Дневники Семьи Малфой. Скорпиус (гет)

— Это что такое?! — разъяренно закричал мой отец.

Я стоял в оцепенении, полный истинного ужаса.

Серые глаза моего отца испепеляли, губы изогнуты в ярости, черты лица внезапно из тонких стали острыми и жесткими — все его тело выражало крайнюю степень негодования и ярости. Я никогда не видел его в таком разгневанном состоянии.

Мое сердце грохнуло о ребра, а язык прилип к гортани.

Отец с силой ударил о стол рукой.

— Я тебя, нафиг, спрашиваю, что это, твою мать, такое?! — ярился он, а я стоял не в силах пошевелиться.

— Что это?!

Отец схватил меня за плечи.

— Как ты мог так поступить?! Безответственный, непослушный мальчишка! — кричал он, тряся меня. — Ты же мог погибнуть! Что мы бы с матерью делали, если бы ты умер?! Ты же, твою мать, дал слово! Ты дал мне свое слово!

Он выволок меня из лаборатории в гостиную. Там он с силой ударил кулаком о стену. Я вздрогнул в испуге. Затем он взвел свою палочку и расколотил большую напольную вазу, а затем еще одну поменьше. Я наблюдал, как осколки разбитого им в гневе фарфора, опускаются на пол, и чувствовал себя как никогда напуганным. Даже в тот день, когда стихийная магия моей сестры пробудилась, и я был в полном ужасе, я не чувствовал себя настолько испуганным. Я не мог говорить, не мог двигаться. Я мог лишь недвижимо наблюдать разверзнутую пасть бездны, в которую умудрился угодить.

— Как ты мог?! Я доверился тебе, а ты обманул мое доверие! — рычал разъяренный отец.

Я стоял неподвижной статуей.

Затем он глубоко вздохнул — выдохнул. Вдохнул — выдохнул. Все еще подрагивающим от ярости, но уже немного взятым под контроль голосом, отец сообщил:

— Значит так: больше никакого зельеварения, раз ты настолько безответственный, что нарушаешь данное тобой слово. Я больше не стану учить тебя! А теперь — бегом спать! — рявкнул он последнее.

В тот момент я умер.

* * *

Я умер в ту минуту, когда отец сказал, что больше не будет учить меня зельям. Я чувствовал, что моя жизнь кончена, потому что больше у меня нет этого великолепного дела. Меня поймали за нарушением, и мой мир рухнул. Что мне теперь делать?

Я не помню, как в ту ночь дошел до своей спальни. Я был в таком горе, что даже плакать сначала не мог. И только потом, когда я лежал в своей постели и снова вспоминал эту сумасшедшую ночь, гнев отца и то, что он отказался впредь учить меня; я разрыдался. Я не знал, что же мне делать без практики зелий и его уроков. У меня как будто отобрали меня же, вырвали с корнем огромную часть моей личности. Я не представлял, как буду жить дальше.

Остаток ночи я отчаянно проплакал в подушку.

Едва разлепив веки утром, я вспомнил гнев отца и его слова. И снова почти разрыдался. Хорошо, что сегодня мне не нужно было в школу. Наступила суббота, и у нас не было занятий. Но я все равно не хотел подниматься с постели. Обеспокоенная мама приходила проведать не заболел ли я. Когда она зашла в мою спальню, то по ее суровому выражению лица, я понял, что она уже в курсе ночных событий.

Увидев, что я не сплю, она стала строго отчитывать меня. Мама поучала меня, наверное, все полчаса, но я ничего не слышал, все мои мысли занимала утрата любимого занятия.

И еще я думал о том, что отец, должно быть, сильно злится на меня.

В конце мама сообщила, что они с отцом наказывают меня, и теперь я буду сидеть дома. Никаких визитов к друзьям, никаких увеселений весь месяц, никаких прогулок в городе. Мне дозволяется лишь ходить в школу и немного прогуляться рядом с домом.

Я выслушал все это с поникшим сердцем.

К обеду, — никогда не залеживался так долго, — я все-таки поднялся с кровати. По-привычке, я хотел спуститься на кухню, но услышав голос отца, передумал и вновь скрылся в своей спальне. Я сидел там какое-то время, но отец сам вошел ко мне. Я спрятал свой взгляд от его глаз. Он ничего не сказал и молча вышел.

Я был готов снова разрыдаться. Он, что же, даже разговаривать теперь со мной не будет?

Я хотел остаться в своей комнате, скрыться в ней, как раненное животное, которое прячется в какой-нибудь в норе, но через десять минут пришла мама и заставила меня спуститься поесть. Она разговаривала со мной, хотя глаза ее смотрели с суровой укоризной, которой я раньше никогда не замечал у нее.

После обеда я взялся за книгу. Решил почитать что-нибудь смешное и комичное, оставив ту серьезную взрослую книгу, которую я читал до этого. Я старался полностью погрузиться в чтение, однако переживания догнали меня. Я не мог не думать о словах отца. Я вспомнил его реакцию и то, как он сообщил, что больше не собирается учить меня зельям. Я не заметил, как слезы сами покатились из моих глаз.

