Каменный колдун (джен)

Как бы ни дрожала земля Кэналлоа, но высоко стоящему в небе солнцу не было никакого дела ни до бурлящих рек жидкого камня, устремившихся к столице, ни до острых скал, будто враз утративших опору, ни до четверых людей, погонявших перепуганных лошадей по ходившей ходуном тропе. Как это было во все времена, его лучи изливали своё тепло на некогда благословенные земли южного герцогства, поэтому даже колдун, промаявшись пару часов, скинул меха и шапку и остался в одной рубахе — некогда она, возможно, была белой, но сейчас превратилась чуть ли не в рубище.

Зима сменилась летним зноем, жар шёл от земли и камней. Когда они достигли городских ворот, их кони едва плелись: створки были распахнуты настежь, как будто город отдал себя на милость врага, даже не пытаясь оказать сопротивление. Гордость и слава Алвасете — и его падение. Стены, сложенные несколько кругов назад и ни разу не покорившиеся неприятелю, выставили в узкие прорези бойниц начищенные жерла пушек — но и они сдались без боя силе, против которой не существовало оружия: трещины змеились по широкому основанию надвратной башни, которую отчего-то прозвали «Толстой монахиней». Трещины, трещинки… они походили на тонкие веточки, протянувшиеся из земли, — а Рокэ чудилось, это незримый каменный паук, поселившийся под городом, выбрасывает клейкие нити, чтобы оплести весь Алвасете. И высосать из него жизнь.

— Дальше вам нельзя, — напомнил Каменный Колдун Тапо и Мануэлю. — Таков был уговор.

— Уговор? А если ты пырнёшь соберано ножом в спину?

Колдун молча отстегнул от пояса охотничий нож и отдал его Мануэлю.

— У тебя в мешке ещё, небось, напихано, — не унимался тот.

— Довольно! — резко одёрнул его Рокэ и едва не вздрогнул от звука собственного голоса: он словно раздавался в абсолютной пустоте. Как будто мир вокруг уже умер, и они последние его обитатели, чудом опоздавшие на Суд Создателя. — Я пока что в состоянии за себя постоять. Ждите нас здесь.

Его город, его сердце… На что ему его пустая жизнь, если Алвасете не устоит?

— Осталось мало времени!

Колдун, больше не обращая внимания на переминавшихся у ворот кэналлийцев, шагнул на ведущую от «Толстой монахини» улицу: ему было неважно, последует ли Рокэ за ним, сдержит ли он своё слово или откажется от обещания быть с чародеем до самого конца. И соберано Кэналлоа, небрежно кинув поводья Тапо, бросился следом, как мальчишка вдогонку за страшим братом.

Землю под городом словно распирало изнутри: булыжники мостовой, что прежде лежали ровными рядами, — разломанные, обнажившие своё каменное нутро, — щерились гигантскими зубьями. Они обрамляли края расщелин, пересекавших каждую улицу. Трещины тянулись и по стенам домов: все они шли в одном направлении, словно следуя некоему призыву. И брусчатка под ногами раскалилась настолько, что стоять на месте было невозможно.

Колдун время от времени подходил к домам и лавкам, проводил ладонью вдоль неровных линий, рассекавших прочные стены и аккуратную побелку, будто сверяясь, верное ли направление он избрал.

— Они ведут к центру, к площади с фонтаном, — пояснил Рокэ.

Да, к площади, выложенной плитами рыжего и белого кварцита, круг назад привезённого на кораблях то ли из Бордона, то ли из Ургота.

Колдун лишь кивнул, словно вслушиваясь во что-то:

— Слышишь? Сейчас — слышишь?

Да, Рокэ сразу понял, о чём он: там, под землёй, бурлил подземный поток — река лавы, которая сметёт его город с минуты на минуту.

— Я успею, тебе нечего опасаться, — попытался успокоить его колдун. — Это я позвал жидкий камень прийти ко мне. Я направил бег камней…

— Хочешь сказать, это дело твоих рук? — Рокэ чуть отступил к стене, даже не касаясь ладонью эфеса: чтобы прикончить колдуна, ему понадобится не более пары секунд.

