Дура (гет)

02.05.1998. Лондон.

Старое кирпичное здание с облупившейся вывеской «Чист и Лозоход лимитед». Картонная табличка на дверях «Осторожно! Идут ремонтные работы. Просим извинений за доставленные неудобства». Облезлый фасад в высокой клетке строительных лесов, глупоглазые пластмассовые манекены в давно вышедших из моды одеяниях за пыльным стеклом некогда роскошной витрины…

«Где-то здесь надо найти куклу-девушку, почти нагую, в одном только нейлоновом фартуке светло-зелёного цвета. Вот она, где стояла два года назад, там и стоит. Уже неплохо!»

Любопытно, почему Министерство все-таки решило придать самому лучшему магическому госпиталю облик разорившегося магазина на реконструкции? И как это магглы до сих пор не удивляются тому, что ремонт старого здания затянулся, как им кажется, на десятилетия?

Гарри наклонился к почти непрозрачному от грязи стеклу — так, чтобы оно слегка запотело от его дыхания.

«Как там делала Тонкс? Сказать пароль, назвать имя пациента или целителя, с которым хочешь встретиться… Тогда пароль был какой-то смешной… «Стрём», кажется… И как войти, если он сменился? Не может же два года на одном и том же портале стоять один и тот же пароль?»

— Стрём, — тихо пробормотал он. — Северус Снейп…

Фарфорово-голубые, лишённые ресниц глаза манекена вздрогнули, кукольные веки едва заметно моргнули. И… больше ничего не случилось.

— Но мне очень нужно войти! Очень-очень!

Собственный голос показался Гарри каким-то слишком детским, канючащим… Манекен в витрине продолжал пребывать в молчаливой неподвижности.

«Что делать?.. Гермиона, наверное, уже догадалась бы… Тролль побери! Если я не могу попасть в больницу как посетитель, может, смогу проникнуть туда в качестве пациента? А там — разберёмся!»

Свежих синяков и шишек он за минувшие сутки набил себе предостаточно. Но не настолько, чтобы требовалась немедленная помощь колдоврачей. Да, конечно, несколько часов назад, дважды с небольшим интервалом по времени, его крепко прокляли. Самой страшной магической формулой, какая ни есть… Но ведь у Тома не получилось! И Круциатус на него тоже, по большому счету, не подействовал… Здоров, хоть тресни! А симулянта дракклова кукла, пожалуй, распознает в один момент…

«Что там колдовала Гермиона, когда мы попались егерям? Глаз тогда напрочь заплыл — за секунду! Если явиться к витрине в таком виде — точно пропустят! Но уж очень больно было, чуть сознание не потерял, да и не видно потом этим глазом ни смеркута... Не годится!.. Или все-таки пойдёт? Просто колдовать надо не в глаз, а в руку!»

Он осторожно отошел за угол, где в глухом переулке не было прохожих, только отчаянно смердела переполненная окурками урна. Присел на бордюр, медленно закатал рукав. Вынул палочку.

— Рaenitet vespa!

На предплечье мгновенно вздулось горячее алое пятно, жгучая боль взорвалась, прокатившись от локтя к запястью, по руке пополз плотный, тугой отек…

…Он сразу вспомнил, где уже видел точно такой же след. Хогвартс, кабинет учителя зельеварения в подземелье, первый урок окклюменции…

- Встаньте, Поттер, и возьмите вашу волшебную палочку. Можете пытаться обезоружить меня или защититься каким угодно иным способом, — профессор Снейп смотрел, не моргая, темными провалами неподвижных глаз.

— А что вы собираетесь делать?

Гарри тогда беспокойно косился на его палочку и с тщательно скрываемым ужасом ожидал удара.

— Буду ломиться в ваше сознание… Если оно у вас есть, — тихо, с усмешкой, прошипел Снейп. — Ладно, шутки в сторону, посмотрим, способны ли вы оказать сопротивление моему вторжению. Я слышал, что на уроке ЗОТИ в прошлом году вы пытались одолеть даже Империус. Не верится!.. Соберитесь… Легилименс!

Кабинет поплыл перед глазами, стены растворились в сером мороке, и в ту же секунду видения прошлого заполонили разум, замелькали перед глазами безумным калейдоскопом, как в кино, когда плёнку случайно поставят на ускоренную перемотку.

Ему пять лет. Кузен Дадли катается на новом красном велосипеде. Пухлые ноги лихо крутят педали, струйка тонкой летней пыли взвивается из-под колёс. Зависть. Чёрная, как и положено, зависть, сжимающая сердце невидимыми обручами. Двоюродный брат так и не дал тогда покататься…

Ему девять. Любимый пёс тётушки Марджори, Злыдень, загнал его на дерево. Дадли стоит внизу, держит поводок и в голос ржёт, подзуживая заходящуюся в лае собаку. Обида. Горечь и соль детских слез, от которых щекотно в носу. И — злость! Вот так бы сейчас и врезал братцу, но пёс, чёртов пёс!..

Ему одиннадцать. Он сидит на высоком табурете под искусственным небом с плывущими по нему свечами. На голове — Распределяющая Шляпа. Каркающий голос рокочет в ушах:

— Вы преуспели бы на Слизерине, молодой человек!

— Только не Слизерин, Шляпа, милая, ну, пожалуйста, только не Слизерин!..

— Ладно… Мерлин с вами, Гриффиндор!!!

И — жёсткий, холодный взгляд темных глаз, пристально уставившихся на него из-за профессорского стола, пульсирующая боль в шраме.

— Ребята, кто это там, рядом с профессором Квирреллом?

— Снейп. Зелья преподаёт. В темных искусствах здорово «шарит»… Декан Слизерина. Строгий — жуть! Чуть что не так — будешь у него неделю котлы драить!..

Страх. Безотчётный страх, липким холодным червяком завозившийся под диафрагмой…

Ему двенадцать. Школьный лазарет, Гермиона на узкой коечке. Все лицо у неё покрыто густой чёрной шерстью...

— Оборотное зелье возвращает человеку обычный облик через час, но волос, который я подцепила с мантии Милисенты, оказался от её кота…

— Ну, Макгонагалл у нас тоже иногда бывает кошкой… Не страшно! Держись, мадам Помфри обещала, что через неделю будешь в порядке!

Сочувствие. Тёплое, ласковое. Внезапное нелепое желание погладить одноклассницу по плечу, утешить, обнять, поцеловать, как сестрёнку, в обросшую кошачьим волосом щёчку… Наверное, такой и бывает любовь?..

Ему тринадцать. Чёрная стая дементоров кружит над Зачарованным озером. Сириус навзничь лежит на берегу — безучастный, неподвижный. Снова страх. Но уже не за себя — за только что обретённого друга, которого так жутко и больно сразу же потерять.

— Экспекто Патронум!

Серебряная струйка энергии стекает с кончика волшебной палочки и … гаснет, не коснувшись острой озёрной осоки. Пустота. Безнадёжность… А откуда-то справа, из зарослей прибрежного ивняка, размашистым аллюром вырывается рослый призрачный олень в сияющем ореоле осыпавшихся с неба звёзд…

Ему пятнадцать. В школьном саду под омелой он стоит лицом к лицу с Чжоу Чанг...

«Нет, этого ты, упырь противный, точно не увидишь!!! Это — только моё!»

Гарри открывает глаза, и понимает, что только что рухнул на холодный каменный пол в слизеринском подземелье. Над ним чёрной тенью дементора нависает Снейп. Морщится от боли, потирает руку. На тощем запястье повыше крупного угловатого сустава алеет здоровенное, раздувшееся пятно, рука стремительно отекает…

- Вы хотели защититься при помощи жалящего заклятия? — голос его спокоен и невозмутим.

— Нет, — честно признается Гарри. — Я только… хотел вас не пустить дальше. Я не знаю, что это было, само так получилось!

— Я так и подумал! — Снейп криво усмехается. В тихом голосе — отчётливое презрение. — Дать оппоненту сознательный отпор — это вам, Поттер, не по силам… Вы впустили меня слишком далеко.

- Я... стараюсь... сопротивляться, как вы сказали. Любым способом!

— А не пробовали для начала освободиться от лишних эмоций?

— Не находите ли, профессор, что сейчас это затруднительно?

Страх? Нет, это уже гнев. Пока — на уровне невинного ответного ехидства...

- Значит, вы станете лёгкой добычей для Тёмного Лорда! Дураки, у которых душа нараспашку, которые не владеют своими чувствами, упиваются грустными воспоминаниями и так легко позволяют себя спровоцировать — одним словом, слабые люди, — у них нет никаких шансов противостоять ему! Он войдёт в ваш слабенький разум, Поттер, как нож в масло!

— Я… не слабый!

Гнев разливается в висках горячим, алым ядом.

- Докажите это, Поттер!.. Легилименс!

Дядя Вернон заколачивает здоровенным молотком почтовый ящик. Под усами — веер мелких гвоздиков в зубах…

Стая дементоров вьётся над чёрной холодной озёрной водой…

Гермиона в голубом платье танцует с Виктором Крамом из Дурмстранга на Рождественском балу…

По длинному гулкому коридору без окон он бежит за мистером Уизли. Чёрная дверь маячит впереди…

- Я знаю. Знаю! ЗНАЮ!!! — Он опять корчится на полу в кабинете Снейпа. Сжимая в правой руке волшебную палочку, поднимается с колен.

— Вы знаете? И что случилось, Поттер?

— Я видел... я вспомнил… Теперь я все понимаю!!!

…Ничего он, Гарри Поттер, не знал ещё и не понимал тогда — на самом-то деле. Держал Снейпа за врага. Вот же дурак, а!..

Омерзительный характер учителя служил надёжным прикрытием неоспоримому факту: все эти злосчастные семь школьных лет у него, Гарри Джеймса Поттера, был за спиной защитник и наставник. Стоило только внимательнее посмотреть…

Гарри поднялся с бордюра, убрал палочку в карман и решительно направился к пыльной витрине. Подышал на стекло. Выставил вперёд распухшую, как полено, бесформенную руку — прямо перед фарфоровыми глазами безмозглой привратницы в зеленом фартуке.

— Во, трансфигурированная оса укусила!.. К старшему целителю Гиппократу Сметвику!!!

Стекло бесшумно растаяло перед ним, приглашая шагнуть через заклубившуюся в витрине холодную завесу плотного водяного тумана. В ушах зазвенел чужой, механический девичий голос:

— Мистер Сметвик- на вызове. Обратитесь к дежурному ординатору приёмного отделения Джейн Доракс. Второй этаж, коридор направо, рецепшн…

* * *

02.05.1998. Госпиталь св. Мунго

Длинный коридор с бесконечными рядами белых дверей по обеим сторонам. Назойливо-яркий свет хрустальных светильников, виноградными гроздьями свешивающихся с потолка. Полнолицая женщина в красном, плачущая на скамье у приёмного покоя…

Какой-то хмурый лысый дядька в пижаме прыгающей походкой двигался с костылями по коридору с трубкой в зубах. Правая нога у дядьки в бинтах, движения дерганые, как у паралитика…

— Мистер Доул, здесь курить запрещено, вы же знаете! Пожалуйте в специально отведённое место возле уборной на третьем этаже!

— Но… миссис Мартли, я туда просто не дойду!

— Вот и бросайте курить вовсе! В вашем положении это задерживает выздоровление! Подумать только, сутки, как после Эмендо, пинту костероста на него перевели, а он туда же — курить!..

Строгая пожилая целительница-сестра в изжелта-зелёном длиннополом халате сосредоточенно левитировала перед собой лёгкую стоечку с разноцветными склянками…

«Лекарства раздавать идет? Может, ну её — Джейн Доракс, спросить у этой?»

— Миссис Мартли, а где здесь…

— Молодой человек, за любыми справками обратитесь на рецепшн, я вам не привет-ведьма!

Высокая стойка рецепшн. Молодая, очень усталая светлоглазая девушка в лимонном чепце перебирала листки пергамента. У её левого локтя на столешнице из полированного натурального ореха — волшебная палочка. Длинный чёрный палисандровый стержень в палец толщиной чуть бликовал под яркой лампой, потёртая резная рукоять тускло отражала мертвенно-белые искры.

«У нее — такая же палочка, как у Снейпа? Не может быть! Это — его. Он здесь. Здесь!»

— Прошу прощения, вы будете дежурный ординатор мисс Джейн Доракс?

Она подняла глаза.

— Да. Вам нужна помощь целителя? Что с вами случилось?

— Не со мной… Я из школы Хогвартс… Гарри Поттер… староста курса, — для солидности солгал он.

Джейн внимательно посмотрела ему в глаза.

«Поттер… Да, конечно… Непокорные тёмные вихры, очочки, тонкий белый зигзаг давно зажившей царапины на лбу. Мальчик-который-выжил-а-теперь-ещё-и-победил. Надо же, староста курса! Хотя, наверное, в старосты и должны попадать знаменитые ученики».

— И что вас привело в госпиталь в столь ранний час, мистер Гарри Поттер? — она приветливо улыбнулась.

— У нас там… Это… Директора змея покусала. Я навестить… Как он? Его в какую палату положили?

На стол перед Джейн лёг мелко и неразборчиво исписанный лист пергамента. Учётный эпикриз. Она покачала головой.

— Северус Снейп, пятая палата. Отсюда по коридору налево и до конца. А что до того, как он… С вашим директором всю ночь работала реанимационная бригада. Травмы тяжёлые: рваные раны, переломы, большая кровопотеря, шок, отравление змеиным ядом. Мне ещё не поступала информация, но думаю, что посещения исключены. Скорее всего, пациент сейчас без сознания. Впрочем, можете спросить доктора Остина, возможно, вам разрешат...

Под настороженно-внимательным взглядом Гарри она так и не решилась произнести последнее слово — «проститься».

«Руперт пустит мальчика, только если будет знать, что положение его учителя безнадёжно».

— Спасибо, доктор Доракс!

Просиявший Гарри бегом бросился налево по коридору.

…Дверь в пятую палату была приоткрыта. На потемневший от времени, тщательно натёртый воском паркет из узкого проёма падал пронзительно-яркий луч солнечного света, начисто забивающий блики от коридорных ламп. Остановившись у самого входа, Гарри прислушался. Негромкий басок где-то в глубине помещения бубнил укоризненно и досадливо:

— Ах, Мэри, Мэри… Мордред побери твоё гриффиндорство безголовое! Ещё и за руку взяла, сумасшедшая!!! И что мне теперь делать с тобой, дура ты несчастная?!

«Должно быть, это и есть доктор Остин? Распекает какую-нибудь ведьму-медсестру?.. И это у него я должен спросить разрешения войти? Чёрт, придётся сначала войти, потом уж спросить!»

Не желая тревожить дверь — вдруг окажется скрипучей! — Гарри боком протиснулся в палату. Прямо в распахнутое окно било беспощадное утреннее солнце. Могучий колдомедик в заляпанном кровью халате похлопывал по щекам коллегу, безвольно поникшую у кровати — невысокую женщину лет тридцати пяти-сорока, в такой же, как у него, больничной униформе. Зеленовато-жёлтый чепец у неё сбился на сторону, и из-под него, закрывая половину лица, свешивалась тяжёлая, густая, тускло-медная прядь волос. Мелькнула дурацкая мысль: «А что, колдомедики тоже могут от вида ран в обморок грохнуться?»

Застеленная сахарно-белыми простынями широкая кровать с полудюжиной высоких подушек казалась просто огромной. И Снейп словно утонул в этой белизне, плоско вытянувшись под казённым одеялом, натянутым до самого подбородка. Один нос над подушками торчит! Глубоко запавшие глаза, подёрнутые синей тенью, закрыты, выражение лица абсолютно безмятежно. Ни тебе презрительных гримасок на тонких губах, ни хмуро сведенных бровей, ни гневного раздувания ноздрей… Таким умиротворённым своего преподавателя Гарри ещё никогда не видел.

«Значит, действительно без сознания… Или спит? Ему же наверняка дали что-то обезболивающее, а от него всегда чертовски спать охота... Не разбудить бы! Зря я, все-таки, так бесцеремонно ввалился в палату».