Я думал просидеть в своей комнате в одиночестве до самой ночи, — ведь нужно было как-то переварить все происшедшее. Но ближе к вечеру ко мне зашел отец.

Он глубоко вздохнул, затем спокойно произнес:

— Нам нужно поговорить.

Я замер.

Его тон был абсолютно спокойным, но я предчувствовал, что разговор будет не простым. Отец со вздохом присел на стул. Я сел на кровати, уставившись на свои ноги.

— Скорпиус, посмотри на меня, — попросил он, — а то мне как-то странно с твоей макушкой беседовать.

Я взглянул ему в глаза. Они были печальными и серьезными.

— Послушай, сын, то, что ты сделал — не ерунда и выходит за все рамки разумного. Искусство зельеварения может быть опасным. Потому я не зря взял с тебя слово, что ты не будешь ничего делать без меня. И я также не напрасно не учил тебя более сложным зельям, ведь процесс может быть не безвредным и тут нужны теоретические знания и, самое главное, опыт. А вчера ночью ты подверг свою жизнь опасности. Ты действительно мог погибнуть. Как думаешь, что стало бы со мной и мамой, если бы мы утром нашли в лаборатории твое мертвое тело?

Я пожал плечами.

— Мы сами могли бы умереть от горя, — серьезным тоном сказал отец. — Потому мне было крайне важно, чтобы ты сдержал свое слово. Я уж не говорю о том, что каждый разумный человек обязан соблюдать обещания, данные кому бы то ни было.

— Но пап… — попытался оправдаться я, но он лишь вскинул руку, безмолвно прося меня помолчать.

— Выслушай до конца, пожалуйста, — оборвал он. — Так вот, когда я начал учить тебя зельям, я предполагал, что мой сын — ответственная личность и не нарушит данное им слово.

— Ты поэтому больше не будешь меня учить? — грустно спросил я. — Потому что обижен на то, что я не выполнил обещание данное тебе?

— Нет, не поэтому. Я не стану тебя больше учить, потому что ты безответственно относишься к своей жизни и здоровью. К сожалению, ты пока не готов к подобного рода учебе. Чтобы учиться зельеварению, нужно четко соблюдать технику безопасности.

Я знал, что он говорит серьезно, поэтому не сдержался и снова заплакал. Я закрыл лицо руками и ничего не видел, лишь через несколько секунд ощутил прикосновение теплой ладони к моей спине.

Я отнял свои руки от мокрого лица и посмотрел на него.

— Пойми, то, что ты сделал — это... Я хочу сказать, что мне было до смерти страшно, когда я увидел, что ты делаешь ночью в лаборатории один. И ты правда мог погибнуть.

Скорпиус, к своей жизни и безопасности нужно относиться серьезно. Тебе, возможно, кажется, что тебя пронесет или что ты непобедим, но подобная беспечность чаще всего заканчивается плачевно. Дети, которые лезут в опасные места или играют с опасными предметами, чаще всего погибают, а их родители потом пребывают в безутешном горе.

Я кивнул.

— И, конечно, тебе нужно научиться быть хозяином своему слову; в противном случае, ты станешь человеком, которому нельзя будет доверять.

Я глубоко вздохнул.

— Я больше не стану так делать, — сказал я.

Он кивнул. Я попытался придвинуться к нему. Отец молча обнял меня.

— Не делай так больше, — тихо пробормотал он.

Я снова заплакал, но на этот раз от частичного облегчения.

— Ты не злишься больше?

— Нет, больше не злюсь, только боюсь, — глубоко вздохнул отец.

— Значит, я прощен и мне можно в гости к друзьям?

— Э нет, молодой человек, твое наказание в силе.

Я поерзал в его объятиях, не решаясь спросить о самом тревожном и главном.

— Пап… — неуверенно начал я, и он вопросительно посмотрел мне в глаза. — Я хотел спросить: ты... ты больше вообще не будешь меня учить зельям? Никогда?

Он в который раз глубоко вздохнул. Затем в задумчивости поджал губы.

— Может быть, когда ты научишься ответственности и станешь старше, через года три-четыре… тогда, может быть, — он выделил последнее слово, — буду.

— Три года? — в ужасе спросил я.

— Три-четыре, — серьезно поправил он. — Как я сказал, тебе нужно вырасти и научиться ответственности.

— Но это же целая вечность! — запротестовал я.

— Нет, — возразил отец. — Тебе нужно научиться быть готовым к такой науке, как зельеварение.

Я поник, облегчение тут же растаяло и я понял, что моя жизнь закончена. Я не обратил внимания, как отец, погладив меня по спине и пригласив на ужин, вышел из спальни.

Три года…

Да я умру от тоски раньше!

* * *

Потеря любимого дела ощутимо ударила по мне. Я больше не был таким счастливым, как раньше. Даже то, что я по-прежнему шел впереди Стива в учебе, не радовало меня, лишь приносило угрюмое удовлетворение и незначительное облегчение моей боли. Я приналег на учебу, тем более, что больше у меня в принципе ничего не осталось.

