Однажды придёт отец... (джен)

Когда Гарри исполнилось полтора года, Петунья взяла его и Дадли в гости к своей подруге Ивонн. Она славилась страстью ко всему экзотическому, обожала отдыхать на южных островах и пробовать тамошние блюда. На первых она обгорала до потери пульса, а вторыми обычно травилась…

Дома у неё жили экзотические звери — какая-то китайская собачка и кошмарная лысая кошка. От этой кошки Петунью бросало в дрожь. Жуткое, прямо-таки инопланетное создание, поросячьего цвета, с огромными прозрачными ушами, мокрые глаза непонятного оттенка, пальцы без шерсти походили на человеческие, горбатое толстое тело на тоненьких лапках и тонюсенький крысиный хвостик. Вот примерное описание Клеопатры, кошки породы сфинкс.

Собачка же — слава богу! — походила на меховую сардельку с постоянно включенным моторчиком. Она непрестанно издавала всевозможные звуки: пыхтела, сопела, гавкала, ворчала. Лаем эта китайская собачка искусно выражала все эмоции в мире: и удивление, и страх, и злость с радостью. Звали её Филадельфия Грайс Гордон Шиба Принс… Бедная и совсем не аристократичная Петунья даже в ухе почесала, думая, что ослышалась — как-как её зовут?! — на что Ивонн махнула рукой и предложила называть собачонку по-домашнему — Фиби.

Кошка в руки не далась — удрала подальше и повыше. А вот собачка с восторгом кинулась знакомиться с маленькими гостями. Суетливо обнюхала мальчишек, обдавая их горячим дыханием и быстренько облизала личики и ручки. Гарри удивленно смотрел на это крайне милое и сверхпушистое существо с черной приплюснутой мордочкой и ярчайшими вселенскими глазками, всё больше и больше влюбляясь, не в силах устоять перед обаянием пекинеса.

Взгляд Дадли был более прагматичным: не найдя в комнате никаких игрушек, он оценивающе посмотрел на забавное косматое создание, прикидывая — а годится ли оно в качестве машинки? Подергав и общупав собачку со всех сторон, Дадли нашел хвост и просияв, начал тягать её по комнате, бибикая и дудукая. Изумленная сверх меры Фиби сперва ехала на пузе, потом, сообразив, что происходит нечто невероятное и новое в её собачьей жизни, расслабилась, решив получать от этой жизни максимум удовольствия — опрокинулась на бочок, оттопырив задние лапки, присоединив к дадлиному бибиканью свои громкие благодарные и счастливые вздохи и охи.

Гарри смотрел-смотрел на это священнодействие и внезапно захотел тоже эту чудную и потрясающую игрушечку. Нетвердо переставляя слабенькие ножки, он деловито дотопал до Дадлика и собачистой машинки, нагнулся и схватился за длинные ушки. Машинка забуксовала, и Дадли обернулся, увидев причину пробуксовки, рассердился и потянул сильнее. Гарри, почувствовав сопротивление, плюхнулся на попу и, гневно лопоча, крепче вцепился в ушки. Целую минуту малыши, натужно пыхтя, тягали собачку в разные стороны, а Филадельфия-Фиби, трехкратная чемпионка Европы по статям и плодовитости, пребывала в полнейшем экстазе, тоненько ворчала и похрюкивала, заходясь от безмерного счастья. ТАК с ней ещё никто никогда не играл!

Петунья и Ивонн, заболтавшись в гостиной, не сразу обратили внимание на странные звуки, доносящиеся из хозяйской спальни, в которой оставили детей. Заинтересованно переглянувшись, подруги отправились проверить, кто там охает и вздыхает? В первый миг они прямо застыли на пороге, глядя, как мальчики перетягивают друг у друга какую-то меховую муфту, и она, эта муфта, издавала громкие протяжные стоны.

— Фиби! — ахнула Ивонн и кинулась отбирать «игрушку». Внезапно ограбленные, Дадли и Гарри дружно заревели, а собачка вдруг возмущенно загавкала на хозяйку, сердито тряся головой, мол, ты чего самоуправничаешь?! Не даешь поиграть порядочным детям и собакам!

Эта первая встреча оставила очень глубокий след в душе мальчиков, они надолго запомнили удивительное пушистое создание. Гарри точно не мог забыть эти огромные космические глаза, широкую и добрую улыбку и тончайшую воздушную шерсть. Гарри просто влюбился в этих собачек и, увидев на улице похожую, восторженно пищал, показывая пальчиком:

— Пикенез!