— Мэри, ты слышишь меня? Немедленно отпусти его руку! Сама отпусти, я не хочу отрывать тебя силой — только хуже будет!

Только теперь Гарри заметил, что мягкая, округлая ладонь женщины крепко сжимает длинные, бледные, узловатые пальцы Снейпа с выпуклыми, как часовые стекла, посиневшими ногтями...

— Мэри! Отпусти!..

— Северус… Почему ты не слышишь меня?.. Я люблю тебя. Люблю. Люблю…

«Мерлин всемогущий!..»

Не в силах сразу осознать происходящее у него на глазах, Гарри машинально вскинул руку — поправить очки. И ненароком зацепил локтем высокий штатив на столике с десятком пробирок. В резком звоне посыпались тонкие стекла. Целитель, до сих пор всецело занятый полуобморочной коллегой и не замечавший ничего вокруг, вскинулся:

— Это что ещё такое? Кто вас впустил, юноша?

— Н-никто, — икнул Гарри. — Я сам... Простите!..

— А ну, быстро, вон!!!

— Извините… — Гарри остался стоять. — Я только хотел… повидаться с профессором…

Медноволосая женщина, которую доктор называл Мэри, осторожно уложила правую руку Снейпа поверх одеяла, легонько, словно успокаивая боль, погладила пальцем длинный тонкий шрам на ладони. Тяжело поднялась, потирая виски. Огромными сухими глазами живого небесного цвета уставилась прямо ему в очки…

«Не может быть… Морок? Результат «проклятия последнего прикосновения»? Призрак? Галлюцинация после огромного психоэмоционального напряжения, помноженного на эффект от принятого несколько часов назад коварного допингового зелья?»

Темные взъерошенные волосы, буйным чубом свалившиеся на лоб, тонкие очочки в металлической оправке — за солнечно-бликующим стеклом даже глаз не видно, золотисто-алый значок сборной команды Гриффиндора по квиддичу на лацкане простенькой маггловской курточки…

Перед ней, Мэри Макдональд, у постели её любимого стоял Джеймс Поттер…

Собственной персоной…

Только — лет на пять моложе своей смерти!..

— Сохатый!!! — она словно выплюнула в воздух старое школьное прозвище. — Неужели ты не можешь оставить Северуса в покое — хотя бы теперь?!

— Я — не Сохатый… Сохатым звали в школьные годы моего отца… Я — Гарри. Просто Гарри… Поттер.

Не зная, куда девать внезапно покрывшиеся холодным потом руки, Гарри стащил с лица очки, выдернул из кармана мятый, несвежий носовой платок и начал безотчётно полировать большие круглые стекла.

Мэри чуть отшатнулась. Из-под давно нестриженного мальчишечьего чуба на неё близоруко щурился беззащитный изумрудный взгляд Лили Эванс…

— Так, парень, я не понял… — Руперт Остин подхватил пошатнувшуюся Мэри под локоть. — Какой смеркут тебя сюда принёс? Не видишь, даме плохо!..

— Оставь его, Руперт, — Мэри мягко отняла у коллеги свою руку. — Это тот самый мальчик, о котором ходили слухи, что он погубит Темного Лорда. Тот мальчик, из-за которого… все случилось.

«Тот мальчик, ради победы которого над силами зла погиб Северус!»

Нет, она никогда не скажет этого вслух. Не произнесёт этого жуткого, безнадёжного слова — «погиб»…

— Вот оно, что… — растерянно пробормотал Остин.

— Я только хотел увидеться с профессором, — Гарри чуть заметно кивнул в сторону безучастно вытянувшегося под одеялом Снейпа. — Когда он очнётся, мне очень нужно ему… кое-что сказать.

— Что ты хотел сказать ему, парень? — Остин вопросительно вскинул бровь.

«Точь-в-точь как Дамблдор!»

— Послушай меня, Гарри Поттер! — Мэри жёстко выпрямилась, в словах её зазвенел металл. — послушай меня внимательно! Сев… Профессор Снейп никогда уже не очнётся. Ты опоздал. На два с половиной часа! Все мы… опоздали сказать ему то, что были должны.

— Он что, все-таки…

— Да!..

Она снова бессильно опустилась на край кровати, закрыла лицо руками. Мягкие округлые плечи встопорщились под жёлто-лимонным халатиком сложенными крыльями подбитой птицы. Несколько раз дрогнули в такт беззвучным рыданиям.

— Подождите меня! Я скоро!

Гарри опрометью выскочил в коридор, подлетел к рецепшн.

— Простите, мисс Доракс! Но это надо вернуть!

Он ловко выхватил волшебную палочку Снейпа из-под локтя оторопевшей целительницы и бегом кинулся обратно в палату.

Он рухнул на колено у широкой кровати. Вложил в ледяные пальцы покойного изящную резную рукоять, крепко сжал неподатливую, жёсткую ладонь в своей…

— Спасибо вам, профессор. За все — спасибо!

* * *

02.05.1998. Хогвартс

Профессор трансфигурации Макгонагалл, исполняющая обязанности директора школы, только что покинула больничное крыло.

«Слава всем Основателям, ученики, пострадавшие в бою, вне опасности. По крайней мере, так считает Поппи, а уж ей-то в этом вопросе доверять можно».

Теперь — школа.

…По расписанию через три часа её пара у четвероклассников, сводный поток Хаффлпафф-Равенкло. Лекция, потом подготовка к годовой контрольной…

О чем это она? Учебный год закончился самым страшным экзаменом, который ей, Минерве Макгонагалл, пришлось держать в этой жизни…

Все уроки будут отменены, экзамены перенесены на осень. Учеников в ближайшие дни придётся отправить по домам, снабдив программой самоподготовки на лето. И, наверное, в следующем учебном году у многих будут проблемы с успеваемостью…

А ещё за такие короткие четыре месяца надо успеть полностью восстановить всю инфраструктуру замка. И речь тут не только о Репаро для выбитых окон, покорёженных лестниц и опалённых стен… Потерпела урон сама тысячелетняя магия этого места, и Хогвартс уже никогда не будет прежним.

А каким будет — теперь зависит от неё. От немолодой, смертельно уставшей за последние сутки — да что там, за весь последний год! — обыкновенной женщины. Не воительницы и не героини, просто одинокой училки…

Она и сама не заметила, что большую часть своего монолога пробормотала вслух.

— Но вы же сами на себя это взвалили, милочка моя, — знакомый, чуть шепелявый насмешливый голос раздался неожиданно громко в гулком коридоре второго этажа. Над самой головой… — Всё ваши страсти гриффиндорские! Не вышвырнули бы вон законного директора этого досточтимого заведения — глядишь, не ваши были бы сейчас это заботы…

Она бросила взгляд на украшенную старинной картиной стену. Монументальное полотно, авторская копия Рембрандта «Урок анатомии доктора Тюльпа», оказывается, обрело дополнительного персонажа. В изящной, только слегка опалённой раме, по левую руку от знаменитого голландского хирурга над аутопсированным висельником восседал седоголовый профессор в старомодном фиолетовом плаще. Финеас Найджеллус Блэк, экс-директор Хогвартса…

— Сама, Финеас… Кстати, что вы здесь делаете? Ваш портрет в моем кабинете гораздо чаще пустует, чем следовало бы.

— Значит, все-таки в вашем кабинете… А я, представьте, предполагал, что в кабинете глубокоуважаемого профессора Снейпа.

— Глубокоуважаемого!.. — не сдержавшись, фыркнула Макгонагалл.

Что греха таить, серьёзного уважения у неё Снейп, пожалуй, не заслужил и за почти три десятка лет знакомства. Она, скорее, соблюдала по отношению к нему законы профессиональной этики — не более…

Она помнила его одиннадцатилетним ребёнком — неряшливым, неухоженным, дичившимся окружающих, отталкивающим почти любую протянутую с искренним желанием помочь руку. Потом — хмурым подростком, в темных недоверчивых глазах которого уже успела поселиться жгучая ненависть к очень многим хорошим людям, то и дело вспыхивавшая внезапными взрывами агрессии... Все-таки хорошо, что этот странный, нелепый парень, пусть и десять раз неглупый и очень внимательный к учёбе, не попал к ней на Гриффиндор! И со всеми мрачными тайнами его души пришлось иметь дело милейшему старине Слагхорну. Хотя… Слагхорн-то все-таки его упустил, коль скоро руку Снейпа украсила Чёрная метка!

Она едва не закатила Дамблдору настоящий скандал, когда тот притащил Снейпа в школу — уже как преподавателя. Мыслимое ли дело — доверить детей пожирателю смерти! И что за декан факультета получится из юнца всего-то двадцати одного года от роду, да ещё с таким неуживчивым нравом и явными последствиями детских психотравм. Он же на учениках будет попросту отрываться за собственные жизненные неудачи!..

О том, что с новым коллегой придётся считаться всерьёз, она впервые подумала тогда, когда третий год подряд над пиршественными столами главного зала расцвели зелёные флаги. Слизерин снова взял Кубок школы и держал его достойно и крепко ещё четыре года, утратив победу по очкам лишь в год поступления Избранного. Пожалуй, соперником Снейп был отличным. Ни на мгновение не дающим расслабиться.

Постепенно она даже начала верить Снейпу. Во-первых, потому что ему необъяснимо — кажется, даже абсолютно — доверял Альбус Дамблдор. А во-вторых… Ну она же не слепая! После возвращения Того-кого-не-зовут-по-имени от деятельности Северуса была совершенно определённая польза Ордену Феникса...

Но все изменилось прошлым летом — в тот день, когда Дамблдора не стало. Минерва Макгонагалл была первой, кто отнёсся всерьёз к словам Гарри Поттера о том, что именно Снейп сбросил старика с башни Обсерватории, применив самое страшное смертельное проклятие, какое только известно миру по эту сторону барьера Секретности.

В тот день Северус Снейп стал ей смертельным врагом. Когда захвативший власть Волдеморт назначил его директором школы, первой её мыслью было хлопнуть дверью…

«Но уйти, бросив на произвол судьбы и пожирателя смерти своих учеников? Трусостью попахивает, дорогуша!»

И она осталась — ради них.

Когда вчера пришлось поднять на Снейпа палочку, она не жалела ненависти, вложенной в алые сполохи боевых заклятий…

— Ни слова более об этом убийце и трусе, Финеас!

— Хорошо, глубокоуважаемая исполняющая обязанности… О нем — не будем. Давайте о вас! Смею заметить, во вчерашнем бою вы выглядели просто великолепно! Валькирия! Эриния, явившаяся мстить за своего наставника и старшего друга. И ваши коллеги… О, это было восхитительно! Мирнейшая мадам Спраут со своими мягкими манерами, исступлённо пытающаяся поразить врага простым, но эффективным Ступефаем! Несравненный Флитвик, лучший дуэлянт в свои студенческие годы, вознамерившийся сокрушить ненавистного начальника путём укладывания на него груды железа, изящно оформленного кузнецом в миланский доспех пятнадцатого века! И даже всегда неконфликтный интеллигент Слагхорн… Вы ведь атаковали первой, дражайшая Минерва?..

— Вы спустились сюда и заняли место среди учеников профессора Тюльпа, созерцающих анатомированный маггловский труп, лишь для того, чтобы поведать мне, как изгнание того, кому не место в директорском кресле, выглядело со стороны, Финеас? — Она усмехнулась.

— Нет, для того, чтобы задать вам вопрос: вчетвером на одного — это, должно быть, старинная Гриффиндорская традиция? Но, по моим подсчетам, ей лет двадцать восемь всего… Ну, ладно, ваши мальчики! Но вы, вы, глубокоуважаемая Минерва?! Неужели побоялись в одиночку не справиться с собственным бывшим учеником, который по сравнению с вами — щенок! С каким-то мелким пожирателем смерти, ставленником Того-кого-и-по-имени-то-назвать-грешно?.. Кстати, вы изволили обратить внимание на то, что ни вам лично, ни кому-либо из ваших отважных и доблестных соратников почему-то не досталось ни одной Авады?.. И даже плюгавенького Ваддивази не досталось! Изобретатель сокрушительной Сектумсемпры — и воюет, как школьница, опасающаяся пролить чужую кровь, расшвыривает соперников одними Протего?.. Испугался вас, должно быть…

Профессор Макгонагалл почувствовала, как её сердце вспыхнуло душным, парализующим разум гневом, и багровое пламя загудело в голове, как в печной трубе. Будто какой-то бессовестный и глупый шутник плеснул керосином на мирно и ровно горящие дрова в камине…

— Что бы ни произошло за последние сутки, достойнейший мистер Финеас Найджеллус Блэк, я была права! Замок признал меня в качестве руководителя школы Хогвартс и… хранительницы магической защиты этих древних стен. Иначе мы не выиграли бы сражения. Иначе я вообще никогда не смогла бы войти в директорский кабинет! Как мисс Амбридж, которая тоже в своё время исполняла обязанности директора, однако допущена в святая святых Хогвартса так и не была!..

— Ну, теперь-то войти туда совершенно не трудно! — язвительная насмешка так и не исчезла с обрамлённых щегольскими усиками и мушкетёрской бородкой губ нарисованного экс-директора, — Пара-другая Бомбардо на несчастную горгулью — и заходи, кто пожелает! Вот как раз в данный момент там безо всякого вашего дозволения находятся два ученика. И я искренне надеюсь, что они успели ознакомиться с неким очень важным внепрограммным материалом, который и побудил их нарушить школьную субординацию…

«Ах, ты… слизеринская бестия, Финеас!»

Подобрав полу длинного зелёного платья, профессор Макгонагалл понеслась наверх так скоро, как только смогла.

* * *

02.05.1998. Хогвартс

Глубокая каменная чаша, отделанная металлом, тихо светилась на директорском столе. Над голубовато-серебристой жидкостью вился осторожный, невесомый, светлый дымок. По рунной вязи над ободом перебегали серебристые искры.

Гермиона чувствовала острое покалывание в кончиках пальцев и стискивала холодную руку притихшего Рона. Только что они вдвоём вынырнули из серебристо-белого водоворота чужих воспоминаний и ещё не успели ни осознать увиденного, ни принять его...

— Магия там буквально кипит, Рон…

— Ты боялась?

— Нет.

— А я боялся, — Уизли взъерошил рыжий чуб и покосился на чашу, — что меня в очередной раз стошнит от этого проклятого Снейпа! Противный он все-таки тип, что ни говори…

— Ты что, ничего не понял?

— Да понял, конечно. Но, знаешь ли… За талант, как говорится, прощается многое, но далеко не всё!

— А я была бы, наверное, счастлива, если бы… какой-нибудь парень… полюбил меня так, как он свою Лили!

— Что-о? «Какой-нибудь парень»? А я, по-твоему, не могу?

— Можешь… наверное!..

Они ещё долго сидели бы в обнимку в гулкой тишине пустого кабинета. Но по мраморной лестнице мелко и дробно простучали торопливые каблуки, и Гермиона узнала звук шагов своего декана. А в пустой багетной раме у полок с некомплектным собранием подшивок «Трансфигурации сегодня» за период с 1934 по 1996 год бесшумно возник и ухмыльнулся в седые усы неугомонный Финеас Найджеллус Блэк.

— Профессор, мы должны вам кое-что показать! — Гермиона успела выпалить эти слова, едва Минерва Макгонагалл, раскрасневшаяся от гнева и быстрого шага, распахнула незапертую дверь.

Мгновение спустя учитель и ученица держались за руки, склонившись над исходящей опалесцирующим туманом чашей Омута памяти. У двери, с палочкой наперевес, в мантии-невидимке, наброшенной на одно плечо, замер безмолвным стражем Рон Уизли. Полный решимости не допустить сюда и самого министра магии, если таковому приспичит явиться, пока Гермиона и профессор Макгонагалл не закончат визит в чужое неизведанное прошлое…

…Лето. Пыльный маленький город. Деревянные качели на убогой площадке в тесном дворе. Две потемневшие доски, взлетающие на джутовых верёвках над сухим быльём, пробившимся в трещинах старого асфальта. Рыжая малышка спрыгивает с качелей на высшей точке траектории. И вдохновенно левитирует в жёлтом дрожащем мареве…

— Лили! Не смей!!! Опять ты!!! — взвизгивает белокурая девочка постарше.

