Песнь болтрушайки (джен)

Под пристальным взглядом Януса Тики Гермиона чувствовала себя неуютно. Он задавал неудобные вопросы, ворошил в памяти Гермионы моменты личного характера, и ей стоило немалого мужества смело отвечать на его взгляд, постоянно напоминая себе, что она здесь для того, чтобы помочь родителям.

— Как отнеслись ваши соседи к тому, что родители неожиданно перебрались в Австралию? А их сослуживцы, начальство? — спросил Янус Тики и наконец перестал буравить Гермиону взглядом, уткнувшись в свои записи.

— Ну… Мне казалось, я всё так удачно продумала. Понимаете, мои родители — дантисты; уже много лет они работали в семейной клинике, так что отчитываться особо было не перед кем. Они просто закрыли клинику, выплатив выходное пособие персоналу. По легенде, мама была вынуждена срочно выехать в другую страну для ухода за пожилой родственницей, а папа не захотел оставлять её одну. Я написала заранее почтовые открытки с поздравлениями к Рождеству от имени родителей ближайшим друзьям; все считали, что у них всё хорошо и они планируют вернуться, как только смогут. А теперь… Я не могу заставить их переехать обратно без восстановления памяти. А вдруг их кто-то узнает? Начнут задавать вопросы, спрашивать. А мама даже не помнит, что её зовут Джин, а не Моника.

— Это очень высокий уровень магии, мисс Грейнджер, — сосредоточенно нахмурил брови Янус Тики. — То, что вам удалось стереть память родителям и внушить им, что они не те, за кого себя принимают, потрясающе! Но человеческий мозг не любит вторжений, как магических, так и маггловских. Эта наука настолько плохо поддаётся изучению, что девять магов из десяти сказали бы вам, что ваш поступок был как минимум опрометчивым. Последствия вашего вмешательства могут быть, увы, необратимыми.

Гермиона посмотрела на Януса Тики с отчаянием. Он побарабанил пальцами по столу и продолжил:

— Всё же как по-разному иногда в одной и той же ситуации ведут и чувствуют себя люди. Вы изменили память своим родителям — разумеется, ради их же блага, но вопрос этичности данного поступка имеет слишком тонкую грань. Простите, что я вам это говорю… У любого сикля две стороны, верно?

Гермиона уже настолько измучилась самокопанием как раз по поводу этичности своих действий, что слова целителя её совсем не задели. А Янус Тики подытожил:

— Мне трудно судить на расстоянии о самочувствии ваших родителей. Вы можете перевезти их сюда, в Мунго? Боюсь, придётся снова прибегнуть к Обливиэйту, а это лишь усугубит положение. Но другого выхода у нас нет.

Гермиона неуверенно кивнула. Пока оставалась призрачная надежда вернуть всё на круги своя, она будет бороться. Но если и в Мунго не сумеют помочь, придётся оставить родителей жить в Австралии. Главное, она будет знать, что у них всё хорошо.

Следующая неделя слилась в одну туманную полосу чередующихся дней. Разрешение на порт-ключ, подписанное Бруствером; сотрудничество с Отделом Стирателей Памяти; перемещение родителей в несколько этапов прямо в вестибюль Мунго; выделение им отдельной палаты на пятом этаже в отделении Недугов от заклятий — мама и папа считали, что они прибыли на врачебный симпозиум; осмотр, консилиум…

И вот Гермиона вновь сидела в кабинете целителя Тики. Неожиданная встреча с бывшим однокурсником привнесла, как ни странно, немного покоя, поэтому Гермиона слушала решение отстранённо, будто со стороны.

— Зелье Памяти, которое было получено сегодня в нашей лаборатории, отвечает самым высоким требованиям. Я ручаюсь, что рецептура соблюдена абсолютно точно, до унции. Но эффекта, увы, пока нет никакого. Этого я и боялся… Но не стоит опускать руки.

Дверь приоткрылась, в кабинет заглянула привет-ведьма:

— Мистер Тики, мне нужно подписать рецепт на увеличение количества капель чемерицы в Успокаивающем бальзаме. У Алисы Лонгботтом снова повышенная тревожность. Вы подпишите?

— Да, конечно.

Янус Тики достал перо из кармана салатового халата, поставил на пергаменте размашистую закорючку.

У Гермионы закружилась голова. Вероятно, кабинет просто насквозь пропах лекарствами и травами; возможно, упоминание о родителях Невилла отозвалось уколом в сердце — ведь и её родители могли стать пациентами Мунго на много лет; но когда Гермиона спустилась вниз, надпись на плакате в вестибюле «Самолечение — это самообольщение» поплыла зигзагами, и Гермиона точно упала бы, если бы кто-то не подхватил её заботливо под руку и не вывел на свежий воздух.