— Нет, ты неверно понял меня, — Каменный Колдун поднял обе ладони перед собой: не в попытке защититься, а желая лишь унять его гнев. — Волны жидкого камня могли бы выплеснуться где угодно. Я лишь собираю их в одном месте. Так мне проще их обуздать.

— Как пастух? — недоверчиво переспросил Рокэ.

— Да, — ответил колдун, — только я пасу каменные стада.

И больше они не прерывались на разговоры: чародей, определив верное направление, почти бежал вперёд; похоже, неподъёмный заплечный мешок не казался ему тяжкой ношей. Впереди, в прогалках между домами, уже виднелось светлое пятно — площадь Святой Октавии, солнце над которой не заходило с утра и до самого заката. Странно, Эчеверрия говорил, что Розвита тоже не покинула город, но сколько Рокэ ни озирался по сторонам, безумная старуха не попадалась ему на глаза.

— Всё, дальше ты не пойдёшь.

Широкая пустынная улица оборвалась внезапно — они стояли у самого края площади. Ещё шаг — и они ступят на рыже-белые плиты, тянущиеся до собора.

— Нет, — решительно возразил Рокэ, — я же обещал тебе: до самого конца.

— Считай, что мы уже пришли.

Колдун сбросил с плеч свой мешок и извлёк оттуда два обычных плоских камня с грубо намалёванными знаками. Один из них он положил на первую белую плиту, прямо под ноги Рокэ. И тот в ту же секунду почувствовал, что между ними воздвиглась незримая стена — плотная, непроницаемая, он даже недоверчиво дотронулся до неё рукой, ощущая под пальцами только упругость воздуха.

— Прощай, — молвил колдун, — ты был мне добрым спутником. Да хранят тебя Четверо. Не печалься ни о чём: люди вернутся и отстроят город. Твоя земля станет ещё краше, чем была прежде. Но я прошу тебя об одном: что бы я ни делал и что бы ни происходило со мной — не пытайся звать меня. Ты помешаешь.

— Хорошо, — обещал Рокэ, осознавая своё бессилие перед могуществом Каменного Колдуна.

Ему оставалось лишь смотреть, как тот неспешно обходит площадь, раскладывая на равном расстоянии свои плоские камни с запирающими знаками. Порой он совершал странные движения, словно подзывая кого-то — и по усиливающемуся рокоту под ногами Рокэ понимал, что жидкий камень внимает его призыву. Колдун и вправду был пастухом, собиравшим вокруг себя вышедшее из повиновения стадо. И его «овцы» спешили к нему: трещины взламывали плиты, устремляясь к центру, туда, где некогда бил фонтан.

Едва закончив обходить площадь, колдун бросился к некоему видимому ему одному пятачку и замер, уронив руки вдоль тела. Подземный гул нарастал, плиты, не выдержав напора, взмывали вверх и тут же падали на землю, рассыпаясь каменной крошкой. Как будто невидимые свирепые кроты торопились проложить себе путь к тому месту, где стоял Каменный Колдун. А потом он начал медленно поднимать руки, и, несмотря на сдерживающую его воздушную преграду, Рокэ ощущал, как вибрирует воздух на площади, звеня от напряжения.

Колдун сомкнул ладони высоко над головой: Рокэ показалось, будто между рук чародея заключено большое овальное зеркало. И то, что он увидел в нём… это был осколок неба — зеленоватый, сумрачный, пронизанный золотистыми прожилками молний. Небо Судного Дня — оно могло быть только таким.

Золотые молнии били прямо в колдуна, но он стоял неподвижно, лишь крепче уперев ноги в шаткие каменные плиты. На миг стало тихо: Рокэ не помнил, когда перестал чувствовать рокот бурлящей лавы и дрожь земли под ногами. И понял, что же сделал Каменный Колдун — огородив площадь заговорёнными камнями и созвав разъярённые подземные силы, он обрушил их гнев на себя, на себя одного! И соберано Кэналлоа, позабыв об их уговоре, рванулся вперёд, на площадь — но упругая воздушная стена тут же отшвырнула его назад.