Друзья посочувствовали мне, и, поскольку мне было запрещено их приглашать и самому приходить в гости, мы оставались на какое-то время в школе, чтобы пообщаться. Я был уверен, что мои родители знали об этой маленькой хитрости, но никаких запретов на подобное от них не поступало.

Я узнал, что после той ночи, когда отец поймал меня в своей лаборатории, он перенес большую часть всех ингридиентов к себе на работу. Мне же было запрещено даже близко подходить к двери в подвал.

Я старательно вгрызался в учебу, начитывая помимо основной программы много всякого другого.

Как-то раз, в начале февраля, когда прошло около десяти дней с момента моего наказания, я бродил среди книжных стеллажей в библиотеке. Тома в этот день не было в школе, так как он приболел, а Дэн уже ждал меня за «нашим» столом. Я искал книги по ботанике, которая началась у нас со второго класса. И вдруг случайно наткнулся на справочник, посвященный Ордену Феникса времен Первой Магической войны в Англии. Эта книга была небольшой, начиненной краткими справками про первый состав Ордена. Я тут же вспомнил, что эта тема очень сильно заинтересовала меня некоторое время назад. Потому я тут же взял книгу и вернулся за свой стол, где Дэн выполнял домашнюю работу по американской литературе. Он вскинул голову, я молча показал ему книгу. Дэн усмехнулся, а затем продолжил выполнять свое задание.

Открыв справочник, я задержал на несколько секунд внимание на портрете основателя Ордена — Альбусе Дамблдоре. Почему-то этот человек не понравился мне, хотя он явно старался выглядеть добрым. Больше фотографий не было.

Я начал читать краткие справки об остальных членах Ордена. Просматривая их биографии, я наткнулся на имя Сириуса Блэка. Я хмыкнул. Интересно, этот Сириус Блэк мог быть родственником моей бабушки? В справке, посвященной ему, говорилось, что до сих пор доподлинно неизвестно, кем был этот человек. Есть основное мнение, согласно которому, он оказался предателем не только общего дела Ордена, но и своего лучшего друга — Джеймса Поттера. Он предал его, выдав местонахождение скрывающейся семьи Поттеров, сообщникам Темного Лорда. В результате чего молодые Джеймс и Лили Поттер погибли, а их маленький сын Гарри чудом остался жив.

«Надо же, — подумал я,— так этот Гарри Поттер, парень, вокруг которого столько мифов, сирота с раннего детства».

Мне стало жаль бедного ребенка, лишившегося своих родителей. Я даже представить себе не мог, как это — вырасти без папы и мамы.

Также согласно этой версии, Сириус Блэк был убийцей двенадцати магглов, да и вообще являлся одним из самых опасных людей своего времени. Блэк провел в Азкабане двенадцать лет, после чего каким-то чудом ему удалось сбежать. Погиб, спустя пару лет после своего побега, при невыясненных обстоятельствах.

Но была и другая версия, на которой, как я понял, настаивал сам Гарри Поттер. Она гласила, что Сириус Блэк был невиновен. А предателем оказался другой человек. И те годы, что Блэк провел в Азкабане, были незаслуженными. Данная версия подвергалась многократной критике, а словам Гарри Поттера верили далеко не все.

Я легко пихнул локтем Дэна, в знак того, что мне есть чем с ним поделиться.

— Ага, слушаю тебя, — важно сказал он, понимая голову от тетради.

— Прочти, — велел я, пододвигая к нему справочник.

Дэн быстро пробежался по статье.

— Ништяк! Как думаешь, этот тип — твой родственник?

— Не знаю, — я пожал плечами. — Но мне нравится ход твоих мыслей. Я тоже обратил внимание на фамилию.

— Но если это так, то понятно отчего твои родители скрывают от тебя правду о предках. Если этот чел и правда такой преступник, то…

— Но ведь тут две версии.

— Да, но какая из них правильная?

— Если бы знать.

— Я думаю, что первая. Чувак, согласись, предки не стали бы от тебя скрывать историю вашей семьи просто так, верно? Возможно, это именно тот скелет в шкафу, который родители прячут от тебя.

— Может быть, — со вздохом согласился я. — И что, вот мы и докопались до сути?

— Не знаю, — пожал плечами Дэн.

— Ну ладно, допустим, этот чувак — моя родня. Но почему они мне о дедушке не рассказывают?

— Может, он не только предал своих друзей, но и грохнул твоего деда? — предположил Дэн. — Посмотри на дату смерти.

— Девяносто шестой год, — пробормотал я, хмыкнув.

— Сколько тогда было твоему отцу?

— Шестнадцать, — сразу ответил я. — Думаешь, мой дед умер из-за этого человека? — грустно спросил я, начиная осознавать, как в нашей семье все может быть непросто.

— Не знаю, — ответил Дэн. — Может, и нет. Может, этот парень вообще к твоей семье не имеет никакого отношения и он просто однофамилец твоей бабки.

— Может быть, — вздохнул я.

— Но ты все же занеси инфу о нем к себе в тетрадь, мало ли.

— Занесу, — сказал я, доставая свой специальный блокнот, и думая о том, что про этого Сириуса Блэка стоит узнать побольше.