Швы (джен)

Уилл яростно моет руки, трет раз за разом, едва ли отходя от раковины, слушает вбивающиеся в уши смешки и давит желание зажать ладонями уши. Руки все еще грязные, кровавые по самые локти, отпечатки его ладоней повсюду, словно доказательства старого преступления, а кровь продолжает капать, стекаясь в хлюпающие под ботинками лужи. Из отражения в зеркале на него глядят трое, и в какой-то момент Уилл снимает их все, заворачивает в ткань и оставляет на чердаке.

Звонкий переливчатый смех ударяется в спину, заливается в уши липким кленовым сиропом, Уилл трет ладони остервенело, пытается смыть присохшую намертво кровь, а дождь все идет, бьет по стеклу тугими каплями и рассыпается снежинками в волосах. Вода из-под крана окрашивается нежно-розовым, а затем красным, переливается через край и падает на пол, и Уилл тонет в текущем мимо ручье.

Приходящая проведать его Алана неловко улыбается, склоняя голову набок, приводит с собой собак, будто на свидание, и ничего не говорит. Уилл отчетливо видит торчащий из сумки белоснежный, заляпанный кровавыми пятнами лист бумаги, а черная ручка оставляет на лице уродливые кляксы. Их слишком много для такого маленького помещения, как планета Земля, никто из них не замолкает, а дождь все идет, ударяясь тугими каплями о стекло.

— Уилл, — говорит Алана, и тишина между ними разбивается вдребезги, — ты всегда можешь рассказать мне.

Уилл знает, что она имеет в виду, он говорил это уже тысячу раз, но едва ли кто-нибудь желал его слушать. Алана неловко кивает и машет руками, удерживая поводки, а собаки продолжают лаять, будто видят среди них кого-то еще.

— Насчет того дома…

Прохладный шепот щекочет ухо так, что поднимаются волоски на висках, что-то рядом мелодично звякает, и Уилл отмахивается, вслушиваясь в ревущий за окном ветер. Он знает, что она имеет в виду, но «тот дом» его не интересует, как никого из них не интересовало его мнение. Тихий смех разносится по комнате колокольчиками, и Уилл, моргая, сворачивает в ванную.

На его руках кровь, много крови, она капает на пол багровыми пятнами, впитывается в доски и утекает в щели между половиц, и у него никак не получается ее смыть. Кровь словно течет прямо изнутри, сочится из разорванных вен и сворачивается черными в тусклом свете сгустками. От яркого света слепит глаза, и Уилл непроизвольно жмурится, фокусируясь на всплывающем перед глазами призрачном образе.

Вокруг него призраки, думает Уилл, они оба и он тоже, витают в воздухе посреди пустоты, а все остальное лишь сгустки текущей алой крови, собирающейся в лужу с кончиков пальцев.

«Существуют ли привидения?» забивает в поисковой строке Уилл, и натыкается на десятки статей очевидцев самых разных паранормальных явлений. Некоторые из них сопровождаются нечеткими фотографиями или короткими видеозаписями, но большинство все же напоминает мистические рассказы, выдуманные в пьяном угаре и написанные на коленке, но Уилл все равно упрямо вчитывается, переключает страницу за страницей, пока перед глазами не начинает двоиться, а на плечо не ложится прохладная, будто весенний ветерок, ладонь.

Она звонко смеется, заглядывая ему через плечо, кладет руку на мышку поверх его ладони и щелкает на красный крестик, так что вместо строчек текста на экране высвечивается дурацкий черный квадрат заставки с рассыпавшимися по нему пестрыми иконками.

— Ты ведь знаешь ответ на свой вопрос, — улыбается она, и Уилл чувствует ее дыхание на виске.

Кровь капает с рук и впитывается в старые доски, ветер стучит в окна, просит впустить и растерянно-зло воет, падая оземь. Уилл долго смотрит в потухший экран, включает компьютер снова и снова набирает запрос. Мыло в ванной заканчивается, он склеивает между собой разноцветные обмылки и трет ими руки до самых локтей, так что кожа становится сухой и шелушащейся.

