Швы (джен)

Первые робкие снежинки медленно кружатся в воздухе, мерцают в свете желтых уличных фонарей, танцуют и будто поют, тянут тихую заунывную мелодию. Уилл стоит посреди улицы в одном шаге от проезжей части, задирает голову вверх так, что снежинки падают на его щеки и стекают пресными холодными слезами, а кривая луна, то и дело лениво выкатывающаяся из-за туч, превращает снег в прозрачные режущие кожу стеклышки.

Сцепленные на животе пальцы давно замерзли, полы пальто болтаются и хлопают от налетающего ветра, а Уилл все стоит, глядя на тающие прямо в воздухе резные снежинки. Впервые за долгое время ему кажется, будто он в самом деле один, и от этого странно тянуще ноет в груди.

Почти полная луна смотрит на него уродливым, будто обглоданным огрызком, перекатывается из стороны в сторону насмешливо и в конце концов исчезает в вечерней туманной дымке. У Уилла в голове ни единой мысли, лишь звенящая пустота, от желания хохотать разрывает грудь. Он перекатывается с пятки на носок, оглядывается, словно в самом деле может найти то, что ищет, разворачивается на пятках и идет к выходу. Стройные ряды белых могильных плит провожают его насмешками, померзшая трава хрустит под ногами, тьма вьется, перетекая от одной могилы к другой, и точно ждет, ищет, какая из них окажется для него.

Чужой дом кажется Уиллу пустым и излишне гулким, а тихий шепот напоминает, что дом его, и он застывает на пороге между гостиной и кухней, долго смотрит на кухонный островок, пустой и чистый до звенящего блеска. Раскрытый ноутбук подсвечивает мерцающую разными цветами плитку, будто Уилл не может вспомнить ее настоящий цвет, а бурое пятно на полу растекается, подступает к самым ногам и впитывается в ботинки.

Уилл делает шаг, переступает с ноги на ногу, и теперь обе его подошвы испачканы в крови. Следы остаются на темной плитке пола, как неопровержимые доказательства, Уилл ведет пальцами по бархатистой поверхности шкафчиков, и вздрагивает, когда налетает на холодильник, холодный и мерцающий серебром. Кровь растекается по всей кухне, впитывается в его ноги, поднимается выше, окутывая щиколотки и голени, и Уилл замирает, не в силах сделать и шага. Кровь тянет его к земле, прибивает, будто трепещущую крыльями бабочку к пробковой доске, и тяжелеющие пальцы шлепаются о бедро.

Чужая уродливая тень мечется в отсветах блеклой луны, бьющий в уши звонкий смех сливается, перетекает в предсмертные хрипы, и что-то падает, разбиваясь о темный пол. Уилл замирает, на мгновение переставая дышать, и медленно оборачивается, впиваясь взглядом в подставку для ножей. Начищенное, покрытое грязными пятнами лезвие блестит в лунном свете, отражая его собственное лицо, и Уилл смотрит на собственное искривленное отражение и медленно закрывает глаза.

— Когда я говорила, что надо что-то с этим делать, я имела в виду продать дом, — пронзительный голос Аланы вырывает его из вязкой полудремы, яркий свет бьет по глазам, и Уилл моргает, склоняя голову набок, — а не жить в нем.

Он один, здесь больше совершенно никого нет, его собственное отражение в оконном стекле сутулится. Алана ходит в гостиной, Уилл слышит цокот ее каблуков, глядит на собственные чистые до скрипящего блеска ладони и вытирает их белым кухонным полотенцем.

— Это только на время расследования, — заливистый смех напоминает о том, что он врет, но больше нет ничего, что заставило бы его отступиться, — ты же знаешь, у меня нет денег снимать гостиницу.

Алана протяжно вздыхает, и вздох ее смешивается с его дыханием, застывает под самым потолком и камнем падает под ноги. Оба они давно разбились, как фарфоровые чашки, которые невозможно склеить, но все еще отчего-то шагают по поскрипывающему полу, считая себя чем-то лучше других.