Прохожие и хозяева пекинесов умилялись и хвалили малыша:

— Такой маленький и уже разбирается в породах!

Совершенно очевидно, что Гарри очень хотел собственного пекинеса, но эти маленькие собачки весом в три килограмма стоили страшно дорого, и Дурсли не могли позволить себе такие траты.

А так в качестве домашней фауны пока выступала Симона, белая кошка с рыжими пятнышками. Петунья, понимая, что с котятами слишком много будет возни, свозила кошку к ветеринару. Почтенный морщинистый доктор согласился стерилизовать Симону, но сперва уточнил, точно ли хозяева не хотят от неё котят?

— Да, точно не хочу, — твердо ответила Петунья. — А что?

— А она породистая, — озадаченно прогудел врач. — Турецкий ван, котята этой породы очень дорогие.

Петунья было воодушевилась и уже начала подсчитывать в уме прибыль от продажи несуществующих ещё котят, но потом сообразила, что для этого нужен кот той же породы. А ванских котов она что-то не видела в пределах Литтл Уингинга, конечно, можно дать объявление в газету, типа, «одинокая леди желает познакомиться для продолжения рода», но мороки-то столько потом будет… Так что пришлось отодвинуть мечты подальше и настоять на стерилизации.

А ещё остались удивление и вопрос без ответа: где сами Поттеры достали такую очень редкую и дорогую кошку? Насколько Петунья помнила, кошек этой породы можно вывезти из Турции только с разрешения государства и со специальными документами. Привезя домой снулую от наркоза Симону, она поделилась новостями с Верноном. Тот скептически оглядев дворовую окраску кошки, хмыкнул:

— Угу, турка ван-шван, а ты и поверила? На улице Магнолий вон, мейн-куны шастают, а присмотришься к ним — дворняги дворнягами, сплошь беспородные все. Мейны более мордастые и тяжелые, не то что эти голохвостые барбосы.

Сходила Петунья на ту улицу, поглазела на мейн-кунов и тоже заметила некоторые нюансы, которые отличали их от породистых кошек. Попутно познакомилась с их хозяйкой, миссис Фигг, сухонькой старушонкой, выяснила, что та недавно переехала откуда-то с севера.

Ушла Петунья с неприятным ощущением чего-то недоговоренного, бабка ей ни капельки не понравилась, лживая насквозь, говорит что-то, а сама глазками зырк-зырк по сторонам, как воришка какая… Петунья поклялась себе, что нипочем не пустит эту стремную старушенцию даже на порог.

После письма Северуса пришлось сменить первоначальные планы и сделать Гарри второй паспорт на имя Поттера, чтобы он пошел в школу уже по нему. К двум с половиной годам Гарри знал, что его фамилия для всех Поттер. Это его слегка запутало, мальчик начал задумываться о том, что здесь что-то не так. Он — Поттер и Эванс-Снейп. Брата зовут Дадли Дурсль. Мама на самом деле является тётей Петуньей. Папы у него нет. Но есть дядя Вернон и он же — папа Дадли.

В таком возрасте дети, впрочем, не умеют долго думать, их развивающийся мозг слишком забит впечатлениями, и мысли маленького человечка хаотично мечутся и скачут с одного на другое. Сейчас для Гарри был период самоотречения и открытий, которые он начал сознавать. Ведь раньше, в год-полтора, если он видел что-то новое, то не задумывался — что это, теперь же, видя тот же предмет, Гарри с восторгом узнавал, что он как-то называется.

Самоотречение заключалось в том, что Гарри осознал себя отдельной личностью, стал понимать, что имеет личное пространство, и что есть такое любопытное понятие — собственное «я». Главными понятиями сейчас для него стали «я сам» и «моё». Из-за чего участились драки с Дадли, у которого был тот же период. Мальчишки жадились буквально из-за всего, из-за каждой мелочи устраивали прямо-таки Ледовое побоище. Кроме того, охваченные внезапной жаждой знания, мальчишки целыми днями болтали без умолку, ошарашивая взрослых престранными вопросами, от которых Вернон с Петуньей впадали в ступор.

— Мама, люди говорят по-человечески, а как говорят овечки — по-овечески?

— Почему папа-утка называется селезень? Пусть будет утк!