Он не верил своим глазам: камни вздыбились и бросились к Каменному Колдуну, пытаясь растоптать его, словно стадо обезумевших лошадей. Но он стоял, стоял всё так же неподвижно, гася их гнев, вбирая его в себя. Так вот почему… вот почему он знал, что умрёт: он знал, что камни усмирит тот, кто примет их удар, отдав свою жизнь.

Земля на площади содрогалась и ревела, трещины превращались в широкие провалы, тянувшие жадные языки к ногам колдуна. Обломки статуй, сорванные крыши окрестных домов, каменная крошка — всё устремлялось к нему, пытаясь задеть, ранить, убить. И он стойко сносил удары, а небо в «овальном зеркале», что он всё ещё удерживал над головой, пламенело багровым и рыжим.

Нет, один человек не в силах вынести ярости стихии — и Рокэ вновь попытался прорваться к колдуну, полоснув кинжалом по невидимой преграде. Он бил, резал, вкладывая в каждый удар немалую силу, но всё было бесполезно: человек на площади умирал под градом сыпавшихся на него каменных обломков, но не сходил с места. Рокэ казалось, что стадо вот-вот растопчет своего пастуха; «зеркало» налилось чистым огнём, словно колдун держал горящий костёр голыми руками. И не выдержав напора закатного жара, «зеркало», вспыхнув на миг ослепительным светом, разлетелось на осколки — и в тот же миг всё прекратилось: небо над Кэналлоа было нежно-голубого оттенка, какой бывает здесь ранней весной. Камни, исчерпав свою ярость, упали на землю: питавшая их недобрая сила иссякла. Змеи разломов больше не стремились напасть на сзывавшего их чародея. Гулкая тишина стояла на площади и за её пределами — так бывает после грозы, когда её гнев наконец утихнет и лишь отдалённые раскаты грома ещё гремят за дальними горами.

И только колдун лежал возле фонтана, придавленный обломками: издалека он казался прикорнувшим в неловкой позе бродягой, устроившимся на отдых на центральной площади Алвасете. Рокэ шагнул вперёд: невидимый щит исчез, выцвели знаки на плоском камне. И он побежал, перепрыгивая через трещины, разломы и крупный щебень, теша себя глупой надеждой, что колдун может быть ещё жив. Он отвалил в сторону осколок кварцита, перевернул колдуна на спину: мёртвые серые глаза смотрели в небо. Спокойным и безмятежным было и уродливое лицо — как будто не он несколько секунд назад принял на себя всю ярость стихии, став, как смутно понимал Рокэ, эпицентром обрушившегося на Кэналлоа землетрясения. Лицо его было залито кровью, алым окрасились и свалявшиеся седые космы. Тщательно заплетённые косички растрепались — и несколько разноцветных камешков упали ему на грудь и на шею. Как будто со смертью колдуна и они разом потускнели, сделавшись ничуть не краше придорожной гальки.

Он пришёл издалека, чтобы умереть в чужой земле. Кем он был? Почему столь твёрдым оказалось его решение, а слово — нерушимым? Рокэ прикрыл глаза мертвецу и накинул на него свой плащ — жалкая попытка угодить тому, кому уже ничего не нужно по эту сторону Рассвета…

* * *

…Она приближалась с дальнего конца площади: юная, светловолосая, в простеньком голубеньком платьице — такие берегут к деревенскому празднику крестьянки. Она держала в руках глиняный кувшин и явно направлялась к разрушенному фонтану; и в первый момент Рокэ отчего-то поверил, что это одна из жительниц города, каким-то образом задержавшаяся здесь, пришла за водой к Источнику Благодати. За его спиной и вправду шумели струи: ключ бил прямо из-под каменных обломков.