…На ладони Лили — увядший цветок акации. Он шевелится, словно морщится, кривя губы, крохотная жёлтая рожица.

Старшая сестра, скривившись, смотрит на руку девочки через плечо.

— Фу! Прекрати, Лили, мама же тебе говорила…

— Девочка, я знаю, кто ты! Ты — ведьма!

Тщедушный нестриженый парнишка в парусиновой куртке не по росту. Нарисовался ниоткуда, словно с неба свалился. Смотрит на рыжую в упор глубоко посаженными темными глазами. Не мигает… По лицу — красные пятна…

«Это… Снейп?.. Сколько ему здесь лет? Восемь или девять… Совершенно запущенный мальчишка. Сирота при живых родителях… Скорее всего, вызов в школу был для него долгожданным избавлением от беспросветного бедняцкого быта».

…Петуния Эванс морщит нос.

— Не смей обзывать мою сестрёнку! Я тоже знаю, кто ты! Сын пьяницы Тобиаса Снейпа из Паучьего тупика! Проваливай в свой двор и там обзывай, кого хочешь!

— А… это вовсе не обзывательство! — мальчишка словно не слышит, обращается только к младшей, — У меня мама тоже ведьма. Ты ведь можешь колдовать, правда? И я могу. А сестра твоя — маггла, у неё колдовать никогда не получится…

…Вокзал Кингс-Кросс. Тот же парнишка, одетый во всё чистое, но явно не новое, перекосившись на сторону, с трудом волочит перевязанный верёвочкой фибровый чемодан с оббитыми углами. Рядом шагает худощавая темноволосая женщина с бледным лицом и такими же глубоко посаженными темными глазами. У женщины, вопреки синим кругам усталости под глазами, некстати подчёркнутым линялым оттенком скромного платья из дешёвой диагонали, вид и поступь королевы…

«Гордость… Да, конечно. Моя мать тоже гордилась, что я получила вызов в Хогвартс… И тоже должна была скрывать от маггла-супруга и свой непривычный людям дар, и тонко чувствующую мир душу».

На платформе снова две девчонки:

— Туни… Ну, давай, как только я до школы доеду, сама спрошу директора, можно ли нам учиться вместе?

— Очень надо мне учиться в вашей школе для ненормальных чудаков!!!

— Ах, так? Зачем же ты тогда писала письма профессору Дамблдору и клянчила, чтобы тебя тоже взяли?

— Я — клянчила?.. А ты… Ты!.. Сумасшедшая!

— Ну я же сама читала… — Лили сама выдаёт себя, бросив взгляд в сторону приближающихся Снейпа с матерью.

— Это все приятель твой! Он письмо стащил и тебе отдал! У-у, сволочь, появись только теперь у нас в гостях! — Петуния зло сжимает кулачки. — Настоящий шпион! И — жулик! Вы, волшебники, все такие!!! Уроды! И ты тоже — уродина!!!

«Я бы просто удавилась, будь у меня такая сестра!..»

…Купе Хогвартс-экспресса. Стайка ребят, уже переодевшихся в школьные мантии, дружно шуршит фантиками от конфет.

— Лили, представь, если нас вместе распределят на Слизерин! — склоняясь к самому плечу девочки, восхищённо шепчет Снейп.

— Вот если бы меня распределили на Слизерин, я, наверное, сбежал бы из школы! — бесцеремонно влезает в разговор худенький лохматый очкарик.

«Джеймс Поттер. И кто сказал, что Гарри — просто копия отца? Нет, конечно, внешнее сходство огромно. Но стоит им заговорить, и сразу же понятно, что это две разные личности, два характера, две… вселенные, которые даже не успели толком познать друг друга…»

Маленький Джеймс с хрустом откусывает голову шоколадной лягушке. Тянет с набитым ртом:

— На этом вашем Шлижерине одни хитрецы шидят!

— Сперва прожуй — потом беседовать лезь! — ворчит Снейп.

— А ты хто такой, штобы меня поучать? Шириуш, гляди, нашёлся тут воображала!

— Что ж ты хотел от желающего учиться на Слизерине! — хохочет тот, кого назвали Сириусом. — Вот у меня вся семья там училась. Тоже воображалы ещё те! Лично я на Гриффиндор хочу!

— Предпочитаешь смелость разуму? — ехидно ухмыляется Снейп.

— А на тебе Шляпа вообще сломается! Ты ж ни то ни сё! Как тебя там? Снивеллус?..

— Щас как дам!.. — в глазах Снейпа вспыхивают искорки отчаянной злости.

Лили гордо вздёргивает веснушчатый носик, решительно поднимается.

— Плюнь на них, Северус! Пойдём, поищем другое купе!

Когда Снейп стаскивает с полки свой неподъёмный чемодан и, ссутулившись, тянет его к выходу, Джеймс Поттер исподтишка вытягивает в проход ногу.

Споткнувшись о щегольской лаковый ботинок, Снейп кубарем вылетает в коридор. Из раскрывшегося чемодана сыплются книги...

…Уроки и споры, драки и примирения, удивительные открытия и дурацкие шутки, дружеские обеты и мелкие подставы... «I'm grief for Dumbledor. I'm an apprentice in Gryffindor!» — надпись несмываемыми чернилами на заборе вокруг квиддичного поля, просуществовавшая с 1973 года до вчерашнего дня. Пока школьный стадион не был сожжён…

Время мародёров.

«Самый талантливый, самый интересный, самый лучший мой выпуск! Честные, гордые, одарённые, умные ребята…

Вчетвером — на одного!»

Школьные годы пролетают быстро. Вот Лили уже взрослая девушка, сидит в обнимку с Джеймсом на подоконнике. Её голова — на плече у парня, его крупная сильная рука гладит её светящийся ярким осенним цветом изящный локон. Мимо стремительной походкой проносится Снейп. Замирает на мгновение, остановившимся взглядом смотрит на влюблённых. Они его не замечают…

…Снейп и Дамблдор беседуют на продуваемой всеми ветрами холодной пустоши. Голая роща клонится под дождём. У Снейпа безумные глаза, он падает перед директором на колени.

…Поздний вечер, осень, Хогвартс. По длинной винтовой лестнице Дамблдор буквально волочит в свой кабинет обмякшего, едва перебирающего ногами Снейпа. Достигнув цели, тот мешком падает в ближайшее кресло, дрожащими руками вцепляется в подлокотники — так, что в полированное ореховое дерево впиваются крупные, побелевшие ногти…

— Она умерла… Лучше бы умер я!..

— Остался её сын, Северус. И ему понадобится ваша защита!..

«Ни тролля себе — защита! Почти семь лет кряду жилы сироте мотал!»

…Снейп широкими шагами мечется по директорскому кабинету. Дамблдор, совершенно спокойный, прихлёбывает из крохотной чашечки горячий чай, листает журнал «Трансфигурация сегодня».

— Маленький самовлюблённый нахал. Такой же, как его папаша!!!

— Возможно, вы неправы, Северус. По первому впечатлению, скромный, даже несколько забитый мальчишка… Рос в строгости, о своих настоящих родителях почти ничего не знает — тётушка не рассказывала. Лично мне он кажется вполне симпатичным ребёнком. Прекратите на него срываться, друг мой, и займитесь лучше нашим несчастным коллегой Квирреллом. Он действует не по своей воле. И он очень опасен...

«Что же получается? Снейп с самого начала знал про… про эту рожу у Квиррелла на затылке?.. Почему не я? Не твоя первая ученица, Альбус, твоя соратница?»

…Вестибюль Хогвартса. Зима. Канун Рождества. Время близится к полуночи. Последние парочки разнаряженных учеников расходятся из бального зала, нежно прощаются, спешат по своим дортуарам. Снейп с Дамблдором тихо перешёптываются на лестнице.

— Как вы, Северус?

В голосе — забота. Словно у отца, который интересуется здоровьем недавно хворавшего взрослого сына.

— Метка действительно стала ярче, профессор… И у Каркарова тоже.

— Он, должно быть, напуган?

— Разумеется!.. Думаю, никто не забыл, какую помощь он оказал следствию Визенгамота после падения Тёмного Лорда… Вот увидите, если Волдеморт действительно вернётся, ваш болгарский коллега сразу же ударится в бега.

Дамблдор почесал свой длинный кривоватый нос:

— А вы?..

— Ну, я, наверное, не такой трус…

— Да, друг мой. Вы — точно не трус. Иногда я думаю, что мы проводим распределение слишком рано, Северус… Спокойной ночи!

Директор поднимается по лестнице. Снейп смотрит ему вслед окаменевшим от удивления взглядом…

«Ей-богу, не могу представить его на Гриффиндоре!»

…Ночь. Директор школы обессилено замер за своим столом, на котором лежат обломки расколотого старинного перстня. Правая рука старика с посиневшими до черноты пальцами безвольно лежит на коленях.

«Господи, Альбус, что это?»

Что-то невнятно шепча тонкими губами, Снейп водит палочкой над этой страшной, как у покойника, рукой. Подает Дамблдору чашку с каким-то золотистым, мягко светящимся зельем…

— И зачем вы только сунули палец в этот злосчастный перстень! Зачем?!

— Сглупил, Северус. Иногда даже мы, старики, поступаемся мудростью перед соблазном…

— Да вы чудом живы остались!!! — Снейп почти орёт. — Тут таких проклятий наворочено…

Самое большее, на что теперь можно надеяться, что вы протянете около года! Сдержать такие чары невозможно. Они со временем только усиливаются, так что болезнь неизбежно будет прогрессировать.

Дамблдор поднимает свою ужасную руку, поражённую тёмным проклятием, и начинает внимательно её разглядывать, словно некий редкостный артефакт. Пробует пошевелить пальцами.

— Похоже, вы прекрасно справились с оказанием мне первой помощи, Северус! Как невероятно повезло, что у меня есть вы!

— Если бы вы больше доверяли мне и сказали, что собираетесь делать... — в словах Снейпа звучала глухая, полная боли досада. Он тяжело дышал.

— Северус, в сущности, всё складывается не так уж и плохо...

— ???

— Ну, вы же в курсе, что ваш ученик Драко Малфой получил от Тома Риддла задание меня прикончить?

— Вы… намерены позволить парню вас убить?

— Нет. Это предстоит сделать вам, Северус.

В кабинете повисает неловкая тишина. Снейп кривит тонкие губы в саркастической усмешке:

— Вы потребуете, чтобы я сделал это сейчас, или сначала хотите написать завещание, сложить эпитафию?

— Я скажу, когда… Не так срочно. Думаю, в течение года. Вы же сами сказали, что у меня в запасе вряд ли больше времени…

— А почему тогда не Драко?

— Мальчик принял Чёрную метку, но он ещё не обратился ко тьме окончательно. Душа его не расколота. Я не хотел бы, чтобы она раскололась из-за меня.

— А как насчёт моей души, Альбус?..

— Ну, здесь уж вам самому решать, будете ли вы себя считать убийцей или избавителем, если поможете мне, старику, уйти без мучений. Проклятие, как вы сказали, будет только усиливаться со временем. Значит, болеть буду… Моя смерть — такое же решённое дело, как вылет клуба «Пушки Педдл» во вторую лигу в национальном чемпионате…

«Мерлин Всемогущий… С этим — жить? Северус…»

— Экспекто патронум!..

С конца эбеновой волшебной палочки в дрогнувшей левой руке стекает серебряная нить. На лету преобразовывается в искрящийся звёздами силуэт призрачной серебристой лани. Патронус встаёт на ноги, в один прыжок пересекает кабинет и вырывается в открытое окно.

Дамблдор провожает его взглядом.

— После стольких лет?

— Всегда…

«Я тоже когда-то любила. И тоже разрушила все сама… Ты оказался сильнее».

— Я очень надеюсь, Северус, что вы ещё долго не выйдете из доверия у Тома. Иначе Хогвартс останется на растерзание этим жестоким двойняшкам Кэрроу…

Голос Дамблдора звучит глухо и плоско. Снейп — усталый, с поникшими плечами — внимательно смотрит в глаза портрету покойного директора.

— Предложите Ордену использовать двойников под оборотным Зельем. Скажем, через Флетчера…

— Да, Альбус...

— Если вас вынудят участвовать в погоне, будьте убедительны и осторожны. Вы нужны мне живым. Помните об этом!

— Да…

«Главное — вовремя сказанные слова, да, Альбус? Оказывается, я совсем не знала своего наставника с этой стороны».

…Летняя ночь темна и прозрачна, крупные жёлтые звезды безучастно глядят на сонный город, раскинувшийся далеко внизу. Плотной стаей пожиратели смерти летят на мётлах.

Рослая фигура в маске, в развевающемся чёрном плаще, привстав на вделанных в метловище серебристых стременах, винтом обходит на вираже Снейпа. Вскидывает длинную лаковую палочку, целясь в отчаянно маневрирующего Люпина, в спину которому вцепился… Гарри?

— Ава…

— Сектумсемпра!..

Пожиратель смерти, не закончив рокового проклятия, откидывается навзничь и долго, бесконечно долго падает вниз, теряется в жёлтом зареве городских огней. Беспомощно кувыркается в воздухе его спортивная метла. Мальчишка, сидящий позади Люпина, пронзительно вскрикивает, зажимает рукой ухо, развороченное, словно невидимым клинком. Сквозь пальцы его обильно течёт кровь…

«Надо будет обязательно сказать Молли, что Снейп ранил её сына случайно. При попытке спасти… Обязательно сказать!»

Старый особняк на улице Гриммо. Комната на втором этаже — та самая, где некогда жил Сириус Блэк. Снейп стоит на коленях у раскрытого комода, держит в руках старое колдофото, смотрит на него остановившимися глазами. По длинному хрящеватому носу стекает слеза… Потом он тяжело поднимается и разрывает снимок надвое. Ту часть, на которой светло и счастливо улыбается Лили, прячет в нагрудный карман. Оторванную половину с Джеймсом, держащим на руках маленького Гарри, зашвыривает под комод налетевший из окна сквозняк…

…Хогвартс, кабинет директора. Финеас Найджеллус Блэк взволнованно шепчет из рамы:

— Альбус, ребята в Королевском лесу Дин… Сам слышал, как эта твоя грязно… эта магглорожденная девочка называла адрес при аппарации.

— Северус!

Голос Дамблдора с другого портрета заставляет слившуюся с темнотой безмолвную сухую фигуру в чёрном вскинуть голову.

— Час настал, Северус! Все идёт просто замечательно… Берите меч!

«Лишь самый храбрый из храбрых, истинный гриффиндорец, нуждаясь в оружии, может вынуть священный меч Годрика Гриффиндора, сокрытый в Распределяющей Шляпе… Истинный гриффиндорец. Я никогда не сомневалась в своей смелости, и Гриффиндор — мой факультет. Но у меня не было нужды в оружии, и я до сих пор не знаю, дастся ли он в руки мне».

Снейп отодвигает раму директорского портрета, молча снимает Шляпу с потайной полки. Украшенная тусклым рубином цвета венозной крови витая рукоять легко и спокойно ложится в узкую ладонь.

«Слизеринец… Быть может, для директоров школы существует исключение из непреложного векового правила? Но тогда… Магия старинного замка признавала Северуса истинным директором. А я назвала его трусом и выгнала вон накануне битвы».

— Отнесите его Гарри, Северус! Отдайте так, чтобы мальчик не понял, кто даёт ему клинок. Если Том сможет прочесть мысли Поттера… Это будет слишком опасно для вас.

— Постараюсь, — коротко отвечает Снейп…

…Королевский лес Дин заметает липкий, мокрый снег. Призрачная серебристая лань летит над маленьким замёрзшим озером, не касаясь копытцами зеленовато светящегося льда. Не оставляя следов…

Дрожащий от холода мальчишка голой ладонью сметает влажные комья, долго вглядывается в открывшееся тёмное зеркало. На дне подо льдом — длинный серебряный крест, рубин на рукояти окрашивает воду в цвет крови.

