Примирение (джен)

Снаут никогда не чувствовал большего умственного возбуждения: приятное покалывание в макушке, учащенное сердцебиение и силы на то, чтобы быстро снять скафандр и взбежать, а не вскарабкаться вверх по неудобное стальной лестнице.

— Сарториус, дружище, есть разговор, — позвал он на бегу.

Через несколько минут умственное возбуждение сменилось апатией. Снаут сидел напротив Сарториуса, пил обжигающий кофе, не чувствуя запаха и вкуса, и думал, что видит физика впервые.

— Как я и говорил, Кельвин погиб. Тела найти не удалось. Очень жаль. Это был блестящий ученый, настоящий профессионал в своей области и…

Поспешив возразить, Снаут закашлялся и окатил собеседника брызгами кофе пополам со слюной.

— Я сказал тебе, что видел его живым! Ты говоришь, будто речь перед гробом... Кельвин жив! Надо составить новый рапорт.

Сарториус утёрся и посмотрел на Снаута с отвращением.

— То существо, что ты видел, оно генетически не Кельвин. Физически не Кельвин. Оно не человек.

— Это Кельвин. Я говорил с ним. Да, он немного в шоке и отвечал странно. Парень пережил такое, чего врагу не пожелаешь. Но я достаточно хорошо его узнал, чтобы утверждать…

Сарториус встал со своего места, отошёл к стене и отвернулся. Снаут замер, наблюдая за ним, и замолчал.

— Производительные силы нашей планеты направлены на освоение новых пространств. Условия нашей жизни позволяют практически не задумываться о хлебе насущном. Мы умны, воспитаны, деликатны, благородны, открыты новому, мы ищем. Но неужели ты считаешь нас бессребрениками? Думаешь, всё это просто так? Остановиться на достигнутом, лечь и зажиреть для человечества означает гибель. Пока есть хотя бы повод для развития: лучшие условия жизни, лучшие двигатели, новые знания, новые области, где их можно применить, — мы живём. Естественный отбор не остановить, меняются только его условия. Раньше выживал сильнейший, умнейший, теперь требований стало больше.

— Я не понимаю, о чём ты говоришь, — усталость наваливалась на плечи Снаута могильной плитой. Сил на продолжать доказывать свою правоту не осталось. Просто броситься с кулаками и заставить упрямца принять истину — Снаут был уже способен и на это, но перед ним был друг.

— Ты просто не видел Кельвина. Собирайся, полетим и посмотрим. Там в океане уже целый архипелаг. Они счастливы, понимаешь? Гибарян бегает за толстушками. Кельвин милуется с Хэри. Они должны жить.

— Они непредсказуемы и могут оказаться помехой. Земля решила, что освоение ресурсов этой планеты ей дороже, чем пресловутая гуманность. Пойми это и ты. Мораль невыгодна, а в случае Соляриса преступление, каким его называл Кельвин, не повлечет даже общественного порицания.

Снаут вскочил с кресла и сжал кулаки, кровь молотом била в виски, расширяя черепную коробку. Головокружение удалось перебороть отчаянным криком.

— Ты — урод! Вот тебе моё общественное порицание. — Снаут покачнулся, уцепился за спинку стула, чтобы не упасть. — Ты предлагаешь убить их? Ты хочешь убить их собственными руками из личной выгоды. Убийца!

— Возьми себя в руки, криком ты ничего не решишь. Личной выгоды здесь нет. — Сарториус был спокоен, почти равнодушен. Снаут понял, что физик прав, и постарался взять себя в руки.

— В любом случае, мы имеем дело с гуманоидной цивилизацией, уничтожить которую...

— Которая не может восприниматься в отрыве от сотворившего её сверхразума.

— Может! Очень даже может! Полетим, посмотришь сам. Там Гибарян и Кельвин. Они оба живы.

— Тело Гибаряна мы не успели похоронить. Доказать, что он мертв, будет легко. С Кельвином, конечно, сложнее.

— Да ты с ума сошел! Подойди к окну, посмотри. Архипелаг видно уже отсюда.

— Это ты с ума сошел! — Сарториус впервые по-настоящему вышел из себя. — Как будто забыл тех тварей, которые мешали нам дышать. Они убили Гибаряна. Кельвин погиб от их рук. Как будто сам ты сходил с ума, неврастенически хихикая, не от их присутствия.

— Это было другое... Пойми, это Кельвин и Гибарян.

— Ты сам говорил, что Кельвин изменился. Ты объяснил это пережитым ужасом. Что если причина не в этом?

— Он был немногословен, потому что ждёт смерти, — с этими словами Снаут схватил Сарториуса за локоть и почти приволок к окну.

Океан был спокоен. Буруны лишь слегка поднимались над водой. Небо было чистым и высоким. Сарториус вздрогнул, когда с поверхности одного из островов в воздух забил гейзер, — любая активность океана таила угрозу. Теперь аккуратные небольшие облачка плотного белого пара плыли к станции. Это было пугающим, но по-настоящему Сарториус испугался, когда увиделся Кельвина и Хэри.

Девушка в облегающем белом платье с детским задором радовалась новому развлечению, пока облако не подхватило её. Кельвин побежал следом, но облако уносило Хэри выше и дальше, а он оступался на узкой косе. Несколько раз ему удавалось догнать беглянка и схватить за ноги, но она, смертельно перепуганная, не решалась спрыгнуть.