Девушка подходила всё ближе и ближе, и теперь он не верил своим глазам: она шагала босиком по острым обломкам плит, не боясь повредить нежные ступни, легко перепрыгивала огромные расщелины, оставленные после себя «каменными змеями». Голубоглазая, совсем юная, она наполнила свой кувшин и протянула его Рокэ:

— Омой его раны и приготовь к погребению.

И только тогда он узнал её. Её, виденную сотни раз на картинах, иконах и трактирных вывесках, её… когда он был мальчишкой, он мечтал, нет, разумеется, не о ней, а о той, в ком будет хоть малая частица её красоты. Он замешкался и едва ли не в первый раз в жизни не знал, что ответить.

— Тут слишком мало воды, — наконец произнёс он.

— Воды довольно, Рокэ из рода Алва. Приступай. Я помогу тебе, но ты должен сделать это сам.

«Ты должен сделать это сам»… Разве не теми же словами подгоняла его Розвита, отправляя на поиски Каменного Колдуна?

— Ты… — он всё же не решился произнести свой, на его взгляд, слишком дерзкий вопрос. Но он не знал, как говорят со святыми.

— Да, — она кивнула головой, подходя ближе, — порой мне хочется прожить жизнь обычной смертной. Бегать девчонкой по извилистым переулкам твоего города, влюбляться, ждать жениха из-за моря, пересмеиваться с булочником, который угощал меня свежими кренделями. На них ещё такой крупный коричневый сахар… Помнишь старого Лоренцо, что торговал на углу Воробьиной улицы?

Рокэ кивнул, сжимая в руках кувшин.

— Да, для тебя я была Розвитой. А вот он… — она взглянула на мёртвого колдуна всё с той же ласковой улыбкой, с которой обращалась к Рокэ, — он знал меня в ином обличье. Омой его раны, что же ты стоишь? Он спас твои земли, а ты боишься даже прикоснуться к нему?

— Я… я не умею, — смущённо признался Рокэ.

— В этом нет ничего сложного.

Она присела на корточки возле искорёженного тела, плеснула в горсть воды из кувшина и провела ладонью вдоль страшного шрама, пересекавшего левую половину лица. Уродливая отметина тут же исчезла, а кожа приобрела более светлый оттенок.

— Теперь ты.

И Рокэ осторожно, словно его прикосновения могли повредить мёртвому, провёл влажными пальцами по его бровям, коснулся незрячего глаза. Несколько капель упали на вывернутую губу… Он не верил тому, что видел — лицо под его ладонями преображалось: исчезли седые космы и перепачканная кровью клочковатая борода; черты становились строгими и правильными — и вот уже перед ним лежал молодой мужчина. Влажные, тёмно-русые волосы открывали впадины висков; прямой нос, чёткие, словно выточенные искусным резчиком из мрамора, губы… Дерзкие, упрямые… прежде он сжимал кулаки и отворачивался, чтобы не дать вырваться резким словам, которые у него всегда были наготове для его высокомерного эра…

— Дикон… — не веря своим глазам, прошептал Рокэ. — Дикон…

— Некогда он вошёл в твой дом почти ребёнком, — Октавия не укоряла, она нежно пригладила тёмную прядку, словно и сама залюбовалась высоким чистым лбом Ричарда, умиротворёнными чертами его лица. — Он стал бы красивым мужчиной, сотни женщин мечтали бы о нём. Но его путь оказался иным… Что ж, Рокэ из рода Алва…

Она выпрямилась, а он так и остался стоять на коленях возле тела Каменного Колдуна, не в силах сказать ни слова. Он не помнил, когда плакал последний раз, должно быть, когда был совсем малышом, но сейчас чувствовал, что слёзы вот-вот хлынут по щекам.

— Ты можешь позвать своих людей, что ждут тебя возле ворот. Ты отправишь кого-нибудь за перевалы: люди могут возвращаться, гнев земли больше не грозит Кэналлоа. Через месяц или два твой город станет ещё краше, чем прежде.

— А он?

— Вы похороните его в горах. Он исполнил свою клятву и может идти с миром. Таково было моё условие.

— Твоё условие? — переспросил Рокэ. — Так это ты сделала его таким?