Гарри один за другим стаскивает с себя три свитера подряд. Обнажённый худенький торс мягко светится под выглянувшей из-за туч луной.

— Диффиндо!

Гулким выстрелом разносится в дубовой роще звук лопающегося льда. В свежей чёрной полынье качаются ледяные осколки. Гарри раздевается дальше — до трусов. Зажмуривает глаза. Решительно шагает в тёмную колышущуюся воду, обжигающую холодом.

«Огонь и лёд неразличимы при мгновенном касании».

На берегу, возле двух кряжистых вековых дубов, растущих от одного корня, слышится сухой хлопок аппарации, серебристо-голубая воронка схлопывается, только что поглотив неясную чёрную тень…

…Тишина. Тёмная, гулкая, пустая. Как после выстрела. Или нет — после гневного, тяжёлого хлопка дубовой резной дверью. Как будто законный хозяин этого кабинета только что вышел вон, не в силах более терпеть назойливого вторжения в его жизнь.

— Мисс Грейнджер? Вы в порядке?

— Да, профессор…

Слова иссякли. Минерва Макгонагалл чувствовала теперь только тягостную, изматывающую душу усталость и горькое опустошение. Мысли текли тягуче медленно, как в полусне.

— Подайте мне какой-нибудь флакон, пожалуйста.

Девочка протянула своей учительнице на ладони простую пробирку из кварцевого стекла с коряво вырезанной самодельной деревянной пробкой — из тех, какими пользуются для сбора образцов ученики младших классов на контрольных по зельеварению.

Профессор Макгонагалл молча взяла склянку, вернулась к Омуту памяти, и начала кончиком волшебной палочки педантично собирать с мягко светящейся опалесцирующей поверхности длинные серебряно-седые нити.

* * *

02.05.1998. Госпиталь св. Мунго

— Молодой человек… Как тебя там? Гарри… Поднимайся. Ты выполнил то, что хотел. А теперь оставь нас, пожалуйста. Нам необходимо совершить некоторые формальности по отношению к скончавшемуся пациенту.

Колдомедик легко, почти невесомо, коснулся плеча мальчика. Гарри обернулся.

— Ступай, парень…

— Погоди, Руперт, — Мэри тяжело поднялась. — Я должна тебе что-то сказать… И мальчику тоже…

— Говори. Только помни, дорогая моя, что скоро пересменка, а мне ещё труп документировать.

— Вот как раз об этом я и хотела с тобой поговорить, Руперт… У Северуса никого нет. Он был единственным сыном в семье, отец — маггл, родственники матери отказались от неё, когда она пошла с ним под венец… Сейчас из старшего поколения Принсов и Снейпов уже нет никого в живых, насколько мне известно.

— Я кажется, понял, к чему ты клонишь, Мэри. Ты думаешь о том, кто будет хоронить твоего… друга?

— Может быть… школа? — Гарри, наконец, нашёл в себе силы оторвать взгляд от синевато-бледной руки и чёрной палочки на белых простынях. — Все-таки он был нашим директором… Конечно, его многие не любили, но если я расскажу всю правду…

— Нет, Гарри, — Мэри постаралась произнести эти слова как можно мягче. — Думаю, вряд ли Министерство разрешит школе это сделать. Из-за его Чёрной метки. Мракоборцы приходили даже в реанимационную палату… Скорее всего, твоего учителя велят похоронить с другими пожирателями смерти. Когда в Хогвартсе была битва, наверное, среди них тоже были жертвы?

— Да. Я сам видел, как погибли некоторые из тех, кто сражался за лорда… Один из братьев Лестрейндж, Беллатриса, Макнейр… Вероятно, ещё Долохов — профессор Флитвик его здорово Пиллео приложил… Глава аврората Кингсли Шеклболт, который теперь у нас вместо министра, говорит, что тела побеждённых после освидетельствования выдадут семьям. Это, мол, будет способствовать справедливому имиджу новой власти, примирит магическое сообщество… А тех, кого не заберут родные, похоронят за казённый счёт. Завернут в саван — и в море, около того острова, на котором Азкабан стоит… Так хоронят осуждённых, которые пожизненный срок отбывали.

— Спасибо, Гарри… Вот видишь, Руперт: позорные казённые похороны, морской погост рядом с ужасной тюрьмой — это все, на что может рассчитывать одинокий человек, который носил Чёрную метку… Я считаю, что Северус заслуживает иной участи.

— Я тоже! — неожиданно выпалил Гарри. — Я… видел его воспоминания. Через Омут памяти... Профессор несколько лет водился с Томом по прямому поручению директора Дамблдора, чтобы помогать мракоборцам… Правда, не все мракоборцы об этом знают — только некоторые, кто состоял в Ордене Феникса…

— С кем с кем водился?.. — Руперт снова недоуменно вскинул бровь. — Что ещё за Орден такой?..

— Ну, с лордом Волдемортом. На самом деле его Томом зовут… звали. Томас Марволо Риддл, сирота, выпускник Слизерина… Титул лорда он сам себе присвоил… А Орден Феникса — это такая организация, которую против Тома создал Дамблдор… Снейп в ней тоже состоял.

— Тайное общество защитников света? Я что-то слышал об этом… Впрочем, на уровне сплетен… Если ты не выдумал, парень…

— Профессор Снейп действительно помог мне одолеть лорда. Уже раненый способ подсказал… Я, наверное, никогда сам не догадался бы, что нужно делать…

— Мальчик говорит правду, Руперт. Я пыталась понять, при каких обстоятельствах Северус был ранен. Чтобы помочь, чтобы спасти… Мы установили ментальный контакт и обменивались воспоминаниями все это время — пока он… не покинул меня... И то, что я узнала, полностью совпадает с тем, что говорит Гарри.

— И ты, конечно, хотела бы не допустить, чтобы твой «особый пациент» разделил участь негодяев, напавших на школу и получивших за это по заслугам?.. Знаешь, Мэри, ты права. И я могу помочь тебе.

— Спасибо, Руперт!..

— Подожди, послушай… Пока вы здесь обменивались воспоминаниями, у меня было время взглянуть на учётный эпикриз, который заполнила Доракс: «Доставлен неизвестным лицом». Я видел, это была женщина, примерно лет сорока. Лицо знакомое, где-то раньше встречал, но где?..

— Я знаю её! Это была мама Драко Малфоя, моего товарища по учёбе! — выпалил Гарри. — Она сама намекнула мне, где искать профессора.

— Мэри, может быть, ты заметила, сколько было времени, когда твой друг скончался?

— Я не записывала. Но могу точно сказать: почти сразу же после того, как взошло солнце.

— Значит, около 5 часов 30 минут… Я вот что подумал: по документам получается, что неизвестная дама, то ли подруга, то ли родственница, привезла пострадавшего в госпиталь. Могла ведь она дождаться… исхода и, узнав, что у нас ничего не получилось, забрать покойного? А тебе, Гарри, достаточно будет просто хранить молчание о том, что ты догадываешься, кем эта дама была на самом деле.

— Руперт… Спасибо!

— Палату пока закроем. С Джейн я поговорю сам. И сам заполню второй эпикриз — посмертный. И справку о констатации факта смерти — тоже, копию ведь придётся отправлять в Министерство. По смене покойника передавать не будем. Прибыл — умер — увезли рано утром. С госпиталя взятки гладки! А пока идёт пересменка, найдём способ незаметно аппарировать прямо из палаты к тебе, Мэри... Вместе с ним. Так что на самом деле покойного увезёт совсем другая дама, и пусть аврорат сам разбирается, какая. Дел у них сейчас, предположу, выше крыши, так что подробно копать просто не станут. Ну, забрала неизвестная подружка пожирателя труп своего милого — и что? Кому дело до мёртвого — с живыми бы разгрестись!.. Тем более что Шеклболт обещал выдать покойных врагов семьям ради примирения общества. А ты ведь наверняка уже решила, где твоему «особому пациенту» найти последнее пристанище?

— Да. Там, где его уже никто не потревожит. Ни мракоборцы, ни школьники, ни… тени прошлого.

— Гарри, поклянись нам, что ни одна душа не узнает от тебя, что мы тут задумали! — Руперт Остин посмотрел юноше прямо в глаза. — Мэри, ты можешь стать свидетелем и гарантом Непреложного обета?

— Не надо, Руперт… Ты ведь и так не болтлив, правда, Гарри?

— Ну, вообще, я уже пообещал сказать друзьям, что с профессором — когда отправлялся сюда из школы.

— И много у тебя этих друзей?

— Я только двоим обещал… Они меня обязательно спросят. А врать им я не могу.

— Вот видишь, Руперт, тебе пришлось бы заключить сразу три Непреложных обета…

— Одни проблемы от тебя, парень! Знаешь, как говорят: «Если тайну знают трое — знает и любая свинья».

Гарри посмотрел в глаза сурового колдомедика спокойно и внимательно. Как взрослый.

— Я вам помочь могу. Вы сказали, что профессора надо забрать отсюда, чтобы никто об этом не знал. А у меня есть одна штука… Мантия невидимости. От отца досталась. Я её принесу! Что же до друзей… они семь лет мои секреты хранили. Несмотря на то, что у одного из них пять братьев, которым он всё доверяет, а другая вообще девочка!

— Это очень здорово, парень, что на этом свете ещё рождаются девочки, которые умеют хранить чужие тайны, — Руперт Остин потёр лоб, будто у него разболелась голова. — Будем считать, что тебе с друзьями повезло… А насчёт помощи — спасибо. Не откажемся…

* * *

03.05.1998. Малфой-мэнор

— Имя?

— Люциус Абраксас, Второй лорд Малфой.

— Год рождения?

— 1954-й.

— Образование?

— Школа Хогвартс, Слизерин. Затем Академические курсы Департамента международного

сотрудничества Министерства магии.

— Профессия? Род занятий? Источник доходов?

— Дипломат… Не служу. Землевладелец. Живу на доход с поместья и банковского вклада, как лорду и полагается. Я — наследник уважаемого богатого семейства, и для меня не существует необходимости трудиться.

— Запиши, Сэвидж: рантье… Статус крови?

— Чистокровный, разумеется. Вы ждали иного ответа, господин… Э-э-э… Как вас там? Праудфут, кажется?..

— Вопросы здесь задаем мы…

Высокий рост, прямая осанка, роскошная причёска — платиновые волосы, схваченные низко на затылке аккуратным бархатным бантом, по моде, родившейся еще в восемнадцатом столетии. Безупречный темно-синий колет с серебряным шитьем, ослепительная белизна шёлковой сорочки с полурасстегнутым высоким, жёстким воротом, нарочитая небрежность узла на лазоревом шейном платке, запонки белого золота с крохотными искорками настоящих бриллиантов…

И — как видение бреда — жёсткие тугие петли грубой джутовой верёвки, затянутые на изящных запястьях.

Лорд. Хозяин древнего майората. Владелец набитой галлеонами сокровищницы в банке Гринготтс. Глава уважаемого чистокровного рода. Пожиратель смерти. Арестант…

«Вот она — наглость настоящих аристократов».

Когда оперативная группа мракоборцев, сломав вековую защиту старинного особняка, заполночь ворвалась в Малфой-мэнор, поднятый с постели лорд Малфой потребовал, чтобы сначала к нему допустили слугу-домовика и подали одеться. И только через полчаса спокойно и гордо спустился в увешанный фамильными портретами просторный холодный холл. И сам протянул обе руки для Инкарцеро — заклятия наложения пут.

Холодные серые глаза буравили старшего инспектора Маркуса Праудфута так, будто он, а не связанный хозяин поместья, подозревался здесь в членстве в противозаконной темномагической организации. Как будто у него, а не у этого натянутого, чисто выбритого и дорого одетого, лощёного человека под рубашкой горела потускневшая Чёрная Метка на левом предплечье.

— Признаете ли вы, Люциус Абраксас Малфой II, что с 1972 года состояли в темномагической политической организации, известной под названием «Пожиратели смерти», и возглавляемой государственным преступником Томасом Марволо Риддлом, самонаречённым лордом Волдемортом, декларировавшим своей целью свержение законного правительства магической Британии и установление в стране диктатуры чистокровных аристократов?

«Теперь уже можно называть Того-кого-не-зовут-по-имени так, как мама нарекла. И даже так, как он из глупого тщеславия нарёк себя сам, тоже можно! Чёрный ветер не ворвётся в окно, не вспыхнет на конце волшебной палочки зелёный луч смертельного проклятия, не заворочается под ложечкой омерзительной жабой холодный страх в последние секунды жизни… Кончено дело, победа! Только вот, жаль, кое-какие последыши остались»…

— Признаю.

— Признаете ли вы своё участие, прямое либо косвенное, в террористических акциях вышеозначенной преступной организации, таких, как отравление семьи магглорожденного волшебника Бенедиктуса Брауна — в 1979 году, поджог здания кинотеатра «Иллюзион», при котором погибли 4 волшебника и 11 магглов — в 1980 году, истязания непростительными заклятиями семьи мракоборцев Лонгботтомов — в 1981 году?

— Не признаю. По всем этим пунктам обвинения я был оправдан. Ответственность за гибель Браунов понесли Долохов и Джагсон. При пожаре в кинозале я едва сам не стал жертвой — и это доказано. Лонгботтомов довела до психушки сестра моей супруги — Беллатрикс Лестрейндж, ныне покойная. А меня там и поблизости не было. Где-то в ваших архивах, должно быть, до сих пор валяется это древнее дело… Могли бы поинтересоваться, мистер Праудфут, прежде чем былое-то ворошить!

— Признаете ли вы, что при возвращении Томаса Марволо Риддла из изгнания вновь примкнули к его темномагическому сообществу?

— Признаю. Но меня заставили силой. Доказательством тому могут служить следующие факты: у меня и моей супруги были насильственно изъяты волшебные палочки. Мой несовершеннолетний сын был также насильственно клеймён Чёрной меткой, его пытались заставить принять участие в убийстве директора школы Хогвартс Альбуса Дамблдора и шантажировали этим меня. Наконец, я дважды подвергался со стороны Томаса Марволо Риддла наложению непростительного заклятия Империус, чему свидетелями могут быть как моя супруга, так и наши домашние слуги — эльфы садовник Тори, горничная Фрайди, экономка Долли, камердинер Рени… Все свидетели являются совершеннолетними, дееспособными разумными существами.

— Признаете ли вы, что по собственной воле и без принуждения в 1996 году приняли участие в погроме, учинённом пожирателями смерти в Департаменте тайн Министерства Магии, а также в попытке уничтожения группы учеников школы Хогвартс, присутствовавших в это время в помещении Департамента.

— Присутствовал. Но, видит Мерлин, не по своей воле. Империус, снова Империус — от покойной Беллатрикс Лестрейндж… Она, видите ли, большая любительница непростительных заклятий… была.

— Признаете ли, что в собственном вашем поместье дали возможность проводить собрания преступного темномагического сообщества «пожирателей смерти», а также предоставили подвальные помещения своего фамильного дома для устройства тайного застенка, где содержались и подвергались истязаниям незаконно захваченные пленники вышеозначенной преступной организации?

— Не признаю. Единственное, в чём я здесь могу быть виновен, так только в том, что разрешил своей супруге приютить в нашем доме сестру и её мужа. Им после тюрьмы негде было жить — дом Лестрейнджей конфисковали по суду. Да, я был в курсе, что Беллатрикс совершила побег из исправительного дома Азкабан. Но из уважения к жене пошёл на нарушение закона и обеспечил свояченице крышу над головой. Женщина, все же… Если вы в состоянии понять чувства благородного человека… А вы бы захлопнули дверь перед сестрой обожаемой супруги, к тому же перед истощённой, больной после заключения, будь она хоть трижды беглой арестанткой?.. Мы с Нарциссой успели не раз раскаяться в своём милосердии. Белла устроила здесь настоящий вертеп… Притащила на постой каких-то друзей, пригласила этого своего несносного лорда… Я хотел их прогнать. Но было уже поздно, мы с Нарциссой и Драко стали, фактически, заложниками в собственном доме. Представьте себе, мистер Праудфут… Несколько месяцев назад, с трудом очнувшись после очередного Империо, я решительно направился в отведённые Беллатрикс комнаты для серьёзного разговора. И застал её… неодетой. В одном только пеньюаре… И у меня не повернулась рука изгнать её, поскольку моя гостья оказалась на сносях! Бывает такое, понимаете ли, с замужними дамами…

— Вы обманываете. Беллатрикс Лестрейндж была вчера убита в сражении. И обследовавший тело колдомедик не обнаружил никаких следов беременности.