— Папа, а почему мама говорит, что я ей мозг вынес? Я же его не трогал!..

— Мама, ну зачем ты мне в душу нагрустила? Теперь я весь день буду ходить грустным…

И так целый день, часами, от рассвета до заката, с перерывами на дневной сон, ведь не заткнешь говорушек. Делать этого ни в коем случае нельзя, ведь дети в этом возрасте всего лишь неосознанно тренируют речевую функцию.

Удивлялись маленькие первооткрыватели всему на свете: полету стрекозы над прудом, опрокинутому небу в отражении глади того же пруда…

— Ма-а-ам, смотри, небо наоборот! И оно такое синее-синее, ещё синее, чем настоящее…

Проходят мимо стройплощадки, видят башенный кран, как он медленно и плавно разворачивает свою несущую стрелу на головокружительной высоте…

— Ууу-у-ух ты… мам, ты посмотри, какой вы-ы-ысо-о-окий!

Увидели бульдога тётушки Мардж и поразились:

— Ой, а где у него хвостик? Собачке без хвостика нехорошо, поглядите, как он попой виляет!.. И у него поэтому такие кривые лапки, чтобы покрепче упираться в пол и вилять попой?

Капризы малышей тоже бывали неожиданными и порой сбивали с толку. Например, Гарри вдруг отказался кушать пудинг в гостях, оттолкнул руку с ложкой и захныкал. Его стали уговаривать попробовать вкусный и нежный пудинг, убеждать, что он не горячий и не холодный, а тепленький, в самый раз. Гарри отворачивался, уворачивался, отпихивался руками и наконец крикнул:

— Да не хочу я эту ложку! У неё ручка не такая!

Оказалось, Гарри смутила другая, незнакомая форма рукоятки чужой ложки. Пришлось искать для него ту, к которой он привык дома… В следующий раз в гостях учудил и Дадли, внезапно он испугался простой тарелки, увидел в ней что-то, оттолкнул от себя и отчаянно заревел. Посудину срочно убрали, начали успокаивать ребёнка, а тот сквозь рев повторяет:

— Колотая, колотая…

Понятно. Испугался трещины. В общем, растут мальчики, мир познают, характерами обрастают и личностями становятся. К трем годам Гарри и Дадли вполне осознанно держались вместе, став настоящими братьями, шалунами и проказниками. К этому времени мальчики уже умели самостоятельно одеваться и раздеваться, только с пуговичкам и шнурками их неловкие пальчики пока не справлялись. И Петунья помогала им застегнуться и завязаться. А однажды, когда они собирались на прогулку, на кухне зазвонил телефон. Отошла Петунья, разговаривает, а сама в прихожую поглядывает, за мальчиками присматривает. И видит.

Гарри стал застегивать пуговички на дадлиной курточке, а потом встал на табуреточку, и уже Дадли принялся завязывать шнурки на ботиночках Гарри. Петунья аж потекла от умиления — божечки мои, какие лапушки! — Дадли, высунув от усердия язычок, очень старательно завязал шнурочки — на пять или шесть узелков каждый, а Гарри перед этим застегнул пуговки не на те петельки. Как ни жаль детский труд, но пришлось поправить, перезастегнуть пуговицы и перешнуровать ботиночки. Зато и на прогулку вышли в хорошем настроении.

И на той прогулке, в городском скверике на детской площадке чуть не рухнул хрупкий мир всех троих. Какая-то расфуфыренная мадам вдруг подскочила к песочнице, выхватила из кучи малышни своего разодетого в пух и парчу прынца и со злобным шипением «безотцовщина!» уволокла прочь.

— Кто, что, откуда да почему? — посыпались взбудораженные вопросы от других озабоченных мамаш. И глазами ка-а-ак начали сверлить мать-одиночку и её светленькую дочку, та, затравленно огрызаясь, прижала к себе ребёнка и унеслась, а оставшиеся принялись молоть языками, перемывая ей косточки, мол, шалава бессовестная, нагуляла дите от работодателя. Петунья сидела на лавочке тихо, как неприметная морская губка, и как морскую воду впитывала сплетни, просеивая шлак и соль. Оказалось, не только она слушала, но и маленький Гарри. Дома, перед сном, он, грустно моргая, спросил:

— Мама, а я тоже безо-отцов-щина?

