И вновь взойдет твоя луна (гет)

Морозный воздух, залетающий в приоткрытое окно, оседающий клубочками пара на деревянный пол. Пестрый, давно выцветший, но такой родной коврик с кисточками по бокам, что лежит в прихожей. Он был таким ярким, когда его только купили, а теперь, спустя столько лет, стал таким бледным и унылым, что от одного только вида становилось грустно. Но и выкинуть рука не поднималась, без него терялась целостность прихожей, весь вид которой хранил столько воспоминаний. Вот она, деревянная резная дверь с цветочными узорами, крючками для одежды по обе стороны от входа, сделанных в виде клювов различных животных; зеркало в витиеватой раме, рядом с которым по-прежнему лежала ее расческа; небольшая ваза, которую он вечно чуть не разбивал, случайно задев плащом мантии по дороге; парочка картин с непонятными изображениям, что были привезены из Индии...

Здесь он и две самые любимые женщины в его жизни вместе собирались, чтобы всей семьёй отправиться в гости, на пикник, в путешествие. Здесь Пандора встречала его вместе с Луной, когда он, страшно усталый, но в то же время ужасно соскучившийся, возвращался из поездок. Здесь они провожали его, требуя вернуться как можно скорее, накидывая пальто на плечи. Перед этим зеркалом, когда Пандора расчесывала свои длинные волосы, обнимал ее со спины, целуя в бледные щеки. Здесь... было много всего. С этого небольшого уголка начинался их дом. Порой чудной по интерьеру, в который не всегда вписывалась вещи, что он привозил из далёких стран, но столь уютный и родной. У всякого, кто впервые бывал здесь, глаза разбегались от столь разнообразных деталей, казалось, что он заходил в какой-то музей. Но спустя время, когда взгляд привыкал к обстановке, она переставала казаться столь нелепой. У миссис Лавгуд, несмотря на не самый лучший вкус ее мужа, имелся талант придавать красоту чему бы то ни было. И этот коврик она же и поместила в прихожую, разукрасив под цвет пестрых полосок деревянные крючки-клювики, что он вырезал от скуки в летние дни.

Камин в гостиной, на котором выстроилась коллекция статуэток и колокольчиков из разных стран. Искусственный массивный рог громамонта, что возвышался над просторной комнатой, привлекая больше всего внимания. Он хотел купить настоящий и наложить специальные щитовые чары, правда... Когда увидел свирепый взгляд Пандоры, явно разгадавшей намерения мужа, тут же передумал. Она была очень мягкая, сдержанная, редко когда злилась, но в тот момент, держа за руку маленькую Луну, была похожа на разъяренную львицу, защищавшую своего детёныша.

— Милый, — прошипела тогда сквозь зубы, — давай лучше посмотрим что-нибудь менее взрывоопасное. Я могу понять эту любовь к экзотике, но, кажется, твоя нездоровая страсть к неизведанному передалась и нашей дочери, — при этих словах она покосилась на маленькую девочку, с восторгом застывшую у витрины магазина.

— Папочка, а можно будет его потлогать? Такой большой и интелесный... Можно, я сама разлисую его маминым класками?

Губы Ксенофилиуса дрогнули в улыбке. То, как побледнела в тот момент миссис Лавгуд, он никогда не забудет. И ее тоже никогда... Каждая деталь, каждый уголок их дома хранил их общие воспоминания. Эта женщина любила придавать смысл всему, до чего дотрагивалась. Увядающий цветок — символ цикличности жизни, из него можно приготовить хороший отвар. Луна случайно опрокинула котел с зельем, растекшимся по полу непонятного цвета лужицей — прекрасная возможность посмотреть на то, как порошок из лапок скарабея вмиг впитывает в себя жидкость, превращаясь в черный клубочек. Нелепую вазу, которую ему всучили на одной из ярмарок, можно превратить с помощью магии и красок в настоящее произведение искусства или же разбить, соорудив мозаику из маленьких осколков. Многочисленные коллекции статуэток, перьев, отпавших рогов, чешуек животных, что он собирал в поездках, были заботливо расставлены по уголкам дома, либо помещены в витиеватые рамы на стенах, отчего дом действительно порой напоминал музей...

Эта женщина никогда не осуждала его причуды, так же делала впоследствии и Луна. Дочь проявляла искренний интерес ко всему, что делал папочка. После смерти мамы она так выросла, повзрослела. Стала более серьезной, сосредоточенной, но в то же время сохранила ту детскую наивность и с удовольствием слушала его рассказы и порой нелепые теории... А сейчас... Сейчас и она ушла, покинула его.