Она обернулась на пыльную витрину, поймав взгляд обшарпанного манекена в зелёном нейлоновом фартучке, и постаралась улыбнуться, показывая, что с ней всё в порядке, затем посмотрела на своего спасителя и нисколько не удивилась, что они с Захарией увиделись вновь так скоро.

— Пришлось задержаться, ждал в регистратуре разрешения на приобретение парочки редких лекарств, — объяснил Захария своё присутствие. — Только пошёл к выходу, а тут ты.

Он дипломатично помолчал, но руку с локтя Гермионы не убрал, помогая ей спуститься со ступенек.

— Тут кафе неподалёку, зайдём? — предложил Захария.

Гермиона кивнула. Рон, конечно, будет беспокоиться, но ей следовало немного прийти в себя. Вечером она обязательно ему всё расскажет, а пока… Как там это называется в маггловской психологии? Эффект попутчика? Захарию Смита нельзя было отнести к незнакомцам в полном понимании этого слова, но сейчас Гермиона будто открыла его для себя заново. Что они, собственно знали друг о друге в тот год, когда под носом Амбридж затевали собрания Отряда Дамблдора? Казалось, с той поры прошла целая жизнь.

На переходе как раз загорелся красный свет, пришлось остановиться. Рядом, буквально в паре шагов, замер джентльмен в строгом костюме. Он достал из кармана платок, вытер набежавший пот. Гермиону охватило странное ощущение дежавю. Совсем недавно она видела и этого мужчину, и… Сзади послышался цокот каблучков. Гермиона обернулась, уверенная, что обладательница высоких красных шпилек будет тащить за руку милую девчушку с полянкой из разноцветных резинок на голове.

Молодая женщина в бежевых босоножках на платформе вела за руку мальчугана. От сердца Гермионы отлегло. Но ненадолго. У самого перехода — там, где разлилась огромная лужа — мальчишка утянул мать вправо, прошлепав по воде и создав вокруг себя фонтанчик.

— С тобой всё в порядке? — выдернул Гермиону из оцепенения Захария.

Она оглянулась. Светофор остался позади. Они стояли на другой стороне улицы, напротив уютного милого кафе. Гермиона встряхнула головой, словно прогоняя из неё странные видения. Нет, всё же нервное напряжение давало о себе знать.

Она заказала себе лёгкий фруктовый салат и зелёный чай, не особо вслушиваясь в то, что надиктовал официанту Захария. В самом деле, ей просто необходимо взять передышку. Всё обязательно наладится.

Захария рассказывал ей что-то о своих планах, Гермиона слушала вполуха и думала о Роне и Гарри, которые так и не закончили Хогвартс, но не поддержали идею Гермионы вернуться осенью в школу. На секунду, на такую длинную уютную секунду ей вдруг поверилось, что она на самом деле сможет вернуться в Хогвартс, потому что мама и папа будут ждать её дома, Рон станет считать дни до Рождественских каникул, а жизнь в магическом сообществе наладится. Не нужно больше будет бежать, скрываться, обманывать, заклинать близких ради их блага.

Она пропустила конец фразы Захарии и сейчас виновато смотрела на него, замершего в вежливом ожидании.

— Прости, я немного задумалась. Ты что-то спросил? — покраснела Гермиона.

— Я спросил, что сказал тебе Янус Тики.

— А… Не знаю, он пока не теряет надежды, но первый курс лечения не принёс результатов. Хотя он уверял, что зелье Памяти вышло превосходным.

— Зелье Памяти? — переспросил Захария и добавил себе под нос совсем тихо, так, что Гермиона его едва расслышала: — Его следует подавать в особой чаше. Иначе оно не возымеет должного эффекта.

— В какой чаше? — переспросила Гермиона. — Ты о чём вообще?

— Не обращай внимания, — отмахнулся Захария. — Я всего лишь машинально процитировал тебе фразу из семейных преданий.

— А можно поподробнее? — теперь Гермионе стало интересно уже на самом деле.

Захария посмотрел на Гермиону, словно пытался заподозрить подвох в её словах, потом осторожно произнёс:

— Ну… Я думал, все это знают. Сколько я насмешек перенёс за все годы. Ты же знаешь, кто мой предок? Якобы…

— Нет, а что? Это важно?

Захария даже просиял.

— Серьёзно? Ух ты! Я с самого первого курса только и слышал, что я обязан соответствовать, что я не должен ударить в грязь лицом. Хорошо, хоть попал всё же на Пуффендуй, а не на Слизерин.

— Так. Стоп. Я ничего не поняла. О чём ты сейчас?