Уилл трет ее до первых выступивших алых капелек, замирает, растеряв на мгновение дыхание, и слышит ударяющийся в спину смешок. В зеркале их трое, и он прекрасно знает ответ на собственный нелепый вопрос. Нет никаких призраков, думает Уилл, он просто болен и должен находиться в больнице, собирает вещи, бросает в сумку все подряд и снова застывает на самом пороге. У него нет зонта, на улице дождь и дорогу размыло так, что от самого крыльца начинается черная в лунном свете огромная лужа.

Уилл задыхается, видя кроваво-красный, бросает сумку и бросается в ванную, подставляет руки воде и неистово трет, словно что-то еще может измениться. Смешок ударяет в висок, но они молчат, лишь стоят за спиной, и от этого мурашки расползаются вверх по загривку. Уилл выключает воду, вытирает ладони полотенцем и глубоко вздыхает, накрывая руками лицо.

— Я знаю ответ на свой вопрос, — говорит он, и вокруг вдруг становится шумно.

У него психическое расстройство на фоне перенесенного стресса и больного влияния доктора Лектера, и на самом деле никаких привидений не существует. У Уилла галлюцинации, визуальные и звуковые, он видит то, чего нет, и то, что не хочет видеть. Уилл задыхается, глядя на расползающиеся по белому полотенцу красные капли, и снова включает воду, пытаясь смыть кровь.

— Это ненормально, — Уилл сжимает виски пальцами и жмурится, отступая прочь.

Кровь капает на пол, собирается вязкими лужицами и липнет к ногам, словно любимая сторожевая собака. Короткий смешок приводит в чувства, вода переливается через край, звенит, ударяясь о плитку, и Уилл дышит часто и рвано, пытаясь перестать видеть то, чего нет.

Он выключает воду рывком, едва не вырывая с корнем несчастный вентиль, бросает полотенце на бортик ванной и выходит, хлопая дверью. В коридоре темно, на кухне и в спальне тоже, и Уилл распахивает дверь, подбирает брошенную сумку, и тут же ее закрывает.

— Что есть нормально? — спустя целую вечность раздается тихий голос. — Кто определяет границы нормального, добра и зла…

— Общество, — перебивает он, всматриваясь в пустоту резного стекла на двери, — общество устанавливает границы…

Он сам себе не верит, говорит, будто выплевывает с кровью слова, шагает назад и падает в кресло, накрывая лицо ладонями. Никому не нужны его слова, никого не интересует текущая по его рукам кровь, и лишь тихий звонкий смех разносится снежинками по потолку.

— Общество слепо и полно идиотов, — шипит она где-то за его спиной, — нормально лишь то, Уилл, что ты сам считаешь таковым.

Это неправильно, так не должно быть, думает Уилл, отнимая руки. Красные пятна оставляют отпечатки на его лице, алые следы расчерчивают комнату, дождь лупит по стеклам, пытаясь войти, и шелестят снаружи деревья. Здесь слишком шумно, слишком много людей на него одного, и Уилл только и ждет, когда Алана навестит его снова.

— Ты говоришь как Ганнибал, — он усмехается, смотрит на нечеткое отражение в стекле и трясет головой.

Отражение в стекле лишь одно, и Уилл трясет головой от неприятного осознания, что чего-то не хватает. Тени свиваются под потолком, собираются в тучи и рассыпаются мелкими острыми снежинками, вспарывающими кожу, и Уилл тянется, подбирает сумку и со скрипом дергает молнию. Где-то вдалеке гремит гром и сверкает молния, он садится на пол, тонет в красной луже и больше не может подняться.

Долгая пауза заставляет его обернуться и столкнуться с темной пустотой позади. Нет ни голоса, ни образа, ши шороха, ни шелеста, и он выплевывает смешок и жмурится. Вокруг него нет никого, даже Аланы или деревьев, и уж точно здесь нет никаких несуществующих призраков. Уилл трясет головой, поправляет съехавшие на кончик носа очки и ведет подбородком, вываливая содержимое сумки на пол.

— Я и есть Ганнибал, Уилл, — ее голос меняется на более низкий, завораживающе глубокий; теперь он раздается по правую руку, — я в твоей голове. Мы оба в твоей голове, Уилл.