— Кроме того, — Уилл легко смеется, будто нечто внутри совсем не режет, острием проходя через ребра, — едва ли я смогу от него избавиться.

— Я знаю, я, — Алана почти перебивает его, потому что они оба знают, что Уилл говорит совсем не о доме, — просто беспокоюсь о тебе. Джеку не стоило втягивать тебя в это дело, прошло слишком мало времени с…

Она осекается, и Уилл издает короткий смешок, отворачивается, чтобы не глядеть во вспыхнувшие перед лицом глаза, и опускает взгляд на испачканные в крови руки. Остро заточенный нож поблескивает в ярком свете, стоит в подставке среди других таких же, но Уилл точно знает, что именно на этом его въевшиеся до самого основания отпечатки.

Ночь сгущается за окнами, подступает, давит горло в натужном спазме, и Уилл приваливается спиной к столешнице. Он один, совсем один в этом доме, а она смеется над ухом, потому что он снова лжет, касается ладонями плеч, и от холода ее дыхания сводит гортань. Уилл распахивает окна, ловит вытянутыми ладонями царапающие кожу снежинки, подставляет голову воющему напевно ветру. Уилл рвано вздыхает, смотрит Алане прямо в глаза, а потом они оба замечают фотографию в вычурной рамке, оставленную будто в насмешку. Она глядит на него, приподняв уголки губ, но Уилл совершенно один, стоит на мягком ковре, щекочущем пятки, в доме, который принадлежит только ему.

Уилл становится его хозяином по дурацкому завещанию, и ее антикварный магазинчик тоже принадлежит ему, будто это не их призраки существуют в его голове, а он — обыкновенный плод их воображения.

— Что касается Зубной феи…

Алана остается с ним, потому что беспокоится, и Уиллу приходится спать на диване, потому что спальня в этом доме всего одна, и еще много всяких потому что, смешивающихся в одну кучу и мешающих думать. Алана смотрит на него обеспокоенно, в последнее время ее глаза все время такие, большие и круглые, как у испуганной лани.

Она влезает между ними неожиданно, так что Уилл едва не вздрагивает, склоняет голову набок и опирается ладонью о подлокотник дивана. Ганнибал смотрит на нее со стороны, не отрывая пристальный взгляд, а у Уилла тошнота подступает к горлу, и кровь гулко капает с кончиков пальцев.

— Ну, — она нетерпеливо ведет плечом, и это, кажется, вовсе на нее не похоже, — что там с Зубной феей? Мне интересно.

— Что ты сейчас видишь?

Снежинки залетают в открытое окно, опускаются на горячую кожу и стекают на пол прозрачными капельками, впитываясь в блестящие от лака доски. Она ведет плечами, склоняет голову так низко, что Уилл почти чувствует ее прохладное дыхание на губах, и подается ближе, пролетая его насквозь. Где-то за спиной он слышит ее смех и тихий бархатный голос Ганнибала, но свет слишком яркий и нестерпимо режет глаза.

— Тебя, Алана, — Уилл неловко улыбается, поправляет сползшие на кончик носа очки, — ты сидишь прямо напротив меня.

— Все жертвы были семьями с детьми, — Уилл ежится от дуновения холодного ветра, приподнимает воротник плаща, — это не особенно бросающееся в глаза совпадение, но все они в последнее время устраивали праздники вроде годовщины или дня рождения. Конечно же, заказывали профессионального фотографа, а после выкладывали снимки и видео в соцсетях.

Снег сегодня особенно сильный, валит с самого полудня, так что навалил уже хрустящий под ногами пушистый слой, и следы на нем, глубокие и отчетливые, будто дают подсказку, манят за собой, как самая яркая на небе звезда. Уилл кутается в пальто, поправляет съезжающие очки и засовывает руки в карманы, но мгновение спустя снова перебирает пальцы, запахивает поплотнее ворот и еще сильнее замедляет шаг.