— Она разрешилась от бремени здесь же, в этом доме. Месяца полтора назад — здоровой девочкой. Моя жена сама за ней ходила. Сами понимаете, новоиспечённую мать с малышкой на руках я тоже выставить не смог, а вместе с ней в моем особняке продолжало благополучно пребывать и все это навязанное мне злосчастной родственницей беспутное сообщество. Все эти Скабиоры, Грейбеки… Брр! Вспоминать противно!..

— Где же тогда ребёнок?

— У няни. Я сам няню подобрал… С умыслом. Чтобы юную Дельфи Лестрейндж не воспитали друзья её матери, и она не стала такой же... негодяйкой. Если угодно, предоставлю адрес…

— Потом. Сейчас нас интересует другое. Что вы делали в течение дня и ночи 2 мая?

— Искал сына. В школе… Узнав от Беллы о том, что лорд Волдеморт намерен захватить Хогвартс ради убийства Гарри Поттера, я решил во что бы то ни стало предотвратить это злодейство. Но без палочки, отнятой Волдемортом, как видите, смог очень немногое… Мальчик сам отбился от своего врага. И слава Мерлину, нам с Нарциссой удалось спасти нашего Драко, которого, по слухам, Тёмный лорд искал, чтобы убить... Кстати, эти слухи может подтвердить ваш Избранный — Гарри Поттер… Ну, и ещё мы оказали некоторую посильную медицинскую помощь нескольким раненым. Просто из милосердия, не различая, на какой стороне они сражались.

— Понятно… Что же, вердикт относительно правдивости ваших слов вынесет Визенгамот. Вы проследуете с нами в дом предварительного заключения — именем закона, на время следствия и суда все пожиратели смерти изолируются от общества.

— Я могу проститься с женой и сыном?

— Только в нашем присутствии.

Огромные настенные часы гулко роняли в пространство своё вечное, мерное «тик-так». Со старинного ростового портрета натянуто улыбался стройный молодой рыцарь в ламиллярном стёганом доспехе времен Вильгельма Завоевателя, покачивал копьём, гордо восседая в седле породистого каурого скакуна.

Нарцисса — во всем белом — бледным приведением спустилась по широкой лестнице. Не удостоив мракоборцев и кивком, обвила тонкими руками плечи мужа.

— Люс… Извини, я не стала будить сына. Мальчик очень устал. А ты ведь уезжаешь ненадолго, к чему прощаться, как будто навсегда?

— Да. Ненадолго. Если мы в чём и виновны, так лишь в том, что позволяли себе доброту и благородство по отношению к ближнему. Думаю, меня выпустят ещё до конца недели.

Еле заметная усмешка тронула бледные губы Малфоя. Праудфут перехватил стальной взгляд своего арестанта и потупился.

— У нас остался ещё вопрос.

— Какой?

— На сей раз к вашей жене, задержанный. Вы — Нарцисса Малфой, урождённая Блэк, чистокровная, 1955 года рождения?

— Да.

Она посмотрела на Праудфута так, будто в углу её будуара внезапно заговорила человеческим голосом комнатная собачка. Даже невозмутимый Сэвидж, вручную, без самопишущего пера заполнявший протокол, тревожно вскинул бородатую голову и поёжился под надменным взором двух колючих сапфировых звёзд.

— Не вы ли были той дамой, которая между первым и вторым часом пополуночи доставила в приёмный покой госпиталя святого Мунго раненого пожирателя смерти, директора школы Хогвартс Северуса Снейпа?

— Я. С каких это пор доставка раненого к целителям считается преступлением?

— Вопросы здесь задаём мы… Где сейчас находится тело покойного?

— Чьё тело?

— Вышеозначенного пожирателя смерти. Северус Снейп скончался от ран через несколько часов после поступления в госпиталь и был увезён некоей дамой, объявившей себя его единственной дальней родственницей. Вы, Блэки, в родстве со всеми чистокровными домами Британии и, стало быть, с чистокровной матерью Снейпа Эйлин Принс — тоже. Ведь это вы были той не назвавшейся дамой, не так ли? Привезли, потом увезли… Сюда? Мы обязаны освидетельствовать покойного, после чего вам будет, скорее всего, позволено его похоронить.

«О, Мерлин… Северус… Значит, все-таки, не спасли…»

Она ни единым мускулом на лице не выдала обледеневшего за мгновение сердца — только до боли стиснула холодную руку мужа.

— Северуса Снейпа здесь нет. Ни живого, ни мёртвого. Передав его, истекающего кровью, целителям в Мунго, я вернулась в Хогвартс, к мужу и сыну. Это может подтвердить добрая половина школы… Если угодно — обыщите дом. Только спальню на втором этаже — последней, пожалуйста: там отдыхает мой сын, ему нужен ещё хотя бы час...

В ромбовидные окна старинного особняка равнодушно смотрели тусклые весенние звезды. Сэвидж медленно поднялся из-за стола. Бросил перо в изящную хозяйскую чернильницу.

— Обыск все равно нужен, Марк… Я вызываю дополнительный патруль? Быстрее справимся — быстрее по домам поедем. Лично я третьи сутки на ногах, спать хочется...

* * *

3.05.1998. Госпиталь св. Мунго

Беспокойный сквозняк чуть шевелил на столе регистратуры тонкие желтоватые листы пергамента. Тщательно облизывал строгую белую табличку на сверкающей алюминиевой стойке: «Справки. Если вы не знаете, к какому целителю обратиться, не владеете речью или страдаете провалами в памяти, вам помогу я, дежурный регистратор».

В табличке — узкая прорезь. На жёлтой полоске пергамента, загнанной под слепое стёклышко, насекомо пучатся рукописные буквы: «Сегодня к вашим услугам миссис Летиция Смоллетт».

...Как официально — «дежурный регистратор»! Гораздо чаще её, Летицию, именуют полужаргонным словечком «привет-ведьма». Еще бы… Основная её функция — сидеть за этим строгим ореховым столиком, перебирать бумаги, поправлять пухлой белой рукой бесцветный локон, выбившийся из-под форменного чепца, да с широкой улыбкой на полном румяном лице приветствовать посетителей, прибывающих в госпиталь. Советовать, направлять, ориентировать по расположению палат и кабинетов на всех шести этажах, обнадеживать, утешать… Скука!

Не о том мечтала выпускница факультета Равенкло Летиция Хэйден, когда, окончив Хогвартс, пошла в Академию колдомедицины на административное отделение. Научная работа по математической статистике заразных болезней. Перспективы со временем возглавить крупную больницу или служить в Департаменте здравоохранения… А в итоге — скоропостижная любовь, замужество за ровесником-мракоборцем, война, потом недолгие годы мира, за которые в семье успели народиться трое детей, снова война, вдовство и… почти два десятилетия за этим тяжелым регистраторским столом с глупой белой табличкой.

Сутки через трое, отпуск сорок дней, снова сутки через трое… Треть жизни!

Накрахмаленный до хруста lime-green-cloak обтягивает дородную, по-матерински округлую фигуру. На высокой полной груди крупный значок: «Зовите меня Летицией». Светлые глаза излучают внимательность и милосердие. Отрепетированная улыбка не сходит с аккуратно накрашенных губ — она давно научилась улыбаться, даже если не испытывает никакой радости. В каждом жесте — мягкая медлительность, в глубоком грудном голосе ободряющие нотки. Так, наверное, и должна выглядеть привет-ведьма в лучшем госпитале магической Британии.

«Вот только… надоело все. До дракклов перепончатых надоело!.. Изо дня в день одно и то же! Не все мечты в жизни сбываются — даже по эту сторону барьера Секретности».

— Миссис… Смоллетт, не ответите ли вы мне на пару вопросов?

Негромкий певучий голос вывел привет-ведьму из задумчивого оцепенения. Летиция подняла взгляд от длинного списка недавно поступивших пациентов. Привычная улыбка удобно устроилась на полных малиновых губах.

«Дама. Из богатых, похоже… У таких, обычно, семейный врач имеется, так что она точно не на первичный прием… На вид здорова, только устала: вон какие синие круги под глазищами… Где я её раньше видела?»

— Чем могу служить, миссис…?

— Малфой. Нарцисса Малфой.

«Ах, да, Нарцисса. В девичестве — Блэк, кажется? Слизерин, училась на три класса младше, в школе слыла красавицей и умницей… Не с её ли сестрой Медой произошел случай, поставивший в 1972 году с ног на голову всю магическую Британию? Дочь чистокровного аристократического семейства сбежала из родительского дома с полунищим студентом, то ли потомком сквиба, то ли магглорождённым… Замуж за него выскочила, девочку родила... У девиц из дома Блэк — изысканные манеры, надменный холодный облик… и трехметровое шило в известном месте!»

— Очень приятно, — сладкая малиновая улыбка стала на пару миллиметров шире, — вы хотели бы посетить кого-то из наших пациентов?

— Да. 2 мая ночью в реанимационную палату отделения для пострадавших от нападения магических тварей поступил преподаватель Хогвартса Северус Снейп, 38 лет…

— Выбыл, к сожалению... — Дежурная улыбка Летиции Смоллетт на мгновение померкла, когда из стопки учетных эпикризов выпал исписанный неразборчивым убористым почерком изжелта-белый листок.

На лице ее собеседницы не шевельнулся ни один мускул. Лишь длинные, безупречно подведенные ресницы плеснули над бездонными холодными озерами глаз, и тонкая холеная рука, затянутая в дорогой фиолетовый шелк, унизанная изящными перстнями, на мгновение оперлась на полированную поверхность стола. И тут же скользнула прочь, исчезнув в складках модного плаща.

— Куда выбыл?

— Присядьте… — Летиция Смоллетт привычным жестом руки палочкой пододвинула от стены к своему столу большое кожаное кресло. — Кто он вам?

Нарцисса Малфой, прямая, как диковинная фиолетовая свеча, кукольным движением приземлилась на самый краешек огромного сиденья.

— Знакомый… Друг моего мужа. Учитель моего сына. И даже какой-то весьма дальний родственник по линии матери — она, как и я, была из чистокровной фамилии. Так что я вправе знать, милая Летиция, что с этим пациентом, и куда он выбыл… Так — куда?

«Самое неприятное в работе больничного регистратора — это отвечать на подобные вопросы, уже держа в руках выписку из посмертного эпикриза… Так, стакан с водой — поближе, на лицо — выражение ласкового, печального участия, палочку и успокоительное — наготове, мало ли что… Хотя, эта дамочка мало похожа на способную упасть в обморок от известия о кончине… всего лишь друга семьи и учителя сына».

— Миссис Малфой, я вам сочувствую. К сожалению, иногда целители бывают не в силах сохранить жизнь пациенту. Его раны были слишком тяжелы. Вашего друга не стало утром того же дня. Мы смогли лишь избавить его от излишних страданий перед кончиной.

Нарцисса смотрела на привет-ведьму в упор, не мигая. В прозрачных льдисто-голубых озерах — ни слезинки…

— И где он… теперь?

— Простите, миссис Малфой, но этого я вам сказать не могу.

— Вам нельзя?

— Не в этом дело… Вашего друга привезла в приемный покой некая женщина. Он, фактически, умирал от шока, интоксикации, массированной потери крови. Ординатор Джейн Доракс сразу же занялась раненым, вызвала реанимационную бригаду, целители делали всё, что могли... Естественно, что записать имя дамы оказалось некому, ведь надо было спасать жизнь. Но за несколько минут до рассвета медицина и магия потерпели поражение — сердце пациента все-таки остановилось… Простите нас!

— А дальше?

Летиция Смоллетт протянула Нарциссе посмертный эпикриз. Внизу листа, под мелкой и неразборчивой летящей скорописью дежурного ординатора, уже другим почерком — ровным, крупным и твердым, очевидно, мужским, — было довольно неаккуратно, будто наспех, выведено: «5 ч. 28 минут пополуночи — биологическая смерть. Реанимационные мероприятия прекращены. За отсутствием коронера свидетельство о смерти пациента подписали: я, Руперт Хенрик Остин, палатный целитель-реаниматолог, констатировавший смерть, а также мои коллеги Мэри Энн Макдональд, дежурный токсиколог, и Сьюзен Аннабелла Торсон, сестра милосердия… В 7 ч. 50 минут пополуночи покойный из госпиталя выбыл, будучи передан родственнице для погребения. Посмертная аутопсия не проводилась по просьбе родственницы».

— Я думаю, вероятнее всего, это была та самая женщина, которая и доставила раненого к нам…

— Спасибо, Летиция… Вы не подскажете ли, как мне найти старшего целителя Руперта Хенрика Остина?

— Он сменился второго утром. Будет на работе пятого числа.

— Тогда — старшего целителя отделения Гиппократа Сметвика.

— А в чем дело? Быть может, я сумею вам чем-либо помочь?

Нарцисса поднялась — медленно, словно поражённая затормаживающими чарами.

— Вряд ли… Особенно с учетом того, что у Северуса Снейпа нет близких родственников, а в госпиталь ночью второго мая его доставила я…

— Вы?..

— Да. И я никак не могла находиться здесь в ожидании рассвета и итога целительских манипуляций. Никак не могла увезти тело. В Хогвартсе шел бой. А у меня сын школьник, мне надо было найти и спасти его. Я вернулась туда… У вас дети есть?

— Трое.

— А где они были в ночь на второе мая?

— Младшая, Пенни, дома — со мной и с бабушкой. Старшие мальчики Джейкоб и Итан — там же, где и ваш… В школе! К счастью, их до начала сражения эвакуировали в Хогсмид вместе с другими учениками. Когда сообщили о нападении на школу, я была сама не своя — пришла в себя только днем, когда мне прислал сову профессор Флитвик. Написал, что занятия приостановлены, детей отправили по домам, и внеплановый рейс Хогвартс-экспресса в 21 час прибудет на Кингс-Кросс…

— Миссис Смоллетт… Возможно, я не совсем права в оценке ситуации, и нехорошо говорить это матери, но… ваши дети могли никогда не вернуться из школы. И вероятнее всего, не вернулись бы — в случае победы Темного Лорда.

— Что вы говорите такое?! Просто дрожь берет!..

— А не случилось этого, в том числе, потому, что за наших сыновей пошел на смерть директор школы Северус Снейп. Помог одному из гриффиндорских старшеклассников, Гарри Поттеру, уничтожить Того-кого-не-зовут-по-имени, но при этом получил раны, которые вашим колдомедикам оказались не под силу…

Летиция Смоллетт уставилась на собеседницу с искренним удивлением:

— А мои Джейк и Итан говорили… что сволочь он еще та, этот директор…

— Иногда для того, чтобы одержать победу, без такой сволочи просто не обойтись…

С минуту привет-ведьма продолжала пристально смотреть в неподвижные, словно обледеневшие глаза Нарциссы. Затем вырвала из рабочего блокнота жалко хрустнувший желтоватый листок. В пухлой руке ожило белое совиное перышко, стремительно начертав на пергаменте несколько строк.

— Держите, миссис Малфой, — сложив записку пополам, Летиция протянула её Нарциссе. — И ради святого Мунго Бонэма, основателя нашего, молчите о том, что я вам только что дала. Доктор Остин, наверное, не обрадуется, если узнает…

— Что здесь?