В ночь, когда Пандора вновь пришла к нему во сне, он сильно обрадовался. Она делала так иногда, разговаривала с ним, просила заботиться о себе и дочери.

— Привет, милый, — улыбнулась она, мягко изогнув губы, подходя ближе.

— Дора... Я так соскучился, — он сжал жену в объятьях. Таких крепких, отчаянных...

— Филиус, — рассмеялась она, отстраняясь. — Все хорошо, я здесь, можешь отпускать...

— Я боюсь, что ты вновь исчезнешь, — признался он, все же разжимая руки.

— Как твои дела в исследованиях?

Он вздохнул.

— Пока никак. Не могу найти нужную формулу зелья, чтобы суметь повлиять на мозгошмыгов. Несколько раз позволял им зайти в свой разум, но пока...

Она слушала очень внимательно, наклонив слегка голову, как делала это и при жизни. Забывшись, прикусывала нижнюю губу, тепло улыбалась. Спрашивала, интересовалась, качала головой.

— Я вижу, ты опять сильно истощаешься, пытаясь самостоятельно проводить эксперименты. Так нельзя, Ксенофилиус.

— Ты же знаешь, что иначе не получается, — он прямо посмотрел ей в глаза. — Это хоть как-то помогает отвлечься. Луна сейчас в школе, быть все время одному дома невыносимо...

— Угадай, кто! — звонкий голос заставил вздрогнуть, на глаза легли чьи-то маленькие прохладные ладони. Он коснулся их пальцами, прошёлся вплоть до согнутых локтей в нежной ткани.

— Луна? — отвёл он ладони, оборачиваясь.

— Привет, папочка, — улыбнулась Луна, обнимая его за шею.

— Детка, я так соскучился! Так жду, когда ты приедешь домой! Дора, — он обернулся, не переставая обнимать дочь, к жене. — Ты ее обучила каким-то новым приемам? Она теперь может быть со мной, когда ты приходишь?

— Папочка, — Луна как-то странно покачала головой.

— Что такое, солнышко?

Она вздохнула.

— Ты прости меня. Я теперь с мамой.

Мистер Лавгуд в непонимании перевел взгляд с лица дочери на жену, в глазах которой прочитал в этот момент столько всего...

— Что значит, "я теперь с мамой"? — протянул он медленно.

— Филиус, наша дочь сделала свой выбор. Я тебе все сейчас объясню.

Он помнил, как встал в тот день с постели. Сова принесла письмо, где декан факультета его дочери сообщал о странном состоянии его девочки. Теперь уже не его... Дрожащими руками написал ответ. Он давно почувствовал, что что-то не так. Стиль писем Луны стал другим, более резким, взрослым, но в то же время интересным. Она так же спрашивала его о работе, писала о своих делах, просила беречь себя. Но сама постановка мысли, выражения, пропитанные острыми словами, настораживали. Сколько раз он ловил себя на мысли, что все вроде бы так же, ничего не изменилось, но внутри будто что-то оборвалось. Тонкая ниточка, что лучиком света освещала его жизнь.

Ему было действительно интересно читать ее письма: кажется, его девочка начала взрослеть. Не такая мечтательная, но все такая же наблюдательная и сосредоточенная, она с хорошей долей юмора описывала ему некоторые ситуации из своей жизни. Никогда не спрашивала советов, просто как бы вскользь упоминала что-то, больше интересуясь тем, что происходило в его жизни. Иногда просила прислать ей какие-то вещи, и он, как мог, помогал, присылал посылки и сладости. Только вот теперь он узнал, что все это время не его Луна интересовалась делами и успехами любимого папы. Все это время другая девушка писала ему, просила быть осторожнее... Да, он чувствовал. Он чувствовал, что что-то изменилось.

Целый день прошел в бесцельных блужданиях по окрестностям. Его дочь сделала выбор. Тяжелый, ужасный для него выбор, но, как бы сильно, до боли, лавой сжигавшей внутренности, ни хотелось этого признавать, правильный, необходимый. После того, что рассказала Пандора... Действительно ли время вообще имеет хоть какую-то власть? Если после стольких лет действует то, что, казалось бы, должно было уже сгинуть? Человеческая ненависть и мстительность, как оказалось, имеют сильную власть, затмевая до неприглядной темноты разум, но ведь есть вещи и гораздо более сильные. Он верил в это, чувствовал. Да что уж говорить, видел собственными глазами, что вытворяют его жена и дочь. Эти две маленькие, но невероятно сильные, светлые феи, что стремительно упорхнули из его жизни.