— Дальше — дело техники, — мягкий голос Ганнибала заставляет Уилла проглотить усмешку, — хотя, полагаю, Джек как всегда опоздает.

Ганнибал идет рядом с Уиллом, запрокинув к темному небу голову, и снежинки острыми бритвами путаются в его волосах, а она — по другую сторону от него насвистывает что-то себе под нос и жарко дышит на озябшие пальцы. Уилл слышит, как хрустит под ботинками снег, глядит на отражающуюся в ладонях полную луну и кивает, потому что Ганнибал снова прав.

Она тянется через него, хватает Ганнибала за руку и заливисто смеется, а Уилл на мгновение замедляет шаг, позволяя им пройти вперед. Он не помнит, чтобы они были такими при жизни, не помнит их вовсе, будто смерти на самом деле не существует, а все вокруг — всего лишь неоконченная картина, для завершения которой не хватает каких-то пары мазков.

— Хочешь сказать, он знал, как войти во все двери, потому что уже бывал внутри? — она оборачивается, шагает спиной вперед, не отпуская ладонь Ганнибала. — Это скучно, лучше бы он маниакально просматривал фото и ролики, выискивая детали. Ты начинаешь понимать.

Последняя ее фраза комкается в губах и взлетает вверх облачком пара, плавит призрачные снежинки и звенит в желтом фонарном свете. Полная луна качается на небосводе, точно напевает колыбельную, и лик ее до сводящего скулы отвращения похож на разбитое зеркало. Уилл шагает вперед, потому что Джек как всегда опоздает, а сам он снова придет в самый что ни на есть подходящий момент.

Дом вырастает перед ними уродливым черным пятном на белом снегу, как черная в свете полнолуния кровь, и она первая несется ко входу, любопытно жмется к порогу, заглядывает внутрь сквозь приоткрытую дверь. Уилл поднимается следом, слушает, как звонко скрипят старые доски в ступенях, видит отраженный в стекле снег и небрежно сбрасывает пальто. Зеркало стоит прямо напротив входа, разбитое на десятки крупных осколков, покрытое трещинами, оно отражает Уилла, стоящего за его плечом Ганнибала и ее растянутые в улыбке губы, будто она смотрит на что-то красивое. Уилл на мгновение жмурится, склоняется над пятнышками крови, впитавшимися в доски, и не слышит, как захлопнулась дверь.

Уилл смотрит на собственное отражение в битом стекле и неожиданно хочет взглянуть на алтарь.

Представший во всем своем уродливом естестве зверь ждет его у алтаря, клонит голову набок, прислушивается к дыханию, сжимает в пальцах стекло. Кровь густыми сгустками капает на пол, стекает по белым простыням и впитывается в хрустящий под ногами снег. Кровь покрывает руки по локоть, неоконченная картина раздражает уродством, а Уилл поправляет снова съехавшие очки.

Стекло отражает зверя, стекло прозрачно и может разбиться, но стекло не фарфоровая чашка и не привязанная на ленту монета, и Уилл неприязненно морщится, проводя ладонью по теплому могильному камню. Зверь смотрит на него, оскалившись, мурашки табунами бегут по коже, и Уилл снова один разглядывает собственное отражение в разбитом зеркале.

Искрящийся снежинками смех тает, ударяет по лицу дождевыми каплями, и Уилл испачканной кровью ладонью стирает текущую по подбородку влагу. Он глядит на картину, в которой не хватает всего-то пары мазков, а она морщится за его спиной, перебирает пальцами торчащую из груди рукоятку ножа и заливает пол комнаты собственной кровью. Ганнибал улыбается, не сводя с нее взгляд, и в глазах его осколки стекла, отражающие выстроенный не для него алтарь.

Удар мешается со звуками выстрелов, теплое дыхание обдает щеки, и Уилл удовлетворенно жмурится, потому что снег идет вверх, кровь затекает в открытую рану, время оборачивается вспять, и разбитая на осколки чашка собирается воедино, совершенно забывая, что когда-то непременно должна разбиться.