— Домашний адрес одной нашей целительницы. В Шотландии. Если её нет дома, спросите соседей — они следят за её цветником и всегда знают, куда и надолго ли могла уехать. Она вместе с доктором в палате была — до конца… Если она знает, кто вашего Снейпа увёз, скажет.

* * *

4.05.1998. Элишадер

…Неподалёку от меня деревенские ребятишки развлекаются тем, что запускают в небо бумажные самолёты. Один из них, сделанный из листа ученической тетради и покрытый смешными каракулями, взмывает над землёй. Я запрокидываю голову.

Ветер играет с ним, то поднимая его высоко вверх, помогая лишённым симметрии крыльям управлять воздушным потоком, то оставляет на время, даря ему иллюзию полной свободы. И тогда детская поделка клюёт носом, входит в штопор и устремляется вниз. Но новый порыв ветра под радостные мальчишеские крики не даёт ему упасть, подхватывает, крутит, подбрасывает, словно раз за разом пытается научить его летать самостоятельно.

Обхватив себя руками, я наблюдаю за изломанной траекторией, которую очерчивают в воздухе ненадёжные бумажные крылья. И мне кажется, что это я лечу над землёй, заранее зная, что столкновение с ней неизбежно, как и конец этой обречённой на поражение игры со стихией...

Я с усилием отрываю взгляд от отчаянных попыток самолётика переиграть ветер и медленно бреду к дому. Наверное, там меня уже ищут, ведь я никому не сказала, куда и зачем направляюсь. Причина моей внезапной отлучки проста: мне невыносимо находиться там, где в одной из комнат лежит мёртвое тело человека, которого я не смогла спасти.

В январе, когда наша семья похоронила бабушку, я и в страшном сне представить себе не могла, что несколько месяцев спустя мне придётся вернуться сюда, чтобы проводить в последний путь своего любимого мужчину. Что в опустевшем доме появятся люди, которые никогда прежде не бывали под его крышей. И что они все, столь разные, не только придут проститься с покойным, но и по своей воле помогут совершить нам с Остином должностной подлог.

Для многочисленных врагов и ничтожно малого количества друзей Северус Снейп навсегда останется пропавшим без вести. Его внезапное исчезновение наверняка породит много слухов, но лишь немногие будут знать правду о том, где он и что с ним сталось на самом деле. Я верю, что он хотел именно этого, когда его образ явился мне в больничной палате и едва не увёл за собой за грань.

Он упокоится здесь — под тревожным, набухшим дождевыми облаками небом моей родины. Посреди вересковой пустоши, где гуляют резкие, пахнущие свежестью и солью ветра, прилетевшие с океана.

…Я наблюдаю за тем, как Гермиона Грейнджер, старательно взмахивая палочкой, обводит ею пространство и шепчет слова защитного заклинания: никто из живущих в деревне магглов не должен стать свидетелем похорон чародея. Лицо девушки осунулось и побледнело. Она то и дело оборачивается в сторону рослого рыжеволосого паренька, Рона Уизли, который подбадривает её ласковым взглядом.

Его ученики… Вряд ли любимые, если судить по тому, что они оба гриффиндорцы и лучшие друзья Гарри Поттера. Но, тем не менее, сегодня они здесь. Слишком много пережившие за одну ночь, увидевшие смерть тех, кто пал в битве за Хогвартс. Уцелев в бойне, ребята пришли сюда, чтобы отдать дань памяти своему преподавателю и соратнику, без которого победа в войне была бы немыслима.

…К церемонии кремирования почти всё готово. Минерва Макгонагалл, неестественно прямая, сосредоточенная, заканчивает трансфигурировать сухие прошлогодние стебли вереска в брёвна и доски для погребального костра. Её лицо кажется бесстрастным и непроницаемым, как и вылинявшие светлые глаза, но оно выглядит старше на десяток лет и теперь обилием и глубиной морщин как никогда прежде напоминает печёное яблоко.

С помощью заклинания левитации декан Гриффиндора укладывает брёвна друг на друга, готовя для своего ученика и коллеги прощальное ложе. Совсем скоро умерший исчезнет в языках мощного волшебного пламени, а оставшийся от его тела пепел будет развеян по ветру.

Мне не останется даже могилы, где я могла бы облегчать душу слезами. Но я знаю: местом памяти станет знакомый с детства пейзаж. До тех пор, пока живёт и бьётся моё собственное сердце...

— Миссис Макдональд! Цветы… Обязательно нужны цветы!..

Устремлённый на меня взгляд Нарциссы Малфой печален и строг. На красивом лице глубокой синевой тысячелетнего ледника застыли глаза. Но ни слёз, ни прерывистого вздоха, ни единого движения, способного выдать эмоции. Если она сегодня здесь, значит, Северус был ей по-настоящему дорог. И она пришла сюда, чтобы достойно с ним проститься.

— Разумеется. Пойдёмте со мной, я покажу, какие лучше взять, миссис Малфой.

Я подвожу её к небольшой, недавно отремонтированной дедом оранжерее, в которой вот уже много лет женщины нашей семьи выращивают королевские лилии. Прихотливые растения слишком нежны для открытого грунта, требуют много тепла и света, а ещё толики магии, которая значительно продлевает период их цветения.

Моя бабушка, Эйлин Уркхарт, любила лилии даже больше роз. Безупречно красивые, резные, геральдически-строгие, благодаря её заботе они всегда распускались в конце апреля. Как только раскрывались первые бутоны, оранжерея наполнялась густым, стойким благоуханием, от которого начинала кружиться голова...

— Лилии подойдут, — Нарцисса коротким кивком одобряет мой выбор. — Благодарю.

Надев поверх дорогого платья простой полотняный фартук для работы в саду, эта утончённая женщина, которая на фоне старых стен сама кажется диковинной орхидеей, берёт в изнеженные руки грубые ножницы и начинает осторожно срезать цветы.

Глядя на то, как в корзине рядом с ней растёт белоснежная горка, вдыхая аромат с проступившей в нём неуловимой ноткой тлена, я думаю о том, что больше уже никогда не стану выращивать лилии. Не смогу. Отныне они будут ассоциироваться у меня со смертью и потерей.

— Срежьте их все до единой, пожалуйста.

Развернувшись, я иду к дому. Мне хочется побыть в одиночестве и морально подготовиться к тому, что совсем скоро предстоит пережить.

Мне очень холодно, и я никак не могу согреться, хотя в комнате разожжён камин. Озноб рождается от внутренней пустоты, которую я ничем не могу заполнить. Мне хочется лечь, накрыться с головой толстым одеялом, свернуться под ним калачиком и провалиться в милосердный, спасительный сон. Чтобы потом, очнувшись, с облегчением обнаружить: долгий, изматывающий кошмар мне только привиделся, жизнь продолжается и имеет смысл, потому что тот, кто мне так дорог, жив.

Но моё уединение вскоре нарушает Руперт, который в сопровождении Поттера входит в гостиную.

— Смотри, что я нашёл в его вещах, Мэри. Возможно, ты знаешь, кто это?

Он протягивает обрывок колдографии. Всякое движение на ней давно умерло, но мне хватает секундного взгляда, чтобы понять, почему Северус до последнего дня не расставался со снимком.

С листа плотной колдографической бумаги, помятой, надорванной в нескольких местах, с двумя безобразными отметинами, оставленными змеиными зубами, радостно и открыто улыбается Лили Эванс. Огненно-рыжие волосы молодой женщины из-за впитавшейся в бумагу высохшей крови стали тёмно-багряными, почти коричневыми, но её застывшие глаза остались нетронутыми и сохранили свою яркую весеннюю зелень.

Я слышу короткий вздох, и рядом раздаётся напряжённый голос Поттера.

— Миссис Макдональд… Это… мама!

Как тяжело на него смотреть! Словно это Лили не сводит с меня внимательного, взволнованного взгляда и страшится того, что я чем-нибудь обижу её сына. Ещё труднее осознавать, что этот рано повзрослевший мальчик не виноват ни в гибели своих родителей, ни в предсмертных мучениях человека, без которого осиротел мой собственный мир. Стать Избранным такой ценой — ноша, под которой согнулся бы и сильный мужчина.

— Да, Гарри. Этот снимок был в одежде твоего учителя.

— Что вы хотите с ним сделать?

— Вернуть его настоящему хозяину.

— Правильно… — шепчет Поттер. — Я кое-что придумал… Миссис Макдональд, подождите меня, я скоро!

Прежде чем я успеваю спросить его, что он задумал, юноша быстрым шагом выходит из комнаты.

На моё плечо опускается тяжёлая рука Остина. Я поднимаю к нему лицо.

— Со мной всё в порядке.

Он удовлетворённо кивает, садится рядом, но его голубые глаза всё равно остаются встревоженными. Руперт обнимает меня. Его большая ласковая ладонь мягко ложится на мой затылок.

— Ты очень сильно меня напугала, Мэри. Вот уж не думал, что ты решишься на такое сумасшествие. Честно скажу, я не знаю, чем аукнется твой поступок. Хуже всего то, что я даже приблизительно не могу просчитать возможные последствия.

— Я жива, и давай не будем больше об этом.

— Что ты видела… там?

— Много… разного. Северус появился здесь, рядом с домом. Я шла вслед за ним в посмертие. Умоляла его забрать меня с собой. Заклинала… Я добилась того, что он уже протянул мне руку. Но в последний момент не то чтобы передумал… нет… Вопреки моей воле, он освободил меня. Дал шанс остаться. Захотел, чтобы я жила дальше.

Я чувствую, как пальцы на моём затылке, дрогнув, сжимаются чуть сильнее.

Мой единственный, самый преданный и заботливый друг. Многолетняя верность ни разу не позволила Руперту выйти за установленные мной рамки товарищеских отношений. И то, что сейчас, в эти ужасные минуты, он рядом, разделяет горе, даёт мне необходимые силы вынести происходящее и не лишиться рассудка.

— Мэри, я могу быть уверен в том, что ты больше ничего подобного не сделаешь?..

— Не волнуйся за меня. Я справлюсь. Обещаю.

Несколько минут он молчит, прижимая меня к себе и баюкая, как маленького ребёнка. От его могучих рук струится живое тепло, которое понемногу заполняет пустоту в моей груди. И зияющая дыра в сердце как будто становится меньше и затягивается тонкой плёнкой. Я ненадолго закрываю глаза, отдавшись этому исцеляющему прикосновению.

— Я хотел сказать, что всё готово. Ты можешь побыть с ним наедине, пока ещё есть возможность и немного времени.

— Спасибо, Руперт.

Погружённый в свои мысли, он рассеянно кивает и нехотя выпускает меня из своих крепких медвежьих объятий.

…Остин сразу же, словно само собой разумеющееся, взял на себя всё, что касалось подготовки тела к похоронам. Ему, первоклассному врачу, пришлось заниматься тем, что обычно делает в больничном морге простой санитар: накладывать стазис, чтобы тлен не коснулся покойного до прощания, обмывать и одевать его, прежде чем передать родным.

Когда я вхожу в спальню и вижу результат трудов моего друга, сердце сжимается от острой признательности. На постели, на которой несколько месяцев назад умерла бабушка, лежит Северус со скрещёнными на груди руками. Его длинные, до плеч, волосы аккуратно расчёсаны. Он в той же строгой чёрной одежде, в которой Нарцисса Малфой доставила его в госпиталь. Тугой ворот сюртука тщательно застёгнут. Ни одна из агатовых пуговиц на манжетах не потеряна, каждая на своём месте.

Руперт восстановил целостность костюма и мантии из груды рваного тряпья, очистив ткань от крови и грязи. Он позаботился и о том, чтобы скрыть от моего взора страшную рану на шее, задрапировав её чёрным шёлковым платком.

Посмертные изменения, столь часто уродующие черты умерших, пощадили Северуса. Скорее всего, это тоже заслуга Руперта и его мастерства, заставившего мёртвую плоть сохранять видимость жизни.

Навеки застывшее лицо в траурной рамке волос удивительно спокойно. Бледная кожа разгладилась, исчезли горькие складки у уголков плотно сжатого рта. Последний директор Хогвартса выглядит так, словно ненадолго прилёг отдохнуть, наконец-то завершив многочисленные и утомительные дневные дела.

Мне хочется поправить подушку под темноволосой головой, накрыть дорогого человека тёплым пледом, а потом на цыпочках выйти из комнаты, чтобы не мешать его крепкому, умиротворённому сну. Но остатки здравого смысла встряхивают меня, удерживая от нового проваливания в опасное для психики состояние, и настойчиво втолковывают: «Что же ты делаешь, глупая?! Он больше никогда не проснётся».

Никогда.

Самое страшное слово на свете, отрицающее возможность что-либо изменить и исправить.

Я больше никогда не увижу тебя, Северус… Никогда не смогу поговорить или помолчать с тобой… Никогда не сумею обнять... И никогда уже не скажу тебе тех слов, какие должна была произнести уже давно…

Мне только предстоит привыкнуть к этому связанному с тобой «никогда». Постепенно оно войдёт в мою жизнь, как и осознание сокрушительной потери.

Но не сейчас. Не сейчас…

Мы неразрывно связаны с тобой — с момента, когда ты принял от меня дар жизни и чуть дольше задержался на этой земле. Совсем скоро ты исчезнешь, но всё равно останешься со мной. И с этим ты уже ничего не сможешь поделать. После всего, что я увидела и испытала у грани, к которой подобралась слишком близко, у меня словно заново открылись глаза.

Поэтому, пока ещё есть время, я буду смотреть на тебя. Запоминать, мысленно беседовать с тобой. Стану беречь твой тихий, вечный сон. Гладить твои руки…

Я сделаю всё, что только потребуется, Северус. Не тревожься ни о чём.

…Когда в комнате вновь появляется Гарри, он, неловко переминаясь с ноги на ногу и пряча глаза, отдаёт мне недостающую часть колдографии.

— В воспоминаниях профессора я видел, где он её… оставил.

Я кладу на колени две части разорванного почти два десятка лет назад снимка, беру волшебную палочку Северуса. Резная рукоять уверенно и спокойно ложится в мою ладонь, словно подтверждая правильность принятого мною решения.

Пусть последним заклинанием, которое выполнит палочка, принадлежащая такому сильному волшебнику, как Северус Снейп, станет простейшее Репаро, знакомое любому первокласснику. Мирная магия, направленная на созидание. Восстанавливающая разрушенное, разорванное, сломанное, разбитое… И иногда позволяющая, пусть и с огромным опозданием, исправить ошибки прошлого.

Я знаю, что ты одобрил бы мой поступок, Северус. Потому что ты обязательно должен погасить этот старый долг перед Лили и её семьёй.

С кончика палочки срывается сноп золотистых искр, и через мгновение когда-то разлучённые части колдографии опять сливаются воедино.

Гарри кусает губы и едва сдерживает слёзы, глядя на то, как снимок вновь обретает жизнь. Как смеётся, чуть запрокидывая голову, его мать, с нежностью глядя на улыбающегося Джеймса Поттера, держащего на руках черноволосого малыша… Безмятежные мгновения любящих друг друга людей, уверенных в своём будущем. Да и что могло случиться с ними плохого, если они были так счастливы вместе?

— Я думал, если колдографию разорвать, изображение на ней уже больше не сможет двигаться даже после восстанавливающих чар, — сдавленным голосом произносит Гарри.

— Здесь твоя семья. Вы трое связаны узами, крепче которых нет. Поэтому колдография снова ожила. Возьми её, Гарри. Она твоя.

— Но вы же сами сказали, что её нужно вернуть настоящему хозяину?

— Я говорила о тебе. Уверена, профессор Снейп хотел, чтобы я сделала именно так.

— Но ведь она столько лет была с ним!

Славный, добрый Гарри, унаследовавший от матери не только пронзительную зелень глаз, но и отзывчивость сердца. Юноша, который, сложись обстоятельства чуть иначе, мог бы стать сыном Северуса.

Я порывисто встаю и обнимаю его в ответ на искреннее желание отдать единственную семейную реликвию человеку, к которому до недавних времен он относился, как к врагу. Материнским жестом приглаживаю тёмные непослушные вихры на его голове. Он вздрагивает от непривычной ласки и неловко обнимает меня в ответ. Я чувствую, как его лицо утыкается мне в плечо.