Луна обещала, что обязательно вернётся. Тот ритуал... Что-то там наверху воспротивилось тому злу, что творилось здесь, в среде людей. Только вот почему за все должны расплачиваться эти невинные создания? Дора, Луна, эта девушка... Луна сказала ему, что ее зовут Елена. Дочь много рассказывала ей про своего отца, про их семью, дом, поэтому та так хорошо успела узнать мистера Лавгуда. Да, весьма непростая судьба, которая чуть не оборвалась из-за глупой нелепости... Ксенофилиус даже не мог злиться на нее... Ведь то, что произошло, было неизбежно. Десять веков не смогли изменить то, что теперь должна будет попытаться изменить та самая Елена. Если бы не тот ритуал... Дора сказала, что с большой долей вероятности Луна бы все равно ушла, даже и не сделав этот выбор. Позже, так же дожив до рассвета лет и скоропостижно в один момент скончавшись. Он бы в любом случае потерял свою девочку. Но теперь... Теперь был шанс, что она вернется. И он сделает все, чтобы помочь этому случиться.

Вернувшись под вечер домой, мистер Лавгуд достал все письма, что получал в этом году от дочери.

"Здравствуй, папа.

У меня все хорошо, не беспокойся. С учебой все в порядке, правда, количество загубленных зелий не уменьшается с каждой неделей. Кажется, скоро профессор Снейп запомнит меня как самую большую любительницу волчьих ягод, ведь я добавляю их везде. В учебнике пишут, что, при правильной обработке (коей не владею совсем) ими можно заменить чуть ли не три компонента! Не знаю, откуда у меня такая вера в себя, ведь через раз остаюсь у пустого котла. 

Мадам Помфри разрешила какое-то время не летать на метле, ведь после того, как ударилась тогда головой, панически боюсь падений. Но в целом все хорошо.

Как у тебя дела? Не болит голова после работы? Как там дома? Нюхлер, за которым тебя попросили приглядеть, ещё не сбежал?

С нетерпением жду ответа,

Твоя дочь,

Луна"

"Дорогой папа!

Читала твои последние статьи про эксперименты над мозгошмыгами. То, что ты пытаешься сделать, небезопасно! Но признаюсь, описания тех ощущений, что ты испытывал, когда впускал их в разум, весьма меня позабавили. Поверить было сложно, но раз у вас там целая научная группа наблюдателей... Хотела бы я ощутить, каким образом мозгошмыги способны говорить с тобой посредством цветов. Я так понимаю, ты смог прочитать мысли одного из наблюдателей с помощью этих существ, лишь расшифровав цветовую картинку, что возникла в твоём разуме, пока те были там? Это же получается, целый шифр нужно разгадать, а каким образом ты смог их заставить сделать это? Буду рада узнать поподробнее.

В любом случае, будь осторожнее. Это, конечно, все очень интересно, но игры с разумом весьма опасны. Я волнуюсь за тебя. Скажи, как долго продлится твое пребывание в Азии? Сильно ли там все отличается от дома?"

"Здравствуй, папа!

На Рождество, сама того не ожидая, останусь в Хогвартсе. Я говорила тебе про Святочный бал, правда, не думала, что сама пойду туда. Представляешь, меня пригласили! Так, между делом, за ужином. Видимо, из-за того, что много болтаю, мой кавалер подумал, что со мной будет интересно провести время. Он правда ещё не знает, как я танцую...

Очень рада, что ты вернёшься домой на каникулы. Хватит уже работать, отдохни. Последняя статья очень понравилась, не слушай тех, кто говорит, что все это чепуха. Правда, последняя заметка действительно вышла забавной. Скажи, ты это всерьез или просто шутишь? Знаешь, я тут слышала, некоторые читатели "Придиры" покупают твой журнал чисто из-за таких заметок, отец. Кажется, кто-то сильно хитрит."

"Здравствуй, папа.

Спасибо за сладости, что прислал мне на неделе, мои соседки были в восторге. Даже хочется, чтобы ты почаще бывал в Турции, такая вкуснятина! Жаль, что был там всего денёк.

У меня все хорошо, учусь и много гуляю. Ничего нового. Кстати, могу ли я попросить тебя прислать пару книг? Правда не знаю, издаются ли они сейчас, список приложу.

Скажи, а что ты делал в Турции? Судя по последнему выпуску, вы активно перемещаетесь. Изучал местную магическую фауну? Искал наиболее благоприятные условия обитания нарглов? Ты так часто передвигаешься из одной точки в другую, что порой не успеваю запомнить названий всех мест.

PS: Если будешь снова в Турции, знай: их пастила растопила мое сердце, правда ненадолго.

С нетерпением жду ответа,

Твоя дочь,

Луна."

