Дневники Семьи Малфой. Скорпиус (гет)

Чтобы понять, кто я, вам стоит услышать мою историю.

Пожалуй, мне стоит начать с начала и рассказать все по порядку.

Я родился в Нью-Йорке. И когда я появился на свет, моей матери было двадцать шесть, а отцу — двадцать пять. В некотором роде, большинство из того, что я сейчас имею, — это моя жизнь в Нью-Йорке, так как моя «английская» история только начинает писаться. Длинная она или короткая, я пока не знаю.

В детстве я был уверен, что рос совершенно обычным ребенком, с отцом и матерью, младшим братом и сестрой. Мои, хотя и обрывочные, воспоминания начинаются лет с пяти. Я помню, как любил резвиться в ванне, наполненной пеной. Как отец или мать заворачивали меня в пушистое полотенце. Как они укладывали меня спать, читая или рассказывая сказку на ночь и всегда целуя меня в голову. Я помню, как я не хотел погружаться в сон, потому что мне всегда было интересно, чем все кончится.

Сказки, которые они мне рассказывали, повествовали о запутавшихся принцах, которые были горделивыми, злыми и грубыми, но столкнувшись со сложностями, начинали меняться в лучшую сторону, сделав выбор в сторону добра. А потом и вовсе встречали прекрасную леди, которая сделала их счастливыми. Иногда некоторые из этих принцев по сюжету сидели в темнице, похожей на дворец, и гордились этим. Хотя в действительности являлись пленниками злого колдуна, намеревавшегося принести их в жертву. Но принцы чудом оставались живы. Были также сказки о принцессе, которой пользовались окружающие, некоторые из которых притворялись ее друзьями. Она не была счастлива, но не понимала этого. Однако в один прекрасный момент все осознавала, переставала помогать тем, кто того не стоит и тоже становилась счастливой. Изредка это были сказки о добром рыцаре в белых доспехах, которого все считали героем. Он должен был убить чудовище, что он и совершал каждый раз. Но затем что-то случилось, и он плохо обошелся со своим другом, став серым и злым.

— А что же было с тем другом? — спросил тогда я. — С рыцарем-то все понятно. А вот с другом что?

— С ним все хорошо, дорогой, — улыбнулась мне мама, одаривая меня теплым взглядом. — Он немного погоревал, но потом продолжил жить дальше. У него был очень сильный дух.

Сидящий рядом отец улыбнулся легкой улыбкой, накрыв лежащую на моей кровати руку матери своей. Они нежно посмотрели друг на друга, затем перевели взгляды на меня. А я задал свой следующий вопрос:

— Что такое сильный дух?

— Это способность находить счастье внутри себя, милый, — сказала мама. — Тогда ни одна свалившаяся на тебя беда не будет властна над твоей жизнью. Как и в случае с нашим героем.

— Да? Так он был счастлив?

— Да, — рассмеялась она. — Но, знаешь, нашему герою еще помогла его вторая половина.

— А кто это?

— Человек, которого любил друг рыцаря.

— Ого! — только и смог сказать я.

— Уже поздно, сын, тебе пора спать, — напомнил отец, и они с матерью поочередно поцеловали меня в лоб, прежде чем укрыть одеялом.

* * *

Надо заметить, что сказки были не единственными, что мне читали. Родители также не пренебрегали и познавательной литературой. Я рос любознательным ребенком и постоянно о чем-нибудь спрашивал их. В пять лет я сам научился читать. Правда, я все равно просил родителей почитать мне что-нибудь. Мне нравилось, когда они читали мне. Нравилось слушать их голоса. Мягкий альт матери и бархатистый баритон отца, будто скатывающийся с вершины горы, почти всегда отдающий нотками иронии.

Его глаза всегда были теплыми. По этой причине я долгое время считал серый цвет теплым, цветом радости и умиротворения. И когда мой первый преподаватель рисования задала вопрос, какие цвета считаются холодными, а какие теплыми, я долго отстаивал мнение, что серый — на самом деле теплый, счастливый цвет.

Когда мне исполнилось восемь, иногда я задавал отцу какой-либо вопрос, желая получить ответ. Он улыбался в своей манере, которую я позже окрестил как добродушно-ироничную — подобная улыбка была адресована только матери и нам, детям, — а затем папа задавал встречный вопрос.

— А что ты сам думаешь об этом? — часто звучало из его уст.

— Да я ничего не думаю, я тебя спрашиваю.

— А все-таки, — не унимался отец. — Неужели нет никаких своих мыслей?

В этот момент он смотрел на меня глазами, полными любопытства, и, очевидно, ждал, скажу я что-нибудь или нет. Вначале это было для меня чем-то непривычным, но затем я быстро втянулся. Иногда мы вместе искали ответ на мой вопрос, когда дело касалось чего-то менее очевидного и более сложного.

* * *

Я узнал Любовь еще до того, как что-то прочел о ней.

