Живые и мёртвые (джен)

Когда Наталья ушла, я первым делом наполнила бокал и только потом принесла из спальни стопку тетрадей. Мою Книгу рецептов. В юности я мечтала переплести все записки, сделанные до меня, вместе, добавив штук сто чистых листов под собственные записи. Недоумевала, почему баба Тома или кто-то из ее предшественниц не сделали то же самое. И лишь потом до меня дошло. Даже если бы хватило указанного объема, уже моей ученице пришлось бы все равно вшивать листы или искать новый блокнот.

Шесть толстых тетрадей. Самая старая, с обложкой вытертого темно-синего бархата с медными уголками, была начата в одна тысяча девятьсот первом году малороской Авдотьей Грицко. Это было еще неплохо: даже в начале двадцатого века ведьмы в большинстве своем были неграмотны и передавали знания изустно. Революция, гражданская война и голод похоронили многие династии колдуний.

Авдотья всю жизнь проработала нянькой, писать ее научил тринадцатилетний бывший воспитанник — любимый, как сын — гимназист Лёшенька. Эту историю я знала именно потому, что с ее изложения Авдотья Грицко и начала свою книгу рецептов. Писала она как курица лапой, с чудовищными орфографическим ошибками, а знаками препинания не пользовалась вовсе. Большая часть записей представляла пересказ того, что ведьма узнала от собственной учительницы, бывшей крепостной крестьянки, разумеется, неграмотной. Жалкие двадцать две страницы, заполненные рукой Авдотьи, я читала едва ли не столько же времени, сколько все остальные записки.

Затем почерк менялся. Твердая рука, каллиграфически выписанные буквы, легкий наклон вправо. Грицко умерла, и тетрадка неведомым образом перешла к другой колдунье, даже не ее ученице. Женщина по имени Бэлла Мицкевич в двадцать девятом году — а именно этим временем была датирована ее первая запись — заведовала районной библиотекой и, судя по всему, наткнулась на книгу Авдотьи случайно. По неизвестной причине (об этом новая хозяйка рецептов ничего не писала), она опробовала что-то из написанного и убедилась в действенности рецептов. Следующие тридцать с лишним лет Бэлла с упорством ученого-естествоиспытателя исследовала Изнанку. Она не зарабатывала колдовством и, кажется, вообще нечасто занималась практикой. Но чистые теоретические знания влекли ее. Именно она не только закончила прекрасный элегантный блокнот, непонятно как попавший в руки явно небогатойАвдотьи Грицко, но и добавила к нему еще две тетради по восемьдесят листов в одинаковых коричневых клеенчатых обложках. Второй хозяйке книги принадлежала честь первооткрывателя большинства закономерностей потустороннего мира, ее записками пользовались и баба Тома, и я.

В конце сороковых уже пожилая Мицкевич сблизилась с маленькой постоянной посетительницей своей библиотеки, четвероклассницей Томой Веселовой. Знала ли родня моей бабушки, почему она в детстве и юности проводила все свои вечера в компании старой девы и пыльных книг?.. Я сомневалась в этом. Баба Тома умела гасить излишний интерес к своей частной жизни одной-единственной фразой.

В отличие от своей наставницы, в которой явно погиб ученый, бабушка быстро поняла, что магией можно зарабатывать. Конечно, такая частная практика, как у меня, ей в советские годы и не снилась. Опасаясь клейма тунеядки, она большую часть жизни трудилась инженером в конструкторском бюро и развернулась лишь на пенсии. Однако клиентов баба Тома принимала и раньше, особо не скрываясь. Дядя Сережа считал мать талантливой актрисой, зарабатывавшей на людском суеверии, и никогда не пытался вникнуть в ее работу, впрочем, не пренебрегая ее материальными результатами.

Она добавила в коллекцию четвертую и пятую тетрадки. Первая — такая же, как у Бэллы, только зеленая, была посвящена в основном гадальным картам. Вторая, начатая уже в девяностых, украшенная умильно-пошлым пушистым котенком, касалась и Изнанки.

Шестую тетрадь — строгую, аккуратную, в твердой глянцевито-черной обложке, начала заполнять я.

* * *

Неписанный кодекс ведьм диктовал мне оставлять потомкам все полученные знания. «Неважно, считаешь ли ты их опасными, — говорила мне баба Тома. — Ты не можешь предсказать, кому и когда эта информация понадобится. Узнала — запиши, иначе, заработаешь лишний долг перед собственной ученицей… который ей же и придется отрабатывать». Я не спросила тогда, что делать с непроверенными рецептами. Не то чтобы бабушка не общалась с коллегами. Определенно, какие-то странные знакомства у нее водились. Но обменивались ли они информацией?.. Очевидно, что услышав совет, баба Тома проверяла рассказы коллег. И я поступила бы точно так же, не касайся дело убийства.