Это были далеко не все письма. Он перечитывал одно за другим, вглядываясь в строчки. Ее слова вызывали невольную улыбку даже сейчас. Все время "у меня все хорошо", "все в порядке" , "как у тебя дела?.." А что она сама испытывала все это время? Луна, будучи очень проницательной, не стала бы помогать недостойному человеку. Судя по ее рассказу об этой девушке, дочка действительно любила и доверяла ей. Да и, по правде сказать... Ее письма были наполнены невероятной заботой по отношению к нему. Ее замечания, вопросы, на которые он с удовольствием отвечал, просьбы и хоть и небольшие, но рассказы о своих делах читались с интересом и отзывались теплотой в душе. Она была чем-то похожа на его Луну, но в чем-то и разительно отличалась. Он не знал, как относился сейчас к этой душе, но определенно не испытывал к ней ненависти. Если Елена испытывала к Луне то же, что и та к ней, должно быть, все это время ей было нелегко принять тот факт, что девочка ушла, оставив ей свое тело. С другой стороны, десятивековое привидение после стольких лет могло и обрадоваться такому невероятному шансу вновь стать живым человеком. Нет, так не пойдет. Он все поймет, когда увидит ее, поговорит. А пока стоит продолжать переписку в том же духе. И надеяться... Надеяться на лучшее.

Он так же продолжал писать ей и отправлял посылки. Так же читал ответы, иногда невольно улыбаясь шуткам Елены, хоть и понимая, что это уже не его Луна говорит с ним. Его дочь снова приходила во сне, когда один из вечеров выдался совсем темным и печальным. В тот день он решил пересмотреть старые колдографии и так и заснул с раскрытым альбомом в руках. И она пришла. Мягко погладила по серебристой голове, обнимая за плечи.

— Папочка, я так горжусь тобой! Спасибо, — улыбнулась она, заглядывая ему в глаза.

— После того, что я узнал, милая... Мне остаётся только надеяться и верить. Верить в то, что когда-нибудь ты вновь будешь здесь, со мной. И надеяться, что эта Елена окажется достойной...

— Ты же чувствуешь, что это так. Я верю в нее. А ты все сделал правильно. Просто перестань грустить, папочка. Ты так заболеешь.

— Или сюда, малышка, — он крепко прижал ее к себе. — Тебя и маму мне никто не заменит, но я попытаюсь... Попытаюсь помочь ей.

— Ты уже это делаешь, мой самый добрый умный папочка! — Луна поцеловала его в колючую щеку. — Если вновь будет болеть голова, рецепт отвара лежит в ящике с порошком скарабея.

Ксенофилиус рассмеялся.

— Хорошо-хорошо. Все-то вы знаете, мои феи!

Сегодня, сидя в кресле у камина, ощущая кожей, как холодный воздух с улицы оседает на щеках от жара комнаты, он решил вновь написать ей. Взял пергамент и чернила, обмакивая острый кончик пера в черную жидкость. Он должен помочь ей справиться. А как относиться к девушке, чья душа теперь жила в теле его дочери, решит потом.

* * *

— Больше не было проблем? — спросил Седрик, проходя по хрустящему гравию. Он неспешно приближался к дубу, возле которого я вновь устроилась, чтобы побыть в тишине.

— О чем ты? — спросила рассеянно.

— Со сном. Да и в целом.

В целом... Могла ли я точно ответь на этот вопрос? Неделя прошла с того нашего разговора. Невероятно лёгкая простая неделя. Темнеть начинало все позднее, весна постепенно вступала в земные владения, окрашивая зелёным цветом землю, пытаясь отобрать у зимы право на цветовую гамму природы. Кое-где уже начинали подниматься робкие росточки, где-то ещё лежал комочками снег. Воздух пропитывался новыми живыми запахами, солнце все больше радовало тонкими лучиками, но все же, несмотря на лёгкое оживление, на улице было прохладно.