— Как же это чудесно. Быть просто Захарией Смитом… Наверное, мама не вынесла как раз этой высокой миссии, — Захария, похоже, хотел надолго уйти в свои мысли, но, заметив нетерпение во взгляде Гермионы, покорно продолжил: — Мой отец — внучатый племянник Хепзибы Смит. Вряд ли ты знаешь, кто это, но она…

— Подожди… Хепзиба Смит… Я прекрасно знаю, кто это.

— Правда? Как неожиданно…

— Ты на самом деле потомок Хепзибы Смит? Но тогда… Тогда ты потомок самой…

— Пенелопы Пуффендуй, да. Спасибо, меня уже просветили. С самого моего первого дня. Как ты понимаешь, этого я не запомнил по причине своего младенческого возраста, но, поверь, всю свою сознательную жизнь только и слышал, что мы, Смиты, последние из оставшихся в живых славного семейства, что мы обязаны приумножать, не упасть в грязь лицом… Бла-бла-бла… Я думаю, отец именно поэтому всегда такой. Ну, застёгнутый на все пуговицы. Нелегко это. Быть потомком великого человека. Все чего-то ждут, все на тебя смотрят. А хочется обычной жизни.

Гермиона посмотрела на Захарию Смита совсем другими глазами. Но мысль, поселившаяся в голове в начале их разговора, буравила мозг и не давала успокоиться. Что за чаша? Как это может помочь её родителям?

— Захария, прости, что я о своём, — прямо сказала Гермиона, — что ты там говорил о зелье Памяти и чаше? Как со всем этим связана Пенелопа Пуффендуй?

— Да это, на самом деле, никакая не тайна. Это известно каждому домовому эльфу Хогвартса. И об этом точно знают все пуффендуйцы. Пенелопа Пуффендуй обладала поистине фантастическим чутьём и талантом к кулинарному искусству. Но также она славилась непревзойдённым мастерством и в приготовлении некоторых зелий. Я думал, это известно всем.

— Ну, гриффиндорцы не полные тупицы, — подтвердила Гермиона. — Но ты сказал про чашу. Что это значит?

— О! В нашей семье эта легенда передаётся из поколения в поколение. Пенелопа Пуффендуй была на самом деле выдающейся волшебницей. Она чувствовала травы, безошибочно определяла их полезные свойства. Могла придумать уникальное блюдо, смешав простенькие компоненты. Когда Пенелопа задумалась о передаче своего дара потомкам, она решила влить часть своей магии в волшебную чашу. Чаша Пенелопы Пуффендуй. Ты никогда не слышала про этот артефакт?

В висках у Гермионы стучало. Она вспомнила и проникновение в сейф Лестренджей, и отчаянные попытки попасть в Тайную Комнату. И, как финал, её удар клыком василиска, после которого маленькая золочёная чаша с двумя ручками стала походить на смятую консервную банку.

Она уничтожила крестраж.

Она уничтожила уникальный артефакт одной из создательниц Хогвартса.

— Да, я что-то такое слышала, — слабым голосом произнесла Гермиона.

— По преданию, зелье, выпитое из чаши Пуффендуй, усиливало свои лечебные свойства в разы. Даже обычная вода начинала обладать магическими свойствами. Я не помню подробностей, мне слишком часто повторяли их в детстве, — вздохнул Захария Смит. — Я знаю только, что Хепзиба Смит умерла от несчастного случая. Её домовуха что-то там напутала с питьём. После оглашения завещания родственники долго и тщательно искали чашу, но так и не нашли её ни в одном из тайников. Знаешь, это не очень-то здорово — быть предком великого человека. Иногда хочется быть просто самим собой. Когда вы создали ОД, я относился к нему скептически. Меня раздражал Поттер. Но сейчас я прекрасно понимаю, каково это. Быть центром Вселенной, когда хочется просто спокойно вращаться на своей орбите. Отец так и не смог вырваться из замкнутого круга. Он всю жизнь следовал великой миссии — быть потомком Пенелопы Пуффендуй. А я… Я хочу стать журналистом. Смешно… Последний потомок великой основательницы Хогвартса берёт интервью у звезды квиддича.

— Это не смешно. В смысле, это здорово, что у тебя есть мечта.

Захария метнул на Гермиону недоверчивый взгляд и благодарно улыбнулся, думая о том, что обязательно скажет отцу, что не хочет продолжать их семейное дело — вот уже три поколения Смитов держали собственную аптекарскую лавку, хотя мало-мальски выдающихся зельеваров среди них не было. Так, крепкие середнячки-ремесленники.

А Гермиона лихорадочно соображала, осталась ли в её бисерной сумочке, которую она толком и не разобрала после майской битвы, изуродованная чаша Пуффендуй. Конечно, восстановить её вряд ли возможно, но ведь для чего-то она столкнулась сегодня с Захарией в коридоре отделения Недугов?