В попытках найти ответ, я задумчиво принялась листать записки предшественниц. Как например Бэлла могла догадаться, что нельзя обращать на себя внимание бывших? Логика подсказывала мне, что на практике такой опыт мог иметь место лишь как последний в жизни. Может, она наблюдала это со стороны? Колдуньи нечасто сталкиваются на Изнанке, но могло ведь такое быть? Или она специально проводила эксперимент?

Меня передернуло, и я поспешно пролистала еще несколько страниц. Задумчиво провела пальцем по разлохмаченному отрыву, оставшемуся на месте удаленного листа.

Что бы ни говорила баба Тома, иногда информацию для потомков корректировали …

Разумеется, я не знала содержания всех шести тетрадей наизусть. Какие-то вещи мне пришлось вызубрить, другие я просто знала, где искать. Но порой — как например сейчас — я внезапно находила записи, которые прежде не видела никогда.

Я вчиталась в текст на предыдущей странице. «Любой вопрос касательно не-живых обитателей Изнанки может быть прояснен у подземных хранителей, мертвецов, сторожащих отражения реальных коммуникаций. Такие есть не в каждом городе, мне достоверно известно об одесских катакомбах и метрополитене в Москве. В последнем я бывала и сама, но плата за ответ оказалась неподъемной. В качестве любезности хранитель рассказал мне о том, что просят у всякой ведьмы свое, порой сущую малость, и зависит это не от сложности вопроса, а исключительно от желания самого хранителя. Выполнить же свою часть договора придется обязательно, иначе неосторожная колдунья составит компанию покойнику под землей».

Запись была датирована апрелем тридцать седьмого года. Судя по всему, «неподъемную плату» Бэлла все же внесла. Я задумалась о том, что скорее всего на следующей странице были изложены подробности сделки. Интересно, кто вырвал лист, охраняя хрупкую психику будущих учеников? Сама Мицкевич или баба Тома? Именно сейчас я охотно почитала бы о таких вопросах и ответах.

Следующая запись начиналась, если можно так выразиться, с середины слова. Потрясающе, дорогая покойная наставница, потрясающе. Стало быть, ты учила меня писать обо всем — а сама втихаря цензурировала излишне натуралистичные тексты Бэллы Мицкевич?

* * *

Саня принес досье на кровных родственниц своего конкурента на следующее утро. Собственно, тощих папок было всего две, но уже мельком глянув на них, я оценила проделанную работу. Краткая биография, цветные фото, список мест, где можно как бы невзначай столкнуться с женщинами… Если бы я пыталась провернуть что-то подобное самостоятельно, провозилась бы не меньше месяца, и не факт что вообще хоть что-то бы нашла. Любимый постоянник управился за неполные двое суток.

Если бы и следующий этап проверки Сашка мог устроить без моей помощи…. Но увы, чтобы понять, не ведьма ли, мне нужно посмотреть своими глазами.

Пока обе выглядели крайне подозрительно: мать, Маркова Эльвира Константиновна, шестидесяти двух лет, преподавала античную литературу в университете. С фотографий открыто улыбалась моложавая седая дама, разодетая в стиле бохо.

Сестра, Русинова Олеся Юрьевна тридцати шести лет, врач онколог-маммолог, серьезная и почти юная на вид, в нежно-розовой медицинской пижаме. Блестящие отзывы о работе, сотни спасенных пациенток.

Прекрасные, прекрасные люди, достойные члены общества, совершенно непохожие на практикующих ведьм. Вот только и я на мага и волшебника не походила ни капли. Ни в повседневной жизни, ни особенно во время прогулок по Изнанке. А уж если вспомнить, что филология и медицина — две любимые профессии колдунов, становится особенно тревожно. Первая дает умение разбираться в неудобоваримых сочинениях, вторая — латынь и знания о человеческом теле. И обе отлично объясняют легкую сумасшедшинку в характере ведьмы.