С Седриком за это время виделись лишь пару раз в библиотеке. После тех слов, что мы оба сказали друг другу, что-то словно изменилось, треснуло. Я не знаю, как объяснить это, мы оба сказали слишком много, были слишком откровенны... С другой стороны, после того разговора будто бы стали ближе друг к другу. Исчезла та неловкость, стеснение, вечно сковывавшие все существо, стоило только заговорить с ним. Мы мимолётно кивали друг другу в знак приветствия, когда проходили мимо в коридорах, обменивались ободряющим улыбками, сами не понимая толком, зачем... Словно и не было всех этих событий, словно Седрик — мой добрый старый знакомый, с которым приятно было хоть изредка провести время. А может, и не изредка... Одно радовало: он точно не жалел меня, не помогал лишь из чувства призрачного долга. Он имел желание помогать мне. Искренне. Я много думала о словах Луны, сказанных в том заброшенном классе. "Позволь им помочь тебе..." Действительно ли это являлось той самой проблемой, что выступала невидимым препятствием на пути к ее тайнам? Принятие помощи... Когда это стало такой проблемой? Казалось бы, это так несложно, человеку все же трудно все время находиться одному. Да, живому человеку — возможно. Но когда ты привык к такому существованию на протяжении десяти веков призрачной жизни, отвыкнуть не так-то просто... Пока я была Серой Дамой, взаимодействие с другими ограничивалось лишь редкими разговорами с сэром Николасом и ещё более редкими диалогами с некоторыми учениками, что не имели привычки задавать глупых вопросов. Чаще всего такими оказывались такие же одинокие, искавшие укрытия дети, либо же пребывавшие в печали юноши и девушки. Да, иногда можно было встретить хороших собеседников, но большую часть времени все же украдкой лишь следила за жизнью, кипевшей в жилах юных учеников Хогвартса. Сама того не замечая, я много чему научилась у этих детей, прослеживая путь их взросления и превращения в молодых юношей и девушек. Невольно перенимала манеру общения, узнавала о том, что происходило за пределами замка, следила за тем, как проявляются чувства... Хорошая пища для размышлений, но осознание того, как это может помочь мне в моем пребывании на земле, пришло лишь сейчас, лишь когда я вновь начала существовать, будучи живым человеком. Обитая там, где существуют дети, ты сам невольно перенимаешь перемены, на которые так жалуются прошлые поколения, сохраняешь молодость души, будучи уже десятивековым призраком. Порой я начинала ощущать, насколько стара, но мысль о том, что в момент убийства Елене Когтевран было едва больше семнадцати, успокаивала...

Семнадцать... К участию в Турнире допускались лишь ученики этого возраста. По сути мы с Седриком, живи он в моем веке, были бы ровесниками. Кто знает, что бы случилось, встреться мы тогда, в мое время. Быть может, он так же пытался бы помочь мне. Быть может, происходил бы из хорошей семьи и понравился маме в роли жениха больше, чем Роули и Барон. Быть может... Так, минутку, Елена... Откуда такие мысли? Почему, что ты только что представила себе?

— Елена? — звук его голоса заставил вздрогнуть от неожиданности. Седрик мягко присел рядом на гладкую поверхность камня.

— Все хорошо, — улыбнулась я, глядя в карие глаза, хотя на душе отчего-то стало холодно-грустно. — Сплю, как младенец.

— Прекрасно, — простое слово незаметно слетело с губ, подхваченное ветром, изгибая их в мягкой, удовлетворительной улыбке, отчего карие глаза будто бы засветились таинственным светом изнутри.

Ветер запутался в ветках дуба, прошёлся по поверхности озера, макушкам наших голов. Где-то вдалеке покачивался корабль с мрачными острыми мачтами и опущенными сероватыми парусами. Великан Хагрид возился в огороде, усердно выкапывая что-то. Так тихо, мирно... Странно. Никакой тоски, лишь лёгкая грусть, спорившая с другой, непонятно-теплой эмоцией за право владения разумом.

— Знаешь, так странно, — сказала я тихо. — Я всегда любила это место, красоту этого озера, что так напоминало мне наш прудик в поместье, но... Долгое время здесь чего-то не хватало. Точнее, нет... Иногда здесь было так хорошо, это место помогало отдохнуть от всего, подумать. А иногда случалось наоборот — вроде бы спокойно, даже хорошо, но в то же время так пусто, тоскливо. То же озеро, тот же лес и камни, но почему такие разные ощущения? Раньше я думала, это из-за того, что в саду, с которым часто сравнивала этот уголок, я всегда была с папой. С ним невозможно было тосковать и грустить, такой он был человек... Помню, Мира тоже всегда веселила меня, мы часто гуляли вдоль берега, плескались босыми ногами в холодной воде, беседуя обо всем... Потом с Луной, хоть и уже и в облике привидения. Не знаю, каким образом я это заслуживала, но в моей жизни всегда появлялись люди, которые таинственным образом заполняли эту пустую брешь, при этом навсегда застревая в сердце, в памяти, — я с силой вздохнула, ежась от влажно-холодного воздуха, что тут же осел в легких. — Мира давно уже умерла, папа ещё раньше, но я до сих пор вспоминаю о них. Можно было бы стереть все воспоминания о прошлом, так было бы проще, гораздо проще... Но проблема в том, что я не хочу забывать тех, кто действительно любил меня. И кого я очень сильно люблю даже спустя столько лет. Поэтому, когда они неожиданным образом исчезали из моей жизни, все резко становилось таким бессмысленным... Я не знаю, как объяснить это.