— Нет, ну что ты, Гарри? — испугалась Петунья, совершенно беспомощная перед таким вопросом. И жалобно возразила: — У тебя есть папа.

— А где он? — требовательно спросил Гарри.

Врать ребёнку Петунья не хотела, но и что отвечать на его вопрос, она не знала. К счастью, к ней на помощь пришел Вернон, он стоял на пороге, дожидаясь своей очереди пожелать мальчишкам спокойной ночи. Услышал вопрос племянника и видя растерянность жены, пробасил:

— И правда, где он? Пора бы ему вернуться с секретного задания.

— Твой папа на секретной службе Её Величества, вот он выполнит задание и придет к тебе! — сориентировалась Петунья.

Где мама, Гарри уже знал, ему давно объяснили, что мама Пэт на самом деле ему тётя, а мама Лили ушла на небо и живет там с ангелами. Но маленький хитренький мальчуган не пожелал мириться с таким положением и чисто из упрямства продолжал звать Петунью мамой, невольно теша её тайное самолюбие. Про отца ему пока не говорили. А теперь…

Маленькое сердечко так и забилось, так и затрепыхалось в тощенькой грудке, заходясь от нечаянного счастья — у него есть папа! Живой! И папа скоро придет к нему! Ой, как засияли его глазки… В спальне Петунья обрушилась на Вернона:

— Ты зачем обнадежил мальчика? Он же ждать его теперь будет!

— Лучше пускай ждет, чем ломает голову от неизвестности и строит всякие подозрения, — мудро возразил муж. — Ты же не хочешь, чтобы он додумался до того, что папаша у него подлец, раз сбежал и бросил его.

— Но Северуса могут убить, и он вообще никогда не придет. Как ты это объяснишь? —  взмолилась Петунья.

— Объяснять не придется, просто скажем правду, что отец погиб при исполнении секретного задания на службе Её Величества, — снова возразил Вернон. — Если это случится, конечно, но что-то мне подсказывает, что он сдержит свое слово. И однажды к Гарри придет отец.

Снова, как и всегда, безостановочно побежало время сквозь года, вытягивая мальчишек из одежки, и если Гарри тянулся вверх, как росточек к солнышку, то Дадли разрастался вширь, как колобочек. Становились тесными рубашки и штаны, совершенно новые и совсем не разношенные, они передавались Гарри, чтоб тот их доносил. Гарри не протестовал, он сам видел, что происходит, а в силу неразумного возраста начал дразнить Дадли толстяком и пузырем. Дадли в долгу не оставался, награждал хохмача кулаками и ответными прозвищами.

Семенит по улице старуха Фигг и слышит:

— Жирный Дадли, ты жиртрестан! Сколько пончиков ты стрескал?

— Сколько надо, столько съел! А тобой людоед подавится, косточка ты куриная!

Костяк, Дохляк и Скелетон — вот «милые» клички, полученные Гарри от любезного братца.

Им по пять лет, и они пошли в подготовительную среднеобразовательную школу. Братья были очень разными: Дадли полный и круглощекий, с прилизанными жиденькими волосиками, Гарри же напротив, вихрастый и тощий, тоненький и, казалось бы, беспомощный дохлячок. Но нет, оба пацана были не промах, ехидные и драчливые, они никому не давали спуску. Их дуэт Поттер-Дурсль стал поистине легендарным, несмотря на столь сопливый возраст.

Шалости были вполне невинными, но такими… Зубной порошок насыпать на белое сиденье стула, а учительница потом с белым задом по коридорам шла и не понимала, отчего все хихикают сзади. В парикмахеров поиграли, друг дружку обкорнали и соседской девочке косички отстригли, и челочку стильную сделали, короткую такую, дыбом, а самое странное, что она восьмилетняя и уже вроде как соображает, но почему-то поддалась на убеждения двух пятилеток.

Мамины-тётины платья решили примерить, зачем — сами не поняли, просто захотелось и всё! Намерялись, стали снимать, и тут, вот ужас-то, молнию заело. Застрял Дадли, пыхтит, сопит, кряхтит, раздеться не может, чуть не плачет уже, платье длинное, в пол, вечернее, а Дадлику оно вообще как шлейф. К счастью, Гарри помог, взял ножницы, да и выстриг зону декольте, Дадли выбрался из платья и торжественно пожал руку брату-спасителю. Что пережила Петунья, найдя в гардеробе испорченный наряд, история милосердно умалчивает.

