Октябрь в Нулогорске (джен)

Сержант Дегтяренко выглядел бледным и взволнованным. Он то и дело поправлял очки безо всякой надобности и вообще явно не знал, куда деть руки. Елизавета не помнила, когда он вообще в последний раз так нервничал.

Она проверила, работает ли запись, и произнесла стандартные дату-время, фамилии участников, порядковые номера и всё прочее.

— Рассказывайте, сержант, — кивнула она. Дегтяренко нервно покивал в ответ, выдохнул и заговорил:

— Мне частично удалось вспомнить, что я видел в лесу за Кельмицей. Когда именно в течение той недели, я не знаю, время до сих пор правильно не осознаётся. Я помнил всё до того момента, как услышал мелодию и начал идти за ней. Сейчас помню, что в какой-то момент я находился на маленькой поляне. Вокруг был очень старый лес. Хвойный, я не уверен в том, что именно там были за деревья, но под ногами точно были пожелтевшие иголки. Деревья были очень высокие, густые, и стояли нетипично плотно. Я не мог видеть неба, хотя при этом отчётливо видел всё вокруг себя, то есть, это вряд ли ночью было... На поляне были валуны. Метра полтора в диаметре один, самый большой, и три штуки поменьше, два совсем рядом и один поодаль. Такие... полметра диаметром или около того. Поросшие мхом. Мха было вообще очень много. Ужасно густой, нога проваливалась по щиколотку. Я слышал речь. Мне в тот момент казалось, что она исходит из большого валуна. Голос вспомнить не могу, он не казался мне ни мужским, ни женским. Голос рассказывал о том, что их все забыли...

Дегтяренко замер на секунду, обеспокоенно нахмурился. Елизавета пододвинула ему стакан с водой. Сержант благодарно посмотрел на неё, отпил немного, выдохнул и тряхнул головой. Казалось, рассказ давался ему очень тяжело.

— Голос говорил, что так далеко и глубоко никто не зайдёт. Что даже олени обходят это место стороной. Потом я снова слышал ту беззвучную мелодию. Сейчас у меня есть ощущение, что эта мелодия и тот голос звучали сразу в моей голове, а вокруг было на самом деле невероятно тихо. Я не видел там ни птиц, ни животных. И вроде бы не было насекомых. Я спросил у голоса, хотят ли они, чтобы их вспомнили. Голос, кажется, посмеялся, и потом ответил, что это не нужно. Что вспомнят только те, кто должен, и те, кому это необходимо. И лесу этого будет достаточно. Я спросил, почему я. И лес ответил... «потому что ты не забываешь». Я не понял этого ответа. А потом...

Сержант снова нервно потянулся за водой, допил её и какое-то время смотрел в пустой стакан. Потом покачал головой и чуть тише продолжил:

— Потом я вспомнил. Вспомнил всё то, что должен был забыть. То, что я думал, помнить невозможно. Вспомнил даже то, что было стёрто из моей памяти. Слишком много воспоминаний. Мне стало плохо. Я помню, как лежал, смотрел на густой мох, думал, что он поглотит меня, я растворюсь в нём, снова всё забуду и стану счастлив. Мелодия играла. А я сказал, что не хочу помнить. И дальше... дальше я снова ничего не помню. До того, как вернулся. Но кажется, лес что-то сделал, и мне стало очень хорошо и уютно. Мне казалось, лес меня ждал и был рад меня видеть. Всё.

Елизавета покосилась на помощника. Тот сидел с прямой спиной и неприязненно хмурился, словно видел перед собой что-то ужасное, но требующее сочувствия.

— Конец записи, — сказала она и нажала «стоп». — Всё в порядке?

— Нет.

Молчание повисло какое-то неловкое и очень тяжёлое. И вскоре радио осторожно разбило его мягкими звуками незнакомой мелодии, оповестившей о начале новой передачи.

Вот только никто это радио с утра не включал.

— Спасибо, — сказал сержант Дегтяренко, — мне правда лучше.

— Точно всё нормально?

— Да, точно.

— Всё равно на осмотр. Обязательно. И прямо сейчас.

— Так точно, товарищ майор.

Когда все вышли из кабинета, Елизавета откинулась на спинку кресла и внимательно посмотрела на радио. Незнакомый, но довольно приятный голос увлечённо рассказывал что-то из истории науки и техники, перемежая факты об изобретении автомобилей и сканеров масонскими теориями заговора.

Поразмыслив, Елизавета потянулась за мобильным. Кажется, у неё появилось несколько новых вопросов к неугомонной и всегда готовой ответить радиоведущей.