Было тихо. Странно тихо, словно этот поток слов был лишь потоком мыслей, что проплывали в сознании каждый раз, когда я погружалась в медитацию.

— А сейчас? — звук его голоса вновь заставил вздрогнуть, я уже и не ждала, что он что-то ответит. Седрик, похоже, все это время внимательно следил за мной. — А сейчас ты тоже испытываешь эту пустоту?

Где-то звонко, острым звуком каркнула ворона. Мимо, сорвавшись с ветки, пролетела птица. Я проследила взглядом за направлением ее полета. Такого лёгкого, простого...

— Нет. Точнее... Когда ушла Луна, да, определенно. Какое-то время я вообще не могла бывать здесь, как и много лет назад, когда Мирабель ушла из школы. Но сейчас... — я перевела взгляд с серого неба на его лицо, застывшего в напряженном ожидании. — Сейчас нет. В моей жизни вновь появился человек, который почему-то помогает мне.

От глаз не укрылось, как черты его лица слегка смягчились, расслабились.

— Он тоже... — спросил Седрик хриплым тоном. — Застрял в твоём сердце?

Все внутри судорожно сжалось в комочек при этом вопросе.

— Думаю, да... Наверное... — я сглотнула. — Я сама не знаю, боюсь узнать. Все, кто делал это, потом, в итоге, покидали меня.

Действительно, стоило мне довериться кому-то, почувствовать, что этот человек стал мне близким, родным по духу, как он обязательно пропадал, уходил, оставляя меня. Так странно, непонятно... И так обидно.

— Быть может, в этот раз все будет по-другому, не думаешь? Столько изменилось с тех пор... — он задумчиво посмотрел в сторону леса, качавшегося макушками ёлок от потока холодного ветра.

"Хотелось бы в это верить, мальчик".

— Быть может, — протянула я задумчиво. — Время покажет. Просто пока не хочу торопить события и лишний раз напрягать его.

Я боюсь, что он вновь уйдет, как и все остальные...

Седрик потёр двумя пальцами подбородок, словно задумавшись.

— Интересно, кто же этот таинственный человек? Не познакомишь? — спросил он весёлым легким тоном.

Ну в самом деле! Я стукнула рукой его плечо, отчего Седрик тихо засмеялся. Так мило и непринужденно, что мои губы невольно дрогнули в улыбке.

— О, ты хорошо его знаешь. Такой заносчивый, правильный тип, что аж тошно, но в то же время....

— В то же время? — в карих глазах отразилась заинтересованность.

— Очень добрый и всегда придет на помощь. А ещё такой красавчик, что половина, если не вся женская часть школы сходит по нему с ума.

— Да? — он вопросительно изогнул бровь. — Нет, я определенно его не знаю. Ай! Елена, может перестанешь уже меня бить? — спросил беззлобно, потирая плечо.

— А ты, может, перестанешь играть в дурачка? Я тут тебе душу изливаю, а ты! — скорчила я обидчивую гримасу.

— Ладно-ладно! — он затряс руками, словно защищаясь.

На какое-то время тишина, словно паутинка, сплетенная невидимым паучком, ажурным узором повисла между нами. Тонкая, красивая, но все же странно-неловкая. Казалось, протяни руку, и я смогу намотать ее на палец.

— Как дела с шифром? — подал он голос, нарушая затянувшееся молчание.

Я лишь неопределенно пожала плечами.

— Никак. Я перестала пытаться. Луна сказала, что я должна переступить через свое чувство вины, потом все произойдет само собой, — и вздохнула. — А у тебя как дела с подготовкой к Турниру? Уже знаешь, что будет на следующем испытании?

— Нет, — покачал головой. — Узнаю после каникул. Пока тишина.

Я кивнула. Что ж, будем ждать. Уж не знаю, что они придумают после драконов и русалок, ведь последний этап — решающий. И от этого становилось немного жутко.

— Ты... — начал он тихо. — Будешь болеть за меня? На последнем испытании?

Этот вопрос вызывал удивление.

— Конечно. Почему ты спрашиваешь? Я и в прошлый раз болела за тебя и Гарри...

Ведь правда. Хоть в тот момент наши взаимоотношения трудно было назвать дружескими, все же я волновалась за него. Не знаю, почему вдруг его взгляд стал таким серьезным?

— Но в этот раз победит кто-то один, ты же понимаешь это...

Я усмехнулась.

— Естественно, мистер Диггори. Я и не сомневаюсь в том, что ты победишь. Крам, определенно силен и имеет хорошие шансы, Гарри, хоть и удачливый парень, имеет меньше знаний и опыта, Флер... Дело случая, с драконами она справилась, но вот во втором испытании тут же провалилась... Поэтому логичнее всего будет болеть за тебя, как за чемпиона Хогвартса.