Ковер вареньем намазали — хотели посмотреть, не впитается ли оно и не размокнет ли коврик как бисквитный торт? Проверили, на сколько растянется зубная паста из тюбика, выяснили, что от прихожей через всю гостиную, вокруг дивана до холла и до лестницы…

Посолили суп, стоящий на плите, подумав, добавили туда пачку какао, полбанки кофе, ещё посолили, поискали по кухне, нашли горох, крупу, соду, всё найденное бухнули в кастрюлю… Получившаяся бурда отправилась в унитаз, а мальчики — в постель без сладкого.

Купаясь в ванне, привычно расшалились, опрокинули шампунь тётушки Мардж (она как раз гостила у них), озаботились, думая, чем восполнить случайную потерю? Помня, что шампунь был зеленый, решили подкрасить папин бальзам, который они перелили в опустевшую бутыль. Изумрудная зелень нашлась тут же в ванной комнате, за зеркальной дверцей шкафчика-аптечки. Лосьон Вернона «после бритья» разбавили водой, подкрасили зеленкой и покинули ванную с чистой совестью. Зеленая Мардж, злая и страшная, как кикимора болотная, уехала со скандалом.

Много их было, милых детских шалостей и проделок, все не стоит описывать, всё равно фантазии не хватит, да и размеры книги всё же ограничены.

* * *

Восемьдесят четвертый год ознаменовался для Северуса деканством. Официально деканом Слизерина он считался ещё с восемьдесят первого, но только официально, на бумажке. В права он вступил только сейчас, четыре года спустя. Тихий, спокойный и вежливый со всеми, Северус всё-таки не скоро завоевал хорошее расположение к себе, темное его прошлое, да ещё на услужении Темного Лорда, долго не отпускало его. Даже и сейчас коллеги сторонились Северуса, настороженно замолкали при его приближении и сверлили подозрительными взглядами до тех пор, пока он не скрывался из их поля зрения.

Всё это, понятное дело, привело лишь к тому, что характер Северуса стал желчным, ядовитым и ещё более мрачным. А что поделать? Сработал древний как мир принцип: как к нему — так и к вам. Закон природы. Ведь Северус тоже человек, и, встречая злое к себе отношение, он отвечал тем же, потому что только полный даун или абсолютно глухой человек способен безмятежно улыбаться в ответ на оскорбления…

На одной из перемен, после урока МакГонагалл, четырнадцатилетний студент Билли Уизли совершенно случайно съел трансфигурированный хлеб. Просто прихватил его с окна, вынес из класса, чтобы перекусить между уроками, рассчитывая сгрызть за перемену. В желудке магия столкнулась с биологией, а точнее, с желудочным соком. А может, чары рассеялись или закончилось действие формулы заклятия, в общем, хлебушек вернулся в исходную форму — в камушек. Кусок гранита с острыми краями.

Билла скрутило так… Его затошнило, вырвало с кровью. Перепуганные студенты позвали Помфри, та, продиагностировав, схватилась за голову — мальчик проглотил булыжник! Спасите-помогите!..

Северус, услышав панические крики, экстренно прибежал узнавать, что тут происходит? Узнав, за голову хвататься не стал, бросился в подземелья за зельями, принес и, смешав какие-то составы, споил пострадавшему парню. Лекарство подействовало моментально, кусок гранита превратился в песок, а тот сошел на нет, истаяв в пену, в мыльную. Ну, а мыло уже вывели из организма естественным путем.

Позже Северус пришел в больничное крыло с другими зельями, стенки желудка всё же были повреждены инородным телом. Ну и спросил ученика, где он, такой умный, транфигурированный хлеб нашел? Билли, морщась и охая, рассказал — где. Подумав, Северус устроил Минерве не хиленький такой разнос, мол, совсем дура она, что ли, трансфигурированные хлеба разбрасывать где попало? Она бы его ещё из графина переформировала, и пускай студенты помирают от битого стекла в животах!

Мама Молли, узнав об инциденте, Минерве чуть в глаза не вцепилась, не успела — её перехватили и оттащили, но рот Молли позабыли закрыть, так что её вопли вся школа слышала. И узнали много нового о Минерве — но увы, все слова непечатные, стесняюсь их писать…

Разумеется, после того скандального случая на декана Снейпа стали смотреть куда более благосклоннее как на спасителя одного из детей и настоящего мастера-зельевара.