Мы оба изломаны своими потерями. Но ему приходится ещё сложнее, чем мне. Больно и страшно взрослеть так быстро, как это выпало ему. Терять самых близких и дорогих людей одного за другим, нести на себе проклятый груз «избранности», лишивший его семьи.

— Я знаю, что нужно делать, Гарри. А теперь, если позволишь, я хотела бы ещё немного побыть здесь одна.

— Конечно. Спасибо вам, миссис Макдональд.

Глаза Гарри искрятся теплотой и признательностью. Прижав колдографию к груди, как величайшую ценность, он выходит из комнаты и плотно закрывает за собой дверь. Я провожаю его взглядом, а потом из верхнего ящика бабушкиного комода вынимаю потёртый альбом.

«У меня тоже есть свои реликвии, Гарри».

Я достаю две колдографии. На одной из карточек запечатлены бабушка и мой настоящий дед, имени которого уже не узнать… Но сейчас мне нужна не она. Я беру в руки старый снимок, сделанный на третьем курсе, когда меня приехала навестить мама и взяла с собой в Хогсмид.

На улице, перед входом в «Сладкое королевство», я стою рядом с Лили. Мы с ней по-дружески пытаемся поставить друг другу «рожки», а потом обнимаемся и весело хохочем. Но кроме нас в кадр, сам того не желая, попадает ещё один ученик.

Снейп стоит позади Лили и, наблюдая за ней, улыбается открыто и радостно. От этого его обычно серьёзное лицо совершенно преображается. Уходит зажатость, исчезает угрюмость. Всего лишь мальчик. Большеглазый, симпатичный, стеснительный, ранимый. Безоглядно влюблённый в свою одноклассницу…

Золотая пора — детство. Всё ещё впереди, всё ещё возможно. Короткий, безоблачный период жизни, в котором отсутствует непоправимое «никогда».

Северус, ты так хотел, чтобы у тебя осталась память о любимой! Ради этого ты похитил и разорвал семейную колдографию Поттеров, где взрослая Лили уже тебе не принадлежала. Но я добровольно отдам тебе снимок, где ты вместе с ней, и тебе ещё не приходится делить свою Лили ни с кем другим.

Я беру ножницы. Поколебавшись мгновение, одним уверенным, точным движением отрезаю себя. Скомкав свой лишённый движения портрет, без сожалений отправляю его в корзину. Но происходит необъяснимое: изображение на оставшейся части колдографии всё ещё двигается. Магия подтверждает: связь между вами существует, она не разорвана, а значит, снимок будет жить — до тех самых пор, пока не превратится в пепел вместе с тобой, Северус.

Колдография ложится во внутренний карман твоего сюртука, прямо напротив сердца.

Это последнее, что я могу для тебя сделать.

…Низкое небо нависает над нашими головами. Время от времени с него начинает сыпать мелкий, противный дождь.

Твоё тело, утопающее под покрывалом из белых лилий, лежит на досках, приготовленных для погребального костра. Поднявшийся ветер развевает и путает твои волосы, закрывает лицо. Не выдержав такого кощунства, я поправляю их руками.

Прощай, Северус...

Решившись, я прижимаю волшебную палочку к промасленной ветоши между брёвнами и негромко произношу: «Инсендио!».

Ярко вспыхивает огонь.

Я отхожу назад. Пламя золотистым ручейком охватывает сухую смолистую древесину. Изголодавшись по пище, жадно лижет брёвна. Вверх плывут клубы дыма…

Перед тем, как огонь вплотную подступает к лицу и телу Северуса, сильные руки Руперта обхватывают мои плечи. Он резко разворачивает меня к себе.

Я бьюсь в его объятиях, но тщетно: он не позволяет мне даже пошевелиться.

— Не смотри! Не надо…

Он отпускает меня только тогда, когда волшебное пламя бушует уже вовсю, распространяя удушливый жар.

В подступающих сумерках огненные языки светящимися точками отражаются в глазах людей, стоящих поодаль от костра.

Гермиона Грейнджер всхлипывает на груди своего друга, и он неловко гладит её по спине, пытаясь успокоить.

Не стесняйся своих слёз, девочка. Если взрослые молчат, должен найтись хоть один юный и не зачерствевший сердцем, кто оплачет ушедшего в небытие человека.

* * *

14.08.1998. Министерство

Темный полированный камень высоких стен тускло отражает оранжевые блики факелов. Широкими ступенями поднимаются ввысь скамьи амфитеатра. Зал №10 в Министерстве Магии на вид больше похож на аудиторию старинного университета, а не на помещение для пленарных заседаний высшего судебного органа волшебной части страны Визенгамота.

На скамьях амфитеатра — полсотни солидных персон в малиновых мантиях и судейских тиарах. В роли председателя сам Кингсли Шеклболт, мракоборец-герой, недавно утвержденный в полномочиях министра…

Старинный латинский девиз готической вязью вьется по ленте герба: «Ignorantia jus neminem excusat» — «Незнание закона не освобождает от ответственности». Напротив председательской кафедры, в центре ограниченного высоким деревянным барьером каменного пятачка, высокое жёсткое кресло. К тяжелым подлокотникам прикреплены надраенные до серебряного блеска кандалы. Самозамыкающиеся — едва на это отполированное за пять столетий деревянное сидение приземлится зад подсудимого, стальные браслеты намертво прикусят его запястья. Но «трон позора», вычурный и громоздкий, сегодня пустует… Приговор будет вынесен заочно, поскольку обвиняемый числится «безвестно отсутствующим».

Низкий, хрипловатый голос судейского секретаря будит эхо под тёмными сводами старинного зала.

— Слово просит свидетель защиты Минерва Макгонагалл, директор школы Хогвартс!..

Легкий стук каблуков многократно отражается от темных стен. Метрономом отдается в висках.

Кингсли Шеклболт сосредоточенно потирает лаковую лысину, в лиловых глазах — тоска.

«Вот же не было печали! Казалось бы, уже всё, что могла, для процесса сделала. Бесценный материал предоставила — тщательно собранные в простой ученический флакон эпизоды памяти подсудимого, признанные экспертизой подлинными, неправлеными и не подвергавшимися никакому изменению извне. То есть пригодные для ретроспективы в министерском Думосбросе и использования в качестве документального судебного доказательства. Есть там, в том числе, и приснопамятный момент с убийством Альбуса Дамблдора, и раскрытие мотиваций убийцы, позволяющее адвокатам требовать снисхождения для подсудимого…

И вот просит слова... Зачем ей это? Из голого обостренного чувства справедливости или для самооправдания?.. Где ж ты раньше была, душа самого неугомонного факультета Хогвартса? Раньше, будучи любимой ученицей и ближайшей соратницей покойного главы Ордена Феникса, многие беды могла просто предотвратить...

И кому нужна теперь твоя незапланированная ходом финального судебного заседания речь? Визенгамоту, тщательно отбывающему сейчас на скамьях Десятого зала постылую сумму необходимых формальностей? Гарри Поттеру — этому мальчишке, ни с того ни с сего занявшемуся реабилитацией исчезнувшего неизвестно куда учителя-шпиона? Свидетелям с той или с другой стороны, немало чепухи нагородившим с этой тяжкой дубовой трибуны? Или, может, самому подсудимому, который на самом деле вовсе и не умирал никогда?»

Судом доказано, что около полуночи 2 мая 1998 года директор школы Хогвартс Северус Снейп подвергся нападению ядовитой змееподобной твари, фамилиара тёмного мага Волдеморта, и получил смертельные ранения. Успев передать Избранному, — он же Гарри Джеймс Поттер, — часть своих воспоминаний (ныне проходящих в судебных документах как «документальное свидетельство № 3»), и информационно обеспечив для юноши возможность уничтожить пресловутого Темного Лорда…

На этом доказанные факты заканчиваются. Согласно показаниям совершеннолетней воспитанницы факультета Гриффиндор Гермионы Грейнджер, передав свои воспоминания Гарри Поттеру, Северус Снейп скончался и был оставлен в Воющей хижине до конца сражения. Хижина в бою сгорела, однако подтверждения, что на момент пожара в одном из двух её жилых помещений мог находиться какой-либо покойник, в ходе следственных действий не получено.

Согласно показаниям домовладельца Люциуса Малфоя, осужденного члена преступного темномагического сообщества, помилованного Визенгамотом по личному ходатайству Гарри Поттера, в половине первого пополуночи Снейп был еще жив, что дало возможность домохозяйке Нарциссе Малфой, урожденной Блэк, оказать ему первую помощь и отправить для дальнейшего лечения в Госпиталь имени святого Мунго Бонэма. Однако никакими достоверными сведениями о дальнейшей судьбе раненого ни сам Люциус Малфой, ни супруга его Нарцисса не располагают.

Согласно ответу старшего целителя Гиппократа Сметвика на официальный запрос следователя аврората Праудфута, пациент по фамилии Снейп, поступивший ночью 2 мая в реанимационную палату отделения магической травматологии, скончался в половине шестого пополуночи. И два часа спустя его тело было выдано для погребения некоей женщине, позиционировавшей себя как единственная родственница умершего. В суете тяжелого дежурства имя женщины позабыли записать сотрудники приемного покоя, уже получившие за халатность полагающееся дисциплинарное взыскание.

Согласно официальной справке, выданной следователю аврората Праудфуту Статистическим управлением Министерства Магии, у Северуса Снейпа живые родственники женского пола отсутствуют вплоть до третьего порядка...

«Что ты, Минерва Макгонагалл, знаешь о судьбе Северуса Снейпа, пожирателя смерти, учителя Хогвартса, двойного шпиона, легендарного убийцы?.. И знаешь ли больше меня, опытного аврора? У меня, действительного члена Ордена Феникса Кингсли Шеклболта, есть все основания полагать, что вся эта история с сожжением хижины и с исчезновением трупа из госпиталя — блеф…

Блеф, который вряд ли нужен мертвому. А вот живому, пожалуй, пригодился бы. Особенно если бы одному неуемному юноше не удалось инициировать текущий судебный процесс, и Снейпу пришлось бы скрываться от властей как пожирателю смерти...

Эх, допросить бы под веритасерумом и эту надменную миссис Малфой, и этого рассеянного целителя, который забывает, кому выдал труп. И эту вечно строящую из себя нечто наивное, недоуменно хлопающее огромными ресницами хитрюгу Грейнджер. И тебя, дражайшая наставница, мудрая соратница по Ордену Феникса, Минерва Макгонагалл!»

Жёсткая прямая осанка, строгое тёмно-зеленое платье, тщательно подобранные тёмные волосы с густой благородной проседью, тоненькие очочки на носу. Наверное, во всем мире немолодые училки чем-то похожи друг на друга... За своими раздумьями Кингсли Шеклболт половину её слов мимо ушей пропустил. Может, и к лучшему, а то, похоже, слишком уж издалека она начала…

— За минувшие несколько недель перед вами, уважаемые судьи, в показаниях очевидцев и документальных свидетельствах прошла история человеческого грехопадения и подвига. По сути, ваш вердикт находится в прямой зависимости от того, что для вас перевесит, грех или подвиг.

Не дожидаясь вялой волны аплодисментов, свидетель защиты Минерва Макгонагалл сходит с трибуны. За спиной шушукаются присяжные...

Кингсли Шеклболт останавливает взгляд на пустующем кресле с вделанными в подлокотники наручниками. Судебный процесс, определяющий степень вины перед магическим сообществом Того-кто-и-без-того-делся-неизвестно-куда… Фарс!

Да, пожалуй, вся жизнь этого Снейпа была фарсом в какой-то мере. Наглядным примером тому, чего на белом свете не бывает даже по эту сторону Барьера Секретности.

Говорят, дети, рожденные в любви, счастливы.

Только от большой и безумной любви чистокровная колдунья, слизеринка Эйлин Принс, могла выскочить замуж за симплекса да ещё без гроша за душой. Выскочить — и влипнуть. Поскольку из брака королевишны и трубочиста ничего хорошего в принципе получиться не может. Это где-нибудь у Малфоев на светском рауте ценятся изысканные девушки с тонкими руками, умеющие колдовать, а не стряпать, обнимать, а не стирать, танцевать, а не шить. В маггловском рабочем поселке такая жена сразу же получит клеймо если не чокнутой, то уж странной точно. И надолго ли хватит её «любви в одни ворота», когда муж поймёт, что взял за себя настоящую ведьму?

Вот и не хватило, если верить документальному доказательству № 3… Вся любовь свелась к систематическим жертвам со строны Эйлин и к попыткам маггла Тобиаса силой приучить сперва жену, а потом, видимо, и сына, к «нормальной жизни нормальных людей»… Что можно вынести из такого воспитания? Да, пожалуй, только одно: «Гадкий народ эти магглы, ну их в болото!» А что до счастья? Ну, видимо, его не бывает…

Зато бывают маленькие девочки с рыжими кудрями и изумрудными глазами, по странному стечению обстоятельств играющие по вечерам в соседнем дворе. Магглорождённые колдуньи с феноменальными способностями, свободно левитирующие уже в девятилетнем возрасте.

Два ребенка-мага, родившиеся по соседству, в одном поколении — в городке с маггловским населением численностью меньше 15 тысяч… То, чего на белом свете вообще не может быть? Или действительно — встреча, предопределенная свыше?..

А еще бывает ершистый характер и отсутствие опыта общения с магически одаренными ровесниками. То есть, ситуация, когда и в родном мире по эту сторону Барьера Секретности друзья заводятся с большим скрипом, а враги — запросто. И врагов почему-то всегда бывает больше, чем друзей...

Если много врагов, а труса праздновать не хочется, начнёшь искать чудодейственное средство для того, чтобы победить… Вот тут и подвертывается под руку товарищ с неограниченным доступом к отцовской библиотеке, в которой можно найти даже окаянного Годелота…

Мудрый мужик был, кстати. Хотя и темный маг!

«Несть света без тьмы, несть добра без зла. И лишь от тебя зависит, на пользу или во вред миру обращена будет сила, дарованная тебе».

Семь лет — в одиночку против четверых, в сущности, очень хороших парней… Конечно, только в силу и верить начнешь. И для мести её копить, чтобы занять, наконец, на «родной» стороне мира подобающее место… В общем, как говорил выдающийся маг-педагог Армандо Диппет, «негодяи получаются из тех, кто вовремя получил по физиономии просто так».

А девушки… Девушки всегда выбирают победителей. Поэтому и не важно, какой ценой достигнута победа.

Одиночка не может победить компанейского ровесника. Униженный вызывает жалость, а не любовь. Да и вообще трудно хорошей девушке полюбить тёмного мага. Готового, если что, применить свой талант во зло.

И вот тут замкнутый круг. Чем больше силы — тем меньше любви, меньше дружбы, тем больше одиночества, озлобленности и готовности мстить чем попало и кому попало за собственные жизненные неудачи.

Пока Кингсли Шеклболт изучал в министерском Омуте документальное доказательство №3, он успел, во-первых, по братски посочувствовать Снейпу, которому не повезло с местом рождения и папашей. А во-вторых, возненавидеть его же за безбашенную озлобленность на весь мир, заставлявшую в пятом классе грязными словами швыряться, а во взрослом возрасте учеников шпынять — с виртуозным использованием служебного положения...

Сейчас, конечно, каждая собака кричит, что если бы не тайный агент Ордена Феникса, драккла с два удалось бы Избранному укокошить Того-кого-не-зовут-по-имени. Даже сам Избранный того же мнения, о чем наглядно свидетельствует этот злосчастный судебный процесс…

Но почему никто не помнит о том, что за 18 лет до этой битвы, разболтав своему Лорду злосчастное пророчество Трелони, именно Снейп и сделал Избранного сиротой? Да еще и едва не убил, к тому же, руками Неназываемого... Почему никто не думает о том, что согласие Снейпа стать агентом Ордена продиктовано не столько разочарованием в тёмной идее или раскаянием, сколько исключительно личным интересом: «Я люблю эту женщину, спасите её для меня, а я вам за то отслужу». Почему никто не обращает внимание на то, что со дня гибели Лили Поттер Снейп не столько уже любит её саму, сколько упивается своим чувством вины по отношению к погибшей? Чтит воспоминание... Собственное воспоминание, заметим, чем далее, тем менее похожее на живую, солнечную, самоотверженную подружку детства.