Я неожиданно подумала, что вполне может оказаться, колдовать способны обе женщины. Почему нет?.. Мать и дочь, дар мог проявиться у обеих. Русинова запросто окажется целительницей: рак малоизучен, и легкое шаманство запросто можно списать на врачебную удачу или скрытые резервы организма. Оттуда, кстати, и положительные отзывы. Маркова, пожалуй, вполне способна специализироваться по порчам. Что-то есть у нее в лице такое…

— Ну что, Арин? — Санёк смотрел напряженно, как будто я должна была вот сейчас ткнуть пальцем в одно из фото и объявить, что я нашла защитницу его конкурента.

— Что, Арин… — передразнила я. — Любая из них. Или обе. Или никто. Смотреть надо. Вообще очень подозрительные тетки, особенно старшая. Если это мать, то мой старый совет в силе. Гони этого товарища нахрен или договаривайся по-хорошему. Тягаться с женщиной, которая защищает своего ребенка, бесполезно. Если сестра, можно попробовать, но без гарантии.

— Ты сначала выясни, а потом советы раздавай, — в тон мне ответил Саня. — И кстати, по-хорошему я уже договорился.

— Вот и славненько! — обрадовалась я, а потом перепугалась. — Ты? По-хорошему? Что на тебя нашло-то?

— Во-первых, я решил, что нужно соломки подстелить, раз ты такая категоричная, — разулыбался он. — Если ошиблась, кинуть этого фраера я всегда успею. А во-вторых, своих дел невпроворот. Бывшая что-то с ребенком мутит, так я адвоката припряг…

Я выдохнула. Сашкин альтруизм говорил бы о скором конце света. А так все шло как обычно: клиент просто откладывал менее важное дело ради более важного.

* * *

Маркову я решила проверить первой. Просто потому что скорее всего ведьмой была именно она, и получив точное подтверждение, мне оставалось лишь предупредить Саню. Подумав, я остановилась на небольшом уютном кафе возле университета, где «античница» обожала посиживать после пар. Я изучила биографию женщины и пришла к выводу, что лучшим поводом начать беседу, станет ностальгия: в тот момент, когда я училась, Эльвира уже вовсю преподавала. Несмотря на то, что именно в моей группе ее предмет вел другой человек, мы вполне могли сталкиваться — а может и действительно сталкивались в институте.

Здесь меня, правда, кольнуло легкое подозрение. Неужели я забыла бы преподшу-ведьму, встретив ее на кафедре или в коридоре вуза? А если не обратила внимания или действительно забыла — какова же тогда реальная сила такой колдуньи? Затем пролистала папку с биографией еще раз и успокоено выдохнула: список учебных учебных заведений, где имела честь поработать госпожа Маркова, был представлен на следующем листке, а именно в наш университет она пришла через два года после моего диплома.

За столиком я обосновалась всерьез и надолго: место была отчетливо студенческим, и надолго засиживающихся гостей официанты не гнали. А я еще сбрызнулась «манком», настоем растущих лишь на Изнанке цветов, которые на мужчин производили эффект сильнейшего афродизиака, а у женщин вызывали легкую симпатию. В своей династии я открыла этот эффект первой, и вполне возможно, вообще была единственной ведьмой, которая знала о нем.

Обставляли зал явно под филфаковцев. Небольшое помещение расширили, добавив второй ярус (я с интересом посмотрела на верхнюю полку, но Маркова вряд ли смогла бы осилить подъем по шаткой лесенке; к тому же насест уже заняла компания девчонок на вид не старше второго курса). На отделке стен хозяева заведения сэкономили, оставив старую кирпичную кладку, сверху висели афиши кинофильмов, артхаус и ретро. Мебель — разномастные советские стулья и сколоченные из ящиков столы, в углу, на колченогой тумбочке, стояла клетка с живыми канарейками.

Очень даже уютно, решила я. Обычно такие местечки можно встретить где-нибудь в Питере, а в нашей провинции они до сих пор в диковинку. Потом взглянула в меню и мысленно застонала. Я нечасто готовила, предпочитая возне на кухне кафе и кулинарии, в крайнем случае, обходилась полуфабрикатами. И сегодня решила совместить полезное с приятным, то есть, работу с обедом, не подозревая, какую грандиозную подлянку готовит мне любимая едальня Марковой. Кафе оказалось вегетарианским.

Не прельстившись ни «жареным рисом с бананами и сухофруктами» (только оригинальной банановой кутьи мне и не хватало), ни «жемчужным ризотто» (перловка она и есть перловка), я мрачно заказала масалу и в ожидании напитка уставилась на ближайшую афишу. Она издевательски рекламировала Франкенштейна, неприятно напоминая мне о покойниках.