В свои пять лет я уже сам одевался и умывался по пробуждении. Потом я всегда спускался на первый этаж — моя спальня была на втором — и заходил в кухню. У нас была столовая, где мы обедали и ужинали, но завтракали всегда в кухне. И несмотря на то, что у нас была эльфийка-повар, завтрак очень часто готовили родители. Не знаю, с чем это было связано, просто так было, и все. Подходя к кухне, я нередко видел, как мои родители обнимались и целовались. Видел, как отец гладит волосы моей матери и как она смеялась, когда он что-то тихо говорил ей на ухо. Их сияющие, восторженные глаза. Короткие или долгие поцелуи — все это я наблюдал, спрятавшись за открытой дверью. Именно тогда я узнал, что целовать можно не только в щеки, лоб или губы, но и в шею, например. Я не хотел смутить их. Не знаю почему, но мне было понятно, что сейчас между ними происходит нечто такое, чему лучше не мешать. И если я обнаружу свое присутствие, то разрушу это волшебство между ними. Потому я терпеливо ждал, а иногда и вовсе уходил в гостиную, находясь там какое-то время.

Но не только утренние объятия и поцелуи выдавали с головой отношения матери и отца между собой. Даже в присутствии людей они не были холодными или отстраненными друг с другом или же с нами. Они не стеснялись дарить друг другу быстрые поцелуи, держаться за руки. Но самым главным и удивительным было то неуловимое и приватное нечто, возникающее между ними. Взгляды или улыбки, понятные только им.

* * *

Как я уже говорил, моя мама с большим трепетом относилась к не-волшебным фотографиям. Весь наш дом был завешан фото, большая часть из которых были не-волшебными. Она любила сама фотографировать, и для этой цели у нее было целых две камеры, обе маггловские. Одна старая, массивная камера, семидесятых годов, с пленкой, которую необходимо было проявлять в комнате при свете красной лампы. И новая дорогая камера для профессиональной съемки, которую мама называла «зеркалкой».

Я помню, как однажды, в погожий солнечный день, мы сидели за столом в нашей большой библиотеке и рассматривали только-только напечатанные новые фотографии.

— Мама, почему тебе нравятся фото, которые совсем не двигаются? — спросил я ее. — Те, что двигаются, они же веселее.

— Может быть, дорогой, они и веселее, но они никогда не передадут в полноте тот момент, который запечатлели.

Я озадаченно посмотрел на нее. Этот разговор происходил, когда мне было семь, и для своих лет, я был вдумчивым ребенком.

— Почему? — спросил я ее.

Вместо ответа она открыла один из своих больших альбомов и выудила оттуда очередное фото. Оно было не новым, и я его раньше не видел. Но как только посмотрел, то оно сразу заинтересовало меня. На нем были изображены мои родители. Они были очень молоды и смотрели друг на друга так, что волна какого-то странного чувства поднималась в груди.

— Вы такие красивые, — не смог сдержаться я.

— Да, и мы даже не знали, что нас тогда фотографируют. А если бы знали, то не получились бы такими естественными и настоящими. А теперь представь себе дорогой, если бы фото было волшебным. Несомненно, мы с твоим отцом строили бы рожи друг другу. И оно уже не было бы таким красивым.

Она хотела сказать что-то еще, но тут в библиотеку вошел отец, и мама непроизвольно посмотрела на него.

— Ну как, заснула? — спросила она.

Речь шла о моей младшей сестре Кассии, которой в то время было четыре года и ее все еще укладывали спать после обеда, в отличие от меня. Чем я очень гордился, считая себя уже очень взрослым.

— Да, заснула, — подтвердил отец, присаживаясь к нам. — А что вы смотрите?

Вместо ответа мама протянула ему тот снимок, что только что показывала мне. Отец изменился в лице и с недоумением посмотрел на нее.

— Давно его не видел, — задумчиво проговорил он.

— Думаю повесить его где-нибудь, — сказала мама. — Это хорошее фото.

— Даже не знаю, — с сомнением протянул отец. — Оно правда так нужно тебе?

— Да, почему бы и нет. Пусть будет что-то, связанное с Хогвартсом.

Тогда я впервые услышал о Хогвартсе.

— Что такое Хогвартс? — быстро спросил я.

— Хогвартс — это школа для волшебников в Англии, в которой мы с папой учились, — пояснила мама.

— Там было интересно? — спросил я.

Не понятно почему, но мой такой простой и обыденный вопрос — я задавал их десятками — вызвал у отца горький смешок.

— Иногда даже слишком, — со своей обычной иронией ответил он. — Мы ведь с мамой родились и выросли не здесь, в Америке, а в Англии. Так что и учились мы тоже там.

— А на что похож Хогвартс? Там красиво?

— Здание школы расположено в древнем замке, — сказала мама.

— Ого, — протянул я. — А почему на вас разные галстуки?

— Это школьная форма, сын, — сказал отец. — В Хогвартсе четыре факультета, у каждого есть своя эмблема и свои цвета. Студенты носят галстуки цветов своего факультета.

— А какой факультет самый лучший? — снова спросил я.

— Слизерин, — без колебаний ответил отец.

Мама промолчала.

Непонятно, по какой причине, но тогда мне захотелось узнать о Хогвартсе и его факультетах больше. И я решил попросить родителей купить мне книгу о нем.

Книгу они в итоге мне купили, и я даже прочел ее, совершенно не подозревая, что уже через несколько лет выберу этот замок в качестве места обучения.