Рубашки, джинсы и нижнее белье валятся ему под ноги кучей, и Уилл копается в них, будто старается что-то найти. Смешок разбивается о холод окна, дождь течет по стеклу, смешивается с капельками крови на полу и смывает отпечатки. Уилл перебирает вещи, складывает их и засовывает обратно, аккуратно застегивая молнию. Он делал так уже тысячу раз, но дождь снаружи никак не заканчивается, а лужа у самого крыльца не позволяет ему пройти.

— Это-то как раз ненормально, — Уилл застегивает молнию, накрывает лицо ладонями и шумно выдыхает, — вы мертвы.

— Разве? — они отвечают хором, и шелестящий смех смешивается с порывом ветра за окном.

Уилл поднимает глаза к потолку и сталкивается с парящими в пустоте кусочками янтаря. Она смотрит на него сверху вниз, склонившись и сложив за спиной руки, а в груди ее сочащаяся кровью рваная рана. Тошнота подступает к горлу, и Уилл жмурится и отводит взгляд, и смех оглушает, давит на голову и разворачивает обратно за подбородок, заставляя смотреть. Золотое кольцо сверкает на ее пальце ярким пронзительным светом, и чужие холодные глаза приковывают, прибивает словно трепыхающую крыльями бабочку к пробковой доске.

Он сам не знает, как оказывается на ее могиле, смотрит на выбитые в мраморе надписи и янтарные, горящие в свете фонарей глаза. Под ногами хлюпает, тяжелая сумка тянет плечо, звонкий мелодичный смех вплетается в волосы и отпускает, падает красными каплями под ноги. Уилл трет руки, стягивает промокшие насквозь перчатки и надевает новые, мигом покрывающиеся красными пятнами.

Луна светит высоко над головой, и в свете ее кровь кажется ядовито-черной, растекающейся по рукам вверх, заливающейся в глаза и рот вязкой жижей, напрочь выжигающей нервы. Уилл дышит рвано и часто, утирает кровь на руках и смотрит в собственное отражение в янтарных глазах. Она глядит на него укоризненно, и доктор Лектер стоит за ее плечом, понимающе улыбается и касается ее ладони кончиками пальцев. Он знает, что Уилл собирается сделать, они оба знают это, потому что находятся в его голове, и никто не хочет ему помешать.

— Нормально лишь то, что ты сам считаешь нормальным, — повторяет она, выдыхая ему прямо в губы.

Пронзительно яркая луна смеется, хохочет откуда-то сверху, и Уилл запрокидывает голову, только чтобы не видеть ее в отражении янтарных глаз. Строчки на мраморе выбиты нарочито неровно, буквы пляшут под веками, и Уилл улыбается, чувствуя, как падает еще одна капелька. Гром гремит над головой, сверкают яростно молнии, и он наконец знает, что собирается сделать.

Они стоят перед его лицом, как белые мраморные статуи, светящиеся в свете насмешливой луны, дождь падает крупными каплями, стучит в окна и просится в дом, и Уилл распахивает дверь, смотрит на простирающуюся под ногами лужу и шагает в нее, разбивая кровавыми брызгами.

— Нет, — бросает она раздраженно, появляется прямо перед его лицом, и он проходит насквозь, вдруг застывая на месте.

Уилл задыхается, бросается в ванную, открывает воду и остервенело трет руки, пока кровь не начинает падать на белый фарфор крупными красными каплями. Уилл смотрит в собственное отражение в мутной плитке, ищет глазами зеркало и бросается к двери, вглядываясь в ночную пустоту, оставляет на стекле отпечатки-доказательства собственного преступления и читает по губам. Она говорит с ним, вторит одно и то же, и Уилл слушает, потому что не может не слушать. Доктор Лектер стоит за ее плечом, сидит в кресле с широкими подлокотниками и обнимает ее за талию, притягивая к себе.

Строчки имени выбиты на мраморе криво, буквы пляшут и едва ли складываются в слова, а у Уилла руки трясутся так, что он едва ли попадает по кнопкам. Голос Джека разрывает тишину вороньим карканьем, звонкий смех обрывается, и Уилл снова видит этот укоризненный взгляд.

— Я убил Ганнибала Лектера и Есению Маркиз, — выплевывает Уилл, и яростный смех накрывает его с головой, — ты должен арестовать меня.