По правде говоря, Санины проблемы волновали меня куда меньше собственных. Какие там конкуренты, когда по моему собственному двору весело рассекают неучтенные, непонятно откуда взявшиеся Бывшие на пару с малолетней ученицей. Которую я вообще не представляю, как учить.

Знала бы заранее, предпочла бы филфаку факультет начальных классов.

Задумавшись, я едва не пропустила появление преподавательницы. В основном, потому что не сразу ее узнала. Фото, которое принес мне клиент, явно было снято и ретушировано мастером своего дела. Дилетант взялся бы стирать морщины и подтягивать овал лица пожилой женщины — и сделал бы снимок обычной куклы, почти молодой и привлекательной, но неживой. Этот же фотограф судя по всему работал только со светом и цветом. Добавил здорового румянца и ясной, юной голубизны в глазах. Но и этого хватило.

В реальности античница выглядела куда старше. Вязаное льняное платье и яркийоранжевый платок на плечах казались на ней неуместными, а тяжелая даже на вид связка янтарных бус как будто гнула ее к земле. Когда Маркова проходила мимо меня, я заметила, что коричневатая помада скаталась в углах потерявших форму губ, а на морщинистых верхних веках отпечаталась тушь.

И все же, когда она стояла за кафедрой поточной аудитории, это вряд ли кто-то замечал.

— Настенька, налей имбирного лимонада, пожалуйста!

Громкий, поставленный голос и улыбка как будто снова нанесли на нее ретушь, и я узнала лицо со снимка. Ведьма или нет, она мне уже понравилась.

Маркова поймала мою улыбку и возвратила втройне. Манок сработал.

— Эльвира Константиновна, садитесь ко мне!

Она послушалась и посмотрела на меня.

— Вы из моих студентов? Простите…

— Я заканчивала, когда вы только пришли, — легко соврала я. — Но училась действительно на филфаке. Арина Голубева.

Ох, как глупо! Это сейчас каждую вторую девочку зовут Ариной, Василисой или Любавой, а когда я родилась, такие имена были музейной редкостью. Я не помнила ни одной тезки ни в детсаду, ни в школе, ни в универе. И при желании античница легко выяснит, что на самом деле я выпустилась несколько раньше.

— А, ходили ко мне на киноклуб? — легко приняла мою легенду она. — Да, я до сих пор его провожу, хотя хорошие фильмы искать все труднее, а многие ребята приходят и после окончания института, и повторяться не хочется.

Я пожалела, что действительно не застала Маркову. Смотреть авторское кино было бы здорово, хотя бы для поднятия и укрепления чувства собственной важности. К тому же тогда я бы знала, что она — не колдунья. Самая обычная пожилая женщина, пусть и без меры обаятельная.

Античница пустилась рассказывать о том, что она успела показать студентам и обсудить вместе с ними, а я, кивая, пыталась рассмотреть янтарь на ее шее.

Необычное сочетание. Рыжие, желтые и молочно-белые камни были нанизаны в кажущемся беспорядке, за которым таилась сложная последовательность. Защита от зла, физического и нематериального. Я видела такую работу с камнями впервые, но была уверена, что это — не случайный эффект, а кропотливый труд мастера. Точнее, конечно же, мастерицы-колдуньи. Какого, собственно, черта?! Я еще раз посмотрела женщине в глаза. Неужели она смогла обмануть меня? Или мне передалась Сашина паранойя?

В конце концов, это ожерелье могло достаться ей от прабабушки. Или эксцентричная преподавательница увидела его на лотке ежегодной ювелирной ярмарки и решила, что странное, но определенно привлекающее внимание украшение идеально дополнит ее сложные наряды в стиле бохо. Или кто-то из ее подруг отыскал аляповатый янтарь на старых антресолях и решил, что лучше отдать бусы тому, кто станет их носить…

Вот только я и без карт видела, что ее украшение — забота матери о ребенке. То же волшебство, что защищало Саниного контрагента от полубандитских методов моего клиента.

Так что «какого черта».

— Какие у вас интересные бусы, Эльвира Константиновна! — я понадеялась, что моя фраза не выглядит так, будто мне наскучили разговоры об авторском кино.

Моя собеседница если и подумала об этом, виду не подала:

— О, мне тоже очень нравятся! Все эти подобранные по цветам и размерам бусины выглядят слишком по-старушечьи и слишком… по-советски, если вы понимаете, о чем я. А в этих есть изящная небрежность. Даже не знаю, где дочка нашла их, но я ей очень благодарна: сама всегда искала что-то подобное.

Ага, дочка, значит.