— Логичнее? — он нахмурился. — То есть если бы у меня было меньше шансов, ты бы болела за Поттера?

Я удивлённо хлопнула ресницами. К чему были все эти вопросы? Нет, Седрик, давай не будем...

— К чему ты спрашиваешь это?

— Будь добра, ответь на мой вопрос.

— Что с тобой? — почему тон его голоса стал таким жёстким?

Он молчал, в напряженном ожидании пронизывая меня взглядом.

— Я бы все равно болела за тебя. И за Гарри, за вас обоих. Вы оба представляете Хогвартс, поэтому разумно, что...

— Разумно? — он неприятно усмехнулся. — Ну да, разум, логика... Вполне в вашем стиле, мисс Когтевран!

Какая муха его укусила?

— Чего ты хочешь от меня услышать, Седрик? Что не так?

— Да нет, все так, Елена. Все разумно, и все так! — он растрепал рукой волосы. — Прости, но мне пора, дел много, — он развернулся, собираясь уйти. Да что это было такое? Какого гоблина он вновь злиться?

— Стой! — резко схватила его за локоть, заставляя остановиться. — Да что с тобой такое?

— Со мной что? Елена, это что с тобой? Ты себя слышишь вообще? Или считаешь меня дураком? Скажи, как ты относишься сейчас ко мне? После всего, что произошло, после всех тех слов, что мы сказали друг другу, я для тебя по-прежнему заносчивый мальчик-староста? Скажи мне, Елена!

— Я... Ты... Я не понимаю, чего ты хочешь! — всё резко спуталось в голове, все слова словно вылетели со звоном через уши. — Чего ты хочешь, а? Зачем все портить вот так!

— Как так? — спросил издевательским тоном. — Что портить? Что портить, Елена? Перестань уже убегать от того, что происходит. Перестань делать вид, что не замечаешь!

— Не замечаю чего, а? — я тоже вскочила, вставая прямо напротив. — Что ты хочешь, чтобы я сказала?

— Ничего. Хочу лишь, чтобы ты ответила мне на один вопрос, — он неожиданно резко схватил меня за плечи. — Скажи, тот заносчивый староста действительно тот, кто, как ты говоришь, застрял в твоём сердце? Скажи мне точно, Елена.

— Я же говорю, я не знаю! Слышишь? Не знаю! — я в панике попыталась вырваться. Единственное, что сейчас хотелось — убежать, успокоить бешеный стук сердца, спрятаться. — Отпусти, будь так добр!

— Не знаешь или не хочешь узнать? Настолько сильная и независимая, а? Ты ведь неглупая, Елена! Не можешь не видеть, не понимать. Зачем прячешься от самой себя? Зачем?

— Я не... — уловив его вопросительный взгляд, я резко замолчала. — Знаешь, забудь о том, что я сегодня сказала. Я слишком много болтаю в последнее время, — снова дернулась, но безуспешно.

— Скажи, чего ты боишься? — он наклонился, чтобы оказаться ближе к моему лицу. — Почему все время убегаешь?

Я подняла глаза, буквально врезаясь взглядом в его, непривычно-темные из-за черноты расширившихся зрачков.

— Боюсь... — тяжело проталкивая воздух в лёгкие, возле которых колотилось в диком ритме сердце, сглотнула. Действительно, чего я боюсь? Почему становится так панически страшно, стоит только мыслям о Седрике выйти за пределы представлений друг-брат? Да и почему они вообще выходят за эти пределы? Это ведь неправильно... И так страшно, что тут же хочется забраться под тяжёлое одеялко в своей комнате, закрывшись им с головой, и забыться долгим-долгим сном.

— Чего боишься? — спросил он одними губами.

— Седрик, это неправильно! Понимаешь, я не могу, не должна! Луна не просто так оставила меня в своем теле, мне необходимо узнать, что она задумала! Пока я не найду ответ на этот вопрос, не смогу думать ни о чем другом! Не должна, понимаешь! 

Он опустил руки.

— Не понимаю. Не понимаю, Елена! Луна правильно сказала, тебе нужно переступить через свое чувство вины, но ты продолжаешь упрямиться!

— В чем я упрямлюсь? Я перестала ломиться в ее сознание, пытаться решить все сама, приняла тот факт, что кто-то может помогать мне... Что не так? — спросила, чуть ли не переходя на крик. Седрик лишь устало вздохнул, выпуская изо рта клубочки пара.

