Много шума из ничего (гет)

Драко нашел ее возле дальних стеллажей в библиотеке. Гермиона сидела на полу, а рядом были разбросаны фолианты. Если бы не увидел сам, никогда бы не поверил, что Грейнджер может отстраненно смотреть на беспорядочно наваленные книги. Он молча подошел и сел рядом. Супруга прерывисто выдохнула, но ничего не сказала.

Малфой с трудом сдержал желание обнять ее — такую маленькую и потерянную. Потерявшую стержень — веру в его виновность. Он понимал, что это чревато срывом. Недоверие и ненависть к нему помогали Гермионе держаться в перевернувшейся реальности. Ничего из того, что составляло ее прошлую жизнь, теперь не существовало, большая победа обернулась пшиком, ее друзья — оплот и тыл — погибли, и все, что связывало ту и эту Грейнджер, — он, Драко Малфой, школьный враг.

— Невилл в Азкабане? — в вопросе не было ни злорадства, ни любопытства, ни даже вежливого интереса — полное отсутствие эмоций.

— Нет, в Министерстве. В камере предварительного заключения, — Драко охотно включился в диалог.

Снова стало тихо. Каждый думал о своем. Через какое-то время она опять заговорила:

— Я просмотрела несколько книг. Похоже, то, что… со мной произошло, необратимо. Если бы остались какие-то маркеры, мозг мог бы воссоздать хоть часть воспоминаний, но маркеров Невилл не оставил. И не навел ложных воспоминаний. Отсюда потерянность во времени. Я не могу осознать, что между вчера и сегодня прошли годы.

Сказанные выверенно спокойным голосом слова резали глубже Сектумсемпры. Ответить было нечего — пожалеть, посочувствовать? Нет, Гермиона точно не хотела жалости и пустых слов, а передать вербально всю глубину своих переживаний Драко не сумел бы. Да и не нуждалась она в его переживаниях, если быть честным.

— Ты допрашивал Невилла? — задала вопрос, чтобы между ними не висела тяжелая тишина.

— Определил в камеру и сообщил Кингсли. Допрос завтра.

— Я могу присутствовать?

Вообще-то не могла ни по каким правилам. Но Драко был сам себе начальником. Да и случай они рассматривали беспрецедентный.

— Нет, но если хочешь, я тебя возьму.

— Хочу.

Драко кивнул. Это, наверное, даже хорошо. При ней нужно будет держать себя в руках. Мало ли что взбредет в голову сделать с человеком, лишившим его всего.

Раз уж они сидят тут и разговаривают как люди, он должен ей сказать:

— Я не буду тебя удерживать. Захочешь — уйдешь. Только не сейчас. Когда родится сын и вокруг станет поспокойнее.

Гермиона неопределенно пожала плечами.

— Пусть малыш останется со мной. Ты… не любишь его. Он тебе не нужен.

— Я… она… ждала его?

— Да, очень.

Ему ответом был вздох. Он решил объяснить свое видение ситуации:

— Я не гоню, не думай, если ты останешься с нами, мы будем… — он не стал договаривать, чтобы не спугнуть шаткое нечто, установившееся между ними. — Просто не хочу держать тебя заложницей чужих тебе обстоятельств.

Гермиона молчала несколько невероятно долгих для Драко минут, он уже испугался, что все испортил, когда она подала голос:

— Я обдумаю твое предложение. Еще есть время. А сейчас пора спать, — не говоря ни слова больше, она двинулась к выходу из библиотеки, оставив Драко сидящим на полу за дальними стеллажами.

Гермиона легла в постель, но уснуть у нее не получалось. Слишком много мыслей. Те, которые касались признания факта потери памяти, она отогнала в дальний угол. Просто не сейчас! Это может ее добить. Она напросилась на допрос, потому что нужно было уложить произошедшее в голове. Конечно, ее мозг снова начнет искать подвох и строить теории. Где-то в глубине души она уже признала правоту Кингсли и Малфоя, возможно, это произошло с ней даже не сегодня, но так хотелось, чтобы все оказалось по-другому!

Хоть Гермиона и обещала не торопиться с обдумыванием предложения Драко, оно не шло из головы. Заманчиво было оставить эту чужую ей жизнь и начать с чистого листа. Вот только… чем этот лист заполнить?

Возвращать память родителям спустя столько времени, особенно в свете того, что переживает сама, было страшно. Грейнджер не работала так топорно как Невилл, воспоминания не удаляла — спрятала их глубоко и заменила навеянными, но человеческий мозг — сложнейшая машина, если что-то пойдет не так, ей не хватит знаний починить. Да и… чего таить от себя? Гермиона боялась реакции отца и матери, когда (если) они узнают, что сделала дочь. Прочувствовав, что такое Обливиэйт, на собственной шкуре, она уже не была настолько уверена, что поступила с ними правильно, но сделанного не воротишь.

Вариант воссоединения с родителями Гермиона однозначно отмела. Уйти в магловский мир самостоятельно? Кем она там станет без нормального образования? Начинать с нуля без почвы под ногами? Пойти работать, чтоб обеспечивать себе возможность учиться? Гермиона Грейнджер — официантка или посудомойка? Нет, увольте, ей чувство собственного достоинства не позволит так опуститься. К тому же Кингсли прозрачно намекнул, что находиться вне защищенных мест ей пока не стоит, не все приспешники Волдеморта обезврежены, и опасность поджидает за каждым углом.

Остаться в магическом мире? Но от нее все будут ждать поведения, поступков и уровня знаний той Гермионы, а она... не та. Грейнджер всего несколько часов пытается ужиться с мыслью, что та другая реально существовала и пережила все, чего она не помнит, а уже едва не сходит с ума! Как ужиться с незнакомой личностью в себе?

Существовал вариант остаться здесь — в замке, где каждый камень ей ненавистен, где ее пытала сумасшедшая Беллатрикс, где жила семья… частью которой она сама внезапно оказалась. И это было невозможно принять, хоть перспектива взять у жизни тайм-аут выглядела привлекательнее остальных. Принять факт материнства, как бы дико это ни звучало для вчерашней школьницы, и посвятить себя ребенку. Но этот ребенок — ребенок Драко Малфоя и, похоже, был дорог ему, тогда как она… не знала, что именно чувствует и чувствует ли вообще что-то. Ей стерли память, почему исчезли чувства?