Другое облако подхватило Кельвина, почти отчаявшегося, быстро поравнялось с облаком, на котором летела Хэри, позволило влюблённым обняться и растаяло. Кельвин и Хэри падали в океан. Другое облако подхватило их возле самой воды.

Это выглядело бы как опасное баловство, если бы Хэри не была так перепугана. Она обезьянкой висла на плечах Кельвина, дрожала и старалась зажмуриться до тех пор, пока после очередного резкого падения за спиной Кельвина не забились крылья. Две полуплоскости, больше похожие на механические крылья, чем на птичьи, понесли его вперед. Он пролетел мимо окна станции так близко, что Снаут с Сарториусом сумели разглядеть восторг на его лице. Цеплявшаяся за него Хэри робко улыбалась.

— Они радуются жизни, разве ты не видишь? — выдохнул Снаут, когда его друзья скрылись из вида.

— Я вижу, что он экспериментирует над ними, изменяет их физическую природу. С нейтринной структурой это очень просто. Стоит однажды подобрать ключи…

— Послушай, физик, а тебе не приходило в голову, что Кельвин сделал это сам, когда Хэри испугалась. С его нейтринной структурой он может сделать со своим телом всё, что угодно. Стоит только научиться контролировать себя. Короче говоря, я составлю рапорт, а ты закрой глаза и заверь, даже если не согласен.

— Только плакаться не приходи потом, когда с Соляриса гробы придут, и чувством вины не страдай. Я за тобой на мост не пойду, и прогулки с санитарами мне не улыбаются.

— Ты чувством вины перед Кельвином и Гибаряном страдать не будешь, если они тут погибнут?

— Они погибли! Океан убил их. Мёртвые должны оставаться мёртвыми.

Добиться желаемого от Сарториуса Снауту так и не удалось. Их спор разгорался с новой каждый раз, когда они оказывались в непосредственной близости, и к концу недели они уже сторонились друг друга.

Снаут проводил всё больше времени в гостях, искренне радуясь общению. О том, что Сарториус тоже был его другом, он старался не вспоминать. Ради своих друзей Снаут был готов на всё. Он не раз предлагал им подняться на станцию и занять места погибших. Они отказывались и в своей решимости оказались упорнее Сарториуса. Он спорил с ними до хрипоты, а потом, засыпая на своей жесткой койке, с улыбкой вспоминал подробности.

Солярис по-прежнему часто показывал свой характер. Его творения уже не были для него игрушками, но товарищами в куда более разнообразных, чем прежде развлечениях. Он не стал менее самоуверенным и всё ещё считал, что отогнал от себя опасность, исправив все свои ошибки. Возможно, он не ошибался.

В день, когда на орбите огромным тетраэдром завис Улисс, океан не испугался. Люди, которых он знал, никогда бы не сделали ему ничего плохого.

* * *

Прибытие землян было лишено помпезности. Слаженная команда Улисса по-военному чётко выполняла приказы. Им предстояло забрать выживших учёных и подготовить планету к следующей экспедиции. Земляне были оповещены о возможных последствиях уничтожения сверхразума и готовы с ними бороться.

Вход в атмосферу огромного межпланетарного крейсера прошёл спокойно. Солярис был тих. Готовивший команду к ужасам этой планеты капитан был искренне удивлён. Давно не использовавшиеся амортизаторы с трудом приняли тяжелый крейсер, экипаж станции встретил гостей.

Капитан ждал, что исстрадавшиеся учёные взбегут по трапу, едва тот будет спущен, выдохнут, улыбнуться и даже не оглянуться на прощание. К ещё большему удивлению капитана — человека предсказуемого, исполнительного и прямолинейного — Сарториус и Снаут не спешили подняться на борт. Первый хранил гордое молчание, скрестив руки на груди, и смотрел на окружающих, как на недостойных. Второй заявил, что составленный психологом Кельвином рапорт был ошибочен.

Капитан поинтересовался состоянием в соответствии с рапортом погибшего начальника станции Гибаряна и после вызванного этим вопросом короткого замешательства был ему представлен. Гибарян показался капитану изворотливым, хитрым и властным сластолюбцем. По каким-то причинам он находился вне станции и, судя по всему, мог обходиться без скафандра даже в условиях ядовитой атмосферы Соляриса.

Не соответствия психологической характеристики Гибаряна и явных изменений в его физиологии было достаточно, чтобы опытный капитан почувствовал неладное, а краткое исследование планеты дало ещё более пугающие результаты. С интересом встретивший вновь прибывших Солярис с воодушевлением принялся за копирование всего и всех.

Встреча капитана с его собственным двойником была кошмаром, который долго не давал покоя корабельным медикам. Весь экипаж, включая Сарториуса и почти насильно заведённого на борт Снаута, проходил генетическую экспертизу, результаты несколько раз перепроверялись.

Старт Улисса был, конечно же, авральным. Только оказавшись на орбите, капитан перестал беспокоиться о своём экипаже и приказал выпустить автоматы. Они должны были войти в атмосферу и включить излучатели.

Сообщение об уплотнении верхних слоёв атмосферы Соляриса было последним, что они передали, прежде чем выйти из строя. Капитан не рискнул отправлять пилотируемые средства, сообщил о невозможности выполнения приказа и принял решение покинуть орбиту.