«Вы мне отвратительны!» — сказал как-то о Снейпе Альбус Дамблдор. Вот и Кингсли Шеклболту Снейп отвратителен. Тот Снейп, что готов обречь на смерть школьного недруга с сыном. Что размазывает слезы по физиономии — ах, она умерла! — будто не сам передал пророчество кому не следовало…

Хотя, что греха таить, променять обещанную долю власти в будущем порабощенном мире на жизнь девицы, которая даже не с тобой под венец пошла — это сильно. Сам он, Кингсли Шеклболт, никогда не стоял перед подобным выбором. К счастью… А то ещё неизвестно, смог ли бы себя потом уважать!

И Долг Жизни сыновьям погибших недругов Кингсли никогда отдавать не доводилось — так, чтобы собственной шкурой всерьез рисковать…

А хитёр был все-таки старик Дамблдор, не по-гриффиндорски, многопланово хитёр! Появившись в нужном месте и произнеся всего несколько нужных слов, заполучил в полную свою власть, пожалуй, наиболее талантливого из пожирателей. Умного и, в отличие от подавляющего большинства одаренных магов, не брезгующего логикой. Заполучил сразу и насовсем — со всеми потрохами!..

Ну, да… Кстати, а вы между двумя потенциальными начальниками которого выберете? Того, кто вознамерился вашу возлюбленную укокошить да при этом ещё и делся неизвестно куда? Или того, кто пребывает на сто-десятом-с-лихом году жизни в добром здравии, возглавляет лучшую из существующих в мире волшебных школ, является председателем Визенгамота и прославлен в качестве победителя самого жестокого тёмного мага прошлых времен — самого Гриндевальда? Если здесь выбор не очевиден, то где очевиден-то?..

Но если бы всё было так просто…

Сколько слёз пролила прекрасная половина присяжных при ознакомлении с той частью документального свидетельства №3, где прозвучало это увесистое и конкретное «всегда». «Первая любовь не ржавеет, у них до сих пор с Лили патронус одинаковый!» Но судьям, даже дамам, стоило бы обратить внимание не на то, что патронус одинаковый, а на то, что у клейменого пожирателя смерти вообще есть патронус!..

Сотворить себе из сгустка магической энергии защитника и вестника может лишь тот, у кого достаточно добра и света в сердце. Чья душа не была расщеплена смертельным злодеянием. В применении к текущему судебному процессу господам присяжным стоило бы заметить, что Снейп остается способным сотворить телесный патронус на протяжении всей жизни. И когда Черную метку принял. И когда Поттеров подставил. И даже после того, как наставника и спасителя своего спустил «Авадой» с самого высокого в школе балкона…

Если душа пожирателя смерти сохранила свет и осталась нерасщепленной даже после убийства… Значит, это действительно не убийство и было.

Шпион всегда кому-то мерзок и кем-то презираем… Даже если этот кто-то сам пользуется услугами этого шпиона. Но сносить такое к себе отношение, обладая истинно слизеринским тщеславием? Тролль побери, это почти так же трудно как… слизеринцу вытащить из Шляпы меч Гриффиндора! Но ведь вытащил же!

Ладно, прикрытие Избранного в течение семи лет можно объяснить тем, что мальчик — сын погибшей возлюбленной, её последний след на земле.

Ладно, работу на Орден можно отнести к выполнению старой клятвы и к моментам личной выгоды.

Но Лили и Долг Жизни точно были ни при чём, когда тот же Снейп, став директором Хогвартса и создав в школе видимость совершенно тиранического режима, на самом деле обеспечил Хогвартсу позицию основного очага противостояния Волдеморту. Фактически, подготовил организованное выступление против тёмного режима, да еще и поискам и уничтожению крестражей посодействовал. Уже после того, как пало Министерство! Это поступок не раба любви и не адепта старой клятвы. Это — позиция…

Должны были господа присяжные разглядеть и еще одну занятную вещь. Особенно занятную, если примерить на себя… Вот встать бы сейчас с постылой жесткой скамьи да сказать:

— Прошу поднять вверх руку с палочкой всех, кто может эффективно делать дело, в успех которого не верит.

Этот Снейп — мог…

«Если он действительно погиб — это… хорошо! Можно ради дружбы с Избранным продавливать оправдательный вердикт. А позже, когда улягутся общественные страсти, и к награде представить. Эффективность деятельности Снейпа на стороне Ордена сомнению не подвергается, риск налицо… А вот, не дай Мерлин, если выяснится, что жив… Трудно будет в глаза посмотреть!»

…Когда под финал слушания секретарь суда услужливо протянул министру длинный свиток пергамента — протокол поименного голосования Визенгамота, Кингсли Шеклболт без колебаний поставил свою резолюцию: «Оправдать». И длинный неразборчивый росчерк личной подписи растянулся на половину ширины листа.

* * *

2.05.1999 Элишадер

Суматошный ветер приносит с моря привкус соли и горечи. Или это стынут на губах непрошенные слезы?..

Мэри Макдональд остановилась над самым обрывом. Близкий закат рисовал багровые полосы на прозрачном до стеклянности холодном горизонте, заключал усталое остывающее солнце в золотую сферу весеннего гало, разбрызгивал по вылизанным ветром камням мелкие блики в цветах Гриффиндора.

Она трансфигурировала один из камней в простой деревянный табурет. Поставила его возле высохшей куртины белого вереска, который в конце прошлого лета впервые расцвёл на этой пустоши.

«На том самом месте».

На табурет лег вынутый из дорожной сумки аккуратный пергаментный сверток, перевязанный чёрной шелковой лентой. Так в известных книжных магазинах пакуют драгоценные редкие фолианты для отправки заказчику.

Но на этом свертке чернильное клеймо было другим: «Мастерская изобразительного искусства Амарантуса Спектра».

Мэри аккуратно распустила изящный узел на чёрном шелке. Пергамент развернулся, явив белому вереску и беспокойному ветру простую палисандровую багетную раму, чуть тонированную зеленью и серебром. На холсте, заключённом в эту раму, на фоне высокого стеллажа, уставленного томами той или иной степени потрепанности, на обычном библиотечном стуле восседал с книгой в руке директор Хогвартса Северус Снейп.

Волшебному портрету полагается жить своей неповторимой магической жизнью. Двигаться, дышать, говорить, проявляя эмоции. Чем искуснее был волшебник-живописец и чем больше он успел узнать о том, чей портрет пишет, тем ближе характер нарисованного персонажа к почившему оригиналу. А здесь…

Внешнее сходство — полное. До мурашек знакомая, сухая и легкая худощавая фигура. Бледное, чуть тронутое пергаментной желтизной лицо с глубоко посаженными темными глазами. Тонкий длинный нос. Кустистые брови. Растрепанные, давно не мытые волосы, разметавшиеся по плечам. Но…

Предельно напряжённая поза. В такой не наслаждаются чтением умной книги, а ждут удара из-за угла. Холодный, недоверчивый взгляд. Упрямо поджатые губы… И — полная неподвижность. Безмолвие. Пустота.

«Не зря ли считают гениальным художником этого Амарантуса Спектра? В тебе, Северус, он увидел лишь поверхностное, наносное, отталкивающее… То, что ты сам долгие годы показывал малознакомым людям. Восемь месяцев назад, сразу после судебного процесса, когда Визенгамот оправдал тебя по шести статьям и помиловал за особые заслуги перед магическим сообществом еще по одной, Гарри заказал столичному гению твой портрет. Вернее, два портрета. Первый, ростовой, как и положено — для директорского кабинета в Хогвартсе. Второй, копию в миниатюре, для меня… И на обеих картинах ты словно умер во второй раз, Северус».

— Я, наверное, действительно дура, Северус. Но мне кажется, что ты сейчас слышишь меня. Посмотри, как здесь красиво! Я ведь правильно поняла тебя тогда, в госпитале? Ты уходил навсегда, и твоя душа сама привела меня на эту пустошь на моей родине…

Тонкие перистые облака легли на горизонт золотым крылом. Солнце садилось в дымку — завтра снова будет ветер с моря. И — дождь. Недолгий холодный весенний дождь во второй половине дня.

Мэри снова перевела взгляд на портрет. И замерла.

Нарисованный Северус покинул свое место, оставил книгу на стуле, и подошел из глубины кабинета к раме — как к окну. Его правая рука легла открытой ладонью на тонкое стекло — изнутри.

В сердце натянулась и хлестко взвизгнула, оборвавшись, пронзительная стальная струна.

— Северус…

— Благодарю.

«Ты… говоришь со мной? Или это — страшная в своей реальности иллюзия, плод воспаленного сознания, первые признаки сумасшествия вследствие «проклятия последнего прикосновения», догнавшего меня год спустя?»

— Почему ты не захотел тогда взять меня с собой?

— А разве твое место не здесь, на земле?

Легкая усмешка тронула губы собеседника с той стороны стекла.

«Мерлин Всемогущий, Северус… Ты ведь не можешь помнить того, что произошло со мной в реанимационной палате №5 госпиталя св. Мунго! Ты был уже мёртв, откуда тебе знать, что я видела, что чувствовала... Это невозможно!»

— Разве ты… ещё был со мной тогда?

— Должно быть, был… Ты любила. А значит, просила для нас у высших сил права быть вместе. Где бы то ни было… Даже не слыша этих слов и не зная о том, когда они были произнесены, можно быть уверенным в том, что они были, Мэри.

«Где бы то ни было… Тогда почему не там, за гранью, где сейчас находишься ты?»

— Скажи, ты счастлив там, Северус?

— Скорее, спокоен, Мэри. Счастье возможно только в мире живых.

— А Лили? Вы встретились?

Портрет опускает взгляд.

— Ты не можешь мне ответить? Я не должна знать?

— Ну, почему же… Если тебе это действительно интересно… Мы виделись. И даже говорили. Недолго… Не все ли равно, о чём, если в течение всего разговора она… держала за руку своего мужа.

— Прости.

— Не стоит. Просто теперь я знаю: если мужчина и женщина действительно были при жизни предназначены друг другу, то вечность их не разлучит.

«Северус, Северус… Если бы ты сам осознал, что за слова сейчас прозвучали из уст твоего магического изображения! А вдруг… Ты протянул мне тонкую веточку надежды».

— Я хотела тебя спасти... Ты не должен был уйти так рано. Если бы только дал мне шанс вытащить тебя! Остаться с тобой... Для меня ничего не изменилось, Северус.

— Вовремя. С нами уходит эпоха, Мэри. Мирному времени — другие деяния и другие люди.

Она сама не ожидала от себя следующего вопроса:

— Скажи, кем я была для тебя?

— Ты? Невозможным… Тем, что мне не положено. Тем, на что не было права и не хватило бы душевных сил.

— Неужели ты меня так и не простил за вторжение в твою жизнь?

— Я не простил себя. За то, что причинял боль той, которую любил, и той, которая любила меня. Это не прощается. На моей совести две судьбы. Её и… твоя.

— Никто не виноват, что сложилось именно так. Ты заполнил мою жизнь, и я хочу поблагодарить тебя за это… Она имела смысл, даже если я придумала себе этот мир. Ты, сам того не зная, сделал меня сильнее, лучше... Мысли о тебе согревали меня в самые тяжёлые моменты. Я советовалась с тобой в минуты сомнений. Училась не бояться, когда было страшно. Все мои достижения были для того, чтобы ты смог гордиться мной. Что бы я ни делала, ты был рядом, сопровождал меня повсюду. И этого ты уже не сможешь изменить...

— Я никогда уже ничего не изменю.

— И всё же ты в состоянии это сделать.

— Тени бессильны. Я только воспоминание. Тень.

— Даже если теперь ты только память, только тень — не исчезай. Не молчи, прошу тебя! И мне будет этого довольно, чтобы ощущать тебя живым. И себя тоже — живой. Я так хочу слышать твой голос...

«Долгий, бесконечно долгий взгляд — глаза в глаза. И твой голос, уронивший в душу после мучительной паузы только одно слово:

— Живи».

Мэри сглотнула подступивший к горлу горький, жаркий ком. На мгновение отвернулась — смахнуть слёзы с глаз.

— Северус… Этот мальчик, Гарри, которому ты помогал ради Лили... Он оказался лучше, чем ты о нём думал. Он больше похож на Лили, чем на Джеймса. Это Гарри помог мне привезти тебя сюда и всё организовать. Он сохранил нашу тайну и добился признания твоих заслуг.

Тонкие губы снова скривила такая знакомая змеиная усмешка.

— Ну, должен же был Поттер когда-нибудь повзрослеть? Хоть один Поттер и хоть когда-нибудь! Я должен непременно поклониться ему за его любезность, не так ли?

— Не злись, пожалуйста. Его друзья тоже были здесь. И профессор Макгонагалл. Они пришли проститься с тобой. И поблагодарить за то, что ты сделал для всех нас.

— Да не так уж и много сделал… Только то, что был должен.

— У него фотография, которую ты хранил, Северус. Её нашли изодранной в твоей одежде. Змеиные зубы не пощадили... Мальчик принес недостающую часть, и я восстановила снимок. Гарри хотел вложить его тебе в руки… тогда. Но я не позволила ему это сделать. Пусть у него останется память о его матери. О его семье.

— Правильно. Лили всегда должна быть со своим сыном.

— Я тоже подумала так... Но ты всё равно ушёл с её портретом. У меня было старое школьное фото, на котором вы с ней вместе. Совсем ещё дети. И это, кажется, вообще был единственный снимок, где ты улыбаешься.

— Спасибо. Но… Видишь ли, Мэри, эта память уже не нужна Лили.

— Она нужна тебе. Мне показалось, что так будет правильно. Больше я ничего не могла для тебя сделать.

— Я был неправ по отношению к тебе. Я не имел права избивать твою душу... Я… боялся… Боялся, что из-за тебя потеряю её. Лили.

— Мы не умеем отпускать тех, кого любим.

— А ты меня отпустила. Подарила покой.

— Да. Но теперь прошу не молчать и не покидать меня. Дура, не правда ли?.. Посмотри на этот пейзаж, Северус. Здесь прошло моё детство. И здесь я простилась с тобой. Могу ли я не помнить тебя? Ты повсюду — в этих холмах, траве, ветре, камнях, море, вереске. Ты навсегда останешься со мной. Знаешь, у меня есть друг. Хороший, близкий, верный друг. Он вытащил меня с того света, когда я больше не хотела продлевать эту бессмысленную агонию пустой жизни — без тебя... И я попрошу его, когда настанет мой час, упокоить меня здесь. Я знаю, что однажды тоже стану этим пейзажем. Пепел — к пеплу. Душа — к душе, Северус. Навсегда.

— Не торопись за грань, Мэри. Там нет ничего, кроме покоя.

— Не тороплюсь... Ты счёл, что тебе не было места в мирном времени, Северус. А для меня оно есть. Я останусь здесь — ради дочери, моих близких и друзей, ради науки, ради того, чтобы помогать людям даром целителя и искусством колдомедика… И мне будет спокойнее жить долго-долго, если я буду знать, что ты меня ждёшь. Для тех, кто любит, смерти нет, Северус, кому, как не тебе, это знать.

Мэри осторожно коснулась рукой чуть запотевшего стекла — хрупкой грани между двумя мирами. Словно попыталась пальцами отвести упавшую на лоб Северуса прядь волос. Порывистым движением прижала портрет к груди, спрятала под полой тёплого суконного плаща.

Солнце уже упало за лиловый горизонт, краски природы постепенно меркли, ветер становился сильнее и холоднее. Высоко в хрустальном небе, раскинув огромные перепончатые крылья и медленно перебирая длинными тонкими ногами, плыл крупный серебристо-чёрный фестрал.