Ну и что? — перебила я. Похоже, моя психика уже была с успехом расшатана. — Все это легко можно сделать, не связываясь с потусторонней жутью. Пара подкладов, нехитрый обряд, порча…

— А потом, когда в этой жизни человека уже мало будет что держать, он утянет его к себе на Изнанку.

— Что?! Отсюда — туда? Без зеркал, воды и прочих ухищрений? Наталья Семеновна, разве это возможно?

— Если я правильно помню, да. Там очень сложный текст, витиеватый… А главное, сама мысль достаточно парадоксальна. Насколько я поняла, бывший как-то превращает саму жертву в брешь между нашим и тем миром, и через этот портал протаскивает последнее человеческое, что осталось от живого.

Я попыталась представить это на каких-то физических примерах из реального мира. Не выходило. А главное, я слабо понимала, кто мог подготовить мне такую изощренную месть. Мои покойники говорили, что бывший пришел вместе с Мерзкой Машей. Но на той консультации я видела ее в первый и последний раз, и явно никогда не обижала раньше. Отработка кармических долгов бабы Томы тоже была исключена: она происходит как бы случайно, а не в результате внезапно возникшего в голове умысла.

Черт возьми!.. А если бывшего вовсе не приводила с собой моя клиентка, а просто он… следовал за ней? Возможно ли, что девушка просто провела под моими окнами достаточно долгое время, чтобы запахом ее потустороннего спутника пропиталась не только Изнанка, но и реальный мир? В то, что Маша могла разозлить кого-нибудь до стадии изощренного убийства, мне охотно верилось. Более того, если так и окажется, я только вздохну спокойно и выкину всю эту историю из головы.

— А кстати, как от этого избавиться? И как подчиняют себе бывших? Если вы знаете, конечно.

Я была полностью готова к тому, что ответа не услышу. Во всяком случае, на второй вопрос. Это — не мои знания, а Натальины. И они опасны. На месте коллеги я бы промолчала. Но она все же сказала, и едва услышав слова старой целительницы, я поняла почему. Она знала, что я не сумею применить такое на практике.

— Как избавиться, моя книга молчит. А подчинить себе бывшего очень просто. Нужно просто приказать, без всякого обряда. Сразу после того, как ты быстро и незаметно для него самого убьешь человека, которого вывела на Изнанку.