— Все. Все не так, Елена. Луна хочет, чтобы ты перестала чувствовать, что должна ей что-то, и вместо того, чтобы послушаться, как попугай, продолжаешь твердить одно и то же! Пойми, наконец, она дала тебе возможность жить! Будь ты на ее месте, хотела бы, что та, кому ты даровала этот шанс, горевала все время об утрате? Подумай, Елена! Будь ты на ее месте, чего бы ты хотела?

Его слова заставили задуматься. Действительно, чего бы я хотела для нее? Мне никогда не понять, какого это — быть Луной, да и как вообще возможно отдать кому-то свою жизнь... Хотя, ради тех, кого действительно всем сердцем любишь...

— Ответь мне, не молчи... — попросил тихо.

— Я... Я бы хотела, чтобы она улыбалась, — в голове возник образ Луны, задумчиво улыбавшейся в темноте Восточной башни. - Нелепо, глупо, но лучезарно и счастливо, как может только она. Хотела бы, чтобы ее любили ее друзья, чтобы она росла счастливой и радостной. Чтобы нашелся человек, который сможет понять всю ее светлую сущность, который защитит от всех обид. Знаешь, я не могу представить себя на ее месте, потому что никогда бы не поступила так, как поступила она. Но для нее я всегда желала бы только лучшего, ведь она этого действительно заслуживала.

Губы Седрика изогнулись в странной усмешке.

— А ты, хочешь сказать, не заслуживаешь? — спросил, в упор глядя в мои глаза. — Елена, скажи, почему ты так себя не любишь? После всего, что пережила, почему считаешь, что не имеешь право на счастье?

Мерлин, пожалуйста, перестань! Почему, почему он никак не может понять!

— Да потому что, боюсь! Помнимаешь? Я трусиха, Седрик, и ужасно боюсь, что не справлюсь с тем, что она ждёт от меня! Пока не выполню, не смогу думать ни о чем другом!

— Ты меня не слышишь, девочка! — это обращение зайчиком проскочило где-то в области груди. — Пока ты не перестанешь об этом думать, не выполнишь того, что хочет Луна, пойми же ты наконец! Это замкнутый круг, из которого ты упорно не хочешь, не пытаешься выбраться!

Замкнутый круг... Может, в его словах все же был смысл. А может, и нет? Я не знала, не понимала...

— Мне пора, уже поздно, — я резко дернулась, но он тут же преградил дорогу.

— Седрик, уже поздно, нужно возвращаться, — сказала я устало, пытаясь собрать в кучку мысли и эмоции, что громом отдавались в голове и груди.

— На этот раз не сбежишь, Елена.

— Чего ты ещё хочешь? — подняла голову. С его лица сошла та тяжёлая усмешка, глаза перестали злобно щуриться. Лишь напряжение, что, казалось, сковывало все мышцы, и странная решимость, которая немного пугала. Или не немного...

— Лишь хочу, чтобы ты знала, — он подошёл ближе, не отрывая взгляда. — Что бы ты ни чувствовала к тому парню, он... Я всегда буду рядом и помогу тебе.

— Почему? — спросила я одними губами. — Почему ты это делаешь?

— Почему? — он беззлобно усмехнулся, но в тот же миг снова стал серьезным. — Да потому, что люблю тебя, глупая. Слышишь? Люблю...

* * *

— Не знала, что твое второе имя такое красивое, — заявила Лина, когда я буквально ползком вошла в комнату. — Луна? Что с тобой?

— Все хорошо, — ответила я хрипло. — О чем это ты?

— Письмо, — подозрительно глядя на меня, подруга кивнула на конверт, что лежал на моей тумбочке. — Ты с утра не распаковала, а я заметила имя на конверте...

Я прищурилась, присматриваясь к дальнему углу комнаты, где находилась моя кровать. Действительно, утром прибыло письмо от отца, но из-за того, что времени до уроков оставалось немного, не успела его прочитать.

Скинув ботинки и пальто, прошла внутрь. Да, вот оно, в желтоватом конверте с рогом единорога. Мистер Лавгуд любил конверты с изображением животных, правда, не всегда присылал в них письма, обычно ограничивался привычным для всех способом. Ведь на конвертах, как правило, указывают адрес и адресата, чтобы, в случае утери совой, можно было бы найти владельца или же защитить письмо от вскрытия до получения. Некоторые конверты научились заколдовывать так, что никто, кроме получателя, не способен был прочитать содержимое послания. Интересно, зачем же мистер Лавгуд вдруг решил так постараться?

Глаза пробежались по поверхности пергамента, зацепившись за выведенные аккуратным почерком, что тоже не было обычно свойственно отцу Луны, строчки:

"Мисс Луне Элен Лавгуд,

Школа Хогвартс,

Англия."