— Я бы не стала спорить о том, кто из нас сделал больше, Рокэ из рода Алва. В Лабиринте я вырвала его из лап Изначальной Твари, взяв с него слово, что, когда настанет время, он поможет тебе. Ведь в нём сила Скал. А о том, что он стал таким… Я хотела, чтобы он помнил, что совершил. А ещё… скажи мне: не ты ли разослал ищеек во все уголки Золотых земель с приказом притащить его к тебе хоть на аркане? Или ты станешь уверять меня, что не отправил бы его на эшафот? Полно, не лги хотя бы себе. Там, в горах, он был в безопасности и ждал своего часа. Поэтому простись с ним и правь мудро и справедливо, властитель Талига и Кэналлоа.

— Я не хочу.

Её голубые глаза смотрели с нескрываемым удивлением. Глубокие и чистые, как горные озёра — Рокэ и не думал о том, что ему удастся скрыть от Октавии свои мысли.

— Чего ты не хочешь?

— Я не желал и не желаю для него такой смерти. Не хочу, чтобы он отдавал свою жизнь за мои земли, — твёрдо произнёс он, зная, что она читает его как открытую книгу. — И той жизни, что была у него — тоже не желаю!

— А чего же ты хочешь?

— Чтобы он жил! Чтобы…

Он лихорадочно перебирал в уме всех однокорытников Ричарда: о, большинство из них стали не последними людьми в Талиге. Супрем Валентин Придд, генерал Арно Савиньяк, который вот-вот получит маршальскую перевязь. Альберто Салину все прочили в преемники стареющего Альмейды… И он, он, Ричард… ведь с ним всё могло быть так же, если не лучше!

Октавия подошла ближе, касаясь его плеча узкой ладонью.

— Ты хочешь всё исправить, так? Но ты же знаешь, что у всего есть цена. Готов ли ты уплатить её?

— Я готов умереть вместо него, если понадобится, — не задумываясь, ответил Рокэ.

— Готов отказаться от власти регента? Готов потерять все заслуженно завоёванные тобой победы? Начать всё если не с начала, то с середины? И никто, даже я, не пообещает тебе, что ты будешь столь же удачлив.

— О чём ты?

— В моей власти вернуть вас назад, Рокэ из рода Алва. Вернуть вас в тот день, когда вы впервые встретились. И ты заново начнёшь вашу историю. Слышишь? Ты, а не он. Или ты веришь, что шестнадцатилетнему юноше по силам переломить волю нескольких могущественных взрослых, что играют им, словно куклой в ярмарочном балагане?

— Но… — Рокэ искал подвоха в её словах: подобные ей ничего не делают зря, и пример Ричарда, ставшего по её воле Каменным Колдуном, был тому лишним подтверждением. — Разве ты позволишь нам вернуться в тот день, зная обо всём, что случилось позже?

— Нет, — она грустно покачала головой. — Только бессмертным по силам жить в нескольких временах.

— Но… если мы всё забудем… разве мы не повторим все прошлые ошибки?

— То, что забывает разум, остаётся вот здесь, — и она приложила ладонь к его груди. — Ты забудешь Каменного Колдуна, но сердце будет помнить твою боль. И она не даст тебе оступиться ещё раз. Пусть это защитит вас обоих.

Она подошла к Ричарду и вгляделась в его лицо.

— Но помни, Рокэ из рода Алва: ты купил его жизнь, отдав за неё чёрную ройю. Сейчас ты просишь за него у меня. Ты в ответе за того, кто уже скоро вновь перешагнёт порог твоего дома. Что скажешь?

— Я скажу да.

— Раз желание твоё столь велико… Я сделаю вам обоим подарок: тебе и ему. День вашей встречи. Пусть в Фабианов день прошлое сойдётся с будущим. И вы узнаете друг друга — прошлых и настоящих. Но наутро вы проснётесь теми, кем и должны быть: эром и его оруженосцем. Ступай же. Скоро на Фабиановой площади пробьёт полуденная пушка — и всё повторится вновь.